Онлайн чтение книги Остров доктора Моро The Island of Dr. Moreau
IX. Чудовища

Я проснулся очень рано, ясно сохранив в памяти объяснения Моро, и, спустившись с гамака, поспешил убедиться, замкнута ли дверь. Потом попробовал я крепость оконной рамы и нашел ее прочно укрепленной. Зная, что населявшие остров создания, несмотря на свой человеческий вид, представляли на самом деле ничто иное, как изуродованных животных, странную пародию на человечество, я испытывал смутное беспокойство от сознания, на что они способны, а это ощущение было для меня хуже определенного страха. В дверь постучались, послышался заикающийся голос Млинга. Я положил один из револьверов в карман, а другой держа в руке, пошел отворять дверь.

— Здравствуйте, господин! — сказал он, неся мне обычный завтрак из вареных овощей и плохо изжаренного кролика.

За ним шел Монгомери. Его быстрый взгляд заметил положение моей руки, и он усмехнулся.

Пума сегодня отдыхала для ускорения заживления своих ран, но Моро, который любил проводить время в уединении, не присоединился к нам. Я вступил в разговор с Монгомери, чтобы получить подробности относительно жизни двуногих острова. Мне в особенности интересно было узнать, каким образом Моро и Монгомери достигли того, что чудовища не нападают на них и не пожирают друг друга.

Он объяснил мне, что относительная безопасность их, т. е. его и Моро, зависит от определенного строения мозгов этих уродов. Вопреки увеличивающейся их смышленности и стремлению вернуться к своим животным инстинктам, они имеют некоторые прочно закрепленные понятия, привитые доктором Моро их уму, и которые всецело поглощают их воображение. Им, так сказать, внушено, что иные поступки невозможны, другие ни в коем случае не должны совершаться, и такого рода запрещения настолько упрочились в их умах, что всякая возможность неповиновения и раздоров исчезла. Однако, бывали случаи, когда старые инстинкты приходили в столкновение с внушенными Моро, брали верх над последними.

Все внушения, называемые «законом» — это те причитывания, которые мне уже пришлось слышать — борются в мозгах чудовищ с глубоко вкоренившимися и буйными стремлениями их животной натуры. Они беспрестанно повторяют этот закон и постоянно нарушают его. Монгомери и Моро особенно бдительно следят за тем, чтобы чудовищам не удалось отведать крови. Они боятся неизбежных последствий при знакомстве животных с вкусом ее.

Монгомери рассказал мне, что гнет закона преимущественно у кровожадных уродов сильно ослабевает при наступлении ночи. Зверь в это время господствует в них; какой-то дух смущает их, и они отваживаются на такие поступки, которые днем никогда не пришли бы им в голову. Поэтому то я и был преследуем человеком-леопардом вечером в день своего прибытия. В первые дни моего пребывания, они осмеливались лишь тайно нарушать закон и то после заката солнца; днем же явно свято чтили различные запрещения.

Здесь считаю удобным сообщить некоторые подробности об острове и его жителях. Остров, низкий около моря, с неправильными очертаниями берегов, занимает поверхность в восемь или десять квадратных километров. Он был вулканического происхождения, и его с трех сторон окружали коралловые рифы. Несколько трещин, выделявших вулканические пары, в северной части, да горячий источник являлись единственными оставшимися следами тех сил, которым он был обязан своим происхождением. От времени до времени на острове давали себя чувствовать колебания почвы; иногда маленькие, извивающиеся, постоянно тянувшиеся к небу струйки дыма сменялись громадными столбами паров и газов.

Монгомери сообщил мне, что численность населения острова достигает в настоящее время до шестидесяти, если не более, странных созданий Моро, не считая мелких существ, которые прячутся в чаще и не имеют человеческого образа. Всего же он создал сто двадцать созданий, из ним многие уже погибли своею смертью, другие кончили свое существование трагически. Монгомери, на мой вопрос относительно рождения отпрысков от таких чудовищ, ответил, что подобные отпрыски действительно рождались, но обыкновенно не выживали, или же они не имели ничего общего со своими очеловеченными родителями. Если последние оставались в живых, Моро брал их, чтобы придать им человеческую форму. Самок было гораздо меньше, чем самцов, и они подвергались многочисленным тайным преследованиям, несмотря на предписываемое законом единобрачие.

Нет возможности вполне подробно описать этих людей-животных — моя наблюдательность не особенно развита у меня и, к сожалению, я не мастер рассказывать. При общем взгляде на них, прежде всего бросалась в глаза удивительная несоразмерность их ног в сравнении с длиною туловища; однако наши понятия о красоте так относительны, что мой глаз привык к их формам, и, в конце концов, я должен был признать их мнение, что мои длинные ноги неуклюжи. Другим важным отличием от настоящих людей были: голова уродов, наклоненная вперед, и искривление позвоночного столба. Только Человек-Обезьяна не обладал большой выпуклостью спины, придающей людям такую грациозность. Большинство этих двуногих зверей имело нескладные закругленный плечи, и их короткие предплечья упирались в бока.

