Онлайн чтение книги Девушка с татуировкой дракона The girl with the dragon tattoo
Глава 1. Пятница, 20 декабря

Судебный процесс неизбежно приблизился к концу, а вместе с ним и вся эта пафосная говорильня. Он ни секунды не сомневался в том, что его осудят. Приговор в письменном виде ему выдали в пятницу, в десять утра, и теперь ему предстояло только ответить на заключительные вопросы репортеров, ожидавших в коридоре, за дверьми окружного суда.

Увидев их в дверном проеме, Микаэль Блумквист на секунду слегка замедлил шаг. Он вовсе не жаждал вступать с ними в дискуссию относительно только что вынесенного ему приговора, но, похоже, от вопросов никуда не деться. И он, как никто другой, понимал, что их непременно зададут и что на них придется отвечать.

«Вот что значит быть преступником, – подумал он. – Вот каково это – находиться по другую сторону микрофона».

Микаэль напрягся, но потом выпрямился и заставил себя улыбнуться. Репортеры улыбнулись в ответ и закивали ему дружелюбно и даже с некоторым смущением.

– Откуда вы? А ну-ка, глянем… «Афтонбладет», «Экспрессен», Телеграфное агентство, телеканал ТВ‑4… А ты откуда?.. А‑а‑а, «Дагенс индустри»[5]Названия ведущих шведских газет.. Должно быть, я уже стал знаменитостью, – констатировал он.

– Подкинь-ка нам какую-нибудь утку, Калле Блумквист, – обратился к нему репортер одной из вечерних газет.

Его полное имя было Карл Микаэль Блумквист, и, услышав детскую кличку, он, как всегда, еле сдержался, чтобы не сорваться. Двадцать лет назад, когда ему только исполнилось двадцать три года и он был начинающим журналистом, впервые получившим летнюю временную работу, Микаэль Блумквист неожиданно для самого себя разоблачил банду, которая за два года совершила пять налетов на банки. Судя по почерку этих дерзких преступлений, во всех случаях орудовали одни и те же грабители: они обычно заезжали в маленькие городки и прицельно грабили один или два банка подряд. Преступники использовали латексные маски из диснеевских фильмов, и полицейские, не слишком напрягая свою фантазию, окрестили их бандой Калле Анки[6]Калле Анка – шведский вариант диснеевского мультперсонажа, утенка Дональда Дака..

Однако в газетах их именовали Медвежьей бандой, поскольку грабители дважды действовали хладнокровно и жестоко, делали предупредительные выстрелы и угрожали прохожим или просто любопытным, ничуть не боясь причинить вред окружающим.

Шестое нападение они совершили на банк в провинции Эстерётланд в самый разгар лета. Репортер местного радио случайно оказался в банке во время ограбления и отреагировал в полном соответствии с профессиональным кодексом. Как только грабители покинули место преступления, он направился к телефону-автомату и сообщил обо всем в прямом эфире.

А Микаэль Блумквист как раз на несколько дней приехал со знакомой девушкой отдохнуть и поселился в летнем домике ее родителей в окрестностях Катринехольма. Почему именно в тот момент он включил радио, Микаэль не мог сказать, даже когда его потом допрашивали в полиции, но, услышав эту новость, он сразу вспомнил о компании из четырех парней, обитавших на даче в двух-трех сотнях метров от него. Он встретил их несколько дней назад, когда они с подругой, решив купить мороженого, проходили мимо этого участка, а парни играли там в бадминтон.

Микаэль увидел четырех светловолосых, натренированных молодых мужчин, с накачанной мускулатурой, одетых в шорты. Они играли под палящим солнцем с какой-то агрессивной энергией, – так, словно это было не просто времяпровождение, и, возможно, поэтому приковали к себе внимание Блумквиста.

Необъяснимо, но почему-то именно их он начал подозревать в ограблении банка. Микаэль прогулялся в ту сторону и уселся на пригорке. Отсюда ему хорошо был виден дом, по виду в данный момент пустой. Минут через сорок на участке припарковался автомобиль «Вольво» со всей компанией. Парни, похоже, очень спешили, и каждый из них тащил спортивную сумку. Теоретически это вполне могло означать, что они всего лишь ездили куда-нибудь купаться. Но один из них вернулся к машине и вытащил предмет, который тут же поспешно прикрыл курткой. Микаэль, даже с относительно отдаленного расстояния, сумел определить, что это старая добрая «АК‑4»[7]«АК‑4» – автоматическая штурмовая винтовка, лицензионный вариант немецкой HK G3, стоявшая на вооружении шведской армии с 1960‑х гг., из тех, с какой он совсем недавно, проходя военную службу, не расставался целый год. Поэтому он позвонил в полицию и поделился своими соображениями. После этого в течение трех суток домик был плотно оцеплен полицией; разумеется, сюда же понаехали и представители прессы, которые неотрывно следили за происходящим. Поскольку Микаэль находился в самой гуще событий, то одна из вечерних газет заплатила ему вполне приличный куш за репортаж с места событий. Даже свой штаб, устроенный в передвижном домике на колесах, полиция разместила во дворе того домика, где жил Микаэль.

После того как «медведей» поймали, Микаэль стал настоящей звездой. Так что для карьеры молодого журналиста эта криминальная драма пришлась как нельзя кстати. Конечно, к бочке меда примешалась и ложка дегтя – одна из двух вечерних газет не удержалась от соблазна и озаглавила репортаж не иначе как «Калле Блумквист разоблачает преступников»[8]Герой книги Астрид Линдгрен «Приключения Калле Блумквиста» – мальчик Калле, мечтавший стать сыщиком.. Автор ернической статьи, авторитетная колумнистка, как минимум дюжину раз сравнивала Микаэля с юным детективом – героем, придуманным Астрид Линдгрен.

В довершение ко всему газета поместила не слишком удачный размытый снимок, на котором Микаэль стоял с полуоткрытым ртом и поднятым указующим перстом и, похоже, давал полицейскому в униформе какие-то инструкции. На самом деле он просто показывал дорогу к дачному туалету.

