Онлайн чтение книги В погоне за счастьем The Pursuit of Happyness
Глава первая. Конфеты

Из моего детства в памяти всплывает картинка, словно нарисованная легкой кистью импрессиониста. Я ощущаю запах кленового сиропа и слышу саундтрек кипящей на сковороде сладкой жидкости. Если кленовый сироп вылить на сковородку и выпарить жидкость, то получится самодельная конфета. И в этой картинке присутствует молодая и красивая женщина, которая творит чудеса на кухне и готовит мне эту конфету. Исключительно для меня!

По крайней мере, именно так это кажется трехлетнему мальчику. К запаху кленового сиропа примешивается какой-то другой запах. Я стою на кухне рядом со своей семилетней сестрой Офелией и еще двумя детьми из нашего дома, которых зовут Пуки и Руфус. Мать снимает с деревянной ложки застывший сироп, ломает его на куски, дает нам в протянутые руки и потом счастливыми глазами смотрит, как мы поедаем сладость. Снова ощущаю ее восхитительный запах. В этом запахе нет ничего цветочного или резкого – чистый, теплый, хороший запах, который обволакивает ее, словно накрывает плащом Супермена. Меня любят, и я чувствую себя особенным и сильным, даже несмотря на то, что в то время еще не мыслил такими категориями.

Я не очень понимаю, кто эта женщина. Знаю, что она уже не раз приходила и делала мне такие конфеты. Она смотрит на меня, будто спрашивая глазами: «Ты ведь помнишь меня, правда?»

Первые пять лет жизни на моей карте мира было два вида территорий: известные мне места и неизвестные. Знакомая территория была маленькой, а незнакомая – огромной.

К тому времени, когда мне исполнилось три или четыре года, я четко усвоил несколько вещей. Знал, что у меня есть старшая сестра и друг Офелия и то, что мы жили в доме мистера и миссис Робинсон, которые очень хорошо к нам относились. Мы с сестрой тогда не понимали, что семья Робинсонов – это наша приемная семья. Мы не понимали, кто наши настоящие родители, почему их нет рядом и почему иногда жили у наших родственников – разной степени родства теть и дядь. Семейная ситуация других детей, живущих в доме семьи Робинсон, также оставалась загадкой.

Тогда главным в жизни было то, что у меня есть старшая сестра, которая всегда мне поможет, и приятели Руфус и Пуки, с которыми я мог поиграть. Мы носились по двору и небольшой прилегающей территории, играя в салки, прятки и игру под названием «гонять банку». Мы могли играть недалеко от дома, даже когда становилось темно. Единственным местом, рядом с которым обычно не играли, был дом, расположенный через дом от того места, где жила семья Робинсонов.

Даже проходя мимо этого дома, я старался смотреть в другую сторону. В том доме жила старая белая женщина. Офелия, да и многие другие обитатели нашего квартала считали ее ведьмой.

Однажды, когда мы с сестрой проходили мимо ее дома, я сказал Офелии, что боюсь ведьму, а Офелия ответила, что совершенно ее не боится. И, желая доказать это, сестра зашла в ее сад и сорвала с дерева горсть вишен.

Улыбаясь, Офелия съела вишни. Но через неделю сестра в панике вбежала в дом Робинсонов и, держась за грудь, сказала, что ведьма застукала ее за воровством вишни, схватила за руку и скрипучим голосом пригрозила, что отомстит ей.

Однако ведьма не спешила с местью, поэтому через некоторое время Офелия решила опять наведаться за вишней. Тем не менее сестра заставила меня пообещать, что я буду обходить стороной эту странную женщину.

– Когда проходишь мимо ее дома, – наставляла меня сестра, – не смотри на нее и не подходи близко, даже если она позовет тебя по имени.

Я сказал сестре, что ни за что на свете не подойду к этой страшной женщине. По ночам мне стали сниться кошмары, как я ночью проник в дом ведьмы и меня окружили ее многочисленные кошки, которые встали на задние лапы и выпустили когти. Эти кошмары были такими страшными и правдоподобными, что после этого я долгое время боялся и не любил кошек. Однако не был до конца уверен в том, что эта женщина действительно ведьма. Может быть, она просто была не похожа на остальных. Тогда я не знал других белых, кроме той женщины, поэтому подумал, что, наверное, все белые люди такие.