Некоторые из них были слегка покрыты волосами — по крайней мере так обстояло дело во все время пребывания моего на острове. Чрезвычайное безобразие также представляли лица уродов — почти все прогнатические, с плохо сформированными челюстями, простиравшимися до ушей, с широкими и выдающимися носами, покрытые в беспорядке густою растительностью и часто со странно окрашенными глазами, расположенными различным образом. Никто из них не умел смеяться, хотя Человек-Обезьяна обладал большою насмешливостью. Кроме этих характерных черт, их головы имели мало общего; каждая сохранила следы своего происхождения: отпечаток человечества многое в нем изменил, но не мог окончательно уничтожить следов ни леопарда, ни быка, ни свиньи, ни других самых разнообразных животных, из которых существо было создано. Голоса уродов также чрезвычайно разнообразились. Руки — всегда плохо сложенные — поражали меня на каждом шагу, — либо отсутствием нормального числа пальцев, — либо присутствием на последних спиральных когтей, или же, наконец, пальцы обладали громадною осязательною чувствительностью.

Самыми страшными из всех двуногих были двое: Человек-Леопард и существо полугиэна-полусвинья. Наиболее громадных размеров достигали три Человека-Быка, которые сидели в шлюпке на веслах. Затем шли существо с серебристой шерстью — блюститель закона, — Млинг и нечто вроде сатира, составленного из обезьяны и козы. Было еще три Человека-Ворона и одна Женщина-Свинья, Женщина-Носорог и несколько других самок, происхождения которых я не знал в точности, несколько Людей-Волков, один Человек-Медведь-Вол и один Человек-Сен-Бернард. Я уже упоминал о Человеке-Обезьяне; у него была также старуха жена, очень отвратительная и нечистоплотная, составленная из самки медведя и лисицы; увидя ее в первый раз, я прямо пришел в ужас. Она была фанатичною приверженницей «Закона». Кроме перечисленных уродов, на острове жило несколько незначительных существ.

Сперва я испытывал непреодолимое отвращение ко всем этим существам, очень хорошо сознавая, что все-таки они звери, но, мало-помалу, немного привык к ним, и то благодаря влиянию взгляда на них Монгомери. Он уже так давно вращался среди них, что смотрел на них почти как на нормальных людей; воспоминания о времени своей молодости, проведенной в Лондоне, казались ему славным прошлым, которое уж больше не вернется. Только раз в год отправлялся он в Африку для покупки животных от агента Моро, который торговал ими в этом городе. Ему приходилось иметь дело не в самом этом приморском городке испанцев-метисов, где попадались прекрасные типы человека, а на борте корабля, и люди на нем являлись в его глазах столь же странными, каковыми казались мне люди-животные на острове — с несоразмерно длинными ногами, плоским лицом, с выпуклым лбом, недоверчивые, опасные и буйные. На деле же он недолюбливал людей, и его сердце было расположено ко мне исключительно потому, что он спас мне жизнь.

Я даже думаю, что Монгомери тайно благоволил к некоторым из этих зверей, имел особую симпатию к их манерам, сначала он тщательно скрывал это от меня.

Млинг, двуногий, с черным лицом, его слуга, первый из уродов, с которым я встретился, не жил вместе с другими на окраине острова, но помещался в особой конуре невдалеке от ограды.

Он не был так умен, как Человек-Обезьяна, но был самым послушным и один из всех уродов более всех походил на человека. Монгомери научил его стряпать и вообще исполнять все легкие услуги, требуемые от слуги. Это был прекрасный пример замечательного искусства Моро, помесь медведя и собаки с быком, одно из наиболее удачных и тщательно обделанных его созданий. Млинг относился к Монгомери с признательностью и удивительною нежностью; последний замечал это и ласкал его, давая ему полунасмешливые и полушутливые названия, причем бедное существо прыгало от чрезвычайного удовольствия, но иной раз Монгомери, напившись пьяным, бил его ногами и кулаками, бросал в него камни и обжигал горячей золой из своей трубки. Однако, как бы с ним ни обращались, плохо или хорошо, Млинг ничего так не любил, как быть вблизи Монгомери.