За всю свою жизнь Микаэль Блумквист ни разу не называл себя Карлом и не подписывал статьи именем Карл Блумквист. Но какое это теперь имело значение? Ведь с тех самых пор коллеги журналисты прозвали его Калле Блумквистом, что его совсем не радовало, и произносили это имя хоть и дружелюбно, но с некоторой насмешкой. При всем уважении к Астрид Линдгрен – а ее книги Микаэль очень любил, – он ненавидел свою кличку. Прошло несколько лет, он стал известным и признанным журналистом, и это имя стало забываться. Но по-прежнему, когда кто-нибудь поблизости называл имя Калле Блумквиста, он еле сдерживался.

Микаэль дружелюбно улыбнулся репортеру из вечерней газеты.

– Сам придумай что-нибудь. Ты ведь горазд сочинять всякую всячину.

Он говорил без неприязни. Микаэль был более или менее знаком со всеми здесь присутствующими, а самые злейшие его недоброжелатели предпочли вообще сюда не приходить. С одним из репортеров он раньше вместе работал, а «Ту, с канала ТВ‑4» несколько лет назад чуть не подцепил на вечеринке.

– Что ж, тебе задали порядочного шороху, – сказал тип из газеты «Дагенс индустри», молодой, явно из корпуса внештатных корреспондентов.

– На самом деле, да, – признал Микаэль.

Что поделать, иногда врать и притворяться не получается.

– Ну и что, как ты себя чувствуешь?

Ни Микаэль, ни журналисты постарше не могли сдержать улыбки, несмотря на то, что ситуация явно не располагала к юмору. Микаэль бросил взгляд на журналистку с канала ТВ‑4.

«Как ты себя чувствуешь?»

«Серьезные журналисты» всегда утверждали, что это единственный вопрос, который способны задать бездарные спортивные репортеры после финиша запыхавшемуся спортсмену.

Но Микаэль взял себя в руки.

– Мне, конечно, остается лишь сожалеть о том, что суд не пришел к другим выводам, – ответил он, прячась под маской официоза.

– Три месяца тюрьмы и компенсация в сто пятьдесят тысяч крон – это ощутимый удар, – сказала «Та, с канала ТВ‑4».

– Что ж поделаешь, мне придется это пережить.

– Ты попросишь прощения у Веннерстрёма? Пожмешь ему руку?

– Вряд ли. Я не изменил свое мнение о моральной стороне бизнеса, которым занимается господин Веннерстрём.

– Значит, ты по-прежнему утверждаешь, что он – негодяй? – сразу встрепенулся представитель «Дагенс индустри».

После такого вопроса в газете могла бы появиться скандальная статейка с броским заголовком. Микаэль вполне мог бы угодить в ловушку, но репортер слишком услужливо поднес к нему микрофон, и он уловил сигнал опасности.

Несколько минут назад суд постановил, что Микаэль Блумквист нанес оскорбление чести и достоинству финансиста Ханса Эрика Веннерстрёма. Обвинение было вынесено за клевету. Процесс завершился, и Микаэль не собирался обжаловать приговор. Но что, если он неосмотрительно повторит свои обвинения прямо тут, на ступенях ратуши?

Микаэль решил, что не стоит искушать судьбу, поэтому ответил не сразу.

– Я полагал, что имею веские основания опубликовать добытые мною сведения. Но суд отверг мои доводы, и я, разумеется, должен смириться с результатами судебного процесса. Теперь мы в редакции проанализируем приговор, а потом решим, что нам делать дальше. Вот и все, что я могу сказать.

– А ты, случайно, не забыл о том, что журналист обязан опираться на факты? – довольно резко спросила «Та, с канала ТВ‑4».

Отпираться было бессмысленно. Раньше они с нею считались добрыми друзьями. Сейчас лицо ее оставалось невозмутимым, но Микаэлю показалось, что в ее взгляде сквозит разочарование и отстраненность.

Блумквист продолжал отвечать на вопросы еще несколько тягостных минут. В воздухе буквально повис вопрос: как он мог написать статью, не подкрепленную доказательствами и не имея на руках фактов? Но никто из репортеров так и не рискнул задать этот вопрос. Возможно, им просто не хотелось загонять его в угол. Все присутствующие журналисты, за исключением практиканта из «Дагенс индустри», были матерыми газетными волками. И все, что сейчас произошло на их глазах, казалось мистикой.

Представительница канала ТВ‑4 задержала Микаэля перед входом в ратушу, где задавала свои вопросы отдельно от всех остальных, стоя перед камерой. Она держалась вполне корректно, вопреки его ожиданиям. В конце концов ей удалось его разговорить, к радости всех собравшихся здесь репортеров. Эта история, конечно же, займет целые полосы, никуда не денешься. И все же Блумквист понимал: для СМИ все, что с ним случилось, не самое главное событие года.

Сцапав желанную добычу, репортеры отправились по своим редакциям.

Микаэлю хотелось немного прогуляться, но декабрьский денек выдался ветреным, а он уже и так основательно замерз, общаясь с коллегами. Он уже остался один на ступенях ратуши, как случайно выхватил взглядом Уильяма Борга. Тот выходил из машины, в которой находился, пока Микаэль общался с репортерами. Их взгляды встретились, и Уильям улыбнулся:

– Надо же, как мне повезло! Я приехал сюда ради того, чтобы увидеть тебя с этой бумагой в руках.

Микаэль не ответил. Они с Уильямом Боргом знали друг друга пятнадцать лет – работали когда-то вместе внештатными сотрудниками отдела экономики одной из утренних газет. Именно тогда они и невзлюбили друг друга.

Микаэль считал Борга бездарным репортером и отталкивающим, мелочным и мстительным типом, который донимал окружающих плоскими шутками и не слишком уважительно высказывался о более удачливых и опытных журналистах. Впрочем, казалось, что особенно он недолюбливал опытных журналисток. Они так и не нашли общего языка, после первой ссоры последовали дальнейшие стычки, и со временем их взаимная неприязнь стала непреодолимой.