Но, с другой стороны, моя старшая сестра была для меня в то время основным источником информации, поэтому я ей верил. И пытался сопоставить полученные от сестры и родственников сведения о нашей семье, и у меня возникало очень много вопросов.

Мне никто не объяснил, кто эта симпатичная женщина, которая иногда приходила в дом и угощала меня конфетами. Однако что-то подсказывало мне, что это важный человек в моей жизни. Может быть, потому, что она относилась ко мне с особым вниманием, хотя, конечно же, она хорошо относилась к Офелии и другим детям. Может быть, еще и потому, что мне казалось, будто мы можем общаться с этой женщиной без слов. Во время наших бессловесных разговоров мне слышалось, как она говорит мне: «Когда ты счастлив, я счастлива вдвойне». И тогда решил, что моя первая задача в этой жизни – постараться сделать так, чтобы эта женщина чувствовала себя счастливой, потому что я сам был счастлив, находясь рядом с ней. Я интуитивно догадывался, что она – моя мать, хотя напрямую никто мне этого не говорил. Внимательно смотрел на нее, отмечал и запоминал разные мелкие детали.

Эта женщина была не просто симпатичной, она была красавицей. Невысокая, при росте сто шестьдесят два сантиметра она казалась гораздо выше. У нее была светло-коричневая кожа, напоминавшая цвет кленового сиропа, из которого она готовила нам лакомство. У нее были очень сильные руки и ноги. Она могла руками разломить яблоко пополам. Это может сделать далеко не каждый, и это меня сильно удивило.

Она очень красиво и элегантно одевалась, любила красный цвет и платья с рисунком «огурцы». Часто на ее шее был завязан шарф или косынка, от чего она казалась еще более женственной. Она предпочитала яркие цвета и пышные юбки. Я бы назвал ее стиль «афроцентричным».

Мне очень нравились ее улыбка и выразительные глаза. Ее улыбку можно сравнить с ощущением света, когда открываешь в ночной тьме холодильник. Даже если холодильник пустой, он освещался внутри. Подобно этому свету, ее улыбка поднимала настроение и делала жизнь легче и радостнее.

Не помню, когда именно понял, что эта женщина – моя мать. Возможно, это произошло, когда мне исполнилось четыре года. Может быть, когда она передала мне кусочек конфеты из кленового сиропа, я и почувствовал, что это моя мать.

История нашей семьи таила много секретов. Я узнавал эту историю урывками и не сразу, а по частям, к тому же из разных источников. Историю моей матери можно сравнить со сказкой о Золушке, но за вычетом доброй феи и счастливого конца, когда Золушка выходит замуж за доброго и богатого принца. Мать была старшей и единственной дочерью из четырех детей, появившихся у Арчи и Офелии Гарднер. Мать родилась в 1928 году в местечке Литтл-Рок в Арканзасе. Ее назвали Бетти Джин. Выросла она в сельской местности в Луизиане, около городка Рейвилль, в котором проживало пятьсот человек. Ее детство было бедным. В те времена в этих местах было немало расистов. В тридцатых годах прошлого века мать и ее брат Арчи пешком ходили в школу. Мимо них проезжали на лошадях и в дилижансах дети из белых семей. Они показывали на мать и ее брата пальцами, называли их неграми и плевали в их сторону. Рассказывая это, мой дядя Арчи не мог сдержать слез.

Несмотря на ненависть белого населения, детство моей матери можно назвать благополучным. Ее обожали трое ее младших братьев – Арчи-младший, Вилли и Генри. Моя мать очень хорошо училась в средней школе для черных и закончила ее в 1946 году третьей по успеваемости в своем классе. Мать хотела стать учительницей. Вскоре умерла бабушка, и планы матери резко изменились. Как и в сказке о Золушке, мой дед и ее отец снова женился. У матери появилась мачеха – ее называли «маленькой мамой». Она привела в семью собственных детей. Мать рассчитывала, что отец поможет ей оплачивать обучение в колледже, однако мачеха убедила мужа дать образование собственной дочери Эдди Ли, которая училась с матерью в одном классе, но была далеко не лучшей ученицей.

