Онлайн чтение книги Бегство от волшебника The Flight from the Enchanter
23

За последние семь дней Анетта пять раз перебиралась из отеля в отель, и силы ее были на исходе. Первые два или три дня она почти каждый час звонила в дом Миши Фокса, потому что, поразмыслив, решила, что Кальвин солгал: Миша не мог уехать. И каждый раз ей вежливо отвечали: мистера Фокса нет дома. К тому же она послала ему три письма и одну телеграмму, но без всякого результата. И тогда беспросветная тоска завладела ею, и она просидела в номере безвылазно целый день. Девушка переезжала из отеля в отель только потому, что боялась: а вдруг хозяева решат, что она больная или сумасшедшая, и начнут допытываться, или попробуют связаться с ее родителями. Сердце подсказывало, что Миша не хочет видеть ее; а раз так, сказала она себе, то и жить не стоит.

Анетта вышла на платформу одного из крупных лондонских вокзалов. В руке был чемодан. Она медленно продвигалась к выходу. Куда она шла? На этот вопрос не было ответа. Брела куда глаза глядят и чувствовала: круг сжимается, идти некуда. Она увидела телефонную будку, остановилась и стала ее разглядывать. Будка такая теплая, красная, и внутри так светло, что показалась ей каким-то маленьким храмиком. В силу телефонной связи она верила, и с трепетом, с каким путник вступает в придорожную капличку, она отворила дверь телефонной будки. Подняла трубку, будто надеялась тут же услышать слова утешения. И вдруг ей стало понятно, что надо делать. Как же я раньше об этом не подумала! — изумилась она. Но она понимала и другое: это ее последний шанс.

Порывшись в сумке, она отыскала письмо Николаса. Там был указан не только адрес отеля в Канне, но и номер телефона. Набрав код станции, Анетта попросила соединить с континентом.

— Я хочу позвонить в Канн, — сказала Анетта. — Канн, во Франции. — И тут же осознала, насколько наивна ее просьба: с таким же успехом можно было попросить соединить с Валгаллой. Но телефонистка ничуть не удивилась. Позвонить в Канн? Почему бы и нет. Стоимость звонка — девять шиллингов минута.

Анетта извлекла из кошелька кучку серебра и начала опускать монетки в щель. И по мере того, как она бросала деньги, звуковой коридор открывался рядом с ее ухом, телескопически, секция за секцией, и в последней из них должен был звучать голос Николаса. В звуковом пространстве голоса переговаривались сначала на английском языке, а потом вдруг к ним присоединилась французская речь, свежая и ломкая. Анетте даже послышалось, как зашумели волны пролива. Голос из Парижа говорил с голосом из Прованса. Анетта ждала. Ждала, затаив дыхание. И вот, наконец, где-то далеко-далеко прозвенел телефонный звонок. Это во Франции звонил телефон в каком-то отеле в Канне. Чей-то голос сообщил название отеля. После этого прежние голоса зазвучали в обратном порядке, приближаясь к уху Анетты. «Vous avez la communication, Londres» ,[29]Соединяю с Лондоном (франц.). — произнесли вдалеке.

— Говорите, — раздалось рядом с ее ухом.

—  Je voudrais parler avec Monsieur Cockeyne [30]Я хочу поговорить с месье Кокейном (франц.). , — охрипшим голосом сказала Анетта.

—  Avec Monsieur qui? [31]С кем? (франц.). ^, — переспросили из Франции с некоторым нетерпением.

—  Cockeyne, — постаралась как можно четче выговорить Анетта.

—  Ah, Cockeyne, — отозвались во Франции. — Attendez un moment. Qui est à l'appareil? [32]Подождите минутку. Кто его спрашивает? (франц.).

—  Sa soeur ,[33]Сестра (франц.). — ответилаАнетта. На сердце у нее сразу стало легче. Она поцеловала конверт с письмом.