Время от времени Микаэль все же сталкивался с Уильямом Боргом, но в конце 1990‑х годов они стали настоящими врагами. Блумквист написал книгу об экономической журналистике, где сплошь и рядом цитировал своих коллег. Чаще всего он приводил фрагменты из массы бездарных статей, подписанных Боргом. По версии Микаэля, тот слишком задирал нос, перевирал подавляющее большинство фактов и безмерно восхвалял дот-комы[9]Компании, занимающиеся бизнесом в Интернете., вскоре ставшие на путь банкротства. А Борг, похоже, остался недоволен произведением Микаэля, и на одной из случайных встреч в одном из ресторанчиков в районе Сёдер они чуть было не подрались. Примерно тогда же Уильям оставил журналистику и теперь работал в пиар-агентстве одной из фирм. Там он получал гораздо более высокую зарплату, чем раньше, а фирма входила в сферу интересов магната Ханса Эрика Веннерстрёма.

Они уставились друг на друга, а потом Микаэль развернулся и пошел прочь. На такое способен только Борг – приехать к ратуше лишь ради того, чтобы злорадно посмеяться над ним.

Микаэль даже не успел пройти несколько шагов, как перед ним остановился автобус № 40. И он поспешно забрался в него, чтобы поскорее покинуть это место.

Блумквист вышел на площади Фридхемсплан и задумчиво постоял на остановке, по-прежнему держа в руке приговор. Наконец он решил зайти в кафе «Анна», которое располагалось у въезда в гараж полицейского участка.

Микаэль заказал кофе латте и бутерброд, а через полминуты по радио начали передавать дневной выпуск новостей. Сюжет о нем и его приговоре поставили на третье место, после новости о террористе-смертнике в Иерусалиме и сообщения о том, что правительство учредило комиссию для проверки сведений о новом картеле в строительной отрасли.

Приговор занимал ни много ни мало целых двадцать шесть страниц. В нем излагались объективные причины, почему Микаэля признали виновным в пятнадцати случаях клеветнических измышлений в адрес бизнесмена Ханса Эрика Веннерстрёма. Блумквист прикинул, что каждый из пунктов приговора обошелся ему в десять тысяч крон и в шесть дней тюрьмы, не считая судебных издержек и гонорара адвокату. Он был не в силах даже подумать о том, во что выльется окончательный итог, но отметил также, что могло быть еще хуже: по семи пунктам суд все-таки его оправдал.

Пока он читал формулировки, у него появлялись все более тяжелые и неприятные ощущения в желудке.

Это его удивило. Микаэль ведь уже с самого начала процесса знал, что его осудят, если, конечно, не случится какого-нибудь чуда. К тому моменту никаких сомнений уже не осталось, и оставалось лишь смириться с этой мыслью. Почти безучастно Блумквист отсидел два дня на судебных слушаниях, и потом, тоже без особых эмоций, ждал одиннадцать дней, пока суд формулировал текст, который он сейчас держал в руках. Только теперь, когда все это закончилось, он почувствовал адский дискомфорт.

Микаэль откусил бутерброд, но кусок просто не лез в горло. Ему стало трудно жевать и глотать, и он отодвинул еду в сторону.

Впервые его, Микаэля Блумквиста, признали преступником; до этого же он никогда не был подозреваемым и не привлекался к судебной ответственности. Правда, приговор можно было назвать относительно мягким. Не такое уж тяжкое преступление он совершил – все-таки его обвинили не в вооруженном ограблении, не в убийстве или изнасиловании. Однако финансовый удар по его личному бюджету предстоял весьма ощутимый. «Миллениум» не принадлежал к числу преуспевающих изданий с неограниченными доходами – журнал балансировал на грани краха. Правда, справедливости ради следует признать: приговор не стал для него совсем полной и окончательной катастрофой. Проблема заключалась в том, что Микаэль был совладельцем «Миллениума», являясь одновременно и автором статей, и ответственным редактором. Не слишком предусмотрительно, конечно. А выплатить сумму морального ущерба в сто пятьдесят тысяч крон Блумквист собирался из собственного кармана. Это практически все, что ему удалось накопить. Журнал же намеревался погасить судебные издержки. Так что все еще не так уж и безнадежно.

Микаэль даже раздумывал, не продать ли ему квартиру, но такое решение привело бы к катастрофе. В конце удачливых восьмидесятых, когда у него была постоянная работа и относительно стабильный доход, он стал присматривать себе жилище. Перебрал массу квартир на продажу, но ему ни одна не нравилась, пока наконец ему не предложили мансарду в шестьдесят пять квадратных метров в самом начале Бельмансгатан[10]Улица в одном из самых престижных районов Стокгольма, на Сёдермальме.. Прежний владелец начал обустраивать ее под двушку, но потом получил работу в какой-то интернет-компании за рубежом. Так что жилье с незавершенным ремонтом и начатой перепланировкой Микаэль смог купить недорого.

Он отверг работу дизайнера по интерьеру и закончил все сам. Вложил деньги в отделку ванной и кухни, а все остальное не стал менять. Он не перекладывал паркет и не возводил перегородки, как планировалось изначально, а просто отциклевал доски на чердачном полу, выкрасил белилами необработанные стены, а самые неприглядные места замаскировал акварелями Эммануэля Бернстоуна[11]Современный немецкий художник шведского происхождения..

В итоге получилась не квартира из нескольких комнат, а одна большая студия: спальная зона расположилась за книжными стеллажами, а столовая, совмещенная с гостиной, разместилась возле маленькой кухоньки и барной стойки. В помещении было два мансардных окна и одно торцевое, выходящее в сторону залива Риддарфьерден, с видом на крыши Гамла Стан[12]Старинный исторический квартал Стокгольма.. Отсюда были видны водная гладь возле Шлюза и ратуша. По сегодняшним меркам ему даже не приходилось мечтать купить такую квартиру, и он очень хотел сохранить ее.