Мать очень ранило решение отца, но жизнь продолжалась. Бетти нашла работу учительницы и одновременно по вечерам посещала школу стилистов, за которую отец тоже отказался платить.

Мать была красивой и талантливой, но при этом невезучей женщиной. Не везло ей и с мужчинами. Она встречалась с учителем, неким Сэмюэлем Солтером, который был женат, но заверял, что любит ее и уйдет от жены. Узнав, что мать забеременела, он не сдержал своего слова. Ни мой дед, ни мачеха не собирались ей помогать. Они заявили, что ее поведение ставит их в неловкое положение. И не намерены содержать двадцатидвухлетнюю незамужнюю девушку, а мать-одиночку и подавно, и выставили ее за дверь.

После этого мать четыре года жила у своих братьев, которые обосновались в разных местах Милуоки. В эти годы родилась моя старшая сестра, названная в честь бабушки Офелией. Однажды во время поездки в Луизиану мать повстречала высокого и красивого незнакомца. Этот человек был женат, и звали его Томас Тернер. Плодом их романа был я, Кристофер Гарднер, родившийся 9 февраля 1954 года; в год, когда Верховный суд США признал сегрегацию в школах неконституционной.

В детстве я мало что слышал о своем отце. Его имя упоминалось всего пару раз. Впрочем, все, что было связано с моим отцом, тогда меня не очень занимало, потому что меня волновали более насущные проблемы. Пожалуй, главная проблема заключалась в том, что я не мог понять: почему моя красивая и умная мать связалась с таким человеком, как Фредди Триплетт.

Я бы не назвал Фредди Триплетта красавцем. Он был похож на Сонни Листона[6]Сонни Листон (1932–1970) – американский боксер-профессионал, чемпион мира в тяжелом весе. и внешне напоминал помесь питбуля и годзиллы. Он был невысокого роста, но весил сто сорок килограммов. Не понимаю, как вообще женщины могли считать его привлекательным. Возможно, в начале общения матери понравился его характер, но я не обнаружил никаких свидетельств того, что в этом человеке было хоть что-то светлое.

Будучи ребенком, я думал: моя мать надеется, что этот человек расцветет, похорошеет и превратится в доброго молодца, подобно лягушке, которую в сказке поцеловала принцесса. У матери уже имелся печальный опыт общения с симпатичными мужчинами, которые в конечном счете изменили ей. Может быть, она считала, что ей нужен внешне неказистый человек, у которого в груди спрятано золотое сердце. Но если мать и верила в сказку о лягушке и принцессе, то в жизни все обернулось совсем по-другому. На самом деле этот человек оказался в душе гораздо неприятнее и хуже, чем его отталкивающая внешность.

Мне тогда не объяснили череду событий, в результате которых моя мать оказалась в тюрьме за нарушение правил получения социальной помощи. Кто-то известил представителей власти о том, что моя мать работает, чтобы прокормить меня, Офелию, а также еще одного ребенка, которого должна была родить (мою сестру Шэрон), и одновременно получает социальное пособие. Похоже, их оповестил сам Фредди. Он, видимо, считал так: пусть лучше мать три года посидит в тюрьме, чем бросит его.

Наша мать оказалась в тюрьме, поэтому мы с Офелией три года провели в доме приемных родителей или у дальних родственников. Нам тогда никто ничего не объяснял.

Никто не говорил нам, что женщина, которая иногда появляется в доме и угощает нас конфетами, – наша мать. Она получала разрешение покинуть тюрьму на несколько часов, чтобы навестить нас, при этом во время свидания в доме находился представитель власти. Нам никто ничего не объяснял, когда нас неожиданно отправили жить к дяде Арчи и его жене Кларе. Наши родственники в Луизиане, наверное, дали обет молчания и не рассказывали нам с сестрой о том, что случилось с нашей матерью. Возможно, мать сама попросила их об этом, потому что она не любила обсуждать неприятности и передавать плохие вести.

