Онлайн чтение книги Богиня маленьких побед The Goddess of Small Victories
18. 1937 год. Пакт

На полпути к кладбищу я почувствовала, что на ноге сполз чулок. Когда я стала его поправлять, он пустил стрелку. Я опаздывала, и перед его матерью мне теперь предстояло предстать взмыленной и растерзанной. Все время ушло на выбор подходящего для этой встречи наряда, и теперь у меня сдавали нервы. Если она решила прекратить наши отношения, то почему не сказала об этом Курту перед тем, как уехать из Вены в Брно? Уехать и наконец дать нам возможность жить вместе.

Что же ей от меня было надо? Курт как-то признался: она подозревала, что у меня есть ребенок, которого я тщательно скрываю, и от этого мне было особенно больно. Эта женщина больше не могла меня упрекнуть, что я охочусь за их состоянием, потому как на фоне кризиса их дела резко пошатнулись. Финансовой опорой всего семейства Гёделей стал старший брат Рудольф, работавший в Вене рентгенологом. Курт на тот момент еще не мог обеспечивать все наши потребности, даже несмотря на это, я всегда довольствовалась малым. По всей видимости, Марианна осознавала, что с недавних пор я стала неотъемлемой частью их семейной жизни, будь то в плане многочисленных рецидивов болезни Курта или ее трений с властями. В смелости я ей отказать не могла: она во весь голос заявляла о своем отвращении к нацистам, в ущерб всякому благоразумию.

Я была ошарашена, когда мне, как снег на голову, свалилось короткое послание: фрау Марианна Гёдель желает поговорить со мной с глазу на глаз в тихом, спокойном месте. Все ясно, ей хотелось повидаться со мной в отсутствие Курта. Она никогда не оказывала мне подобной чести, хотя мы с ее сыном были вместе уже десять лет. Я ответила коротким письмом, которое мне пришлось переписывать бесчисленное количество раз, и предложила встретиться в кафе «Захер», неподалеку от Оперы, – то был не только знак доброй воли, но и намек на ее любовь к музыке. Марианна прислала лаконичную записку, объяснив, что ей хотелось бы чего-нибудь поспокойнее. По всей видимости, не хотела, чтобы ее увидели в компании со мной. Тогда я предложила встретиться на кладбище в Гринцинге, у могилы Густава Малера. Подобная ирония не привела ее в наилучшее расположение духа, впрочем, я на это и не надеялась. Приехать к нам эта дама отказалась напрочь. Тем не менее я намекнула ей на прекрасную возможность собственными глазами увидеть уютное гнездышко сына в Гринцинге. Мы жили в двух шагах от конечной остановки 38-го трамвая, и Курту, чтобы добраться до дома, достаточно было сесть в него рядом с университетом. Окрестная зелень благоприятно сказывалась на его здоровье. Даже у знаменитого доктора Фрейда в этом тихом предместье был загородный дом, так что мы жили в достойной компании. Я очень на нее злилась, но не могла устоять перед соблазном повстречаться с Liebe Mama [43]Дорогая мамочка., облачившейся во все свои добродетели несравненной хозяйки, талантливого музыканта и внимательной матери.

Она ждала меня у серого мраморного надгробия. Даже не поздоровавшись, Марианна оглядела меня с головы до ног.

– Малера похоронили рядом с дочерью, умершей в возрасте пяти лет.

– Может, сядем, фрау Гёдель? На другом конце аллеи есть скамья.

Она отмела мое предложение поистине царственным жестом:

– Вы не знаете, что такое материнская тревога, фройляйн Поркерт. Когда Курт в возрасте восьми лет метался в жару, я думала, что это конец. С момента его рождения у меня не было ни минуты, чтобы я за него не волновалась.

Не имея возможности поделиться с ней аналогичными переживаниями, я подписывала акт о капитуляции. Она этим воспользовалась. Мне пришлось подавить поднимавшуюся в груди волну ярости.

– Курт всегда был ко мне очень привязан. Знаете, когда ему было пять лет, он орал и катался по полу каждый раз, когда я выходила из его комнаты.

У меня чесался язык. Я пристально разглядывала даму, чтобы отвлечься от болезненного перехода к теме нашего разговора. Как бы там ни было, она пришла сюда не ради банального восхваления собственного материнства: как сказал бы Курт, это было постулатом ее системы.