Однако риск потерять собственное жилье – это одно дело. Жилье так или иначе со временем можно восстановить. И совсем другое дело – подмоченная профессиональная репутация. Одному богу известно, сколько времени понадобится, чтобы ее восстановить.

В профессии журналиста главное – доверие. Теперь многие редакторы сто раз подумают, прежде чем публиковать материал за его подписью. Безусловно, в журналистском цехе у него по-прежнему оставались друзья, способные понять, что он попросту стал жертвой рокового стечения обстоятельств. Но отныне у него больше нет права на ошибку.

Он мог бы смириться со многим, но унижение не давало ему покоя.

Ведь у него на руках были все козыри, и он все-таки проиграл какому-то криминальному авторитету в костюме от Армани, биржевому аферисту, яппи, махинации которого прикрывал модный адвокат, защищавший знаменитостей. Ухмылка на протяжении всего процесса не сходила с его уст.

Ну почему, черт побери, ему так не повезло?

А ведь поначалу дело Веннерстрёма сулило успех. Все началось полтора года назад, июньским вечером, на борту желтой яхты «Мэлар‑30». Как всегда, все произошло случайно. Бывший коллега, журналист, работавший тогда на ландстинг[13]В Швеции выборный орган местного самоуправления. в области связей с общественностью, решил произвести впечатление на свою новую подружку и на несколько дней арендовал яхту «Скампи», чтобы совершить романтическое путешествие по шхерам. Девушка, только что приехавшая учиться в Стокгольм из Халльстахаммара[14]Город в Швеции, расположенный в лене Вестманланд., сначала сопротивлялась, но потом позволила себя уговорить, с условием, что с ними отправятся и ее сестра с приятелем. Никто из халльстахаммарского трио на яхте раньше не плавал, да и сам пиарщик, кроме энтузиазма, никакими качествами яхтсмена не обладал. За три дня до отъезда он позвонил Микаэлю и отчаянно уговаривал его присоединиться к экспедиции, чтобы хотя бы один из пяти пассажиров яхты умел ею управлять.

Поначалу Микаэль воспринял приглашение довольно спокойно, но потом все же уступил – его привлекла перспектива краткого отдыха в шхерах, вкусная еда и приятная компания в придачу. Но все эти обещания оказались пустым звуком, а морская прогулка обернулась просто невообразимым кошмаром. Они выбрали живописный и несложный маршрут – от острова Булландё мимо Фурусунда[15]Лоцманская и таможенная станция в Стокгольмском архипелаге., и плыли на скорости меньше пяти метров в секунду. Но тем не менее новую подругу пиарщика сразил приступ морской болезни, а ее сестра устроила перебранку со своим приятелем. Кстати, никто из них не проявлял ни малейшего интереса к управлению яхтой. Скоро выяснилось, что они намерены уступить штурвал Микаэлю, а сами готовы ограничиться доброжелательными, но бессмысленными советами.

Блумквист после первой же ночевки в заливе у острова Энгсё твердо решил причалить к берегу в Фурусунде и вернуться домой на автобусе. Но приятель так жалобно умолял его остаться, что он передумал и остался на яхте.

На следующий день, около полудня – достаточно рано, чтобы можно было надеяться найти несколько свободных мест, они пришвартовались к гостевой пристани острова Архольм. Они разогрели еду и уже успели поесть, когда Микаэль заметил желтую яхту М‑30 с пластиковым корпусом, которая скользила по волнам залива, выставив только один грот. Судно не спеша лавировало, пока капитан искал место у пристани. Блумквист бросил взгляд на берег и увидел, что между их «Скампи» и бортом яхты класса «Н-boat» остается небольшой проем, и это единственное пространство, куда может втиснуться узкая М‑30. Он поднялся на корму и показал на это место; капитан М‑30 поднял руку в знак благодарности и приблизился к пристани.

«Тоже мне морской волк, хотя бы научился запускать мотор», – отметил про себя Микаэль.

Он услышал скрип якорной цепи, и через несколько секунд грот-парус опустился, а капитан забегал как угорелый, чтобы направить яхту прямо в люфт и одновременно выбросить швартовный трос.

Микаэль поднялся на планширь и протянул руку, показывая, что готов помочь со швартовкой. Капитан М‑30 почти полностью сбросил скорость и протиснулся между двумя судами к корме «Скампи». Он бросил Микаэлю трос. Теперь они узнали друг друга и расплылись в улыбках.

– Привет, Роббан, – сказал Микаэль. – Если бы ты догадался включить мотор, то не поцарапал бы все лодки в гавани.

– Привет, Микке. А я смотрю, вроде бы знакомый силуэт… Я бы с удовольствием завел мотор, если бы он вообще заводился. Отказал пару дней назад, когда я уже отплыл.

Через рейлинг они горячо пожали друг другу руки.

Давным-давно, в семидесятые годы, в гимназии Кунгсхольмена, Микаэль Блумквист и Роберт Линдберг очень дружили. Но, как это часто происходит с близкими школьными приятелями, после выпускных экзаменов пути их разошлись. И за последние двадцать лет они встречались от силы пять-шесть раз. К тому времени, когда старые друзья нечаянно-негаданно встретились на пристани Архольма, они не виделись по меньшей мере лет семь или восемь. Мужчины с любопытством уставились друг на друга. Роберт здорово загорел, волосы торчали в разные стороны, и он отрастил бороду двухнедельной давности.

Микаэль неожиданно повеселел. Когда пиарщик и его гоп-компания отправились к торговому центру на другой стороне острова, чтобы повеселиться и потанцевать на празднике летнего солнцестояния, он остался на яхте М‑30 поболтать за стопочкой со школьным приятелем.