И тут же снова раздался голос: «Monsieur est parti, il est parti ce matin. Non, il n 'a pas laissé d'adresse» .[34]Месье ушел сегодня утром. Нет, координаты не оставил (франц.).

Анеттамедленноопустилатрубку. Вышла из будки, направляясь по улице, задевая руками стены и перила.

Наконец-то ей стало ясно, что надо делать. Ее до глубины души потрясло, что не удалось пожертвовать драгоценные камни реке. Она не собиралась ни преследовать Яна Лисевича, ни сделать попытку отнять у него камни, потому что восприняла поляка как некоего посланца судьбы. Она хотела сделать некий символический жест, но он был отвергнут.

Оставив чемодан в камере хранения, девушка поймала такси и велела ехать в Кампден Хилл-сквер. План, который у нее сложился, был ясен, краток и окончателен. Жизнь снова стала простой и понятной. Ей надо покончить с собой. Она знала даже как.

Роза хранила в буфете две бутылочки со снотворным; и с ее же слов Анетта узнала: если принять все разом, то это будет роковая доза. Она чувствовала, как сознание ее сузилось до крохотного желания. Как любовникам нужно только одно — любовь, так и ей нужны были только эти две бутылочки. Она не допускала мысли, что кто-нибудь может ей помешать; и в самом деле, никто не помешал. Парадная дверь была заперта, но у Анетты был свой ключ — и она направилась прямо к буфету. Бутылочки оказались на месте и тут же перекочевали к ней в карман. Она заглянула в свою комнату. У нее создалось впечатление, что здесь кто-то успел поселиться. Она тихо пошла вниз по лестнице. Из комнаты Хантера доносились какие-то звуки, но в комнате Розы было тихо. Хлопнув дверью, она вышла из дома. Такси ждало ее. Она назвала район и адрес фешенебельного отеля возле Гайд-парка, где иногда останавливались ее родители.

Такси мчалось по Кенсингтону. Анетта проверила содержимое бутылочек. Роза с некоторых пор перестала принимать снотворное, и таблеток было предостаточно. Анетта прижала бутылочки к груди. Ей хотелось остаться наедине с ними. Она судорожно вздохнула и устало посмотрела в окошко. Ей не терпелось завершить путешествие. А мир по-прежнему окружал ее.

Вот, наконец, и двери отеля, очень высокие, белоснежные. Анетта прошла внутрь. «Мне нужен номер с видом на парк», — сказала она.

Голос ее звучал невнятно. Словно сквозь пелену, она глядела в глаза портье. Он тоже отвечал очень тихо, почти шепотом, будто догадывался, к чему она готовится. Еле передвигая ногами, Анетта пошла вверх по лестнице. Комната оказалась просторной, с двумя большими окнами и балконом. Перед зданием через дорогу раскинулся парк. По аллеям чинно прогуливались мамы с колясками, детишки на зеленых полянах гоняли обручи, а собаки с лаем носились следом. Кто-то запускал воздушного змея. Анетта выглянула из окна. Но люди в парке показались ей такими далекими, словно фигурки, нарисованные в часослове.

«Покончим с комедией, — громко произнесла Анетта. Она ведь была в комнате одна. — Покончим с комедией». В этих словах как будто отразилась сущность ее решения.

«К чему продлевать боль?» — продолжала она. Посетители парка прохаживались, бегали, ходили туда-сюда. Сквозь разрывы облаков лучи бледного света устремлялись прямо на них. «Покончим с комедией», — повторила она. Опустилась на край постели и невидяще посмотрела вперед. Она пребывала сейчас в невероятном одиночестве. Голова ее увеличивалась, увеличивалась, пока не заполнила собой весь мир. Анетта как отдельное существо исчезла, став гранью вселенной, внутри которой все прочие существа жили, двигались и пребывали. Смерть не могла бы изменить ее больше, чем она уже изменилась. «Покончим с этой комедией», — повторила она еще раз.

