Онлайн чтение книги Розовый костюм The Pink Suit
Глава 2

На самом деле костюм был не совсем розовый; он был малиновый. Именно так обозначила этот оттенок Шанель, а следом за ней так его стала называть и Супруга П. Но в «Chez Ninon» все продолжали называть его «розовым». Розовый. Розовый. Розовый.

Это слово Шанель раздражало. Да и, по правде говоря, в просьбе этих американцев все ее раздражало.

Телеграмма пришла на адрес ее парижского офиса – улица Камбон, 31, – уже под конец дня. Шанель в это время была на шестом этаже в личном ателье; она стояла на коленях, и с ее шеи свисали на черной бархотке знаменитые золотые ножнички. Она выравнивала по подолу юбку из шерстяного крепа, надетую на тощую, словно недокормленную, манекенщицу. Ассистент Шанель, одетый в черный кашемировый свитер с высоким горлом, что в такой теплый день, да еще и в жарко натопленной комнате представлялось несколько избыточным, еще раз прочел хозяйке телеграмму от «Chez Ninon». Шанель вздыхала, качала головой, но так и не сказала ни слова в ответ.

– Поднимите руки, – велела она манекенщице. – Хорошо. Опустите. Хорошо. Снова поднимите.

Стены мастерской практически состояли из зеркал, так что Шанель было отлично видно, как черная шерстяная ткань реагирует на движения и как она смотрится на свету. Манекенщица поднимала и опускала руки уже, по крайней мере, час, а может, и больше, но Шанель все не унималась: ей нужно было, чтобы пройма жакета сидела идеально.

– Так, еще разок…

Манекенщица с трудом сдерживала слезы.

Шанель было семьдесят восемь лет – и она по-прежнему работала с прежней отдачей. В своем ателье она выглядела и абсолютно современной, и одновременно очень старой. Одета она была как обычно – в костюм и черную испанскую шляпу наподобие тех, что носят пастухи близ Севильи, с тульей, похожей на слоеный пирожок. Костюм тоже был старый – она носила его почти каждый день, – так что часть пуговиц на нем оторвалась и была заменена булавками. Жакет почти протерся на локтях и под мышками, но Шанель все равно очень любила этот костюм. Он был сшит из «фирменной», скрепленной ее подписью ткани цвета экрю за номером H1804 «Линтон Твидз». Пятьдесят процентов шерсти, пятьдесят процентов мохера. Эта чудесная смесь создавала эффект переплетения двух, чуть разнящихся по тону нитей. Но краска была одной и той же. Весь фокус заключался в том, что разные нити по-разному впитывали краску, а потому мохер казался чуть темнее чистой шерсти – и в итоге ткань выглядела как меланж двух оттенков белого. Это была та самая стильная утонченность, которую Шанель просто обожала. Ну и, естественно, на ней, как всегда, были жемчужные бусы. Ниток жемчуга на шее висело так много, что они не просто удлиняли шею, но делали ее немного похожей на страусиную.

Главная модель этого года – «маленький черный костюм» – сводила Шанель с ума.

– И еще разок, – скомандовала она манекенщице.

Девушка снова подняла над головой дрожащие руки. В комнате было слишком жарко. Ассистент Шанель, которому все это здорово наскучило, рассматривал себя в бесчисленных зеркалах. На носу у него сидело пенсне в золотой оправе, которое несколько уравновешивало острые углы, из которых, казалось, только и состояла его физиономия, однако никакого практического применения это пенсне не имело. И никого не интересовало, что ассистенту невыносимо жарко – он все равно обязан был стоять, обливаясь потом, возле Мадемуазель и ждать ее ответа – столько, сколько потребуется. Он осторожно держал телеграмму двумя пальцами, отнеся ее подальше от собственного тела и словно опасаясь, что и эта бумажка промокнет насквозь, как его свитер.