Через некоторое время они, утомленные схваткой со знаменитыми островными местными комарами, перешли в каюту. После изрядного количества опрокинутых стопок друзья плавно перешли к обсуждению неисчерпаемой темы морали и этики в мире бизнеса. Они оба выбрали стезю, в той или иной степени связанную с государственными финансами. Роберт Линдберг после гимназии окончил Стокгольмский институт торговли, а затем выбрал карьеру банковского служащего.

Микаэль Блумквист попал в Высшую школу журналистики и значительную часть времени и профессиональных усилий посвятил разоблачению сомнительных сделок в сфере бизнеса и банков. Речь зашла о моральной стороне некоторых «золотых парашютов»[16]«Золотой парашют» – контракт с топ-менеджером компании, предусматривающий выплату значительной компенсации в случае увольнения по инициативе нанимателя. – контрактов, заключенных в 1990‑х годах.

Линдберг вначале горячо защищал некоторых самых знаменитых «парашютистов», а потом отодвинул бокал и вынужден был признать, что в мире бизнеса все же встречаются отдельные типы и ублюдки, замешанные в коррупции и прочих неблаговидных деяниях. Теперь его взгляд стал вполне серьезным.

– Ты ведь занимаешься журналистскими расследованиями и пишешь об экономических преступлениях! Так почему же ничего не напишешь о Хансе Эрике Веннерстрёме?

– А я и не знал, что о нем есть что писать.

– А ты покопайся, черт возьми… Что тебе известно о программе ППП?

– Ну, в девяностые годы вроде бы запустили программу поддержки промышленности стран бывшего Восточного блока. Пару лет назад ее упразднили. Но я о ней, кажется, ничего не писал.

– «Программа поддержки промышленности» – проект, который финансировало правительство, а возглавляли его представители самых крупных шведских предприятий. ППП получила государственные гарантии на ряд проектов, согласованных с правительствами Польши и стран Балтии. Центральное объединение профсоюзов тоже частично принимало в нем участие. Оно выступало в качестве гаранта того, что шведская модель станет способствовать развитию рабочих движений этих стран. С формальной точки зрения проект поддержки был основан на принципе «научись помогать себе сам» и был призван предоставить возможность странам бывшего социалистического лагеря реформировать свою экономику. Но на практике получилось так, что шведские предприятия, получив государственные субсидии, использовали их для того, чтобы стать совладельцами предприятий. К тому же ППП горячо поддерживал наш хренов министр от христианских демократов. Например, было запланировано построить целлюлозно-бумажный комбинат в Кракове, переоборудовать отрасль металлургии в Риге, цементные предприятия в Таллинне и так далее. Средства выделяли в правлении ППП, которое состояло из магнатов – промышленников и банкиров.

– То есть это были деньги налогоплательщиков?

– Приблизительно половину брали из казны, а остальное вложили банкиры и промышленники. Но поверь мне, они отнюдь не альтруисты. Банкиры и промышленники намеревались прилично нажиться. Иначе они бы даже не связывались.

– Но какие суммы там фигурировали?

– Ты погоди, сначала послушай. В основном ППП заинтересовались солидные шведские компании, которые стремились попасть на восточный рынок. Мощные корпорации, такие как АВВ[17]Одна из крупнейших международных корпораций со штаб-квартирой в Швеции., «Сканска»[18]Шведская строительная и девелоперская компания. и тому подобные. То есть флагманы промышленности, а не какие-нибудь авантюристы.

– Ты утверждаешь, что «Сканска» не занимается авантюрами? А не у них ли вышвырнули исполнительного директора – за то, что позволил кому-то из своих ребят пустить полмиллиарда на сомнительные сделки? А как насчет их истеричных инвестиций огромных сумм в недвижимость в Лондоне и Осло?

– Согласен, придурков хватает везде, по всему миру, но ведь ты понимаешь, что я имею в виду. В любом случае эти компании хоть что-то производят. Они – становой хребет шведской индустрии и все такое прочее.

– А Веннерстрём тут при чем?

– А Веннерстрём при том, что он как джокер. Он вроде бы и взялся из ниоткуда, у него не было никаких связей в индустрии, и, казалось бы, что ему тут делать? И все-таки он сколотил колоссальное состояние на бирже и вложил деньги в стабильные предприятия. Так что он занял свое место в бизнес-элите с черного хода.

Микаэль налил себе еще водки, откинулся назад и стал вспоминать, что ему известно о Веннерстрёме. Оказалось, что знал он не так уж и много.

Веннерстрём родился и вырос в Норрланде[19]Северная часть Швеции. и в 1970‑е годы учредил там инвестиционную компанию. Заработал капитал и перебрался в Стокгольм, где в благословенные 1980‑е годы сделал головокружительную карьеру. Он создал компанию «Веннерстрёмгруппен», открыл филиалы в Лондоне и Нью-Йорке. Затем предприятие сменило название на английское «Веннерстрём груп» и начало упоминаться рядом с компанией «Бейер»[20]Крупная шведская компания, специализирующаяся на производстве строительных материалов, торговле электроникой и т. д.. Он прокручивал головокружительные спекуляции с акциями и опционами – и стал героем гламурных журналов в качестве одного из многочисленных новых миллиардеров. Прикупил себе пентхаус на Страндвэген, фешенебельную летнюю виллу на острове Вермдё и двадцатитрехметровую крейсерскую яхту, которая раньше принадлежала разорившейся звезде тенниса.

Словом, у него был нюх на деньги, и те так и липли к нему. Но 1980‑е годы стали десятилетием денежных мешков и спекулянтов недвижимостью, а Веннерстрём ничем не выделялся среди остальных. Скорее напротив, он оставался в тени солидных воротил. Ему не хватало шарма Стенбека[21]Ян Стенбек (1942–2002) – крупный шведский промышленник и финансист., и он не кокетничал с журналистами, как Барневик[22]Перси Барневик (род. в 1941 г.) – шведский промышленник, президент индустриального гиганта ABB, стал легендой при жизни.. Он отверг сделки с недвижимостью и сосредоточился на солидных инвестициях в странах бывшего Восточного блока. Когда в 1990‑е годы эпоха беспечности закончилась и директора один за другим были вынуждены раскрывать свои «золотые парашюты», предприятия Веннерстрёма справились с ситуацией – как ни странно – очень легко и артистично. Все обошлось без скандалов. «История успеха по-шведски» – писала «Файнэншл таймс».

