Онлайн чтение книги Весёлая наука The Gay Science
ПРИЛОЖЕНИЕ. ПЕСНИ ПРИНЦА ФОГЕЛЬФРАЙ

Непреходящее

Лишь твоя участь!

Бог — вседразнящая

Рифма: на случай…

Цель, и как следствие —

Только дыра,

Хмурому — бедствие,

Дурню — игра…

Райская, адская

Барская смесь:

Вечно-дурацкое

Месит нас — днесь!..

Под деревьями недавно

Я уселся просто так,

Вдруг услышал, кто-то плавно

Тикал сверху, словно в такт.

Стал я зол и скорчил рожу,

Но вконец и сам размяк,

И — представьте — начал тоже

При говаривать в тик-так.

Слог за слогом, как вприпрыжку,

Стихотворной шли гурьбой,

И пришлось мне слишком-слишком

Посмеяться над собой.

Ты поэт? Да ты в уме ли?

И давно ли ты им стал?

“Вы поэт на самом деле”,

Дятел с ветки простучал.

Затаился я в засаде,

Как разбойник, и слежу.

Что ни слово, мигом сзади

Рифму к горлу приложу.

Все вокруг остервенело

Я на стих свой нанизал.

“Вы поэт на самом деле”,

Дятел с ветки простучал.

Рифмы, сударь мой, что стрелы,

Просверлят любую прыть,

Даже ящерицы тело

Смог я ими пригвоздить!

Ах, бедняжка, дышит еле,

Видно, час ее настал!

“Вы поэт на самом деле”,

Дятел с ветки простучал.

Сколько слов, о, сколько мыслей,

Рвущихся и так и сяк!

Словно бусинки повисли

На веревочке тик-так.

Разом стихли, присмирели

Всем на радость и печаль

“Вы поэт на самом деле”,

Дятел с ветки простучал.

Птица, хватит! Шутки эти

Надоели мне всерьез,

За себя я не в ответе,

Полон гнева и угроз! —

Трясся весь, а сам умело

Рифму с рифмою сличал.

“Вы поэт на самом деле”,

Дятел с ветки простучал.

Так я повис на гнутой ветке,

Подняв усталость высоко.

Я птичий гость, хотя и редкий,

Мне рады эти однолетки.

Но где же я? Ах, далеко!

Белеет море, словно спящий,

Пурпурный парус, яркость дня.

Утес и смоквы, гавань, башни

И пастбища: покой слепящий, —

Невинный Юг, возьми меня!

Чеканным шагом — по-немецки —

Я жизнь протопать не хотел.

Я вызвал ветер молодецкий

И вместе с птицами по-детски

Над морем к Югу полетел.

О, разум! Нудное занятье!

Чуть что поймешь, так не дури!

У птиц уроки тщился брать я,

И вот теперь созрел я, братья,

Для новой жизни, для игры…

Сколь мудро — мыслить в одиночку,

И сколь нелепо — так же петь!

Вы, птицы, сядьте-ка кружочком,

Теперь я сам, и неумолчно,

Спою вам, полно вам лететь!

Про вашу юность, вашу лживость,

С ума сводящую игривость

И про мою влюбленность в вас.

На Севере — шепну стыдливо —

Любил каргу я, дрянь на диво,

Карга та “истиной” звалась…

С такою-то фигуркой

Мне набожность к лицу.

Я нравлюсь не придуркам —

Всевышнему Отцу.

Он, видно, не накажет

Послушника того,

Что сам не свой от блажи

И пыла моего.

Не хмурый инок в келье!

Нет, остренький, как нож,

Он всякий раз с похмелья

Ревнив и — невтерпеж.

Мне старики противны,

А он к старухам строг:

Как мудро и как дивно

Устроил это Бог!

Я с церквью не в разладе,

Что-что, а этот жар

Она мне, Бога ради,

Отпустит, как и встарь.

Бормочут с нетерпеньем,

Уж я-то знаю всех,

И с новым согрешеньем

Стирают прежний грех.