Мастер, осуществлявший примерку и тоже с головы до ног одетый в черное, подавал Шанель одну булавку за другой. Он тоже весь взмок и был страшно бледен. Но Шанель, похоже, не замечала, что для кого-то подобная духота может быть мучительной. Сама она всегда мерзла, и жарко натопленная комната была для нее в самый раз. Субтильную манекенщицу буквально поглотил огромный кусок черной шерстяной ткани, в который она была завернута. Ткань почти сливалась с ее черными волосами, и на этом фоне как-то особенно тревожно выделялись потрясающе красивые зеленые глаза девушки. В данный момент Шанель драпировала плотную ткань вокруг ее хрупкого тела, создавая невероятный объемный воротник, напоминавший капюшон монашеской сутаны. Шерстяная ткань делала стоявшую в комнате жару просто невыносимой, но никто не предложил бледной манекенщице стакан воды или несколько минут отдыха, чтобы она могла присесть и хоть немного прийти в себя. Монашеский клобук никак не желал сидеть как следует, да и в проймах жакет по-прежнему немного морщил. Когда Шанель в очередной раз перекалывала булавки, ее руки слегка дрожали.

– Еще раз. Руки прямо вверх. И держите так.

Это платье должно было стать «маленьким черным платьем» этого года – «LBD»[18]Little Black Dress ( англ .) – маленькое черное платье., как говорила Шанель и как все называли его с 1926 года, когда она заявила, что черный цвет хорош не только для служителей церкви, служанок и монахинь. Впрочем, новая модель даже после бесчисленных примерок, сделанных за последние четыре дня, все еще представлялась Шанель далекой от совершенства.

Шанель была настроена во что бы то ни стало победить и сделать так, чтобы и в проймах все сидело идеально. Сколько бы времени это ни заняло. Золотыми ножничками, всегда висевшими у нее на шее, она удалила только что сделанную наметку и сказала ассистенту:

– Еще раз, пожалуйста. Прочтите эту телеграмму.

Голосом, лишенным всякого выражения, он прочел: ПРОСИМ СРОЧНО ПРЕДОСТАВИТЬ ПРАВА НА ТОЧНУЮ КОПИЮ ВАШЕГО КОСТЮМА ИЗ ЖУРНАЛА «ЛАЙФ» ТОЧКА ПО ТРЕБОВАНИЮ БЕЛОГО ДОМА ТОЧКА ЦВЕТ РОЗОВЫЙ ТОЧКА ПРОСИМ ПРИСЛАТЬ РАСКРОЙ ТОЧКА НЕОБХОДИМА ТКАНЬ РОЗОВОГО ЦВЕТА И ВЕСЬ ПРИКЛАД ТОЧКА ЦВЕТ ТОЛЬКО РОЗОВЫЙ ТОЧКА КАКОВА ЦЕНА ТОЧКА.

– Точка, – повторила Шанель.

Обычно ей даже льстило, когда у нее просили разрешения скопировать созданную ею одежду. И очень веселилась, когда костюмы, предназначенные для обеда с шампанским в «La Grenouille»[19]«Лягушка» ( фр .) – французский ресторан в Нью-Йорке, основанный в 1962 году., массово воспроизводились для рядовых сотрудниц всевозможных офисов, которые обычно перекусывают прямо за рабочим столом в помещении, освещенном отвратительными лампами дневного света, и достают свои бутерброды из коричневых бумажных пакетов. Однако в данном случае на передний план выходила политика – вечно эта политика! – причем, согласно требованиям американцев, данный костюм должны были шить обязательно в Америке; они были готовы оплатить права на точную копию и просили прислать именно ту ткань и приклад, какие использовала сама Шанель. И ткань обязательно должна была быть розовой . Розовой. Розовой. Розовой. Не малиновой , как на самом деле называется этот цвет.

– Господи, до чего эти люди меня раздражают! – сказала Шанель ассистенту в смешном пенсне. Тот понимающе кивнул.

