Онлайн чтение книги Клетка для простака The Problem Of The Wire Cage
Глава 17. Жалость

– Э-э-э… садитесь, суперинтендент, – пригласил Хью. События разворачивались с такой быстротой, что у него не было времени привыкнуть к новому и гораздо более зловещему виду Хедли. Если он ожидал взрыва гнева или грозного взгляда, то не удостоился ни того, ни другого. Последовала продолжительная, напряженная пауза. Хедли посмотрел на Хью. Посмотрел на Бренду, которая поспешно прятала фотографию в ридикюль.

– О-о! – вырвалось у Хедли.

Он зажег спичку, чтобы лучше видеть в полумраке. Пламя осветило перевернутое приставное сиденье с металлической табличкой, на которой черными буквами было написано. «Место снабжено слуховым аппаратом для удобства глухих».

– Дело в том, суперинтендент, – сказал Хью, – дело в том, что…

– М-да?

– Ах, черт возьми, дело в том, что мы не сказали вам всей правды.

– Я догадываюсь об этом, молодой человек, – заметил Хедли таким тоном, словно признание Хью нисколько не удивило его. – Догадываюсь. – Он продолжал смотреть на сцену, где собирались Летающие Мефистофели.

– Я только хотел, – продолжал Хью, – объяснить…

– В объяснениях нет надобности, – отрезал Хедли и добавил, – Премного вам благодарен.

– Да, знаю, я заслуживаю хорошего пинка. Прекрасно, можете дать мне такого пинка, чтобы я долетел до Марбл-Арч, будьте любезны. Но вы не понимаете. Я говорю так, потому что теперь мы наконец-то можем вам помочь. Мы кое-что выяснили. Теперь мы знаем правду.

– Вот как? Неужели?

– Да. Мы выяснили… – До Хью с некоторым опозданием дошло, почему Хедли говорит шепотом. Голос его резко оборвался. – Похоже, вы не слишком восприимчивы, суперинтендент.

– Так, так, так, – сказал Хедли. – Значит, я не слишком восприимчив, хм? Я, черт возьми, не восприимчив. Неужели?

– Вы все еще не понимаете. Это не уловка. Это правда – такая же, как то, что я здесь, перед вами, – подтвердила Бренда – Если вы только выслушаете нас, мистер Хедли, то уже сегодня сможете посадить настоящего убийцу под замок: Чендлер его знает. У Чендлера есть фотография настоящего убийцы.

– Вы допустили небольшую неточность, а? – заметил Хедли, впервые поворачиваясь к Бренде. – У него есть ваша фотография?

– Нет, нет, я имею в виду другую. Чендлер там был и все видел. Практически он нам признался в этом.

– Еще бы не признался.

– Но вы не желаете слушать…

– Одну минуту, – сказал Хедли. Он глубоко вздохнул и, казалось, угрожающе навис над ними, хотя голос его звучал все так же спокойно. – Забудем прошлое. Я сам был виноват. Я всегда гордился, что умею распознавать лжецов. Но моя жена абсолютно права. Не умею. Особенно когда речь идет о женщинах. После тридцати лет службы в полиции я так и остался сопливым мальчишкой с пугачом в кобуре. – Он сделал выразительную паузу и так пристально посмотрел на Бренду, что она слегка отпрянула. – Итак, я не восприимчив, и это очень плохо. В противном случае я мог бы сесть с вами и приятно провести часок, выслушивая очередную порцию рассказов о привидениях. Но, как ни жаль, я не восприимчив. Моя юная леди, я не поверил бы вам, даже если бы вы заявили, что солнце восходит на востоке. Если вы оба придумали еще одну небылицу, чтобы отвлечь внимание от себя, забудьте ее. Я не желаю слушать. В ней нет необходимости.

Крак!

Даже Хедли вздрогнул от свиста хлыста, гулко пронесшегося по всему залу. Работавшие на сцене Летающие Мефистофели прокатились алым колесом, которое тут же рассыпалось. На шум они не обратили внимания.

Крак!

– Хью, это надо прекратить, – сказала Бренда, вставая. – Останови этого – как его там, Кларенса. Свистни ему! Неужели ты не понимаешь? Чендлер! Бедняга очень нервничает. Если этот хлыст щелкнет, когда он будет на трапеции, Бог знает что может случиться. Это ужасно.

– Разве? – спросил Хедли, удобно устраиваясь в кресле. – Вчера вечером вы часто повторяли это слово. Что «ужасно» на сей раз?

– Чендлер! Он упадет.

– Надеюсь, что нет, – успокаивающим тоном проговорил Хедли. – Мне нужно, чтобы он был в хорошей форме, когда я приглашу его пройтись со мной. Но поскольку он занимается этим делом вот уже шесть или семь лет, то, думаю, и сегодня дотянет до конца.

