XIX. АЛЛАН КВАТЕРМЭН ДЕЛАЕТ ПРОМАХИ

Онлайн чтение книги Дитя из слоновой кости The Ivory Child
XIX. АЛЛАН КВАТЕРМЭН ДЕЛАЕТ ПРОМАХИ

Я сделал последний обход небольшого отряда, который в шутку прозвал «Отрядом метких стрелков», хотя, сказать правду, их стрельбу можно было назвать какой угодно, только не меткой.

Стрелки стояли на своих местах, укрываясь за стеной, причем сзади каждой нары сидел на корточках запасной, готовый заменить павшего.

Я убедился, что в кожаной сумке каждого из них было по двадцать патронов.

Опасаясь беспорядочной стрельбы, как это бывает даже в хорошо дисциплинированных войсках белых, я не снабдил их большим количеством патронов.

Остальной запас (приблизительно по шестьдесят на каждое ружье) находился у нескольких стариков, поставленных в сравнительно безопасном месте за линией укреплений. Им было отдано приказание передавать патроны на переднюю линию в небольших количествах, но не раньше, чем в этом возникнет острая необходимость. Это было нужно для того, чтобы ни один выстрел не пропал даром.

Сделав несколько указаний и предостережений исполнявшим обязанности сержантов отряда, я вернулся в беседку, устроенную для нас за скалой, и решил, если удастся, вздремнуть до начала сражения несколько часов.

Здесь я нашел Рэгнолла, только что вернувшегося с обхода укреплений, устроенных им с большой тщательностью, и осмотревшего, все ли отряды белых кенда готовы к выполнению своих обязанностей в обороне.

Он был утомлен и слишком возбужден, чтобы сразу уснуть.

Мы поговорили немного о предстоящем сражении. Потом я спросил его, не слышал ли он что-либо о своей жене.

– Ничего, – ответил он, – эти жрецы не говорят о ней. Да если бы и говорили, я бы все равно ничего не понял, так как Харут – единственный из них человек, с которым я могу объясняться. Кроме того, я строго держал свое слово, и даже когда мне представился случай увидеть ее при укреплении западной дороги, сделал крюк, чтобы не проходить мимо дома, где она живет. Ах, Кватермэн, мой друг! Хуже всего то, что к ней, как я узнал от Харута, до сих пор не вернулся рассудок.

– Напротив, это хорошо, – возразил я, – так как она, по крайней мере, не страдает. Но каким образом вы и бедняга Сэвэдж могли видеть ее в городе Дитяти? Ведь это не фантазия, так как, по вашему описанию, на ней был такой же наряд, какой мы видели на празднике первых плодов:

– Я тоже не понимаю этого, Кватермэн. На свете бывает много странных вещей, над которыми мы иногда смеемся, потому что они непонятны нашему ограниченному разумению. Но послушайте, Кватермэн, если я погибну, что вполне может случиться, а вы переживете меня, вы должны сделать все зависящее от вас, чтобы доставить ее в Англию. Вот приписка к моему духовному завещанию, надлежащим образом засвидетельствованная Сэвэджем и Хансом. По ней вам предоставляется необходимая сумма для покрытия всех расходов и кое-что для вас самих. Возьмите ее.

– Я сделаю все, что будет в моих силах, – ответил я, пряча документ в карман, – а теперь не будем больше думать о смерти. Это может помешать нашему сну, в котором мы весьма нуждаемся. Я надеюсь остаться в живых, дав хороший урок этим негодным черным кенда, и проводить вас и леди Рэгнолл до берега моря. Спокойной ночи!

После этого мы крепко уснули и проспали несколько часов.

Проснувшись, я увидел Ханса, сидевшего у входа в беседку, покуривавшего свою роговую трубку и державшего на коленях одноствольное ружье Интомби.

Я спросил его, который час, и получил ответ, что до зари остается два часа. На вопрос, почему он не спит, он ответил, что уже спал и во сне видел моего покойного отца. Немного времени спустя, когда я допивал свой кофе, ко мне пришли по делу посланные от Рэгнолла, вставшего раньше меня.

Я обернулся, чтобы передать чашку Хансу, но он уже исчез. Поставив ее на землю, я углубился в рассмотрение дела, по которому пришли посланные.

Тем временем вошли наши лазутчики, всю ночь следившие за лагерем черных кенда.

Враги расположились не более чем в полумиле от нас на открытом склоне холма, со всех сторон окружив себя пикетами.

По словам двух захваченных пленных, вынужденных под угрозой смерти говорить правду, они собирались напасть на нас на восходе солнца, так как ночью боялись засады.