Она никогда раньше не работала с дамами из «Chez Ninon», хотя, конечно же, знала обеих. И все еще была сердита на них за то, что они твердили всем, будто их копии лучше созданных ею, Шанель, оригиналов. А ведь это были самые настоящие подделки, да еще и скопированные без разрешения! Однако владелицы «Chez Ninon» упорно повторяли свою наглую ложь – в том числе и лучшим клиенткам самой Шанель. «Они там, в Нью-Йорке, заставляют своих клиенток по четыре раза приходить на примерку и уверены, что это дает им право считать «Chez Ninon» лучшим ателье на свете, – возмущалась Шанель, – тогда как нам требуется всего лишь одна примерка, и вещь с первого раза садится идеально!»

Этот костюм был не просто любимым детищем Шанель, он в определенной степени взорвал мир моды. Журнал «Лайф» поместил несколько фотографий модели, «исполненной с неподражаемым изяществом и идеально подчеркивающей фигуру». Но при этом крой был таков, что скрывал многие недостатки. Вы могли быть бокастой, как зрелая фига, но в этом костюме все же выглядеть замечательно. Двойные кармашки на обеих полочках жакета невольно приковывали к себе внимание, и казалось, что жакет сидит отлично, даже если это было не совсем так. Это был очень современный и одновременно вневременной костюм. Создать новое направление в моде может любой, но на то, чтобы создать истинную красоту, мало кто способен. Шанель закрыла свои магазины еще в 1939 году и на долгие годы отошла от дел[20]Коко Шанель основала «Дом Шанель» в Париже еще в 1914 году, однако с 1939 по 1952 год и он, и все ее магазины были закрыты.; слухи о ее тайном сотрудничестве с нацистами были плохо восприняты французской публикой. Однако, создав свой знаменитый костюм, Шанель вернулась. Она была прощена. Она снова была нужна и уместна. Перед ней снова преклонялись. Этот костюм обеспечил ей место в истории.

Шанель с задумчивым видом прошлась вокруг манекенщицы, что-то прикидывая в уме, что-то для себя решая. Она была похожа на ученого, увлеченного работой.

– Интересно, почему эти американцы в первую очередь непременно желают знать цену? – пробормотала она.

Манекенщица стояла очень прямо и неподвижно, держа поднятые руки над головой, но жара и духота ее уже почти доконали. И когда Шанель как-то слишком сильно дернула за ткань, девушка не сумела устоять на месте и слегка пошатнулась. Шанель грубым жестом заставила ее выпрямиться.

Манекенщица чуть повела головой, словно пытаясь снять напряжение с шеи и позвоночника, и Шанель тут же спросила:

– Я вам не надоела?

– Нет, что вы, мадемуазель.

– Это хорошо. Приятно это услышать. Выпрямите спину.

– Да, мадемуазель.

– Да?

– Oui.

– Вот именно. Oui. – В устах Шанель это прозвучало не зло, а нравоучительно. – Французский – язык дипломатов. Вы никогда не будете должным образом востребованы, если не выучите его как следует. А теперь опустите руки вниз – только медленно.

– Merci.

– И снова поднимите их. Медленно. Теперь вниз. И снова вверх.

Несмотря на все страдания, измученная манекенщица ни разу не позволила себе проявить какие бы то ни было эмоции. Она с безучастным видом смотрела прямо перед собой. Ассистент Шанель поправил пенсне – он довольно часто это делал, особенно когда хотел привлечь к себе внимание, – откашлялся и спросил:

– Мадемуазель, что мне написать в ответной телеграмме?

Шанель на мгновение прикрыла глаза, словно собираясь с мыслями. Затем закурила сигарету. Супруга американского Президента была одной из лучших ее клиенток и очень, очень милой молодой женщиной, но после выборов все как-то странно переменилось. Какое-то время Шанель еще делала вид, что не замечает всяких невинных хитростей, и спокойно воспринимала то, что сестра Первой леди Америки делает заказы якобы для какой-то «кузины подруги», «сицилийской аристократки», имя которой, впрочем, так и не назвала. Впрочем, у этой «кузины подруги» была в точности такая же фигура, как у жены Президента: размер 5,8 и мальчишеское телосложение – широкие плечи, узкие бедра и крупные руки; совпадал и немалый размер обуви: № 10. Да и вкусы Первой леди и «сицилийской аристократки» были на редкость схожи. «Мы должны делать вид, будто ее муж – Президент Франции», – говорила при этом сестра миссис К.