В конце концов, я привык к этим уродам, и тысячи их поступков, вначале казавшиеся мне противными человеческой природе, вскоре стали в моих глазах совершенно естественными и обычными. В жизни наши понятия и представления, как я думаю, всецело находятся под влиянием окружающей нас обстановки и людей. Монгомери и Моро были слишком сильные и незаурядные личности, чтобы, живя среди них, можно было вполне сохранить свои представления о человечестве. Если я встречал одного из Людей-Быков, тяжелою поступью пробирающегося сквозь кустарники леса, мне случалось спрашивать себя и решать, чем Человек-Бык отличается от какого-нибудь настоящего серого мужика, после ежедневного механического труда медленно возвращающегося домой. Или, встречаясь с женщиной — полулисой и полумедведицей — с заостренным и подвижным лицом, так замечательно походящим на человеческое лицо, по выражению на нем хитрости, мне казалось, что я уже встречал подобные лица в некоторых улицах большого города, пользующихся дурною славою.

Однако, время от времени зверь в них ясно и определенно заявлял свои права.

Урод, по наружности, дикарь с безобразными плечами, сидя на корточках у входа в хижину, вдруг вытягивал вперед свои руки и зевал, со странною неожиданностью, обнаруживая острые передние зубы и клыки, сверкавшие и отточенные, как бритва.

Когда я прямо и решительно посмотрел в глаза одной из проворных самок, попавшейся мне навстречу на узкой тропинке, то с чувством отвращения заметил неправильный разрез ее зрачков; опустив взоры вниз, увидел изогнутые когти, которыми она придерживала на бедрах свои лохмотья одежды. Впрочем, любопытная вещь, которой я не мог понять, что эти создания женского пола, в первое время моего пребывания на острове, инстинктивно сознавали свою непривлекательную наружность, вследствие чего обнаруживали более, нежели человеческое стремление к соблюдению приличий и наружному своему украшению.

Но возвращаюсь к рассказу.

После завтрака, в сообществе Монгомери, оба мы отправились на окраину острова посмотреть на фумаролу и теплый источник, в горячие воды которого попал я накануне. У каждого из нас было по кнуту и заряженному револьверу. Когда мы проходили через рощу, вдруг раздался писк кролика: мы остановились, но, не слыша более ничего, снова двинулись в путь и совершенно забыли об этом инциденте. Монгомери обратил мое внимание на нескольких маленьких животных розового цвета с очень длинными задними ногами; они бежали прыжками, скрываясь в густой чаще кустарников. Он объяснил мне, что то были найденные и обделанные Моро дети больших двуногих. Моро надеялся, что они будут снабжать нас мясом к столу, но их привычка, как и у кроликов, поедать своих маленьких, разрушила его проект. Эти созданьица уже попадались мне навстречу ночью, когда я был преследуем Человеком-Леопардом, а также накануне, во время моего бегства от Моро. Случайно одно из таких животных, убегая от нас, прыгнуло в нору, образованную корнями поваленного ветром дерева.

Не дожидаясь, пока оно выберется оттуда, мы решили его поймать; оно стало плеваться, царапаться, как кошка, сильно тряся всем своим телом, пробовало даже кусаться, но его зубы были очень слабы и только слегка ущемляли кожу. Животное показалось мне красивым маленьким созданием; по словам Монгомери, они никогда не роют земляных нор и очень чистоплотны. По моему мнению, такого рода животные с удобством могли бы заменить в парках обыкновенных кроликов.

На своем пути нам попался ствол дерева, испещренный длинными царапинами и местами очень глубокими надрезами. Монгомери указал мне на них.

— Не сдирать кожу с деревьев, это Закон, — сказал он. — Они, по всей вероятности, показывают вид, будто бы хотят очистить дерево!

Кажется, сейчас после того мы встретили Сатира и Человека-Обезьяну. Сатир удивительно как напоминал Моро, мирным выражением своего лица, настоящего еврейского тина, голосом, подобным резкому блеянью, и своими сатаническими ногами. В момент встречи он грыз какие-то плоды с шелухой. Оба двуногих поклонились Монгомери.

— Поклон «Второму с кнутом»! — начали они.

— Есть еще «Третий с кнутом»! — сказал Монгомери.

— Поэтому будьте на стороже!

— Что, не его ли переделывали? — спросил Человек-Обезьяна. — Он сказал… Он сказал, что его уже переделали!

Сатир с любопытством посмотрел на меня.

— Третий с кнутом есть тот, который с плачем шел в море, у него тонкая и бледная фигура!

— У него есть длинный и тонкий кнут! — говорил Монгомери.

— Вчера он был в крови и плакал, — сказал Сатир. — У вас не идет кровь, и вы не плачете. У Учителя также не идет кровь и он не плачет!

— Метода Олендорфа, наизусть! — посмеивался Монгомери. — У вас пойдет кровь, и вы заплачете, если вы не будете осторожны!

— Он имеет пальцы, у него пять пальцев, как у меня! — сказал Человек-Обезьяна.

— Пойдемте, Прендик! — проговорил Монгомери, взяв меня за рукав, и мы продолжали свой путь.

