Онлайн чтение книги Цена соли The price of salt
Глава 15

КЭРОЛ, ВОРЧА ОТ ХОЛОДА, босиком засеменила в душ, что располагался в углу. Ногти на ее ногах были накрашены красным лаком, а голубая пижама была ей слишком велика.

— Это ты виновата в том, что так широко открыла окно, — отметила Тереза.

Кэрол задернула шторки душа, и Тереза услышала, как резким потоком зашумела вода.

— Ах, как божественно горячо! — воскликнула Кэрол. — Лучше, чем вчера.

Это был роскошный домик для туристов — с толстым ковром и полным набором удобств — от запечатанных в целлофан тапочек до телевидения.

Тереза сидела на своей кровати, в халате, и разглядывала атлас дорог, измеряя расстояние растопыренными пальцами. Полторы пяди примерно равнялись дню пути, но только теоретически, потому что на самом деле они столько не проезжали.

— Мы сегодня уже должны были проехать весь Огайо, — сказала Тереза.

— Огайо. Известен своими реками, резиной и надежными железными дорогами. Слева от нас знаменитый подъемный мост Чилликоте, где двадцать восемь гуронов однажды перебили сто … идиотов.

Тереза рассмеялась.

— И где однажды останавливались на привал Льюис и Кларк[16]Экспеди́ция Лью́иса и Кла́рка (1804–1806) — первая сухопутная экспедиция через территорию США из Сент-Лу́иса к тихоокеанскому побережью и обратно с целью поиска прямого и практичного водного пути через континент. Экспедицию возглавили Мериуэзер Льюис и Уильям Кларк., — добавила Кэрол. — Думаю, сегодня я надену слаксы. Можешь посмотреть, они в том чемодане или нет? Если нет, придется плестись к машине. Не те, которые светлые, а темно-синие габардиновые.

Тереза подошла к большому чемодану Кэрол, стоявшему в ногах кровати. В нем было полно свитеров, белья и туфель, и не было никаких слаксов. Она увидела, что из сложенного свитера торчит какая-то никелированная трубка и вытащила свитер из чемодана. Он был тяжелым. Она развернула его и вздрогнула так, что чуть его не выронила. Там был пистолет с белой рукояткой.

— Что, нету? — спросила Кэрол.

— Нет, — Тереза снова завернула пистолет и положила все назад так, как оно лежало раньше.

— Дорогая, я забыла захватить полотенце. Думаю, оно на стуле.

Тереза взяла его и отнесла ей. Она нервничала, когда вложила полотенце в протянутую руку Кэрол, и от неловкости перевела взгляд с лица Кэрол на ее обнаженную грудь и ниже, и, уже отворачиваясь, увидела быстро промелькнувшее в глазах Кэрол удивление. Тереза крепко зажмурилась и медленно пошла к кровати, видя на фоне прикрытых век отображение обнаженного тела Кэрол.

Тереза приняла душ и, когда она оттуда вышла, Кэрол стояла у зеркала, почти полностью одетая.

— Что с тобой? — спросила Кэрол.

— Ничего.

Кэрол повернулась к ней, причесывая чуть потемневшие, влажные после душа волосы. Ее губы были яркими от свежего слоя помады, и между ними была зажата сигарета.

— Ты понимаешь, сколько раз в день ты вынуждаешь меня задавать этот вопрос? — спросила она. — Тебе не кажется, что это немного неделикатно?

За завтраком Тереза спросила:

— Зачем ты взяла с собой пистолет, Кэрол?

— О. Так вот что тебя беспокоит. Это пистолет Харджа, и его он тоже забыл, — тон Кэрол был небрежным. — Я подумала, что будет лучше взять его с собой, нежели оставить.

— Он заряжен?

— Да, заряжен. Хардж получил разрешение на него, потому что однажды к нам забрался грабитель.

— Ты умеешь им пользоваться?

Кэрол ей улыбнулась.

— Я не Энни Оукли[17]Э́нни О́укли (англ. Annie Oakley), урождённая Фи́би Энн Мо́узи (англ. Phoebe Ann Mosey, 13 августа 1860 — 3 ноября 1926), — американская женщина-стрелок, прославившаяся своей меткостью на представлениях Буффало Билла., но выстрелить из него смогу. Полагаю, это тебя и беспокоит, да? Не думаю, что придется им воспользоваться.

