Онлайн чтение книги Доктор болен The Doctor Is Sick
Глава 20

Сразу перед полным пробуждением Эдвин знал, что непременно подумает, будто он снова в больнице, поэтому полностью пробудился с точным сознанием своего местонахождения и событий вчерашнего вечера. По освещению догадался, что время разумное, можно вставать, — время ощупывать после бритья щеки, слышать сухую дробь кукурузных хлопьев, сыплющихся в суповую тарелку. Рядом лежал журнал, открытый на порнографической картинке, — полностью одетая женщина щелкает хлыстом; общее убожество комнаты, усугубившееся в утреннем свете, сглаживала лишь полковая упорядоченность пустых бутылок на полу. Эдвин нежно поднял с постели свою головную боль, вкус шампанского во рту, нашел на кухоньке котел (если часы называют котлами, то как называют котлы?), поставил воду для чая. Потом пошел в крошечную темную ванную с обмылками, множеством ржавых лезвий, щетинистым осклизлым кольцом на раковине. Бритва Боба представляла собой жутко засоренный механизм, но Эдвин поднес ее к щеке и, не совсем от души, подвергся грубому бритью. Вернувшись в спальню, глядя вниз на улицу, увидел гадких мальчишек, хлеставших друг друга по дороге в школу. Бобу было бы приятно: как знать, не возникнут ли тут убежденные юные флагелланты?

При виде мальчишек у Эдвина возникла идея. Никаких канцелярских принадлежностей в квартире не было, но было полным-полно туалетной бумаги, а в ящике туалетного столика Боба — разнообразная губная помада. Он выбрал одну с отчеканенным на металлическом футляре названием «Орхидея». Прелестное название, прелестное слово. Орхидные, однодольные. Крипторхид:[76]Крипторхид — страдающий неопущением яичка. цветок, растущий в церкви. На трех листах туалетной бумаги красно, жирно написал: ЗАКЛЮЧЕННЫЙ НА ВЕРХНЕМ ЭТАЖЕ ВЗЫВАЕТ О ПОМОЩИ. Завернул послание в пятифунтовую бумажку, пошел на кухню, завернул во все это кусок очень черствого хлеба. Веревочки нигде не нашлось, но Эдвин использовал для надежной перевязи галстук Боба, потом выбросил кусок в окно. Двое мальчишек перестали хлестать друг друга и бросились за ним на середину дороги. Туалетную бумагу проигнорировали, взволнованно отшвырнули, занявшись пятифунтовой бумажкой. Глянули вверх на окно, помахали Эдвину и заплясали прочь. Ну и утро: хлысты и деньги. Эдвин видел, как послание полетело через дорогу, на миг прилипло к фонарю, потом ветер суматошно его закружил, понес по суматошному свету. Сумятица сумасшедших слов, милорд.

Потом вниз по улице рано утром на работу затрусил Хиппо, неаппетитная мясная начинка сандвича. Видно, агентство, где он работал, перевело его из религиозного в мирской департамент, ибо передний щит, как видел, прищурившись, Эдвин, гласил: «ПРИБОЙ — ЗНАЧИТ ЧИСТО». А на заднем было написано: «ПРИБОЙ ВСЕ ОТЧИСТИТ». Что это за чертовщина: Прибой? Чистящее средство — да, но машина или порошок, так и не разъясняется. Сгодилось бы для доктора Рейлтона. Присылайте предлагаемые вопросы для викторины на почтовой открытке. Что ты такое, Прибой, машина или порошок? Эдвин закричал во всю мочь, в полную силу утренних лондонских легких:

— Иппо-о-о-о-о-о-о-о-о-о-о-о-о!

Хиппо огляделся на манер «на-этом-острове-столько-всякого-шуму». Решил, что ему просто чудится: голоса предков в лондонском воздухе, густо насыщенном привидениями. И поплелся дальше. Эдвин, откашлявшись, снова позвал:

— Иппо-о-о-о-о-о-о-о-о-о-о-о-о!

