Онлайн чтение книги Узник Неба The Prisoner of Heaven
4

Я повесил на дверь табличку «Закрыто» и повернул ключ в замке, исполненный решимости проследить за незнакомцем в толпе, понимая, что это сулит мне неприятности. Отец, рискнувший оставить на меня магазин, да еще в разгар кризиса продаж, наверняка сделал бы мне выговор, обнаружив по возвращении, что я дезертировал с поста. Но я надеялся, что успею придумать по дороге приемлемое оправдание. Из двух зол я выбрал меньшее, решив, что легче стерпеть ворчание отца, чем гложущее беспокойство, овладевшее мной при встрече со страшным калекой. Моя тревога усиливалась от того, что я не мог знать, какие именно счеты были у незнакомца с Фермином.

У продавца книг в силу его профессии очень мало возможностей освоить на практике тонкое искусство слежки за подозрительным типом, оставаясь при этом незамеченным. При условии, что большая часть покупателей не принадлежит к числу злостных должников, чаще всего свои познания он черпает из собраний полицейских рассказов и романов (по песете за штуку), заполняющих полки в его магазине. Сутана не сделает человека священником, тогда как преступление или подозрительное происшествие способны мгновенно превратить его в детектива, особенно если он – любитель криминальных историй.

Следуя по пятам за незнакомцем в сторону бульвара Рамбла, я старательно вспоминал основные правила для начинающего сыщика и прилежно их придерживался. Для начала я отстал от него метров на пятьдесят, держась за спинами более корпулентных прохожих и заранее присматривая убежище вроде ниши портала или магазинчика, куда можно юркнуть, если объект наблюдения остановится и неожиданно обернется. Дойдя до бульвара, незнакомец перешел дорогу и по центральной аллее двинулся в сторону порта. Бульвар был сплошь увит традиционными рождественскими гирляндами, витрины многочисленных лавочек были украшены огоньками, звездами и фигурками ангелов и предвещали процветание, которое, как обещало радио, ожидало нас вскорости.

В те годы Рождество все еще сохраняло аромат тайны и загадки, присущий сказке. Радуга в снежной пыли, оживленные лица людей, живущих в молчаливой тоске, придавали разноцветному убранству некое подобие подлинности, заставляя поверить в сказку хотя бы детей или тех, кто научился забывать.

Наверное, поэтому с особой ясностью я увидел, что в рождественской мистерии не было персонажа, выглядевшего менее празднично на общем радостном фоне, чем объект моего преследования. Неспешно хромая, он шел по бульвару, часто задерживаясь у зоокиосков и цветочных прилавков и разглядывая попугаев и розы с таким восторгом, словно никогда их раньше не видел. Пару раз он притормаживал у бесчисленных газетных палаток, вращал стойки с открытками и развлекался чтением заголовков газет и журналов. Казалось, будто прежде он ни разу не бывал на бульваре, ибо вел себя подобно ребенку или туристу, впервые очутившемуся на Рамбла. Впрочем, для детей и туристов характерен такой вид простодушной наивности и беспомощной растерянности, когда от обилия впечатлений глаза разбегаются. Что же касается моего объекта, то здесь простодушием или невинностью и не пахло, даже получи он благодать от младенца Иисуса, под надвратной скульптурой которого он только что прошел, минуя церковь Богоматери Вифлеемской.

Заинтересовавшись вдруг какаду с роскошным оперением бледно-розового цвета, хромой остановился. Попугай косо поглядывал на него из клетки, выставленной на одном из лотков с живностью в начале улицы Пуэртаферриса. Незнакомец подошел к клетке с таким же видом, с каким он давеча приблизился к антикварному шкафу в букинистической лавке, и принялся что-то нашептывать какаду. Птица была великолепна в своем шикарном оперении, с большой головой и размахом крыльев, как у каплуна. Она выжила в облаке смрадного дыхания хромого и внимала ему охотно и сосредоточенно, явно заинтересовавшись его словами. В ответ, чтобы развеять возможные сомнения, она быстро закивала головой: от возбуждения хохолок из розовых перьев встал торчком на макушке.

Через пару минут незнакомец, удовлетворенный диалогом с пернатым, продолжил путь. Секунд через тридцать я тоже прошел мимо этой палатки и стал свидетелем небольшого переполоха – смущенный продавец суетливо накрывал клетку полотняным колпаком, поскольку птица, восхищая превосходной дикцией, принялась скандировать речитативом: «Франко, скотина, чтоб пропала твоя мужская сила». И я совершенно точно знал, где попугай почерпнул эту свежую мысль. Во всяком случае, незнакомец продемонстрировал, что обладает своеобразным чувством юмора и весьма опасными политическими взглядами, в ту эпоху не менее редкими, чем мини-юбки.