Зазвонил телефон. Анетта вскочила и подняла трубку. Администратор спрашивал, не желает ли она чего-нибудь. Нет, ничего не желаю, ответила она и положила трубку. Мысли путались. Думала ли она сейчас о Мише? Наверное, нет. Ощущения, которые связывались с детством, — вот что сейчас вернулось к ней: покинутость, скука и боязнь чужих мест; спешка и шум мира, никогда не становившегося ей родным; враждебный запах дорогого отеля и поезда дальнего следования. Все, когда-то перечувствованное, соединилось в единый миг.

Она достала из сумки бутылочку. Хватит ли? — подумала озабоченно. И тут еще одна мысль пришла к ней. Девушка сняла телефонную трубку. «Я хочу сделать заказ, сообщила она». Три бутылки джина. Из детективов Анетте запомнилось, что снотворное после алкоголя действует с удвоенной силой.

Вошел посыльный. Поставил бутылки на стол. Анетта не глядела на него, но краем глаза уловила на его лице любопытное и дерзкое выражение.

— Извините, мисс, — произнес посыльный, — а сколько бокалов принести?

— Один, — ответила Анетта. — Ох, простите, шесть, — добавила она поспешно, не желая возбуждать подозрения.

— Желаете ли вы еще чего-нибудь для вашего маленького парти? — поинтересовался посыльный. — Есть свежайшие оливки, сырные палочки, хрустящий картофель, мы даже можем для вас приготовить…

— Ничего не надо, — остановила его Анетта.

Посыльный вышел, вернулся с бокалами и удалился вновь.

Анетта встала и прошлась по комнате. Откупорила бутылку джина и налила полный бокал. Стремительно выпила. И тут же почувствовала себя немного по-другому. Опять выпила. Еще больше половины осталось, подумала она. Прислушивалась к молчанию комнаты. Что же, вот так, в гробовой тишине и умирать? Она яростно заметалась по комнате. Если бы только можно было, она бы весь отель перевернула, в огонь бы прыгнула, взорвала бы себя — все, что угодно, только не такой вот безмолвный конец. Ей до озноба захотелось все уничтожить, истребить.

— Опустим занавес! — провозгласила Анетта. Бокал, из которого она только что пила, полетел в камин. Она посмотрела на бутылки с джином, на ряд еще не разбитых бокалов — и вдруг прекомичнейшая мысль осенила ее. Вечеринка! Почему бы и нет? Она подняла трубку и набрала номер Джона Рейнбери. Она станет гостьей на своих собственных поминках!

Рейнбери сидел у себя в гостиной, собираясь с духом, прежде чем позвонить Агнес Кейсмент. Он дал обещание связаться с ней, но все откладывал и откладывал. Позвонить — в настоящий момент это казалось и невозможным, и, вместе с тем, самым важным; и по мере того как он размышлял, звонок превращался в действие, наполненное метафизическим смыслом, а вместе с метафизикой перед Рейнбери предстала и вся его прежняя жизнь. Дело в том, что он сделал предложение Агнес Кейсмент. Как это случилось, Рейнбери и сам не мог объяснить. Тем не менее это было, как он считал, совершенно неизбежно. Ты должен взять на себя ответственность, приказывал себе Рейнбери, созерцая телефонную трубку. Стабильность — это главное. Все эти блуждания хороши лишь до поры до времени. Нужно укореняться в жизни. Дети и все такое. Женитьба — вот что тебе необходимо. Наберись храбрости и решай. Болезненно, кто спорит. Но это именно то, что надо сделать. Таков твой путь, и не притворяйся, что ты этого раньше не знал.