Я знала Рудольфа: элегантный мужчина с ясными, проницательными глазами и зачатками весьма милой лысины. А вот Марианну раньше не видела никогда, даже на фотографиях. И поэтому искала в чертах этой богини-матери черты, которые так любила в Курте. Ей было лет пятьдесят. Инквизиторские, глубоко посаженные глаза под тяжелыми нависающими ресницами, взгляд, одновременно удивленный и бдительный, наделенный бесспорным, грозным умом. Пробужденный двойник сомнамбулического взора ее сына. Рот был по-прежнему красив, но в его уголках уже залегла горечь. Если, конечно, она не родилась с этой непроницаемой улыбкой на устах, чем-то напоминающей запертую дверь роскошного дома. Марианна казалась не столько злой, сколько недоверчивой, строго ограниченной рамками воспитания и высокой идеей о том, что ей предстоит разделить судьбу потомков. Носы у них, пожалуй, были одинаковые.

– Принстон вновь сделал моему сыну очень интересное предложение. Несколько он уже отклонил. Последнее стало полной неожиданностью, но Курт, к сожалению, не желает с вами расставаться. Венская атмосфера оказывает на него не самое лучшее влияние. Закончится все это очень плачевно. Вы должны убедить его уехать, при необходимости – вместе с вами.

– Почему «должна»? Здесь моя семья. Здесь наш дом.

– Вы слишком наивны. Италия вскоре бросит Австрию на произвол судьбы, это всего лишь вопрос времени. Вена сойдет с ума и вскоре уже будет с распростертыми объятиями встречать нацистов. Нужно уезжать. И как можно быстрее!

– Мы не евреи, не коммунисты, и бояться нам нечего.

– Их должны бояться все до единого. Разве можно допустить, чтобы Курт присягнул на верность нацистам и стал чему-то учить эту свору варваров? Все его друзья из числа евреев уже покинули страну. Без них его не ждет ничего хорошего. Ни один ученый или деятель искусств, достойный этого звания, никогда не покорится фашистам. Для меня Вена уже умерла.

– И что я от этого выиграю? Ведь до того, как вы прислали письмо, меня в этой жизни для вас даже не существовало.

– Курт ненавидит конфликты. Он слаб и никогда не женится на вас без моего благословения. Вы уже немолоды, а я могу прожить еще очень долго.

Я проглотила эту пилюлю, даже глазом не моргнув.

– Стало быть, вы нанимаете меня в качестве сиделки?

– В некотором роде. Наградой вам будет респектабельность и стабильность.

– Что касается респектабельности, то о таком понятии я вообще решила забыть. Если же говорить о стабильности, то Курт очень слаб, и вы знаете это не хуже меня.

– Это обратная сторона его таланта. Фройляйн Поркерт, по всей видимости, вы не понимаете, какой вам представился шанс. Мой сын – человек исключительный. И признаки гениальности мы обнаружили в нем еще в детском возрасте.

Вот оно, долгожданное начало проповедей. Несколькими ударами, в данном случае весьма уместными, мою мысль подтвердил колокол.

– Знаете, что отличает человека одаренного от гения? Работа, фройляйн Поркерт; тяжелая, кропотливая работа. Курт, чтобы прожить жизнь, нуждается в безмятежности и покое. До сегодняшнего дня вы препятствовали его научным успехам. Дальше так продолжаться не может.

– Ложь!

Она в ответ лишь скривила свои сухие губы:

– Хочу дать вам несколько советов. Помолчите и дослушайте меня до конца, если, конечно, вы на это способны.

Я поправила перчатки, желая утихомирить руки, чесавшиеся от желания перейти в рукопашную. Но Курт стоил того, чтобы лишний раз за него унизиться.

– Движущей силой для моего сына являются вечные вопросы. В детстве мы звали его «господином Почему». Поэтому в повседневной жизни вам предстоит стать «госпожой Как». Его «почему» относятся к сферам, совершенно недоступным для вашего понимания.

– А для вашего?

Марианна вскинула голову – гораздо выше, чем позволяли законы анатомии.

– Речь не об этом. Вы должны устранять любые затруднения и препятствия, дабы Курт мог сосредоточиться на избранном пути. И знайте, что его сосредоточенность – это палка о двух концах. Если его что-нибудь на самом деле заинтересует, он посвятит себя этой проблеме до конца. Никогда не позволяйте ему водить автомобиль – блуждая в закоулках своего внутреннего мира, он становится рассеянным и опасным.