Франции?

Нет, это просто оскорбительно! Готовые вещи тут же отвозил в Вашингтон специальный дипломатический курьер – как и духи «Шанель № 5», их вообще отправляли туда довольно часто. Причем не только сами духи с их богатыми оттенками бурбонской ванили и бугенвиллей, но и «eau de parfum», отличающуюся более современными нотками майской розы и иланг-иланга, и даже «eau de toilette», в которой преобладал довольно сильный аромат сандалового дерева. Пресловутая «сицилийская аристократка» покупала «Шанель № 5» во всех ее вариациях и составах – для использования утром, днем и вечером, – и при этом счета почему-то отсылались свекру Первой леди в Гианнис Порт. А вот это было уже, по меньшей мере, смешно.

Особенно Шанель разозлила просьба владелиц «Chez Ninon» прислать им точный раскрой костюма – такой раскрой обычно делается из муслина и используется при первой примерке как пробный вариант. Хотя, в общем, ничего необычного в подобной просьбе не было – этот вопрос даже специально рассматривала Chambre Sydicale, желая достигнуть согласия с Международным союзом работников женской одежды, – но Шанель тем не менее всегда очень неохотно передавала кому-то точный раскрой своих изделий. Одно дело – сделать примерную копию – она так или иначе будет на несколько ступеней ниже оригинала; но совсем другое – позволить в точности повторить модель, которая была плодом ее, Шанель, бесконечных трудов, ее представлений о моде, ее искусства. Почему, собственно, она должна разрешать кому-то ставить свое имя на созданной ею вещи? С Chambre Syndicale она рассталась еще в 1957 году. Их юрисдикция больше на нее не распространялась. Она может делать все, что ей заблагорассудится. А эту просьбу ей выполнять особенно не хотелось.

Хотя, думала Шанель, интересно, почему к ней не обратился сам Олег Кассини? Ведь теперь именно он там, у них, в Белом доме, считается «официальным портным», как сам он выразился. Это даже хорошо. Возможно, Кассини больше уже не в фаворе?

Все были просто потрясены тем, с какой страстью боролась за Кассини издательница журнала «Харпер базар» миссис Вриланд, желая представить его Первой леди как лучшего из лучших. Зачем Вриланд понадобилось продвигать этого человека, пользовавшегося репутацией настоящего плейбоя, понять было невозможно. Его первую пресс-конференцию прокомментировали во всех передовицах. В отеле «Пьер», держа в руке высокий стакан с коктейлем, Кассини с неискренне любезной улыбкой на устах объявил, что для прессы два раза в год будут устраивать специальные показы одежды, созданной им для официальных случаев, но на широкие показы представителей прессы приглашать не будут. Эти показы будут проводить исключительно для членов нью-йоркской «Couture Group», то есть для тех, кто шьет одежду от-кутюр.

– А представители прессы все равно ничего в моде не понимают, – заявил Кассини.

Все так и ахнули.

Созданный им одеколон также произвел ошеломляющее впечатление.

Это была первая и последняя пресс-конференция мистера Кассини. Как могла Первая леди Америки, столь преданная Шанель и французской моде и, что куда важнее, французскому белью и платьям-рубашкам – которые Кассини, кстати, открыто высмеял на одном из модных показов, заставив манекенщицу надеть платье из грубого холста, практически мешковины, и, проходя по подиуму, ронять за собой клубни картошки, – выбрать такого человека своим личным модельером?

Это было необъяснимо. Нет, хорошо бы Кассини и впрямь выпал из обоймы.

– На сегодня довольно, – сказала Шанель манекенщице и, очаровательно улыбаясь, спросила: – Ну что, до завтра?