Тереза больше ничего об этом не сказала. Но стоило ей об этом вспомнить, и она начинала тревожиться. Она задумалась о пистолете следующим вечером, когда носильщик тяжело бухнул чемодан на тротуар. Она забеспокоилась, а не может ли пистолет когда-нибудь выстрелить сам от подобного толчка.

Они отдали распечатать несколько фотографий, которые сделали в Огайо, и поскольку их могли доставить только на следующее утро, они провели долгий вечер и ночь в городке под названием Дифайенс[18]Дифайенс (Defiance) — перевод этого слова Непокорность, Вызов.. Весь вечер они бродили по улицам, разглядывали витрины магазинов, проходили по тихим жилым кварталам, где в гостиных домов виднелся свет, а сами дома выглядели уютно и безопасно, как птичьи гнездышки. Тереза переживала, что Кэрол заскучает от бесцельных прогулок, но именно Кэрол предложила пройтись еще на квартал дальше и подняться на вершину холма, чтобы посмотреть, что там с той стороны. Кэрол рассказывала о себе и Хардже. Тереза попыталась одним словом подытожить, что же разделило Кэрол и Харджа, но почти сразу же отбросила такие слова как скука, обида, безразличие. Кэрол рассказала ей, как однажды Хардж взял с собой Ринди на рыбалку и не выходил на связь несколько дней. Это было сделано в отместку за то, что Кэрол отказалась провести отпуск с Харджем и его семьей в их летнем доме в Массачусетсе. Их упрямство было обоюдным. И это был не первый случай.

Два снимка Кэрол положила к себе в бумажник — Ринди в сапогах и шляпке для верховой езды, с кадра в первой части пленки, и Терезу с сигаретой в зубах и развевающимися на ветру волосами. Там был один неудачный снимок, на котором Кэрол стояла, съежившись в своем пальто, и Кэрол сказала, что собирается послать его Эбби, потому что это очень плохая фотография.

Они добрались до Чикаго ближе к вечеру, въехали в его серую, раскидистую неразбериху, пристроившись за большим грузовиком какой-то мясной компании. Тереза наклонилась к лобовому стеклу. Она ничегошеньки не помнила о городе из путешествия вместе с отцом. А Кэрол, казалось, знает Чикаго так же, как и Манхеттен. Кэрол показала ей знаменитую «Петлю», и они остановились поглядеть на поезда и толпы людей, спешивших поскорее попасть к поездам в пять тридцать вечера. Но это не выдерживало никакого сравнения с тем сумасшедшим домом, в который в пять тридцать вечера превращался Нью-Йорк.

На главном почтамте Терезу ожидала открытка от Денни, ничего от Фила и письмо от Ричарда. Тереза просмотрела письмо и увидела, что оно начинается и заканчивается очень ласково. Так она и думала — Ричард узнает у Фила адрес до востребования и напишет ей любовное письмо. Она засунула его в карман и вернулась к Кэрол.

— Ничего? — спросила Кэрол.

— Просто открытка. От Денни. Он сдал экзамены.

Кэрол привезла их в отель Дрейк. Черно-белый, словно шахматная доска, пол, фонтан в вестибюле — Тереза подумала, что здесь великолепно. В их номере Кэрол сняла пальто и бросилась на одну из кроватей.

— Я знакома здесь с несколькими людьми, — сонно проговорила она. — Мы хотим с кем-нибудь повидаться?

Но Кэрол уснула прежде, чем они что-то решили.

Тереза посмотрела из окна на округлое озеро и рваную, непривычную панораму остроконечных небоскребов на фоне все еще чуть сероватого неба. Пейзаж выглядел размытым и однообразным, как на картинах Пикассо. Сравнение, которое Кэрол бы не одобрила, подумалось ей. Она оперлась на подоконник, глядя на город, на далекие огоньки машин, превращающиеся в череду точек и тире, когда они проезжали за деревьями. Она была счастлива.

— Позвонишь, закажешь нам коктейли? — произнес голос Кэрол у нее за спиной.

— Чего бы ты хотела?

— А ты?