На этот раз Хиппо остановился, поглядел по основным координатам компаса, потом, сменив измерение, в небеса с крыши дома до зенита до крыши дома. Наконец увидел махавшего Эдвина и радостно помахал в ответ. Он жил в мире главным образом фатических жестов. И, удовлетворенный, снова потопал прочь.

Эдвин, вздохнув, направился посмотреть на котел, перегнавший почти всю воду в пар. Приготовил чай, накромсал копченого лосося, угрюмо позавтракал. Для того его приберегали, чтоб стать мальчиком для битья при мафиози, толкаче котлов? Никогда его родители — любезный покойный пастор, знаток греческого, мать-садовница, тайная теософка, — даже не воображали такого для единственного своего сына. После завтрака, закурив сигарету Боба, Эдвин пошел к окну гостиной, широко распахнул его. И с неописуемой радостью увидал Чарли, мойщика окон, за работой, тремя этажами ниже и на два окна левее его.

— Доброе утро, — без иронии сказал окликнутый Чарли. — Немножечко прибарахлился, а? Цвет волос тоже сменил. Хотя дело твое, не мое. — И стал дальше тереть поскрипывавшей губкой, нахмурившись.

— Слушай, — молвил Эдвин. — Внимательно слушай. Знаю, звучит романтически, байронически, ерундово, только я здесь в плену. Мой тюремщик ушел, запер дверь, и я просто не в состоянии выбраться. Он нынче утром вернется, возможно, попытается меня убить. Помоги мне, пожалуйста, а?

Чарли немного подумал, насупившись, как бы высчитывая.

— Эта квартира, — сказал он со временем, — Боба Кариджа. Чокнутый малый. Это он тебя запер. Вот так. — Еще подумав, заключил: — Ничего хорошего. Моя лестница до тебя не достанет. Мы обычно влезаем туда, с подоконников моем. В этом доме не все жильцы окна моют. Куча жлобов грязнуль, вот что я скажу. — И опять заскрипел.

— Ну, — сказал Эдвин, — а не можешь ли ты кому-нибудь сообщить? Должен быть какой-то способ вызволить меня отсюда. Кто-нибудь может замок сломать, например.

Чарли подумал.

— Тут слесарь нужен, — заключил он. — Вряд ли я знаю свободного в данный момент. Конечно, замок надо выломать. Наверно, самый лучший способ.

— Да, хорошо, только кто это сделает?

— Да кто хочешь, — неопределенно сказал Чарли. — У меня у самого времени нету, — объявил он. — Кое-кому приходится работать, — с негодованием пояснил он. — Мы себе вообще такой роскоши не позволяем — запереться и ждать возвращения чокнутого облома с грузом котлов. Я его хорошо знаю, Боба Кариджа. — И раздраженно возобновил чистку.

— Деньги, — сказал Эдвин. — У меня деньги есть. Пожалуйста. Может быть, вопрос жизни и смерти. — И помахал Чарли кучей пятерок.

— Не надо мне твоих чертовых денег, — отозвался Чарли. — Знаешь, что можешь сделать со своими деньгами. Когда я что-то делаю, то я это делаю потому, что я это делаю для того парня, который мой друг. Не знаю, друг ты мой или нет. Ты этого ни так, ни иначе не доказал, правда? Вот твоя миссис — дело другое, если понимаешь, что я имею в виду. Она выпивала со мной, в дартс играла, угощала в свой черед за свои деньги. Знаю, расстроится до кошмариков, если узнает, что ты путаешься с такими обломами чокнутыми. Поэтому я пойду найду Гарри Стоуна, Лео Стоуна, расскажу, что стряслось, уж они меж собой разберутся. Обожди только, покончу вот с этим окошком, потом поглядим, чего тут можно сделать. — Он сверкнул Эдвину какой-то театральной улыбкой, а потом принялся тщательно завершать пассаж, которым занимался. Эдвин теперь убедился в безумии всех, кроме себя самого, но это мало утешало. Стучавшее сердце предчувствовало возвращение Боба, нагруженного котлами, не особо довольного бичеванием своей квартиры. Однако через пятнадцать минут Чарли сказал: — Выглядит по-настоящему славно, вот так, симпатично, блестит, да разве эти жлобы оценят? Нет, зуб даю. Рады любой старой грязи, дерьму, брызгам и прочему, да ведь я занимаюсь искусством ради искусства. Перфекционист, вот кто я такой. Головной боли у таких типов больше, чем у вас у всех, да уж вот так вот. Ну, теперь пошел на берег. — Он посвистывал себе, спускаясь по лестнице, остановился на полпути, крикнул Эдвину: — Присматривай тут за хозяйством, пока меня нету, да не разрешай никому с ним возиться. Я быстро. — На уровне земли, не спускаясь, Чарли потянулся, словно только что встал, а потом спортивно побежал за угол.