Подняли вопрос, не атаковать ли нам самим их лагерь ночью, но этот план оставили, так как враги значительно превосходили нас числом и, благодаря хорошо выбранной ими позиции, к ним невозможно было подойти, не будучи сперва замеченными их аванпостами. В глубине души я все-таки надеялся, что, вопреки словам пленных, они попытаются напасть на нас до зари и в темноте попадут в наши ямы и рвы.

Накануне сметливый Ханс указывал мне, как выгоден для нас такой случай.

Я был вполне согласен с ним. За час до наступления зари ко мне зашел старый Харут и уведомил, что все наши люди поднялись и стоят по местам, делая последние приготовления к защите укреплений и стен первого двора храма, если нам придется туда отступить.

Лишь только он это сказал, как внезапно сквозь тишину, обыкновенно предшествующую рассвету, до наших ушей долетел звук ружейного выстрела.

Выстрел раздался приблизительно в полумиле от нас, и за ним послышался шум большого лагеря, неожиданно всполошенного ночью.

– Кто мог сделать это, – спросил я, – ведь у черных кенда нет ружей.

Харут высказал предположение, что, быть может, кто-нибудь из наших стрелков покинул свой пост.

Пока мы строили различные предположения, прибежали наши лазутчики с известием, что черные кенда, очевидно, решившие, что на них нападают, вышли из лагеря и приближаются к нам.

Мы обошли наши передовые линии и взялись за оружие. Минут через пять, стоя на своем месте за стеной и прислушиваясь к приближавшемуся шуму, я увидел сквозь густой мрак (луна уже зашла) кого-то, бегущего по направлению ко мне, пригнувшегося к земле. Я поднял было ружье, но, подумав, что это, может быть, просто гиена, не стал стрелять, так как опасался вызвать напрасную пальбу своего отряда.

В следующий момент из-за стены, за которой я стоял, послышался хорошо знакомый голос:

– Не надо стрелять, баас, это я.

– Что ты делал, Ханс? – спросил я, когда он перелез через стену.

– Я нанес визит черным кенда, баас, – запыхавшись, отвечал Ханс, – пробравшись через их дурацкие аванпосты, которые так же слепы ночью, как летучие мыши днем. Я надеялся отыскать Джану и всадить ему пулю в ногу или хобот. Но я не нашел его. Один из их начальников стоял у сторожевого костра, представляя хорошую мишень для выстрела. Моя пуля достала его, баас, потому что он свалился в огонь, разбрасывая во все стороны искры. Потом я пустился наутек и, как видит баас, счастливо добежал сюда.

– Зачем ты делаешь глупости? – сказал я. – Ведь это могло тебе стоить жизни!

– Я умру не раньше, чем мне это назначено, баас, – отвечал он, заряжая свое маленькое ружье, – и это не глупость, а умный поступок, баас. Потому что черные кенда, думая, что мы на них напали, сами поспешили атаковать нас в темноте. Вот они уже идут.

Это действительно подтверждалось приближавшимся шумом.

Трубили рога, слышались окрики вождей, и вся гора сотрясалась от топота тысяч человеческих и лошадиных ног.

Вой и крики: «Джана! Джана!» эхом отдавались в скалах и лесах. С нашей стороны царило молчание.

– Теперь они подходят к ямам, – захихикал Ханс, нервно переминаясь с ноги на ногу. – Вот! Они уже полетели в них.

Это была правда.

Крики ужаса и боли говорили, что первые ряды конных и пеших врагов попадали в искусно вырытые в большом количестве ямы, замаскированные сверху ветками. Их пронзали острые колья, вколоченные в дно. Тщетно передние ряды пытались криками предупредить задние о грозящей им опасности. Людской поток катился вперед, доверху наполняя ямы смертельно раненными и задушенными.

Не знаю, сколько их погибло, но после битвы почти не было ни одной ямы, не наполненной до краев мертвыми.

Изобретение Рэгнолла, до сих пор неизвестное людям кенда, сослужило нам хорошую службу.

Однако враги, наполнив трупами ямы, прошли по ним и, уже различаемые мною во мраке, подходили к нам.

Теперь настал мой черед. Когда они были не более чем в пятидесяти ярдах от первой стены, я скомандовал своим стрелкам открыть огонь и для примера разрядил оба ствола одного из ружей в самую гущу толпы.

На таком расстоянии не могли промахнуться даже самые неопытные стрелки. Ни один выстрел не пропал даром. Часто одна пуля убивала или ранила несколько человек.

Результат последовал мгновенно.

Черные кенда, совершенно непривычные к ружейной стрельбе и воображавшие, что у нас всего два-три ружья, остановились, как парализованные.