— Мартини.

Кэрол присвистнула.

— Двойной «Гибсон» — вмешалась в ее звонок Кэрол. — И тарелку канапе. Они неплохо подойдут и к мартини.

Тереза прочла письмо Ричарда, пока Кэрол была в душе. Все письмо было пронизано любовью. «Ты не такая, как другие девушки», — писал он. Он ждал, и он будет ждать, потому что он был абсолютно уверен, что они могут быть счастливы вместе. Он хотел, чтобы она писала ему каждый день, по крайней мере, посылала открытки. Он описал, как однажды вечером сел и перечитал три письма, которые она прислала ему, когда он был в Кингстоне прошлым летом. Письмо было полно такой сентиментальности, которая Ричарду вообще не была свойственна, и сначала Тереза подумала, что он притворяется. Возможно, чтобы нанести удар позже. Потом ее охватило отвращение. Она укрепилась в своем прежнем решении — не писать ему, больше ничего даже не говорить — это был самый короткий путь покончить со всем этим.

Принесли коктейли, и Тереза заплатила за них сразу, вместо того чтобы записать на счет. Кэрол ни за что не дала бы ей оплатить его, разве что Тереза сделала бы это тайком.

— Ты наденешь свой черный костюм? — спросила Тереза Кэрол, когда та вышла из душа.

Кэрол кинула на нее взгляд.

— И что, перевернуть вверх дном чемодан? — спросила она, подойдя к нему. — Вытащить, почистить, пропарить, чтобы убрать складки, и все ради того, чтобы надеть его на полчаса?

— Да мы только полчаса будем допивать коктейли.

— Мне не устоять перед твоей силой убеждения, — Кэрол взяла костюм, отнесла его в душ и включила воду.

Это был тот самый костюм, в котором она была в их первый совместный обед.

— Ты понимаешь, что это единственный напиток, который я выпила с тех пор, как мы покинули Нью-Йорк? — произнесла Кэрол. — Конечно, ты не понимаешь. И знаешь, почему? Я счастлива.

— Ты красивая, — сказала Тереза.

Кэрол улыбнулась ей снисходительной улыбкой, которую Тереза так любила, и пошла к туалетному столику. Она обернула вокруг шеи желтый шелковый шарф, завязала его свободным узлом и начала расчесывать волосы. Свет лампы обрамлял ее фигуру, как на картинке, и у Терезы возникло ощущение, что она уже видела это прежде. Она вдруг вспомнила — вот женщина на фоне окна расчесывает свои длинные волосы, вспомнила даже кирпичи в стене и мглистый, моросивший в то утро дождь.

— Как насчет духов? — спросила Кэрол, двигаясь к ней с бутылочкой. Она коснулась лба Терезы пальцами, у линии роста волос, куда она поцеловала ее в тот день.

— Ты напомнила мне женщину, которую я видела когда-то, — сказала Тереза. — Где-то в Лексингтоне. Не ты, вернее, а свет. Она расчесывала волосы, — Тереза умолкла, но Кэрол ждала, что она продолжит. Кэрол всегда ждала, и никогда нельзя было угадать, что она хочет сказать. — Однажды рано утром, по дороге на работу… я помню, что как раз начался дождь, — Тереза запнулась, — я увидела ее в окне.

Вообще-то она могла не продолжать, не рассказывать, как она простояла там, наверное, минуты три или четыре, желая жадно, с таким напряжением, что это высосало из нее все силы, чтобы она была знакома с этой женщиной, чтобы она могла войти в дом, постучаться — и ее радушно встретили бы там; желая, чтобы она могла сделать это вместо того, чтобы идти на работу в Пеликан Пресс.

— Моя ты сиротка, — сказала Кэрол.

Тереза улыбнулась. Не было ничего неприятного, ничего ранящего в словах Кэрол, когда она произнесла их.

— Как выглядела твоя мать?

— У нее были черные волосы, — быстро проговорила Тереза. — Она ни капельки не была похожа на меня.

Тереза всегда замечала, что говорит о матери в прошедшем времени, хотя та в эту минуту была жива-здорова где-то там, в Коннектикуте.

— Ты действительно считаешь, что она больше никогда не захочет тебя увидеть? — Кэрол стояла у зеркала.