Ветер гнал по улице бумагу и листья, и в один момент Эдвин подумал, будто видит краткое возвращение своего послания на туалетной бумаге. За кварталом многоквартирных домов остановилась машина, и он ощутил страшную тошноту, вообразив ее знакомый вид. Но вышедший мужчина был хром и на вид безобиден, как сборщик квартирной платы. Эдвин пошел в другой конец квартиры, выглянул из окна спальни. Улица угнездилась в спокойствии буднего дня жилого района, почти не изуродованная ни людьми, ни велосипедами. Взяв единственный оставшийся хлыст, Эдвин стал им пощелкивать и посвистывать, беспокойно расхаживая по квартире.

По окончании неизмеримого пласта времени показалось, будто он слышит другую машину, подъехавшую к кварталу. Снова пошел к окну спальни и с неизмеримым облегчением увидел такси, извергающее из себя Чарли, черного пса неизвестной породы и двух идентичных мужчин, хотя один из них нес мешок. Эдвин бешено замахал и продолжал махать, пока компания поднималась по железной лестнице, а такси уезжало. Как только он стал хорошо виден своим, как надеялся Эдвин, спасителям, Гарри Стоун как следует присмотрелся и неискренне проговорил:

— Всемогуссий Иисусе Христе. У него таки снова волосы отрасли, — добавил он. — Сто за фокус, сплосная голова кудрей. — Лео Стоун успокоил своего близнеца, весьма разумно объяснив, каким образом может произойти подобная вещь за такое короткое время, а Эдвин подтвердил, на секунду приподняв парик. Гарри Стоун, похоже, не до конца успокоился. — Какой-то пусок растет, — заявил он. — Надо будет пройтись хоросенько к завтрасне-мувесеру. — Когда отряд добрался до двери, Эдвин вышел в прихожую и стал ждать на манер человека, который накрывает на стол, присматривая за опущенной в кастрюлю курицей. Ибо дело было долгое. Пес Ниггер принюхивался под дверью, Лео Стоун произнес слово «слесарь», а Чарли сказал:

— И я говорю то же самое, слесарь. — Звякали и испробовались инструменты, замок все время обещал легко поддаться и все время отказывался от обещания в последний момент.

— Настояссяя сволось, — заключил Гарри Стоун. — Мертво крепкий.

— Может, с петель снять? — предложил Чарли. Сквозь скважину слышалось тяжелое дыхание согбенных близнецов Стоун.

— По-моему, идет, — сказал Лео Стоун. — Пальцы скрестите. Ах, раздолбай тебя, — продолжал он, когда запор кокетливо устоял.

— Шпилькой, — посоветовал Чарли.

— Если не поможет, то все, — объявил Лео Стоун. Последовал натужный железный шум насилия над замком.

— Ну, давай, — понукал Гарри Стоун. Оператор издавал скуповатые стоны, потом дверь с астматическим крещендо внезапно подалась внутрь, раздалось облегченное а-а-а-х-х-х, собачья голова, львиная голова, три человеческих головы смотрели на Эдвина.

— Вы, — сказал Гарри Стоун, — свободны, будь я проклят.

— Открыто теперь, — сказал Чарли. — Вполне можно заодно окна помыть. Ну и бардак, — добавил он, войдя. На близнецов Стоун учиненный Эдвином разгром в гостиной не произвел впечатления.