Сатир с Человеком-Обезьяной продолжали наблюдать за нами и обмениваться друг с другом различными замечаниями.

— Он ничего не говорит! — заметил Сатдр. — Люди имеют голос!

— Вчера он просил меня чего-нибудь покушать; он не знал, где достать есть! — возразил Человек-Обезьяна.

Потом они еще с минуту поговаривали, и я услыхал как Сатир начал странным образом насмешничать.

На обратном пути мы наткнулись на остатки мертвого кролика. Красное тело бедного зверька было разорвано на части, из-за обнаруженных внутренностей виднелся перегрызанный позвоночный хребет.

При таком зрелище Монтомери остановился.

— Боже мой! — произнес он.

Он нагнулся, чтобы собрать несколько разломанных позвонков и осмотреть их получше.

— Боже мой, — повторил он, — что это означает?

— Какое-нибудь из ваших кровожадных животных вспомнило свои прежние привычки! — ответил я, после некоторого размышления. Позвонки были прокушены насквозь.

Он постоял на месте, с глазами, устремленными вперед; изменившись в лице и судорожно сжав губы, он медленно произнес:

— Это не предвещает ничего доброго!

— Я уже видел нечто в этом роде, — сказал я, — в день моего прибытия!

— Уж не чорт ли вмешался в дело? Что же такое вы видели?

— Кролика с оторванной головой!

— В день вашего приезда?

— Да, вечером, в небольшом леску позади ограды со время прогулки, происходившей незадолго до наступления ночи. Голова была совершенно смята и оторвана!

Он протяжно свистнул сквозь зубы.

— Еще более того, мне думается, что я знаю, который из ваших зверей совершил преступление. Однако, это только подозрение. Прежде, чем натолкнуться на кролика, я видел одного из ваших чудовищ, утолявшим жажду в реке!

— Лакая воду языком?

— Да!

— Не лакать языком при утолении жажды — это Закон. Насмехаются они над Законом что ли, когда Моро нет около них?

— То же самое животное и преследовало меня!

— По всей вероятности! — подтвердил Монгомери. — Так поступают все кровожадные звери. Убив свою жертву, она пьют. Это вкус крови, вы слыхали о нем? Как выглядит этот зверь? — спросил он снова меня. — Могли бы вы его узнать?

Он бросил взгляд вокруг нас и на раздвинутые ноги околевшего кролика; его глаза, блуждая по теням зеленой чащи, испытующе отыскивали козни и западни окружающего нас леса.

— Вкус крови! — повторил Монгомери. Он вынул свои револьвер, осмотрел пули и снова разрядил его. Потом он стал дергать себя за отвисшую свою губу.

— Я думаю, что наверное узнаю это чудовища!

— В таком случае, нам нужно будет еще доказать, что именно он убил кролика, — проговорил Монгомери. — Было бы еще лучше никогда не привозить сюда этих бедных животных!

Я уже собрался продолжать дорогу, а он все еще оставался стоять около изувеченного кролика, решая таинственную загадку. Вскоре, подвигаясь медленно вперед, я не мог уже больше видеть останков кролика.

— Что ж, идете ли вы? — закричал я.

Он вздрогнул и поспешно присоединился ко мне.

— Видите ли, — произнес он вполголоса, — мы вбили им всем в голову не есть ничего того, что движется по земле. Если, случайно, какой-нибудь из зверей отведал крови…

Одно мгновение мы двигались в молчания.

— Я спрашиваю себя, как могло в действительности произойти дело? — проговорил он про себя. — На днях я совершил порядочную глупость, — продолжал Монгомери после паузы. — Этот зверь, который прислуживает мне… Я показал ему, как потрошат и жарят кролика. Странно… Я видел, что он облизывал себе руки… Тогда мне не приходило ничего подобного на ум… Этому нужно положить конец. Придется переговорить с Моро!

Во время обратной дороги он не мог ни о чем другом думать.

Моро отнесся к делу еще серьезнее Монгомери, и я считаю необходимым сказать, что их очевидный страх немедленно сообщился и мне.

— Нужно показать пример! — сказал Моро. — Вне всякого сомнения, виновным является Человек-Леопард. Но как доказать это? Мне было бы гораздо приятнее, Монгомери, если бы вы устояли от искушения есть мясо и не привозили этих новых возбуждающих зверков. Благодаря им, мы можем теперь очутиться в неприятном положении!

— Я поступил, как глупец, — сказал Монгомери, — но зло сделано. К тому же, вы раньше не делали никакого замечания насчет этого!

— Нам нужно немедленно заняться этим делом, — сказал Моро. — Я полагаю, что если случится какое-нибудь событие, Млинг сам сумеет выпутаться из него!

— Я не совсем уверен, что это Млинг, — признавал Монгомери, — я боюсь его хорошенько расспросить!