Онлайн чтение книги Дом шелка. Новые приключения Шерлока Холмса The House of Silk: The New Sherlock Holmes Novel
ПОСЛЕСЛОВИЕ

Я заканчиваю свое повествование с тяжелым сердцем. Пока я писал эту историю, я словно переживал случившееся заново, хотя о каких-то деталях лучше не вспоминать… Но было так приятно снова оказаться рядом с Холмсом, следовать за ним от Уимблдона до Блэкфрирса, Хэмуорт-Хилла и Холлоуэя, всегда на шаг сзади (во всех смыслах), и наблюдать вблизи за работой этого уникального мозга — какая редкая привилегия! Но сейчас последняя страница все ближе, и душа моя после полета возвращается в комнату, где я пишу эти строки, где на подоконнике цветет аспидистра, а батарея дает чуть больше тепла, чем требуется. У меня немеет рука, все мои воспоминания выплеснулись на эти страницы. Хотелось бы, чтобы мой рассказ продолжался, — едва поставлю последнюю точку, снова окажусь в одиночестве.

Впрочем, грех жаловаться. Мне здесь уютно. Дочери иногда меня навещают и привозят внуков. Одного из них даже окрестили Шерлоком. Его мама решила, что таким образом она воздает должное памяти моего давнего друга, но у самого внука это имя не в почете. Что ж, в конце недели они приедут, я отдам им эту рукопись, скажу, как ее хранить, — и летопись моя будет завершена. Остается только еще раз ее прочитать… Не воспользоваться ли советом сиделки, которая помогала мне сегодня утром?

— Почти закончили, доктор Ватсон? Наверняка кое-какие мелочи надо подчистить. Расставить точки над «и», а потом дать нам всем почитать. Я рассказала про вашу рукопись нашим девицам, они ждут не дождутся!

Кое-что следует добавить.

Чарлз Фицсиммонс — язык не поворачивается сказать «преподобный» — оказался совершенно прав, говоря с нами в тот памятный вечер в «Доме шелка». До суда над ним дело так и не дошло. С другой стороны, из-под стражи его не выпустили, на что он с уверенностью рассчитывал. Видимо, в тюрьме, где он содержался, произошел несчастный случай. Он упал с лестницы и проломил себе череп. Подтолкнули? Весьма возможно, ведь он хвастался, что знает о многих важных людях такое… Если я правильно понял его намек, у него даже были связи с королевской семьей. Знаю, это полный бред, но вспомните Майкрофта Холмса и его из ряда вон выходящий визит на Бейкер-стрит. Из того, что он нам сказал и как себя при этом вел, со всей очевидностью следовало: на него оказали серьезное давление, и… Нет, даже не хочу об этом думать. Фицсиммонс просто лгал. Наверняка хотел прибавить себе веса перед тем, как его арестуют и увезут. Но сколько веревочке ни виться… Скажем так: в правительстве были люди, которые о его деятельности знали, но боялись разоблачить его, не хотели, чтобы разразился скандал, подкрепленный, конечно же, фотографическими уликами. В последующие недели несколько высокопоставленных лиц ушли в отставку, что поразило и встревожило всю страну, — это правда. Все же я сильно надеюсь, что Фицсиммонс не был убит. Конечно, он был настоящим чудовищем, но никакая страна не может взять и отмахнуться от нормы права просто потому, что государству это выгодно. Сейчас, когда мы находимся в состоянии войны, я вижу это еще яснее. Хочу верить, что смерть Фицсиммонса все-таки была несчастным случаем — на радость всех заинтересованных сторон.

Госпожа Фицсиммонс исчезла. Лестрейд сказал мне, что после смерти мужа она сошла с ума и попала в сумасшедший дом на самом севере Англии. Это тоже удобный для всех исход — там она могла говорить что угодно, все равно никто ей не поверит. Насколько я знаю, она все еще коротает свои дни в этой лечебнице.

Эдмунда Карстерса судить не стали. Он уехал из Англии вместе с сестрой, которая хоть и поправилась, но до конца жизни осталась инвалидом. Компания Карстерса и Финча распалась. Кэтрин Карстерс предали суду под ее девичьим именем, признали виновной и приговорили к пожизненному заключению. Ей еще повезло, что ее не повесили. Лорд Рейвеншо заперся в кабинете с револьвером и вышиб себе мозги. Возможно, было еще несколько самоубийств, но лорд Хорас Блэкуотер и доктор Томас Экленд остались безнаказанными. Знаю, к таким вещам надо относиться философски, но меня до сих пор выводит из себя, что они вышли сухими из воды, — ведь как они хотели обойтись с Шерлоком Холмсом!