Эта интермедия отвлекла мое внимание. Потеряв хромого из виду, я решил, что безнадежно его упустил, однако вскоре заметил мрачную фигуру, сгорбившуюся у витрины ювелирного магазина Багес. По бокам от входа во дворец вице-королевы располагались будочки писарей. Я осторожно подкрался к одной из них и, спрятавшись, стал внимательно наблюдать за калекой. Глаза его сверкали, как рубины, а вид благородного золота и драгоценных камней за пуленепробиваемым стеклом будто повергал в сладострастный трепет и томление. Сомнительно, что столь сильные чувства сумел бы пробудить в нем целый букет молоденьких певичек из кабаре «Ла Криолла» в пору его наивысшего расцвета.

– Что желаете, молодой человек? Любовное письмо, ходатайство, прошение к его превосходительству, весточку о добром здравии родственникам в деревню?

Писарь, занимавший будку, послужившую мне укрытием, выглядывал из тесной конурки с видом исповедника, преисполненный желанием оказать услугу. Табличка, прибитая над окошком, гласила:

– Итак, юноша? Любовное послание, от которого зрелые красавицы промочат нижние юбки соками желания? Лично для вас я сделаю специальную скидку.

Я показал ему обручальное кольцо. Писарь Освальдо пожал плечами, сохраняя невозмутимость.

– Наступила новая эпоха, – возразил он. – Если бы вы знали, сколько мужей и жен протоптали сюда дорожку…

Я снова прочитал объявление. Оно вызывало какую-то смутную ассоциацию, которую мне никак не удавалось уловить.

– Ваше имя мне кажется знакомым…

– Я знавал лучшие времена. Возможно, некогда вы его слышали.

– Оно настоящее?

– Nom de plumme[5]Литературный псевдоним ( фр .).. Художник выбирает имя сообразно своему предназначению. В моем свидетельстве о рождении записано: «Женаро Ребольо». Скажите на милость, кто доверит сочинять любовные письма человеку с подобным именем… Итак, как вам предложение дня? Хотите отправить письмо пылкой страсти?

– В другой раз.

Писарь обреченно вздохнул. Проследив за направлением моего взгляда, он нахмурился. На его лице отразилось любопытство.

– Наблюдаете за хромым, да? – вырвалось у него.

– Вы его знаете? – спросил я.

– Уже с неделю он тут крутится. Прилипает к витрине ювелирного магазина и совершенно шалеет, как будто вместо колец и ожерелий за стеклом выставлена задница Красотки Дориты, – пояснил Освальдо.

– Вы с ним хоть раз разговаривали?

– На днях мой коллега набело переписывал для него письмо. Вроде у старика не хватает пальцев…

– Кто именно? – упорствовал я.

Писарь неуверенно посмотрел на меня. Он опасался, что лишится потенциального клиента, дав честный ответ.

– Луисито. Вон он сидит напротив, у музыкального магазина «Бетховен», парень с лицом семинариста.

В знак благодарности я предложил Освальдо немного денег, но он отказался их взять.

– Я зарабатываю на жизнь пером, а не длинным языком. Болтунов у нас и так пруд пруди. Если у вас когда-нибудь возникнет проблема грамматического свойства, я всегда на месте.

Он вручил мне визитную карточку, повторявшую слово в слово объявление, висевшее на киоске.

– Я работаю с понедельника по субботу, с восьми до восьми, – уточнил он. – Освальдо, рыцарь пера, к услугам вашим. В эпистолярном жанре мне нет равных.

Я убрал в карман карточку и поблагодарил сочинителя за помощь.

– Не упустите голубчика, – предупредил он.

Я обернулся и увидел, что незнакомец вновь тронулся в путь. Я поспешил вслед и прошагал за ним по бульвару Рамбла вплоть до входа в здание рынка Бокерия. Там он задержался, чтобы полюбоваться рядами ломившихся от изобилия прилавков и оживленной толпой: люди сновали туда и обратно, выкладывая свой товар или выбирая среди выставленной на обозрение всякой всячины самое лучшее. Следующий привал объект сделал в баре «Пиночо». С трудом доковыляв до стойки, старик с большой прытью вскарабкался на один из высоких табуретов. В течение получаса он силился продегустировать яства, которые подносил обслуживавший его подавальщик Хуанито. Мне показалось, что по состоянию здоровья незнакомец не мог отдать должное кухне этого заведения, излишества явно были ему противопоказаны. Скорее всего он просто жадничал с несытых глаз, например, заказывая тапас[6]Общее название легких закусок. и платильо[7]Мясной салат с зеленью и сладким перцем., к которым едва притронулся, верно, горько сожалея о тех временах, когда ничто не мешало ему с аппетитом поесть. Рецепторы во рту не умеют наслаждаться вкусом деликатесов, они лишь воспринимают и отмечают его. Вконец измученный вынужденным гастрономическим воздержанием, не желая больше довольствоваться компенсаторным счастьем, глядя, как лакомятся, облизываясь, другие люди, незнакомец оплатил счет. Он вновь пустился в плавание, продрейфовав до устья улицы Оспиталь, где по воле неповторимой геометрии Барселоны соседствовали один из крупнейших оперных театров старой Европы и один из самых злачных и запущенных городских кварталов Северного полушария.