Я стояла точно так же, как она: прямая спина и сцепленные внизу живота руки. Сумочка играла роль щита.

– Успокаивайте его, с пониманием относитесь к странностям, но обращайте повышенное внимание на симптомы приближающегося кризиса. Вовремя показывайте врачам. Но главное – не забывайте ему льстить, даже если понятия не имеете, о чем идет речь. У некоторых людей столь непомерно раздуто эго, что их вполне удовлетворяют комплименты даже самой заурядной дурехи.

– Насчет любимых блюд и шарфов зимой пожеланий не будет?

Она задумчиво ущипнула себя за нос.

– Я долго думала, что вы погубите его карьеру. Да, из-за вас он строит ее не так быстро, как мог бы, но вы, по крайней мере, ему в этом не мешаете. Вынуждена признать за вами это качество – вы поистине непотопляемы.

– Признать мои добродетели никогда не поздно.

– По всей видимости, к его… слабости вы не имеете никакого отношения. Ему нужен покой. Если верить тому, что мне о вас говорили, вы персона беспокойная. Кормите его, оберегайте и постарайтесь не заразить какой-нибудь сомнительной болезнью, этого будет вполне достаточно.

В таком деле, как самообладание, Марианна опередила меня на целую жизнь. Я тряхнула сумочкой:

– Прекратите меня оскорблять! Я могла бы очень многое рассказать о недостатках вашего маленького гения!

– Курт навсегда останется ребенком. По причине своего ума мой сын одинок, беден и несчастен. И позаботиться о его будущем предстоит мне, его матери.

– Найдете мне замену? Нет, Марианна, вы кое-что забыли. – Я чуть ли не вплотную приблизилась к ее лицу. – Его постель согреваю я!

Я назвала ее по имени, осмелилась возвыситься до ее уровня и произнесла эти слова. Что шокировало ее больше, мне не известно. Хотя нет, известно. Мы жили в эпоху, когда женщина подбирала обувь под цвет сумочки и выходила на улицу не иначе как в шляпке и перчатках. В ее глазах я имела право голосовать, но вот существовать – вряд ли.

– Ваша грубость меня ничуть не удивляет. Чего еще можно ожидать от разведенной танцовщицы из дешевого кабаре! Если не считать работы, вкусы Курта всегда отличались посредственностью.

– В том числе и тяга к женщинам старше его по возрасту. Ни за что не поверю, что вы не приложили к этому руку!

Марианна бесстрастно смотрела на меня; из-под шкуры, которую ей заменяло пальто из плотной шерсти, проглядывала волчица, готовая разорвать меня на части.

– Детей у него не будет, не так ли? Он этого просто не вынесет. Впрочем, вам в любом случае уже поздно.

Я чуть было не потеряла равновесие, балансируя на слишком высоких каблуках.

– Вы настаиваете на законном браке?

– У вас чулок пустил стрелку. Курт очень болезненно относится к такого рода деталям.

Она ушла, не удостоив меня даже победоносной улыбки. И ни разу не назвав по имени. Мы не смогли избежать стереотипов. Женщина и ее свекровь напоминают собой двух ученых, оспаривающих первенство открытия. Прогресс не происходит сам по себе, он появляется на свет из утробы, которая, в свою очередь, тоже есть не что иное, как плод другого чрева. Мы с Марианной представляли собой две стороны одной медали: она произвела Курта на свет, а мне, по всей видимости, придется провожать его в последний путь.

Мне хотелось пройтись с матерью Курта до Химмель-штрассе[44]Небесная дорога., улицы, на которой мы жили и которая носила столь удачное название, распахнуть перед ней дверь нашего дома, но она ушла слишком быстро, едва заключив со мной «сделку». Мне, вероятно, нужно было склонить голову и тоже проявить смирение. Совместная жизнь с любимым человеком стоит намного больше соглашения, наспех заключенного на кладбище. Я устала от недомолвок, уловок и хитростей. И не умела играть в эти игры, которым Марианну обучали специально с самого детства.

Искать утешения я пошла к ангелу моей любимой могилы. Статуя была выполнена в человеческий рост. Перед этой скульптурой мы с Куртом когда-то завели абсурдный спор. У ангелов есть рост? Этот херувим молился в зарослях плюща, бдительно охраняя вечный покой какого-то неизвестного семейства. Мы неизменно ему кланялись, совершая воскресную прогулку. Курт тоже любил ангелов.