Такого рода мысли плыли по поверхности его сознания, а ниже возникали страх, и ужас, и неподдельное удивление. Ну как, скажите на милость, все это случилось? Он сотню раз прокручивал перед собой сцену на сельской дороге. Открытый автомобиль стоит под юным расцветающим буком. Белым росистым цветом покрыты живые изгороди из терновника. Неподалеку на заливном лугу желтеют лютики. К аромату духов мисс Кейсмент примешивается аромат цветов и запах навоза. Откуда-то с полей доносится звук трактора, а с ветки букового дерева — птичье пение. «Прошу вас стать моей женой», — произносит Рейнбери. Откуда взялись эти слова? Что же на самом деле случилось? А я тебе скажу, что случилось, сам к себе обратился Рейнбери. Ты обручился с красным спортивным автомобилем мисс Кейсмент!

Зазвонил телефон. Рейнбери виновато вздрогнул и с болезненным выражением поднял трубку. Но нет, это была не невеста. Он с удовольствием распознал голос Анетты и обрадовался несказанно. Вечеринка! Прекрасно! И прямо сейчас? О, это именно то, что надо. Да, явлюсь незамедлительно. Чрезвычайно буду рад встрече. Он вскочил с кресла. Уже на пороге вспомнил, что так и не позвонил мисс Кейсмент. С мрачным видом вернулся и, как герой пьесы, произнес в трубку положенный текст. Благовидный предлог придумать было не так уж трудно. Первый обман и наверняка не последний. Он почувствовал: его семейная жизнь уже началась.

Анетта позвонила в Кампден Хилл-сквер. Насколько ей было известно, в это время Роза должна находиться на фабрике; значит, Хантер дома один. Услышав Анеттин голос, он в ответ закричал от радости. Да, сейчас придет! Жаль, Розы нет дома. Да, уже бегу. После этого звонка Анетта задумалась, держа трубку в руке, да так долго, что в конце концов явились из администрации и попросили либо звонить, либо положить трубку. И тогда Анетта набрала номер Миши Фокса. Раздался обычный вежливый ответ: мистер Фокс в отъезде. Она попросила к телефону Кальвина Блика. И через секунду послышался его голос.

— Мистер Блик, — сказала Анетта, — боюсь, я вела себя грубовато в последнюю нашу встречу. И теперь я буду очень рада, если вы навестите меня и мы с вами выпьем в спокойной обстановке.

— Весьма польщен, — ответил Кальвин. — Обрадован… Предвкушаю встречу… лечу!

Анетта отпила еще немного джина. Значит, будут представители и от Миши Фокса, и от Розы… Это хорошо. Сделать так, чтобы и ей, и ему стало больно… И на миг ей показалось, что не себя, а их она собирается умертвить. Анетта начала готовить сцену. Номер был с ванной, и там она спрятала бутылочки. Она заказала еще джина, немного вермута и шампанского. И на миг задумалась — наверное, надо оплатить стоимость заказа? А зачем? — тут же с горькой ухмылкой возразила самой себе. Там, куда я отправлюсь, все счета уже оплачены. В той стране и джин, и шампанское — все бесплатно.

Кальвин Блик явилсяпервым. Он, никогда ничего не принимавший за чистую монету, с любопытством глянул на девушку. Понял, что Анетта пьяна. «Благодарю, но вина не пью», — заявил он на ее предложение выпить.

Пока несли заказанный Анеттой апельсиновый сок, появился Джон Рейнбери.

Кальвин, в последние минуты как-то чрезвычайно оживившийся, так и бросился ему навстречу. «О, вы выглядите каким-то нездоровым, мой дорогой Рейнбери! — затараторил он. — Слишком много дел на службе, я подозреваю?»

— Я оставил службу, — скривился Рейнбери.

Кальвин слышал об этом, но начал удивленно и сочувственно охать, и восклицать, и задавать разные вопросы, на которые уже знал ответы.

Вошел Хантер и нахмурился, когда увидел Блика, о котором ничего не слышал с той самой ночи в доме Миши Фокса. Тем временем Анетта где-то в углу приступила к пятой порции неразбавленного джина.

— Если мисс Кокейн не возражает, я возьму на себя обязанности распорядителя, — произнес Кальвин. — Итак, вам чего налить, мой дорогой Рейнбери?