На несколько мгновений воцарилась тишина, нарушенная новым залпом из вновь заряженных нами ружей.

За ним последовали крики и стоны падавших повсюду врагов и паническое их бегство.

– Они бегут! Это для них слишком горячо, баас! – ликующе воскликнул Ханс.

– Да, – ответил я, когда мне наконец удалось остановить стрельбу, – но я думаю, что с наступлением рассвета они снова вернутся. Однако твоя вылазка дорого обошлась им, Ханс.

Постепенно рассветало.

Тишина не нарушалась ни малейшим дуновением ветерка.

Но что за сцена открылась перед нами с первыми лучами солнца!

Все ямы и рвы были до краев наполнены еще шевелящимися людьми и лошадьми. Недалеко от нас лежали кучи убитых и раненых – кровавая жатва нашего ружейного огня.

Эта ужасная картина была сильным контрастом по сравнению с мирным покоем, царившим вокруг.

Мы не потеряли ни одного человека, если не считать легко раненного копьем.

Этот факт вызвал необыкновенное ликование у полудиких кенда. Полагая, что каково начало, таков должен быть и конец, они издавали веселые крики, пожимая друг другу руки. Потом с аппетитом принялись за еду, принесенную женщинами, причем не переставали болтать, несмотря на то, что вообще были весьма молчаливым народом.

Даже степенный Харут, подошедший ко мне с поздравлениями, казался возбужденным как мальчик, пока я не напомнил ему, что настоящее сражение еще впереди.

Черные кенда попали в ловушку и понесли большие потери, но это не могло иметь решающего влияния на исход борьбы, так как число врагов было слишком велико. Рэгнолл, пришедший со своей оборонительной линии, согласился со мной.

Черные кенда будут наступать до тех пор, пока не победят или не будут истреблены.

Но как мы могли надеяться с небольшими силами истребить такое множество воинов?

Четверть часа спустя двое наших часовых, стоявших на вершинах высоких скал, донесли, что черные кенда выстраивают свои полчища за поворотом дороги и что их кавалерия спешилась, а лошади уведены в тыл, будучи, очевидно, признаны бесполезными в этом месте.

Немного спустя из-за поворота показалось несколько человек, державших в руках по связке длинных палок с кусками белой материи на конце.

Меня чрезвычайно заинтересовало назначение этих палок.

Скоро все стало ясно.

Эти люди (их было тридцать-сорок) быстро передвигались в разных направлениях, пробуя почву копьями в поисках новых ям. Пустых они нашли очень мало и перед каждой из них, равно как и перед уже наполненными, в виде предостережения втыкали палки с флажками.

Ими же было унесено и много раненых.

Мы с большим трудом сдерживали белых кенда, желавших напасть на них, что, несомненно, могло завлечь наших в засаду.

Я также не позволил своим людям стрелять, так как в результате было бы много промахов и, следовательно, напрасной траты патронов.

Сам я, однако, сделал два-три выстрела.

Исследовав основательно почву, разведчики удалились, и немного погодя показались шедшие в полном порядке войска черных кенда. Их было около десяти тысяч. Ярдах в четырехстах они остановились. Последовала пауза, вскоре нарушенная звуками рогов и ликующими криками.

Тут моим глазам представилось необыкновенное зрелище.

Из-за поворота показался шедший медленным тяжелым шагом огромный слон Джана. На его спине и голове сидело двое людей, в которых я с помощью бинокля узнал хромого жреца и Симбу, царя черных кенда, пышно разряженного. Он сидел на деревянном стуле, размахивая длинным копьем.

Вокруг шеи животного было обвязало двенадцать цепей, концы которых держали воины, бежавшие по шести с каждой стороны.

К концу хобота Джаны были прикреплены еще три цени, заканчивавшиеся колючими железными шарами.

Он шел как послушный индийский слон, на котором возят бревна, но широкому проходу, оставленному среди войска, и осторожно обходя ямы, наполненные мертвыми телами. Я думал, что он остановится, дойдя до первых рядов. Но я ошибся.

Джана продолжал идти прямо на наши укрепления.

Мне представился исключительный случай – я приготовил тяжелое двуствольное ружье.

Второе точно такое же ружье со взведенными курками держал Ханс, готовый в нужный момент подать его мне.

– Я убью этого слона, – сказал я, – пусть никто не стреляет. Вы сейчас увидите, как умрет бог Джана.

Огромное животное продолжало идти вперед.

Теперь оно представлялось мне еще большим, чем при свете луны, когда оно стояло надо мной, готовясь раздавить меня ногой.

Я уверен, что во всей Африке не было равного Джане слона.