– Oui, mademoiselle. Merci.

– Вот и отлично.

– А телеграмма? – снова напомнил ассистент. – Что мне им ответить, мадемуазель?

– Сейчас я пойду домой и подумаю.

Отель «Ритц» служил Шанель домом уже несколько десятилетий, с начала Второй мировой войны[21]Шанель поселилась в отеле «Ритц» в 1934 году и прожила там тридцать лет., и находился практически напротив ее офиса. Выделенный ей номер был совершенно не похож на все прочие – весьма роскошные – номера отеля. Уж роскошной эту небольшую комнату назвать было никак нельзя; казалось, ее специально убрали подальше от богатых постояльцев на чердак. В комнате были белые стены, а из мебели – по сути дела, только удобная кровать с белоснежными простынями. Единственным украшением служил сноп пшеницы, который, как сказал Шанель когда-то отец, является ее талисманом и непременно принесет удачу. В этой комнате всегда было очень тихо, почти как в той монастырской школе, где Шанель провела свою юность. И здесь всегда очень хорошо думалось.

Шанель вымыла руки и лицо щелочным мылом – она ненавидела запах кожи – и, раскурив сигарету, со стаканом красного вина вышла на крышу. Она любила смотреть на Париж. С такой высоты город казался ей сделанным из сливочного крема – только, может быть, излишне пожелтевшего и запыленного, словно торт, для которого этот крем сделали, никогда не будет съеден, а будет жить лишь в чьих-то снах и воспоминаниях. Париж был уже совсем не тот, как в дни ее юности. Теперь было слишком много людей и слишком много шума.

– Американцы, – вздохнула Шанель.

Когда над Парижем взошла розовая луна – по крайней мере, именно так Хозяйки «Chez Ninon» впоследствии станут рассказывать эту историю, – Шанель, наконец, решила, что позволит американцам сшить ее костюм. Но если уж именно этому ее шедевру предстоит отправиться за океан и быть воссозданным американскими руками, то необходимо заключить такой договор, где будут очень четко определены все требования и ограничения. Особенно если к воссозданию костюма хоть какое-то отношение будет иметь Кассини. Шанель находила эстетические принципы этого человека вульгарными; сам он, впрочем, называл их «сексуальными». Чрезмерно длинные разрезы, чрезмерно глубокие декольте, чрезмерная театральность – и никакой утонченности, никакой чувственной эстетичности!

Что же касается вопроса, «какова цена», то Шанель назвала действительно очень большую сумму.

Когда на следующий день телеграмму получили в Нью-Йорке, мисс Софи показала эту невероятную , по ее мнению, цифру мисс Ноне, и они дружно посмеялись, а примерно через час отправили в Париж новую телеграмму с такими словами: «Пожалуйста, оточите Ваш карандаш и пересчитайте».

Если Шанель, как личность, копированию практически не поддавалась, то скопировать ее костюм было достаточно легко. Он был очень простого дизайна и в законченном виде вполне мог и не иметь всех тонкостей «стиля Шанель»; он и сидеть мог не столь идеально, да и на ощупь быть чуточку иным. Но он в любом случае был бы очень похож на оригинал, хотя на его пошив потребовалось бы в два раза меньше времени, а его стоимость составила бы всего лишь небольшую часть от стоимости оригинала. Например, пошив копии блузки стоил бы доллара три, но, даже если Хозяйки назначили бы за нее цену долларов в триста, каждый был бы счастлив уплатить эту цену. Официально покупать раскрой костюма и права на пошив было в высшей степени странно и непрактично, но Белый дом настаивал. Хозяйкам «Chez Ninon» придется также купить у Шанель права на использование ее фирменной ткани, фирменной золотой цепочки, которую вшивают в подгиб жакета, чтобы он хорошо сидел, и фирменных золотых пуговиц с логотипом «СС»[22]Coco Chanel.. За одни только пуговицы придется заплатить долларов двести пятьдесят!