— Немного шампанского, — отозвался тот. «В конце концов мне есть что праздновать!» — добавил он. Добавил, безусловно, про себя. Относительно предстоящего бракосочетания он поклялся мисс Кейсмент хранить тайну. И таким образом поставил в своем сознании плотину, препятствующую слишком бурному проникновению потока новой жизни в русло старой.

Хантер выпил глоток джина, потом обратился к Анетте. Та стояла и глядела на них с какой-то странной улыбкой. «Анетта, — сказал Хантер, — пожалуйста, возвращайся домой, в Кампден. Роза очень сожалеет обо всем случившемся и ждет твоего возвращения». Сожалеет ли Роза, Хантер не знал наверняка, но сам относился к Анетте с искренним сочувствием.

— Домой? — уловив лишь одно это слово, крикнула Анетта. — Кампден — мне не дом! У меня нет дома! Я беженка! — И она с вызовом оглядела собравшихся. Они смотрели на нее. — И я покончу со всей этой комедией, — воскликнула она, проглотив оставшийся в стакане джин.

— Эй, не надо так много! — заметил Хантер.

— Ну и какова же цена Школы Жизни, Анетта? — спросил Кальвин.

— Все, конец семестра, — ответила Анетта и повернулась к окну. В парке стремительно темнело. Череда темных облаков протянулась по небу, а под ними догорал последний бледный свет дня. Деревья стояли, как нарисованные, был виден каждый листик. Дети и собаки ушли домой. Там и сям в аллеях мелькали влюбленные пары. На глазах у Анетты сцена погружалась во мрак. Темный цвет облаков растворялся в густой синеве ночи.

— Включите свет! — крикнула Анетта. И начала задергивать занавески.

— Идем домой, — тихо позвал Хантер.

— Не трогайте ее, — шепнул Кальвин.

Анетта ушла в ванную комнату. Она раскрыла первую бутылочку и высыпала горсть таблеток себе на ладонь. Подставила стакан под кран. И в эту минуту увидела в зеркале свое лицо… Глаза громадные, черные, и все лицо какое-то такое… словно во сне. Кладя в рот таблетку, она в то же время смотрела на себя в зеркало. От этого ей становилось легче. Проглотила таблетку, потом еще несколько. Эта работа требовала терпения. Глоталось с трудом, словно горло сопротивлялось таблеткам. За дверью, в комнате оглушительно смеялись. Она бросила несколько таблеток в стакан, но они не растворились. Тогда начала искать, чем бы их растолочь. На полу за умывальником валялась зубная щетка. Несомненно, забыта предыдущим постояльцем. Сначала она поморщилась… негигиенично, но потом махнула рукой — а, какая разница! Что разницы уже нет — это ее потрясло. Она крошила таблетки, пила мутную воду и снова крошила. Вскоре первая бутылочка опустела. Она приступила ко второй. Почувствовала, что сейчас упадет, и опустилась на табуретку. Уже действует, поняла она.

Кто-то постучал в дверь. Раздался голос Хантера: «Анетта, с тобой все в порядке?»

— В порядке, — Анетте показалось, что она ответила, а может, просто что-то прозвучало у нее в голове, и какой-то звук вырвался из губ. Как интересно, подумала Анетта. Забавно будет описать все это Николасу. Но тут же последовала новая мысль: я никогда не расскажу этого Николасу. Во второй бутылочке оставалось теперь лишь несколько таблеток. Хватит, решила Анетта. Достаточно. Она чувствовала себя очень странно. Мысли ползли медленно, как черепахи.

— Так вот на что это похоже, — достаточно громко сказала Анетта. Думать все труднее… И уже не рассказать Николасу.

Анетта открыла дверь ванной и вошла в комнату. Там сидели какие-то люди, и губы их округлялись от смеха. Девушка подняла бутылку и начала наливать себе джина. Рука у нее тряслась.

— Анетта! — совсем близко крикнул Хантер. — Хватит пить!