– Шел девяносто второй год, – рассказывал Роберт. – Вдруг ни с того ни с сего Веннерстрём обратился в ППП и попросил выделить ему деньги. Он представил план, наверняка заручившись поддержкой местных бизнесменов в Польше. Вроде бы он намеревался учредить предприятия по производству тары для пищевой промышленности.

– То есть консервных банок.

– Что-то в этом духе. Понятия не имею, кто ему покровительствовал в ППП, но Веннерстрёму запросто выделили шестьдесят миллионов крон.

– Что ж, это уже сюжет. Что-то мне подсказывает, что больше этих денег никто не видел.

– А вот и ошибаешься, – сказал Роберт Линдберг.

Загадочно улыбнувшись, он хватанул несколько глотков водки.

– После этой классической финансовой схемы Веннерстрём действительно основал в Польше, в Лодзи, фабрику по производству тары и назвал ее «Минос». На протяжении девяносто третьего года ППП получала оптимистические отчеты, потом наступила тишина. А в девяносто четвертом «Минос» вдруг взял да и лопнул.

Роберт Линдберг громко долбанул по столу пустой стопкой, словно желая продемонстрировать, как именно лопнуло предприятие.

– Проблема ППП заключалась в том, что какая-либо система отчетности по проектам не была налажена. Ты помнишь те времена… Падение Берлинской стены вызвало прилив неслыханного оптимизма. Все надеялись на повсеместную и окончательную победу демократии, угроза ядерной войны осталась в прошлом, а большевикам предстояло за одну ночь превратиться в матерых капиталистов. Правительство хотело внедрить демократию на востоке. Все капиталисты кинулись строить новую Европу.

– А я и не подозревал, что капиталисты так склонны к филантропии.

– Уж поверь мне, любой из них грезил благотворительностью. Россия и страны Восточного блока являются, пожалуй, крупнейшим в мире развивающимся рынком после Китая. Бизнес помогал власти и делал это очень охотно, тем более что компании отвечали лишь за малый процент расходов. ППП растранжирил в общей сложности порядка тридцати миллиардов казенных крон. Деньги должны были вернуться в качестве будущих прибылей. Формально создание ППП инициировало правительство, но, конечно, влияние промышленников было очень велико, и на практике руководство программы было наделено неограниченными полномочиями.

– Понимаю. Но в чем, собственно, фишка?

– Не торопись. В самом начале никаких проблем с финансированием проектов не возникало. На финансовом рынке Швеции царила стабильность. Правительству нравилось то, что благодаря ППП можно было говорить о весомом вкладе Швеции в демократические процессы в странах Восточного блока.

– Значит, все это происходило тогда, когда у власти находилось правительство консерваторов?

– Политика тут ни при чем. Когда на кону большие деньги, то какое имеет значение, кто назначает министров – социал-демократы или модераты[23]Умеренная коалиционная партия (Moderata samlings partiet) – консервативная партия Швеции, представляющая интересы крупных промышленников и финансистов, военной элиты и бюрократов.. Так что дали команду «полный вперед!». А потом возникли валютные проблемы… К тому же некоторые придурки из стана новых демократов – помнишь «Новую демократию»? – начали ворчать, мол, почему это нет никакой публичной информации о деятельности ППП. А один из их бонз перепутал ППП с Управлением в области международного сотрудничества и решил, что речь идет о каком-то проекте поддержки реформ, вроде танзанийского. Для проверки деятельности ППП весной девяносто четвертого года назначили комиссию. К тому времени набралось уже немало претензий к разным проектам, но первым проверили «Минос».

– И Веннерстрём, конечно, не смог отчитаться, на что потратил деньги…

– Как раз наоборот. Веннерстрём представил безупречный отчет, согласно которому в «Минос» инвестировали около пятидесяти четырех миллионов крон. Но по всему выходило, что Польша оказалась чересчур отсталой страной, для того чтобы развернуть работу современного предприятия по производству упаковок, – делу препятствовали серьезные проблемы структурного характера. И его предприятие не выдержало конкуренции с аналогичным немецким проектом. А немцы как раз стремились скупить весь Восточный блок с потрохами…

– Но ты сказал, что он получил шестьдесят миллионов крон…

– Вот именно. Деньги ППП использовались как беспроцентный заем. По идее, предприятия на протяжении нескольких лет должны были вернуть часть денег. «Минос» обанкротился, и проект провалился, но обвинить в этом Веннерстрёма никому не пришло в голову. Ведь деньги выдавались под государственные гарантии, и Веннерстрёму компенсировали убытки. От него просто не потребовали возврата денег, которые сгорели при банкротстве «Миноса». К тому же этот прохиндей умудрился доказать, что потерял соответствующие суммы из собственного кармана.

– Может, я чего-то не понимаю? Неужели правительство получило миллиарды из казны и передало их дипломатам, а те уже пустили их на дело?.. Деньги попали к промышленникам, и те использовали их для инвестиций в совместные предприятия, которые затем принесли баснословные барыши. Словом, все как всегда. Ничего нового. Кто-то греет руки, а кто-то оказывается внакладе, и нам известно, что все роли заранее расписаны.

– Ну ты и циник. Ведь займы следовало вернуть государству.

– Ты ведь сказал, что они были беспроцентными. Следовательно, налогоплательщики, за счет которых кое-кто нажился, не участвуют в распределении выигрыша. Веннерстрём получил шестьдесят миллионов, пятьдесят четыре из которых он вложил в дело. А куда же делись остальные шесть миллионов?

– В ту же минуту, когда стало известно, что аудиторы будут проверять проекты ППП, Веннерстрём выписал для ППП чек на шесть миллионов и погасил разницу. Так что с формальной юридической точки зрения не подкопаешься.