– Пора стрелять, баас, – прошептал Ханс, – он уже близко.

Но я решил подождать, пока он не остановится, намереваясь для поддержания своего престижа покончить с ним одной пулей.

Наконец он остановился и, открыв свою красную пасть, поднял хобот вверх и затрубил.

Симба, поднявшись со своего кресла, начал кричать, чтобы мы сдались «непобедимому» и «неуязвимому» богу Джане.

«Я покажу тебе, какой он неуязвимый», – подумал я.

Оглянувшись назад, я увидел Рэгнолла, Харута и всех белых кенда, ожидавших, затаив дыхание, развязки.

Трудно было представить себе более удобный и верный случай для выстрела.

Голова животного была поднята, рот открыт.

Мне только оставалось послать ему нулю через небо в мозг.

Это было очень легко. Я готов был держать пари, что могу покончить с ним, держа руку за спиной.

Я поднял свое тяжелое ружье и, прицелившись в определенное место в задней части его красного рта, спустил курок.

Раздался выстрел, но ничего не произошло.

Джана даже не потрудился закрыть свой рот.

– О-го! – послышались восклицания зрителей.

Прежде чем они стихли, последовал второй выстрел, но с тем же результатом, вернее, без всякого результата.

Тогда Джана закрыл свой рот, перестал трубить и, будто желая сделать из себя еще лучшую мишень, повернулся боком и стал совершенно спокойно.

Я схватил второе ружье и, прицелившись за ухо, – место, за которым (я знал по опыту) находится сердце, – выстрелил сначала из одного ствола, потом из другого.

Джана не пошевелился.

На его шкуре не появилось ни одного кровавого пятна. Меня охватило ужасное сознание, что я, Аллан Кватермэн, знаменитый стрелок, известный охотник на слонов, четыре раза подряд промахнулся, стреляя в огромное животное на расстоянии сорока ярдов.

Мой стыд был так велик, что я едва не упал в обморок.

Точно сквозь туман я слышал различные восклицания.

– Господи! – воскликнул Рэгнолл.

– Allemagte![13]Всемогущий (по-голландски). – повторил Хана.

– Дитя, помоги нам! – бормотал Харут.

Все смотрели на меня, как будто я был сумасшедшим.

Кто-то нервно засмеялся, и тотчас же все начали смеяться.

Даже стоявшие далеко черные кенда корчились от смеха, и я, Аллан Кватермэн, был предметом их насмешек!

Мне казалось, что я схожу с ума.

Внезапно смех прекратился.

Снова царь Симба начал что-то кричать о Джане, «неуязвимом» и «непобедимом», на что белые кенда отвечали криками «Колдовство! Околдованный!»

– Да! – вопил Симба. – Никто не может ранить бога Джану. Даже белый господин, которого вы привезли издалека, чтобы убить его.

Ханс вскочил на стену и, прыгая как ужаленная обезьяна, закричал:

– А где левый глаз Джаны? Не моя ли нуля вышибла его? Если Джана бог, почему он допустил это?

Потом он перестал прыгать и, подняв свое маленькое ружье Интомби, крикнул:

– Посмотрим, бог ли это, или простой слон.

Грянул выстрел, и одновременно с ним я увидел кровь, показавшуюся на шкуре Джаны в том самом месте, куда я безрезультатно целился.

Конечно, пуля из небольшого малокалиберного ружья была не в состоянии достать до сердца.

Вероятно, она пробила шкуру и застряла на глубине не более двух дюймов.

Однако она оказала свое действие на «неуязвимого бога».

Он поднял свой хобот и закричал от боли и ярости, потом повернул к своему народу и побежал таким шагом, что люди, державшие цепи, выпустили их и отлетели в стороны, а Симба и жрец едва удержались на его спине. Результат выстрела Ханса был настолько силен, что общее убеждение в околдованности Джаны исчезло, но это ставило меня в еще худшее положение, чем прежде, так как, очевидно, Джана был защищен от моих пуль исключительно недостатком моего умения стрелять. Ох, никогда в жизни я не испивал такой чаши унижения, как в этот несчастный час. Однако как могло случиться, что я при всем моем искусстве мог сделать четыре промаха подряд по такой горе? На этот вопрос я никогда не мог найти ответа.

К счастью, скоро общее внимание было отвлечено от меня, так как масса черных кенда с громкими криками пришла в движение.

Наступление началось.


Читать далее

XIX. АЛЛАН КВАТЕРМЭН ДЕЛАЕТ ПРОМАХИ

Нецензурные выражения и дубли удаляются автоматически. Избегайте повторов, наш робот обожает их сжирать. Правила и причины удаления

закрыть