Помню, как однажды, когда был уже подростком, я начал расспрашивать мать про своего отца и почему он не принимает участия в моем воспитании. Мать посмотрела на меня так, что я мгновенно умолк.

– Но… – пытался возразить я.

Она отрицательно покачала головой.

– Но почему? – настаивал я.

– Потому что прошлого не воротишь, – твердо ответила мать. Заметив мое огорчение, добавила: – Ты ничего не можешь изменить. В жизни случаются странные вещи. – Она решила раз и навсегда закрыть эту тему.

Вот и все, поговорили…

У меня по-прежнему оставалось много вопросов, и я надеялся, что рано или поздно получу на них ответы от матери или от кого-нибудь другого. Я понял, что надо заниматься тем, что действительно для меня важно, и постараться быть настолько счастливым, насколько это возможно.

Поначалу мне показалось, что это не такая уж сложная задача.

Я вырос в бедном квартале в Милуоки на севере штата Висконсин. Мир своего детства я бы назвал сериалом «Счастливые дни»[7]«Счастливые дни» (англ. Happy Days) – популярный сериал из 255 эпизодов, который транслировали по телевидению в 1974–1984 гг. для черных. Это было телешоу о жизни Америки в 1950-е годы, то есть именно в ту эпоху, в которую жили окружавшие меня люди. У них точно так же, как и в сериале, были свои компании и тусовки для людей того или иного возраста и свои комические персонажи. В первые годы моей жизни у нас был черно-белый телевизор, по которому я смотрел истории про белых людей, однако в реальности белых людей видел только в полицейских машинах, курсировавших по нашему кварталу.

Трое моих «упертых» дядьев словно сошли с телеэкрана из сериала «Счастливые дни». Генри и Вилли отслужили в армии, посмотрели мир, вернулись в Луизиану и вместе с третьим братом, дядей Арчи, решили уехать подальше от расизма южных штатов и перебраться в Канаду. Однако по пути в Канаду их машина сломалась в округе Милуоки. Здесь они и решили задержаться.

Трое братьев были работягами. Они поселились на плодородной земле, там, где река Милуоки впадает в озеро Мичиган. В этих местах бывает холодная зима и знойное лето. Здесь выживают люди практичные и стойкие. Мои родственники именно такие, как и многие другие переселенцы и эмигранты, осевшие в Висконсине. Возможно, эти черты были характерны и для коренного населения Милуоки – индейцев племен виннебаго и потаватоми. У многих эмигрантов – выходцев из Италии, Восточной Европы, немцев, ирландцев, евреев, скандинавов и чернокожих – была одна общая черта: безумный оптимизм.

Иногда амбиции и мечты местных жителей заходили слишком далеко. Жителям Милуоки было мало одной марки местного пива, надо было иметь несколько собственных брендов. Этот округ должен был быть известным не только своим молочным животноводством и производством молока, но и своими сырами. Здесь не довольствовались тем, чтобы округ гордился одним видом производства. Здесь имелись кожевенные заводы, верфи, пивоварни, кирпичное и мясоперерабатывающее производство, а также находились такие промышленные гиганты, как сталелитейные заводы Inland Steel, A. O. Smith и автомобильный концерн American Motors.

Основу индустриальной мощи штата заложили сталелитейные и автомобильные заводы. В эти края в поисках работы переехало много чернокожих из Луизианы, Алабамы, Миссисипи, Джорджии и других штатов, расположенных южнее линии Мэйсона – Диксона[8]Линия Мэйсона – Диксона – граница, проведенная в 1763–1767 гг. Чарльзом Мэйсоном и Джеремайей Диксоном для разрешения территориального конфликта между британскими колониями в Америке: Пенсильванией и Мэрилендом. Линия определила границы современных американских штатов Пенсильвания, Мэриленд, Делавэр и Западная Вирджиния. До Гражданской войны линия Мэйсона – Диксона служила символической границей между свободными штатами Севера и рабовладельческими штатами Юга.. Работать на заводах было гораздо проще и выгоднее, чем батрачить на землях Юга страны, то есть в тех местах, где чернокожие менее века назад были рабами. Переселенцы из других штатов старались сохранять свои традиции и держались вместе. Отец Офелии Сэм Солтер оказался со своей семьей и многими друзьями из Луизианы в Милуоки. Семья Триплеттов, состоявшая, за исключением Фредди, из очень милых людей, приехала из Миссури.