Роберт Линдберг умолк и метнул в Микаэля взгляд победителя.

– Как послушаешь, так подумаешь, что Веннерстрём позволил себе лишь небольшую растрату ППП. Но если сравнивать, например, с компанией «Сканска», которая растратила полмиллиарда, или вспомнить историю с «золотыми парашютами» директоров АВВ, которая обошлась бюджету примерно в миллиард… Вот эти аферы действительно возмутили публику. А тут, похоже, и темы-то нет, и не разгуляешься от души, – сказал Микаэль. – Читателя уже не заманишь статьями о некомпетентных дельцах, даже если они прокручивают казенные деньги. А что еще можно выжать из этой истории?

– Дальше – больше.

– А откуда ты разузнал о махинациях Веннерстрёма в Польше?

– В девяностые годы я работал в «Хандельсбанке». Догадайся, кто проводил аудит в ППП?

– А вот это уже кое-что… Ну-ка, рассказывай.

– Значит, так. Если все суммировать, то ППП получает от Веннерстрёма отчеты. Затем составляются соответствующие бумаги. Оставшиеся деньги возвращаются. Вернуть шесть миллионов – это была гениальная уловка. Ведь если у тебя на пороге появится кто-то, кто захочет отдать тебе мешок денег, разве ты сможешь усомниться в его честности?

– Давай покороче.

– Но, дорогой Блумквист, я как раз и стараюсь покороче. Отчет Веннерстрёма вполне удовлетворил ППП. Получается, что огромные деньги просто выкинули коту под хвост – но никаких претензий к тому, как и куда их вкладывали. Мы проверяли счета и трансферы и все остальные бумаги. Отчетность просто тютелька в тютельку. Меня все устраивало. Моего шефа – тоже. А главное, в ППП остались довольны. Так что правительству даже и нечего было возразить.

– Так в чем же суть аферы?

– А вот дальше все гораздо интереснее, – сообщил Линдберг, который выглядел теперь протрезвевшим. – Но имей в виду: хоть ты и журналист, для печати это не предназначено.

– Да брось ты. Не можешь же ты слить мне информацию, а потом вдруг заявить, что я не могу ею воспользоваться.

– Почему же, могу. То, что я тебе уже рассказал, отнюдь не является тайной. При желании ты всегда можешь ознакомиться с отчетом. Об остальном – о чем я пока умалчиваю – ты тоже можешь написать. Но при условии, что я буду фигурировать в качестве анонимного источника.

– Ах, вот как? Но, согласно общепринятым понятиям, «не для печати» означает, что мне доверили секретную информацию, и разглашать ее я не имею права.

– Плевать мне на терминологию. Пиши что хочешь, но помни: я – твой анонимный источник. Идет?

– Конечно, – ответил Микаэль.

Потом, конечно, стало ясно, что зря он так ответил.

– Ну, слушай. Вся эта история с «Миносом» случилась лет десять назад, сразу после падения Берлинской стены, когда большевики пытались стать респектабельными капиталистами. Я попал в число тех, кто проверял Веннерстрёма, и не мог избавиться от ощущения, что концы с концами не сходятся.

– Но во время проверки ты промолчал?

– Я поделился своими сомнениями со своим шефом, однако нам не к чему было придраться. Все бумаги были в полном ажуре. И мне оставалось только подписаться под отчетом. Но потом каждый раз, натыкаясь на имя Веннерстрёма в публикациях, я мысленно возвращался к «Миносу».

– Понимаю.

– Через несколько лет, в середине девяностых, мой банк вел кое-какие дела с Веннерстрёмом. Честно сказать, дела весьма серьезные. Но тут опять вышла неувязка.

– Он вас надул?

– Нет, не совсем. Получилось так, что на этом деле нагрели руки обе стороны. Проблема скорее была в… Я даже не знаю, как это объяснить. Но все это уже относится к моему работодателю, и мне бы не хотелось вдаваться в подробности. Однако от всего этого осталось, мягко говоря, не слишком благоприятное впечатление. А массмедиа изображают Веннерстрёма этаким великим экономическим гуру… И на этом держится его благополучие. Доверие – его капитал.

– Понимаю, что ты имеешь в виду.

– А мне кажется, что он попросту блефует. Никакими особыми талантами экономиста Веннерстрём не наделен. Напротив, в некоторых вопросах он явно не дотягивал даже до среднего уровня. С ним работали несколько действительно толковых молодых консультантов, это был его резерв, но сам он мне ни разу не нравился.

– Ну и что же потом?

– Год назад я ездил в Польшу по другим делам. Мы с коллегами ужинали вместе с несколькими инвесторами из Лодзи. И я случайно оказался за одним столом с бургомистром. Разговор зашел о том, как укрепить польскую экономику, и я вдруг упомянул про «Минос». Бургомистр уставился на меня с некоторым недоумением – будто он никогда и не слыхал о «Миносе». Но вспомнил, что была какая-то афера и потом все лопнуло. Он усмехнулся и сказал – цитирую дословно: «Если бы все шведские инвесторы были бы такими, то ваша страна вскоре совсем разорилась бы». Понимаешь?

– Могу только предположить, что в Лодзи вполне толковый бургомистр… И что же дальше?

– Эта фраза все не выходила у меня из головы. Я никак не мог успокоиться. На следующее утро у меня была назначена встреча, и я рано освободился. Из принципа я поехал посмотреть на закрывшуюся фабрику «Минос» – она располагалась рядом с Лодзью, в маленькой деревушке, с кабаком в каком-то сарае и с сортиром во дворе. Гигантская фабрика «Минос» на самом деле оказалась просто развалюхой, ветхим складом из ржавого железа, построенным еще Красной Армией в пятидесятые годы. Случайно я наткнулся на сторожа, который кое-как объяснялся по-немецки. Он сказал, что один из его двоюродных братьев работал на «Миносе». И я, недолго думая, отправился к нему домой, благо он жил рядом. Сторож при этом вызвался стать моим гидом и переводчиком. Ни за что не поверишь, что они мне рассказали…

– Я весь внимание.