Прославим же величье

Всевышнего, что сам,

Ей-ей, не безразличен

По этой части к нам.

С моею-то фигуркой

От набожности млеть:

А чуть стара, пойду-ка

Хоть к черту под венец!

Этой ночью, точно жуть,

Навевал бездомный ветер,

Надрывая стоном грудь,

Я в зловещем лунном света

Тщетно силился уснуть,

Отгоняя страхи эти.

И, дурных предчувствий полн,

Побежал потом я к морю.

Там пустой качался челн,

Челн таинственный, в котором

Под сонливый выплеск волн

Кто-то спал, сморен измором.

Тут, на час или на два,

Или год то длилось целый? —

Чувства, мысли, голова —

Все куда-то отлетело,

И узрел, живой едва,

Бездну я — на самом деле!

Утром крики, вновь и вновь,

Челн чернеет там же шатко…

Что случилось? Что за кровь?

Что за странная загадка?

Нет же, нет же! Мы без слов

Спали оба — ах! так сладко!

О, чудо! Он летит?

Все выше, выше — и без взмаха крыл?

Куда же он парит?

Полет его каких исполнен сил?

Как вечность и звезда,

Он в высях обитает, жизни чужд.

И зависть навсегда

Взлетает вслед за ним, не зная нужд.

О, птица, альбатрос!

Твой горний образ зов мой и судьба.

Во мне так много слез

И столько слов — да, я люблю тебя!

Лежу я, кишки свело, —

Клопы меня съели.

А там еще шум и светло!

Одно веселье…

Она хотела прийти,

Жду, как собака, —

Уж солнцу пора взойти,

И нет ни знака.

А ведь обещала одним

Взглядом, без позы?

Или она за любым

Бежит, как козы?

Ах, как я ревнив и зол

К ее нарядам!

Неужто любой козел

Берет у нее что надо?

Кипит многословный яд

В любовном растворе.

Так душной ночью блестят

В саду мухоморы.

Любовь меня валит с ног,

Как дьяволица, —

В горло не лезет кусок,

Прощай, луковица!

Уж месяц уплыл за моря,

И звезды угрюмы,

Сереет заря, — и я

Охотно бы умер.

Этим душам ненадежным

Лютый я укор.

Все их почести мне тошны,

Их хвала — один сплошной позор.

И за то, что непонятен

Им мой ряд и лад,

Виден в их приветном взгляде

Трупно-сладкий, безнадежный яд.

Лучше выбраньтесь со страстью

И катитесь прочь!

Вашей порчи и напасти

Мне вовек, вовек не превозмочь.

Ах! Все написанное мной

Дурацким сердцем и рукой

Достойно ли запоминанья?..

Вы говорите: “Все старанья

Достойны только вытиранья,

Когда старается дурной!”

Ну, что ж! Я губкой и метлой

Так преуспею в подметанье,

Как критик и как водяной.

Но погляжу я стороной

На вас, о, мудрецы и врали,

Что мудростью все обоср…

Из уст твоих

О, ведьма-время, лишь слюна

Течет часами, и от них

Душа отчаянья полна:

Я, глотку Вечности браня,

Бессильно стих.

Мир — это медь:

Нагретый бык — он глух на крик.

Мне прямо в кости пишет смерть

Ножом и вмиг:

“Мир — это твердь,

В нем сердца нет, мир — это бык!”

Пролей все маки,

Лей, лихорадка! Яд не в мозг!

Я от тебя насквозь промозг.

Ты хочешь денег? Хочешь драки?

Ха! Девка, ты достойна розг

И брани всякой!

Нет! Нет! Вернись!

Там дождь, там слякотно и гадко.

Я окружу тебя достатком.

Возьми! Тут золото! Не злись! —

Мы навсегда с тобой сошлись,

О, лихорадка!

Нет больше мочи!

Дверь настежь, гаснут фонари:

Ко мне гурьбой все беды ночи!