— Не думаю.

— А что насчет семьи твоего отца? Разве ты не говорила, что у него есть брат?

— Я никогда с ним не встречалась. Он был кем-то вроде геолога, работал на одну из нефтяных компаний. Я не знаю, где он сейчас, — было намного легче говорить о дяде, которого она никогда не видела.

— А какая теперь фамилия у твоей матери?

— Эстер… миссис Николас Стралли.

Это имя значило для нее не больше, чем любое увиденное в телефонной книге. Она посмотрела на Кэрол и внезапно пожалела, что произнесла это имя. В один из дней Кэрол могла бы… Боль от утраты, от беспомощности охватила ее. Она ведь так мало знала о Кэрол.

Кэрол посмотрела на нее.

— Я больше никогда не спрошу, — сказала она, — никогда не спрошу больше. Если второй бокал вгонит тебя в тоску, не пей его. Я не хочу, чтобы ты грустила сегодня вечером.

Ресторан, где они ужинали, тоже выходил на озеро. Ужин превратился в банкет — с шампанским в начале и бренди в конце. Впервые в жизни Тереза чуть-чуть опьянела, на самом деле даже сильнее, чем она хотела бы показать Кэрол. Теперь Лейкшор драйв для нее всегда будет широким проспектом, усеянным особняками, которые, все как один, напоминали Белый Дом в Вашингтоне. А в памяти будет звучать голос Кэрол, рассказывающий то об одном доме, то о другом, где она бывала; и беспокойное осознание того, что какое-то время это был мир Кэрол, так же, как и Рапалло, Париж и другие места, о которых Тереза не знала, но которые были фоном, рамкой для всего, что делала Кэрол.

Этим вечером Кэрол сидела на краешке своей кровати и курила сигарету, пока они еще не выключили свет. Тереза лежала в своей постели, сонно смотрела на нее и пыталась понять, что это за беспокойное, озадаченное выражение мелькает в ее глазах, когда она пристально смотрит на что-то в комнате, а потом переводит взгляд дальше. Может, она думала о Хардже или о Ринди? Кэрол заказала звонок в номер завтра в семь, чтобы она могла позвонить Ринди, пока та не ушла в школу. Тереза помнила их телефонный разговор в Дифайенсе. Ринди немного подралась с другой маленькой девочкой, и Кэрол провела пятнадцать минут разбирая эту ситуацию и пытаясь убедить Ринди, что она должна сделать первый шаг и извиниться. Тереза все еще ощущала последствия от выпитого, легкое покалывание шампанского, которое мучительно влекло ее поближе к Кэрол. А если просто спросить, подумала она, разрешит ли ей Кэрол сегодня спать с ней в одной кровати? Она хотела гораздо большего — целовать ее, чувствовать, как соприкасаются их тела. Тереза подумала о тех двух девушках, которых видела в баре «Палермо». Она знала — они это делали. Это, и даже больше. А вдруг Кэрол внезапно с отвращением оттолкнет ее, если она просто захочет обнять ее? И что, если та привязанность, которую сейчас питает к ней Кэрол, мгновенно исчезнет? Тереза представила холодный отказ Кэрол, и ее решимость словно ветром сдуло. Остатков решимости хватило только на скромный вопрос, не может ли она просто спать с ней в одной кровати?

— Кэрол, ты не возражаешь…

— Завтра мы едем на скотный рынок, — сказала Кэрол одновременно с ней, и Тереза расхохоталась.

— Что здесь, черт возьми, такого смешного? — спросила Кэрол, гася сигарету, но она и сама при этом улыбалась.

— Просто смешно. Ужасно смешно, — ответила Тереза, все еще смеясь, заглушая смехом тоску и жажду этой ночи.

— Это в тебе шампанское хихикает, — сказала Кэрол и погасила свет.

На следующий день после обеда они покинули Чикаго и направились к Рокфорду. Кэрол сказала, что, возможно, она получит там письмо от Эбби, но, скорее всего, нет, потому что Эбби не любила возиться с письмами. Тереза зашла в обувную мастерскую, чтобы ей зашили мокасины, а когда вернулась, Кэрол читала письмо в машине.

— По какой дороге мы поедем? — Кэрол выглядела веселее.