Здесь Хью вмешался:

– Постойте! Вы ведь не собираетесь арестовать Чендлера?

– Он уже арестован, хотя сам еще не знает об этом. – Хедли посмотрел на сцену. – Желаю приятно порезвиться, дружок, – удовлетворенно добавил он. – Сегодня утром ты недурно повеселился, заставив нас с Феллом попотеть. Посмотрим, как тебе понравится обхождение с твоей особой сегодня вечером.

Крак!

– Но, суперинтендент, вы не можете его арестовать. Он невиновен и знает настоящего убийцу. У него есть его фотография. Кроме того, нет смысла арестовывать его, если вы не можете доказать, каким образом он совершил убийство.

– О, полагаю, нам это известно.

Несколько громче, чем требовалось, грянула бурная музыка увертюры к «Вильгельму Теллю», и два Летающих Мефистофеля промчались по сцене.

– И как же он это сделал?

Не сводя глаз с акробатов, Хедли почти рассеянно проговорил:

– Он прошел по сетке. Хороший номер. Мне даже не хочется прерывать его.

– Он не мог пройти по верху сетки, – настаивал Хью. – Это невозможно. Сетка слишком слаба, чтобы выдержать человека; к тому же Чендлер не канатоходец. Бренда видела ваши эксперименты. Она слышала, как вы сказали…

На сей раз Хедли уделил им внимание: выражение его лица стало почти зловещим.

– Значит, вы нас не только видели, но и слышали, мисс Уайт? Так, так, так! Наверное, вы ничего не упустили?

– Не стану скрывать, – согласилась Бренда.

– Я хочу раз и навсегда посоветовать вам, – сказал Хедли, – держаться от этой истории подальше. Я хочу задать вам по меньшей мере сотню вопросов. Однако они могут подождать. Но, хоть я и имею дело с людьми, у которых чувства порядочности не больше, чем у этой трапеции, я, вместо того чтобы засадить вас в кутузку по первому пришедшему в голову обвинению, сделаю вам одно предложение. Если я расскажу вам, как он это провернул, вы прекратите мешать людям, которые хотят докопаться до истины?

Крак!

– Да.

– Он прошел по сетке, – повторил Хедли. – Но не так, как вы думаете. Вы и так об этом узнаете, поскольку нам потребуются ваши показания против него.

– Наши показания? Да будь я проклят, если мне что-нибудь известно, и Бренде тоже!

– Думаю, что известно, – хмуро проговорил суперинтендент. – Но я не стану наводить вас. Вы сами мне скажете. Так вот, на какой высоте была сетка, когда вы начали играть в теннис?

– На обычной. Верхний край был на высоте одной длины ракетки плюс одна ширина ракетки над землей.

– Да. Но что произошло после того, как по сетке целых пятнадцать минут хлестал дождь? Она провисла, не так ли?

Хью хорошо помнил свисающую сетку.

– Она сильно провисла, да, но…

– Вы также скажете мне, что перед грозой и во время грозы дул сильный ветер?

– Да.

Хедли кивнул.

– Вот и ответ, если вы хорошенько подумаете. Что случится при таких обстоятельствах?

Но тут заговорила Бренда:

– Они поднимаются на трапеции. Посмотрите на Чендлера! Он бледен, как привидение, и его рука едва не соскользнула с перекладины серебряной лестницы. Если вам не остановить нашего приятеля Кларенса, то это сделаю я. Пропусти меня.

Крак!

Оркестр, как и раньше, проиграл один куплет без хора, чтобы дать артистам время подняться на трапеции.

Когда Бренда стала пробираться мимо колен Хью, музыка грянула в полную силу.

– Бренда, послушай! Нет! Сядь. Это мастера. Они знают свое дело; им плевать на Ланнигана. Но если мы поднимем шум, то действительно могут быть неприятности. Суперинтендент, я все-таки не понимаю, к чему вы клоните.

Когда Бренда добралась до прохода, Мэдж Стерджес тоже встала. Легкой походкой манекенщицы она направилась по проходу в конец зала. Молодые женщины встретились и разминулись, успев окинуть друг друга быстрыми, оценивающими взглядами.

– Бренда! Иди сюда!

– Сядьте, мистер Роуленд! – нетерпеливо сказал Хедли. – Если она полагает, что может остановить этого дурака с хлыстом, не мешайте ей. Так вы по-прежнему не понимаете, к чему я клоню?

– Да. Нет, – выпалил Хью, изо всех сил стараясь побороть нерешительность.

– Ведь теннисная сетка тяжелая, не так ли? – осведомился Хедли. – Да. И если она провиснет, то три-четыре дюйма окажутся на земле, ведь так? Да. Включая матерчатую нижнюю кромку с дюйм шириной. Да? Вы согласны?