Еще, разумеется, остается весьма странный господин, который заманил меня к себе и угостил отменным ужином. Холмсу я о нем так и не сказал и вообще никогда о нем не упоминал — сейчас делаю это впервые. За такое долгое молчание многие могут бросить в меня камень, но я дал слово, и хотя этот человек сам заявил о своей причастности к преступному миру, живущий во мне джентльмен не счел возможным данное слово нарушить. На самом деле я уверен, что это был не кто иной, как профессор Джеймс Мориарти, которому вскоре было суждено сыграть весьма весомую роль в наших жизнях… Видимо, делать вид, что я никогда не встречался с этим человеком, меня заставил дьявол. Холмс подробно рассказывал о докторе Мориарти незадолго до того, как мы отправились к Рейхенбахскому водопаду, и даже тогда я был уверен, что потчевал меня ужином именно он. Я часто размышлял над этой особенностью натуры Мориарти. Холмс говорил об этом «злом гении» и о бесчисленных преступлениях, к которым он имел отношение, с почтительным ужасом. При этом Холмс восхищался его интеллектом и благородной готовностью «играть по правилам». Я и по сей день считаю, что Мориарти искренне хотел помочь Холмсу, хотел, чтобы «Дом шелка» закрыли. Будучи преступником, он знал о его существовании, но не считал себя вправе действовать самостоятельно — такой поступок противоречил бы преступному кодексу чести. Однако «Дом шелка» был ему не по нутру, и он послал Холмсу белую ленту, а мне передал ключ от тюремной камеры, надеясь, что его противник выполнит эту работу за него. Собственно, это и произошло, хотя, насколько я знаю, благодарственную записку Мориарти не прислал.

В Рождество я Холмса не видел, потому что был дома с моей Мэри, чье здоровье меня последнее время сильно беспокоило. Но в январе она на несколько дней уехала погостить к друзьям в Лондон, и по ее предложению я еще раз вернулся в свое старое жилище — посмотреть, как Холмс восстанавливает силы после нашего приключения. Именно в эти дни произошло событие, о котором я собираюсь написать напоследок.

Холмса оправдали по всем пунктам, и все записи о выдвинутых в его адрес обвинениях были уничтожены. Но я бы не сказал, что на душе у него полегчало. Ему не сиделось на месте, он был раздражен и частенько поглядывал на каминную полку, и без всякой дедукции было понятно, что его тянет к жидкому кокаину — самая прискорбная из его привычек. Занимайся он расследованием какого-то дела, все было бы проще, но дела не было. Я часто замечал, что именно в праздные дни, когда его энергия не была направлена на разгадку некой неразрешимой тайны, он терял сосредоточенность и погружался во мрак депрессии. Но на сей раз, как я понял, его мучило нечто конкретное. О «Доме шелка» или о чем-то с ним связанном Холмс не говорил, но однажды за утренней газетой обратил мое внимание на статейку о закрытии мужской школы «Чорли Гранж».

— Этого мало, — пробормотал он. Смяв газету двумя руками, он отбросил ее в сторону и добавил: — Несчастный Росс!

Эта деталь, равно как и некоторые другие — например, он обронил, что едва ли впредь обратится к помощи «внештатников» с Бейкер-стрит, — говорили о том, что он продолжал, пусть частично, винить себя в смерти мальчика и сцена, свидетелями которой мы стали той ночью в Хэмуорт-Хилле, легла на его совесть тяжелым бременем. Мало кто лучше Холмса знал, что такое зло, но иногда оно проявляет себя так, что не дай бог… И Холмс не мог полностью насладиться своей победой, не мог забыть, по каким темным закоулкам пришлось к ней идти. Я вполне его понимал. Меня и самого по ночам мучили кошмары. Но мне надо было заботиться о Мэри, я не хотел оставлять врачебную практику. Холмс замкнулся в себе, оказался в плену воспоминаний, от которых предпочел бы освободиться.

Как-то вечером после совместной трапезы он вдруг заявил, что намерен выйти из дому. Снег пока поутих, на январских улицах было скользко, как и в декабре, и желания совершать позднюю прогулку у меня не было, однако я спросил Холмса, не составить ли ему компанию.

— Нет, Ватсон, не надо. Это очень любезно с вашей стороны, но я прогуляюсь один.

— Куда вы собрались на ночь глядя, Холмс? Посидим у камина, выпьем виски с содовой. Все ваши дела наверняка могут подождать до утра.

— Ватсон, вы друг, каких не сыскать, и я знаю, что мое общество не из самых приятных. Но мне нужно некоторое время побыть одному. Завтра мы встретимся за утренней трапезой — обещаю, настроение у меня будет получше.

Действительно, за завтраком он был в хорошем расположении духа. Мы провели приятный день в обществе друг друга, посетили Британский музей, отобедали у Симпсона, и только после возвращения я прочитал в газетах о большом пожаре в Хэмуорт-Хилле. Здание, когда-то занимаемое благотворительной школой, огонь сровнял с землей, сполохи пламени были видны даже в Уэмбли. Я ничего не сказал Холмсу, ни о чем его не спросил. Промолчал и о том, что от его пальто, висевшего на обычном месте, сильно пахло гарью. Вечером Холмс впервые за долгое время взял своего страдивариуса. Мы сидели по обе стороны очага, и я с наслаждением слушал парившую в воздухе мелодию.

Я слышу ее и сейчас. Я откладываю перо, ложусь в постель и знаю, что смычок продолжает двигаться по струнам и музыка уносится в ночное небо. Она звучит где-то далеко, ее почти не слышно, но она со мной! Пиццикато. Потом тремоло. Манеру исполнения трудно не узнать. Это играет Шерлок Холмс. Надеюсь, он играет для меня…