— По двадцатой, той, что идет на запад.

Кэрол включила радио и крутила ручку до тех пор, пока не нашла музыку.

— Какой есть приличный город по пути в Миннеаполис, в котором мы можем переночевать?

— Дубьюк, — отозвалась Тереза, разглядывая карту. — Или вот Ватерлоо кажется довольно большим, но до него отсюда примерно двести миль.

— Мы справимся.

Они поехали по 20 автостраде в сторону Фрипорт и Галены, который на карте был обозначен как родной город Улисса С. Гранта[19]Ули́сс Си́мпсон Гра́нт (англ. Ulysses Simpson Grant, урождённый Hiram Ulysses Grant, то есть Хайрем Улисс Грант; 27 апреля 1822, Пойнт-Плезант, Огайо — 23 июля 1885, Уилтон, Нью-Йорк) — американский политический и военный деятель, полководец северян в годы Гражданской войны в США, генерал армии (25 июля 1866 — 4 марта 1869). C 4 марта 1869 по 4 марта 1877 — 18-й президент США; несмотря на его непреходящую славу как полководца, историки расценивают его президентство достаточно сдержанно. Портрет Гранта изображён на банкноте в 50 долларов..

— Что написала Эбби?

— Ничего такого. Это просто милое письмо.

Кэрол мало с ней говорила в машине, и даже в кафе, где они остановились позже, чтобы выпить кофе. Кэрол подошла к музыкальному автомату и встала перед ним, медленно опуская монетки в прорезь.

— Ты хотела бы, чтобы Эбби поехала в эту поездку, да? — спросила Тереза.

— Нет, — ответила Кэрол.

— Ты какая-то другая с тех пор, как получила от нее письмо.

Кэрол посмотрела на нее через стол.

— Дорогая, это просто глупое письмо. Ты даже можешь его прочитать, если хочешь, — Кэрол потянулась к своей сумочке, но письмо оттуда не достала.

В тот вечер Тереза время от времени задремывала в машине и проснулась, ощущая на лице огни города. Кэрол устало оперлась обеими руками на руль. Они притормозили на красный свет.

— И вот тут мы остановимся на ночь, — сказала Кэрол.

Тереза все еще не могла сбросить с себя сонное оцепенение, пока они шли через вестибюль гостиницы. Она поднималась на лифте и остро ощущала присутствие Кэрол рядом с собой, словно ей снился сон, в котором Кэрол была главной и единственной героиней. В номере она переставила свой чемодан с пола на стул, расстегнула замки, да так и оставила, замерев у письменного стола и глядя на Кэрол. Словно все эти последние часы или даже дни ее эмоции томились запертыми, а теперь разом нахлынули на нее, пока она смотрела, как Кэрол открывает чемодан и, как она всегда это и делала, сначала вынимает оттуда кожаный несессер с туалетными принадлежностями, а затем бросает его на кровать.

— Чего ты там стоишь? — спросила Кэрол. — Пора баиньки, соня.

— Кэрол, я люблю тебя.

Кэрол выпрямилась. Тереза смотрела на нее блестящими, сонными глазами. Затем Кэрол вытащила пижаму из чемодана и закрыла крышку. Она подошла к Терезе и положила руки ей на плечи. Она сильно сжала ее плечи, словно беря с нее обещание, а может, пытаясь разглядеть, были ли сказанные ею слова истинными. А потом она поцеловала Терезу в губы, как если бы они целовались уже тысячу раз.

— Разве ты не знаешь, что я люблю тебя? — спросила Кэрол.

Кэрол отнесла пижаму в спальню и секунду стояла, глядя на раковину.

— Я выйду, — сказала Кэрол. — Но тут же вернусь.

Тереза осталась ждать у стола, пока Кэрол не было, и время тянулось бесконечно, а может, и не шло вовсе, пока не открылась дверь и Кэрол не вошла снова. Она поставила на стол бумажный пакет, и Тереза поняла, что та всего лишь выходила за молоком — как она или сама Тереза очень часто делали по вечерам.

— Можно мне спать с тобой? — спросила Тереза.

— А ты кровать видела?