— Прям как пес, — сказал Гарри Стоун. — Такое одназды нас Ниггер устроил, кода мы его оставили одного.

— Он вас за это достанет, — предупредил Лео Стоун. — Надо спрятаться до завтрашнего вечера.

— Моя жена, — сказал Эдвин. — Вы не видели мою жену? — Кареглазые головы опечаленно закачались.

— Скажу, что можно. сделать, — вызвался Лео Стоун. — Вдобавок в каком-то смысле на пользу ему пойдет. Знаешь, кто там таким рэкетом занимается, крышу обеспечивает, Мантовани, Скьяпарелли, или как его там?

— Перрони?

— Сойдет, — кивнул Лео Стоун, бурля творческим возбуждением. — Оставим записочку от Перрони. Пускай этот Боб партией дизелей разродится. Где чего-нибудь, чем писать?

Пока Чарли судорожно протирал окна, Лео Стоун крупно написал губной помадой на кремовой стене гостиной: «ТУТ БЫЛА ШАЙКА ПЕРРОНИ, БЕРЕГИСЬ, ПОГАНАЯ ХАРЯ». Ушло полных три тюбика, «Розовый коралл», «Утренняя роза», «Лесной костер».

— Но, — сказал Эдвин, — не возникнут ли неприятности? Я имею в виду, не решит ли котельная мафия перебить шайку Перрони?

— Неприятности? — провизжал Гарри Стоун. — Перебить? — И толкнул Эдвина правым плечом. — Кому с ними нузны неприятности? Парни Перрони гораздо высе котельной мафии, гораздо высе, вообсе никакого сравнения, будь я проклят. Неприятности? Просто смех, вот и все.

— Теперь окна намертво чистые, — объявил Чарли. — Может со мной расплатиться при встрече. Погано живет.

— В любом случае, — сказал Эдвину Лео Стоун, — лучше сегодня вам взаперти посидеть. У нас нельзя спрятаться, потому что всего две кровати, на них днем две дочки Ренаты, поэтому, думаю, лучше остановиться у Леса. По-моему, с вами там все будет в полном порядке. Свежие овощи просто мешками, есть чего пожевать.

Чарли вернулся к своей лестнице, а Эдвин и близнецы Стоун нашли за углом такси. Пес по собачьему обыкновению влез первым, занял середину сиденья, облизываясь после рыбного обеда стоимостью, как минимум, никер. Доехали до грязной улицы не очень далеко от «Якоря», вылезли перед ветхим домом с плоской крышей: на стенах меловые каракули, занавески дырявые, точно сыр, друг на друга орали сопливые праздные ребятишки, играли обломками кирпичей.

— Лес ессе не вернулся, — сказал Гарри Стоун. — А она, по-моему, там. Он соснуть возврассяется в регулярное время открытия, сидит до самой зари на сотландском виски да на молоке. — Эдвин попробовал расплатиться с таксистом пятифунтовой бумажкой.

— Сдачи не надо, — бросил он.

Шофер, добродушный мужчина, выходящий из среднего возраста, повидавший мир, фыркнул и заявил:

— Даже не пробуй мне втюхивать, землячок, потому как я подозрительный, понял? Может быть, в магазине всучишь, хоть того не заслуживаешь. Поглядите-ка на бумажку, — сердечно предложил он, подобно мистеру Бегби, демонстрирующему опухоль мозга. — Даже подделана не как следует, — упрекнул шофер. — Только гляньте в глаза шлюхи в шлеме, которая будто бы «Правь, Британия», или как ее там. Глянь, косые. А это чего у льва в носу, вроде кольца? Совсем ему тут делать нечего, правда? Я в свое время видал неплохую работу, достойную каждого. А тут только гляньте. То-то и оно-то, — сказал он. — Нынче, похоже, никто ничего не умеет как следует делать. Все война виновата, — сказал он, — как и во многом другом. Жуткое наказание для человечества, вот что.