Джин пролился ей на руку.

— Конец комедии, — заявила Анетта. Лизнула свою руку, стала рассматривать. Рука дрожала, как умирающее животное. А ведь она и есть умирающее животное! Бедная рука, ей так не хочется умирать. Ее умертвляют, а она не желает.

— Моя бедная рука! — воскрикнула Анетта. И слезы потекли у нее по щекам. А может, они уже давно текли. Она продолжала зачарованно смотреть на свою руку.

Рейнбери и Кальвин удивленно взглянули на нее.

— Что случилось? — спросил Рейнбери. — Ты порезалась? — Он взял ее ладонь и посмотрел.

— Ох, Анетта, не надо плакать! — произнес Хантер таким голосом, будто сам готов был заплакать. — Вот, хочешь еще джина? — Он наполнил ее стакан, а потом свой. Анетта истерически зарыдала.

— Девушка слишком много выпила, — пожал плечами Рейнбери.

— Не знаю, — пробормотал Кальвин. — Мне кажется, тут что-то еще. Анетта! Анетта! — позвал он громко, словно она была очень далеко.

Анетта покачнулась и рухнула в кресло. Хантер опустился перед ней на колени. Чернота сгущалась перед ее глазами. Где-то в центре точечка света еще горела, и там были лица Рейнбери, Кальвина и Хантера, склоняющиеся над ней. Что-то бормоча сквозь рыдания, она сжала Хантера за плечо. Он обнял ее. «Перестань, Анетта!» — в отчаянии крикнул Хантер.

Анетта пыталась что-то сказать, но слышались только рыдания. «Я от… от… равилась…» — наконец прорвалось сквозь нескончаемый вой.

— Что она говорит? — спросил Рейнбери.

— Говорит… отравилась! — воскликнул Хантер.

— Да она просто пьяна! — заметил Рейнбери.

— А я полагаю, она говорит правду, — вмешался Кальвин.

В этот миг дверь распахнулась, и две высокие фигуры стремительно вбежали в комнату.

— Эндрю! Марсия! — прокричала Анетта и снова упала в кресло.

Трое мужчин, столпившиеся возле нее — Хантер охватил ее за плечи, Кальвин всматривался в лицо, Рейнбери, сгорбившись, держал за руку, — замерли от удивления. Потом виновато отступили. Родители склонились над Анеттой. Поддерживая с двух сторон, подняли ее. И она повисла безвольно на их простертых руках.

— Она отравилась! — пронзительно крикнул Хантер. — Скорей за доктором!

И тут же комната наполнилась криками и суетой. Анеттина мать говорила что-то очень быстро и звонко по-французски. Анеттин отец звонил в администрацию, требуя соединить с какой-нибудь больницей. Девушка стонала, полузакрыв глаза. Отец хлопал ее по щекам и требовал сказать, что она приняла. Хантер произносил что-то бессвязное. Рейнбери пытался объяснить кому-то, кому, он и сам не знал, что еще две минуты назад у него не было никакого подозрения, что Анетта… это невообразимо… и представить нельзя. Кальвин, налив себе апельсинового сока, молча наблюдал. Появились люди в темных халатах, сменившись затем людьми в белом. Врач говорил о чем-то администратору отеля. Анетта лежала теперь совершенно расслабленно и неподвижно. Отец обыскивал комнату.

Тут Рейнбери вышел из ванной.

— Вот, — сказал он, — похоже на снотворное. Возможно, люминал. — И он протянул две бутылочки.

Хантер протер глаза. «Позвольте взглянуть», — сказал он. Рассмотрев бутылочки, Хантер опустился на кровать и вдруг разразился хохотом.

— Истерика с юношей, — заметил Рейнбери.

Почти минуту Хантер от смеха не мог выговорить ни слова. Наконец справившись с собой, проговорил: «Анетте стало плохо… от слишком большой дозы джина и магнезии !» Проговорил и от хохота покатился на подушки.