– «Минос» стартовал осенью девяносто второго. Туда наняли максимум пятнадцать сотрудников, преимущественно бабушек. Зарплата равнялась ста пятидесяти кронам в месяц. Вначале у них вообще отсутствовало какое-либо оборудование, и служащие в основном разбирали хлам. В начале октября привезли три картонажные машины, закупленные в Португалии. Древние, допотопные и к тому же морально безнадежно устаревшие. Цена этому железу была от силы несколько тысяч крон. Техника кое-как функционировала, но непрерывно ломалась. Запчастей, естественно, не было, и производство без конца приходилось останавливать. Чаще всего кто-нибудь из служащих чинил оборудование вручную.

– Вот это уже кое-что, – оживился Микаэль. – Ну и что же на самом деле производила эта легендарная фабрика?

– В течение девяносто второго года и половины девяносто третьего они клеили самые обычные упаковки для моющих средств, коробки для яиц и тому подобное. Потом наладили выпуск бумажных пакетов. Но фабрике постоянно не хватало сырья, и ни о каком массовом производстве речи вообще не было.

– Не похоже, чтобы в фабрику вложили солидные инвестиции…

– Я все подсчитал. Общая сумма аренды за два года потянула на пятнадцать тысяч. На зарплаты потратили максимум сто пятьдесят тысяч – это с лихвой. Дальше – закупка техники и транспортировка, фургон для перевозки упаковок для яиц… Предположим, двести пятьдесят тысяч. Плюс взносы за разрешение, поездки взад-вперед… Похоже, что деревню несколько раз посетил один-единственный визитер из Швеции. Так что на всю эту канитель потратили меньше миллиона. В один прекрасный день летом девяносто третьего на фабрику заявился какой-то начальник и сообщил, что она закрыта. А вскоре после этого приехал венгерский грузовик и вывез оборудование. И покеда, «Минос».

На протяжении судебного процесса Микаэль часто вспоминал тот летний вечер. Они беседовали как одноклассники, по-дружески и в то же время подтрунивая друг над другом, как в годы учебы в гимназии, когда они доверяли друг другу тайны, свойственные их возрасту в целом. Повзрослев, они разбрелись в разные стороны и отдалились друг от друга, стали фактически чужими.

Весь вечер Микаэль никак не мог припомнить, как они подружились в гимназии. Роберт казался ему скромным и сдержанным юношей, очень стеснительным в общении с девушками. Позже он преуспел на банковском поприще, пожалуй, даже сделал карьеру.

Хотя Блумквист ни секунды не сомневался в том, что сейчас их представления о мире разошлись.

Микаэль напивался не слишком часто, но тогда эта незапланированная встреча во время неудачной морской прогулки продолжилась – за дружеской вечерней трапезой и обильными возлияниями. Ну и что тут особенного – подумаешь, старые школьные приятели встретились и решили немного поболтать и выпить… Именно поэтому Микаэль не воспринял всерьез рассказ Роберта о Веннерстрёме. Но в конце концов победил инстинкт журналиста, он навострил уши и включил логику.

– Я не очень понимаю, – сказал Блумквист. – Ведь Веннерстрём – заметная величина среди биржевиков. Если я правильно помню, он миллиардер…

– «Веннерстрём груп» потянет приблизительно на две сотни миллиардов. Ты имеешь в виду, зачем миллиардеру вообще гоняться за жалкими пятьюдесятью миллионами?

– Ну да, зачем ему рисковать – ведь столь откровенное мошенничество не может остаться безнаказанным?

– Не уверен, можно ли назвать эту операцию откровенным обманом. Отчет Веннерстрёма единодушно одобрили топ-менеджеры ППП, а также сотрудники банка, правительство и аудиторы риксдага.

– Но в любом случае для Веннерстрёма пятьдесят миллионов – пустяковая сумма…

– Согласен. И все же не забывай: «Веннерстрём груп» – инвестиционная компания, торгующая всем, что приносит прибыль: ценными бумагами, опционами, валютой… Да и много чем еще. Веннерстрём заключил контракт с ППП в девяносто втором году. А ты помнишь осень девяносто второго? Тогда рынок находился в подвешенном состоянии.

– Конечно, помню. Я как раз взял кредит на покупку квартиры под нефиксированные проценты, а в октябре ставки Центробанка взлетели до пятисот процентов. Так что я целый год выплачивал ипотеку – девятнадцать процентов.

– Да уж, помню я эти времена, – усмехнулся Роберт. – Меня самого это тоже коснулось. И Ханс Эрик Веннерстрём, так же, как и все остальные игроки на рынке, пытался решить те же проблемы. Его компании вложили миллиарды в самые разные ценные бумаги, но наличных им явно не хватало. И вдруг выяснилось, что раздавать новые ссуды невозможно. Обычно в таких случаях продают какую-нибудь недвижимость для компенсации ущерба и латают дыры в бюджете. Но в девяносто втором никто не хотел покупать недвижимость.

– Проблема ликвидности.

– Вот именно. И не только у Веннерстрёма. Любой бизнесмен…

– Не называй его бизнесменом. Называть бизнесменами таких, как Веннерстрём, – значит, оскорблять серьезных представителей этой профессии.

– Что ж. Каждый биржевой делец рано или поздно сталкивается с проблемой ликвидности. Итак, Веннерстрём получил шестьдесят миллионов крон. Шесть из них он вернул, но только через три года. Расходы на проект «Минос» не могли обойтись больше чем в миллион. А теперь подсчитаем: только рента с шестидесяти миллионов за три года обернется вполне приличным доходом. Все зависит от того, как и куда он вкладывал деньги. Он мог удвоить или утроить полученный от ППП капитал… Впрочем, хватит об этом дерьме. Давай лучше выпьем.