Кто нынче слаб по части рифм,

Держу пари,

На риф наскочит!

Я снова вижу голубей Сан-Марко:

Притихла площадь, полдень спит на ней.

И праздным взмахом в мир иссиня-яркий

Пускаю песни я, как голубей, —

Они в моей ли власти?

О, сколько рифм в их перьях, как подарки,

На счастье мне! на счастье!

На небе, точно вышитом из шелку,

Застыла башня, небо заслоня!

Люблю ее, ревную втихомолку…

Я б душу выпил из нее до дна,

Как светлое причастье,

Неся ее в себе и без умолку!

На счастье мне! на счастье!

Каким же, башня, львом твой профиль узкий

Вознесся, замирая на бегу!

Ты площадь заглушаешь. По-французски

Была бы ты ее accent aigu?

И все твои напасти

Звучат уже во мне нажимом хрустким…

На счастье мне! на счастье!

Прочь, музыка! Пусть тени станут гуще

И вырастут в коричневый покой!

Ты ранний гость, покуда не опущен

На золото убранств покров ночной,

Покуда день у власти.

Но грядет ночь предвестием зовущим

На счастье мне! на счастье!

Вдаль — хочу я: и отныне

Только выбор мой со мной.

Мчится в пагубные сини

Генуэзский парус мой.

Все блестит мне быстротечно,

Полдень спит в объятьях дня —

Только глаз твой, бесконечность,

Жутко смотрит на меня!

Здесь я засел и ждал, в беспроком сне.

По ту черту добра и зла, и мне

Сквозь свет и тень мерещились с утра

Слепящий полдень, море и игра.

И вдруг, подруга! я двоиться стал —

И Заратустра мне на миг предстал…

О, мистраль, тучегонитель,

Хандроборец, очиститель,

Шумный, я люблю тебя!

Разве мы с тобой не братья,

Разве мог того не знать я,

Что у нас одна судьба?

Вот, в горах, забыв все речи,

Я бегу тебе навстречу

И не чувствую земли:

Ты, что мчишь морские воды,

Как свободный брат свободы,

Обгоняя корабли!

Зов твой гнал меня из ночи,

Рвался я, что было мочи,

Словно знал уже — куда.

Буйной россыпью алмазов

Ты пронесся, светлоглазый,

Ниоткуда в никуда.

И в лучах небесной славы

Видел я тебя, как правил

Колесницей ты богов.

Видел длань твою, о, вольный,

Как она бичом из молний

Погоняла скакунов, —

Видел я, как на лету ты,

Притормаживая круто,

Кувыркался в небосвод.

И с рассветом, точно слезы,

Вертикально — прямо в розы —

Опрокидывал восход.

Там, где тысячью горбами

Спины выросли под нами,

К танцам воля нас вела!

Мы на спинах гнутых пляшем,

Вольно в нас — искусство наше,

И наука — весела!

Мы с цветов себе цветенье

Жадно рвем в вознагражденье

И листочки — на венок!

Пляшем мы, как трубадуры,

В нас ужились две натуры —

Блуд и святость, мир и Бог!

Кто не хват плясать с ветрами,

Кто обмотан весь бинтами

В лазарете чахлых душ:

Горемыки и притворцы,

Остолопы, гуси, овцы —

Прочь из наших райских кущ!

Мы столбы взметаем пыли

Чохом в ноздри, что простыли,

Избегая всех зараз!

Берегитесь, мы смертельны

Там, где жизнь — режим постельный

И подгляд трусливых глаз!

Мы охотники за мраком,

Что торгует тучей всякой

И чернит миры вокруг.

Мы шумим, С твоим ненастьем

И мое бушует счастье,

О, всех вольных духов дух!

Как еще тебя восславить?

Так возьми ж себе на память

Тот венок, что сплел я здесь!

Дальше брось его — ты слышишь? —

Прямо в небо — выше, выше —

И к звезде его подвесь!