– Хорошо. Бренда!

– Что еще? – продолжал Хедли. – Что еще случается при ветреной погоде? Сетка не только обвисает на землю. Она полощется по земле. Следовательно, если во время грозы песчаная поверхность корта довольно гладкая, то хлопающая по земле сетка оставляет следы. Оставляет на корте собственные следы. Вы смотрите на них, но не задумываетесь над ними, потому что они выглядят вполне естественно. Вы даже не примете их за следы.

Но по нижней кромке сетки мог пройти человек, не так ли? Мог пройти и не оставить собственных следов. Более того, он мог прыгнуть на нее. Мог прыгнуть от края корта – для Чендлера это не составляло труда – и приземлиться на ближайшей кромке сетки. Еще два прыжка – и он на самой середине. Он не оставляет следов, поскольку путь уже проложен. Вот таким образом наш друг-акробат и проделал свои упражнения, за которые его и повесят.

Музыка оборвалась, раздался нарастающий грохот тарелок, и первый акробат взмыл в воздух.

Началось.

Хью встал с кресла и обвел взглядом зал. Он не видел ни белого платья Бренды, ни белой шляпы Ланнигана.

– И если вы соблаговолите уделить мне немного внимания, – заключил Хедли, – именно это мы и установим.

– Суперинтендент, – сказал Хью, – я этому не верю.

– Нет? И почему же?

– Каков вес Чендлера? Если допустить, – его взгляд по-прежнему скользил по залу, – если допустить, что Чендлер мог пройти по сетке, не оставив следов, то в местах, где он приземлился, должны остаться глубокие отпечатки. Вы обнаружили их?

Хедли и глазом не моргнул.

– Совсем не обязательно. Он шел по мягкой промокшей тряпке, я имею в виду сетку, отчего давление на почву было не слишком сильным. Боюсь, вам придется это признать, молодой человек, другого объяснения не существует.

Крак!

Даже не будучи особым ценителем, Хью понимал, что видит воздушную акробатику самого высокого класса. Его нисколько не удивляло, что Летающие Мефистофели перед началом выказывали такое раздражение. Оригинальность номера заключалась в том, что на четырех трапециях, составлявших квадрат, работали две команды одновременно. Два человека – по одному из каждой команды – постоянно были в воздухе; они с такой скоростью проносились мимо друг друга, что, казалось, в любое мгновение могут столкнуться. В этой игре малейшее касание плечом неминуемо привело бы к беде. Каждое движение было рассчитано до доли секунды.

Крак!

При каждом сальто-мортале у Хью замирало сердце. Бренда была права. Ланнигана необходимо остановить. Ланниган глупец. Ланниган опасен. Ланниган…

Крак!

– Сядьте, – отрезал Хедли. – Вы всегда так ведете себя в мюзик-холле, глядя на опасный номер? Как бы то ни было, Чендлер – убийца, и этим все сказано.

– Доктор Фелл с вами согласен?

– Его согласие не имеет значения. Фелл всегда согласен только с самим собой. Если ему угодно строить из себя рассерженного медведя, вольно ж ему. Чендлер – убийца, потому что у него был мотив, возможность, темперамент и способ; а еще потому, что он – единственный, кто может быть виновен.

Крак!

Последний удар Хью расслышал довольно смутно, поскольку оркестр заиграл во всю мощь, чтобы заглушить неистовство хлыста. Но он услышал его как раз в то мгновение, когда, оглянувшись, увидел, что Бренда стоит в середине центрального прохода со свернутым хлыстом техасца Ланнигана в руках.

Поскольку взгляд его был обращен в другую сторону, он не видел начала трагедии. Но успел увидеть ее конец.

Чендлер вернул свою партнершу на ее трапецию и не торопясь раскачивался, готовясь к обратному прыжку. Их трапеции располагались параллельно рампе, трапеция Чендлера была ближайшей к залу. Он вытянул вперед руки и, вращаясь, полетел.

В свете софитов Хью видел его бледное, блестящее от пота лицо.

Дальнейшее произошло словно при замедленной съемке. Тело Чендлера слегка изогнулось. Его пальцы скользнули на несколько дюймов ниже перекладины трапеции; вытянутые руки согнулись в локтях, но не распрямились, пока сам он не начал падать. Казалось, что в зал летит красная молния. Он пролетел оркестровую яму, со стуком ударился головой о приставное сиденье первого ряда партера и, словно сгоревший лист бумаги, упал на спину в центральном проходе.

Когда его подняли, он, конечно, был мертв. Поскольку на Чендлере было красное трико, а волосы его были рыжими, прошла минута или две, прежде чем на его трупе заметили три пулевых ранения: два на теле и одно в голове.