За свои костюмы «от Шанель» Хозяйки «Chez Ninon» обычно назначали цену в три с половиной тысячи долларов; эти костюмы были из очень похожей ткани и с очень похожими пуговицами, но их строчили на швейных машинках, используя ручную отделку лишь при завершении изделия. К большому сожалению Хозяек, Белый дом весьма ясно дал понять, что костюм не может стоить более тысячи долларов, а желательно восемьсот пятьдесят долларов или даже меньше. Так что не было ни малейшей возможности хоть что-нибудь урвать для себя. К тому же розовый костюм должен был быть точной копией шедевра Шанель, а значит, его требовалось шить в основном вручную. В общем, ни о какой прибыли и речи не шло – возможно, именно по этой причине Белый дом и не попросил мистера Кассини пошить этот костюм. Отказаться и порвать отношения с Белым домом Хозяйки тоже никак не могли: «Chez Ninon» никогда бы не отказался от такого заказа. Одно дело – одевать даму, занимающую видное положение в обществе, и совсем другое – одевать ее, когда она превратилась в Первую леди страны. Это для любого слишком высокая честь.

Мисс Нона вставила костюм в график сдачи готовых изделий, и мисс Софи неуверенно заметила:

– Получается всего восемь недель…

– Ничего, Шанель все равно придется уступить, – сказала мисс Нона, хотя прозвучало это не слишком уверенно.

Прошла неделя, но от Шанель не было ни ответа, ни привета; она не прислала телеграммы, не позвонила, и уверенность мисс Ноны стала угасать. Ей уже начинало казаться, что их довольно-таки наглая просьба «оточить карандаш и пересчитать» могла быть воспринята знаменитой иконой стиля как… Увы, мисс Нона никак не могла подобрать нужное слово, и мисс Софи предложила свой вариант:

– Как неприличная? Как оскорбительная?

Зря мисс Нона надеялась, что Софи предложит слово «смешная».

Она понимала, что такой просчет может весьма дорого им обойтись. Ведь Софи уже успела заказать нужную ткань в Камбрии у постоянного поставщика Шанель, фирмы «Линтон Твидз»; стоимость метра этой ткани была такова, что у Ноны чуть сердце не остановилось. Нет, все-таки следовало подождать, пока Шанель подтвердит свое согласие. Тем более даже эту ткань они не могли еще как-то использовать без ее согласия. Не имели права. А сроки, назначенные Белым домом, между тем поджимали. Супруга П. собиралась носить этот костюм в первую неделю ноября в Кэмп-Дэвиде – то есть оставалось всего семь недель. Президент планировал провести уик-энд со своей семьей. Это должно было стать их первым совместным посещением Кэмп-Дэвида – и, весьма вероятно, последним. Хозяйки «Chez Ninon» знали, что Супруга П. давно уже арендует уютную ферму неподалеку от Вашингтона, где держит лошадей. Было совершенно ясно: этот розовый костюм ей нужен, чтобы подчеркнуть свою неослабевающую женственность и веселый нрав, а также неизменную рассудительность в тот момент, когда она объявит мужу, что этот «лагерь Давида» – для нее слишком тихая заводь. И на всех фотографиях, сделанных в этот момент, она будет выглядеть именно так: очень женственной и очень рассудительной.

Мисс Нона больше ждать не могла.

– Я, пожалуй, позвоню Шанель, – сказала она.

– В Париж? Это шесть долларов минута, – заметила Софи.

Нона все-таки позвонила. Долгие звонки звучали как дребезжанье пустых консервных банок.

Наконец кто-то взял трубку: «Allo, oui?» Голос доносился словно с другого конца Вселенной.

– Это «Chez Ninon». Могу я поговорить с мадам Шанель?

– Non.

– Non? – Мисс Нона просто не могла этому поверить. – Спросите, не могу ли я оставить сообщение. Pouvez-vous prendre un message?[23]Вы можете принять мое сообщение? ( фр .)

– Non.

И трубку повесили.