Кровать была двуспальной. Они сидели в пижамах, пили молоко и ели один на двоих апельсин, который Кэрол не смогла доесть, потому что была слишком сонной. Потом Тереза поставила пакет молока на пол и взглянула на Кэрол, которая уже спала — на животе, с закинутой наверх рукой — она всегда так засыпала. Тереза выключила свет. А потом Кэрол скользнула рукой ей на затылок, и их тела соприкоснулись во весь рост, идеально сливаясь друг с другом, как будто так и должно было быть. Счастье было словно зеленая виноградная лоза, поднимающаяся сквозь нее, тянущая вперед свои тонкие усики, прорастающая цветами сквозь ее плоть. Ей привиделся бледно-белый цветок, мерцающий, как будто во тьме или сквозь толщу воды. «И почему люди говорят о небесах?» — удивилась она.

— Засыпай, — сказала Кэрол.

Тереза надеялась, что она не сомкнет глаз. Но когда она почувствовала, как рука Кэрол провела по ее плечу, она поняла, что уснула. Сейчас уже занималась заря. Пальцы Кэрол напряглись в ее волосах, Кэрол поцеловала ее в губы, и удовольствие снова захлестнуло Терезу, как если бы оно было продолжением того момента, когда прошлой ночью Кэрол положила руку ей на затылок. «Я люблю тебя», — хотела сказать Тереза еще раз, а затем слова были стерты дрожью, трепетом и пугающим удовольствием, которое накатывало волнами от прикосновения губ Кэрол, что скользили по ее шее, по плечам, и которое внезапно промчалось по всему ее телу. Ее руки крепко обнимали Кэрол, и она осознавала саму Кэрол и ничего больше, руку Кэрол, которая скользила по ее животу, волосы Кэрол, что задели ее обнаженную грудь, а затем, казалось, ее тело исчезло в расширяющихся кругах, которые расходились все дальше и дальше, туда, куда может следовать только мысль. И при этом тысячи воспоминаний и моментов, слов, впервые сказанное ей «дорогая», тот второй раз, когда Кэрол встретила ее в магазине, тысячи воспоминаний о лице Кэрол, ее голосе, моментах гнева и смеха вспышкой промелькнули в ее голове, словно хвост кометы. А сейчас вокруг была бледно-голубая даль и пространство, расходящееся в стороны пространство, сквозь которое она вдруг устремилась, как длинная стрела. Стрела, казалось, с легкостью пересекала неимоверно широкую бездну, казалось, дугой пронизывала пространство все дальше и дальше, и совсем не собиралась останавливаться. Затем она осознала, что все еще цепляется за Кэрол, что сильно дрожит, и что стрела — это она сама. Она увидела бледные волосы Кэрол, ниспадавшие ей на глаза, и ее голову, сейчас склоняющуюся к ней. И ей не нужно было спрашивать, было ли это правильным, все было понятно без объяснений, потому что это не могло быть более правильным или совершенным. Она крепче обняла Кэрол, и почувствовала ее губы на своих улыбающихся губах. Тереза лежала неподвижно, глядя на нее, на лицо Кэрол в нескольких дюймах от своего, в серые глаза — такие спокойные, какими она никогда их не видела, будто они запечатлели часть того пространства, из которого она только что возникла. И казалось странным, что это было прежнее лицо Кэрол, с веснушками, знакомой изогнутой светлой бровью, губами, сейчас такими же спокойными, как и ее глаза — лицо, которое Тереза много раз видела прежде.

— Ангел мой, — произнесла Кэрол. — Не с этой планеты.

Тереза обвела взглядом все уголки номера, в котором теперь было намного светлее, посмотрела на пузатое бюро с овальными ручками ящиков, на зеркало без рамы со скошенной кромкой, на зеленые с рисунком шторы, прямо свисавшие по углам окон и на серые верхушки двух зданий, видневшиеся над подоконником. Она запомнит каждую деталь этой комнаты навсегда.

— Что это за город? — спросила она.

Кэрол засмеялась.

— Это? Это Ватерлоо, — она потянулась за сигаретой. — Ужасно, правда?

Улыбаясь, Тереза приподнялась на локте. Кэрол поднесла сигарету к губам.

— В каждом штате есть парочка своих Ватерлоо, — сказала Тереза.