Жители нашего квартала всю неделю вкалывали, как заводные, а по выходным с таким же рвением молились и отдыхали. У нас в Милуоки люди во время рабочей недели не пили. Но как только в пятницу вечером на заводе Inland Steel, где работали трое моих дядьев, звучала сирена, оповещавшая об окончании рабочего дня, Арчи и Вилли – до выхода на пенсию, а Генри – до своей преждевременной кончины, начинали вечеринку, которая продолжалась до воскресного утра, когда все шли в церковь, каялись и молились.

В возрасте с четырех до пяти лет я жил у дяди Арчи и его жены и привык к недельному циклу работы и отдыха. Дядя и тетя были добрыми и легкими в общении людьми, которые не отягощали нас, детей, всякими правилами. Тетя была глубоко верующей и следила за тем, чтобы нас воспитывали в церковной традиции.

Каждое воскресенье мы проводили в баптистской церкви, а летом ходили в церковную школу. Кроме этого, мы вместе с тетей посещали встречи прихожан, происходившие по будням, а также присутствовали на похоронах всех членов общины, которых мы даже не могли знать. Мне нравилось бывать на церковных мероприятиях, потому что мог наблюдать, как многие люди, которые всю неделю вкалывали, а по вечерам валяли дурака, неожиданно менялись, становились благонравными и истово молились. Мне нравилось вместе со всеми петь и чувствовать свою причастность к общине. Не стоит забывать, что в то время я не понимал, кто моя мать и где она находится, поэтому мне был важен опыт общения.

Наша тетя не стремилась заменить нам мать, но заботилась о нас и любила. Моя мать очень вкусно готовила. Тетя тоже была мастерицей на кухне. Особенно мне запомнился ее кукурузный хлеб, который я мог поглощать в неимоверных количествах. Тетя не экономила на книжках и часто мне покупала их, а я с удовольствием читал. Позже мать внушала мне, что надо много читать и как можно больше времени проводить в библиотеке. Чтобы показать всю важность чтения, она говорила мне:

– Библиотека – самое опасное место на Земле.

Мать объясняла:

– Тот, кто не умет читать, ничего полезного из библиотеки не вынесет, а вот тот, кто хорошо читает, найдет в библиотеке ответы на все свои вопросы.

Но в первые годы моей жизни мамы рядом не было, поэтому любовь к чтению и рассказам привила мне тетя. Когда я еще не знал буквы, тетя читала мне книжки, и потом, глядя на картинки, почти слово в слово повторял прочитанное, от чего мне казалось, будто уже научился читать. Она читала мне книги по древнегреческой и римской мифологии, детские сказки и приключенческие романы. Моим любимым жанром были приключения. Мне очень нравились истории про короля Артура и рыцарей Круглого стола. Особенно запомнилась история о мече, воткнутом в камень, из которой я сделал вывод, что найду свою счастливую судьбу.

Книги не только развивали мое воображение, но и помогали познавать мир и преодолевать собственные страхи. Так происходило со всеми книжками до тех пор, пока однажды тетя не принесла мне давно желанную книгу. Она называлась «Книга о змеях для мальчиков». Большая книга в светло-зеленой обложке, напоминавшей цвет змеиной кожи. Я несколько дней не расставался с книгой, подробно описывающей разные виды змей: от поперечно-полосатых королевских до коралловых, а также ядовитых кобр, питонов и гремучих змей. Днем я не мог оторваться от книги, а ночью меня мучили кошмары. Мне мерещилось, будто в моей кровати завелись змеи, и я сожалел о том, что днем слишком усердно рассматривал их на картинках.

Дядя Арчи и тетя очень удивились, когда однажды ночью проснулись от того, что я лег между ними.

– Что за… – начал было дядя Арчи, но, что бы он ни говорил, я не вылезал из их кровати. Они поняли, что меня лучше оставить в покое, и снова заснули. Только потом, когда я подрос и стал большим и сильным, они нередко вспоминали этот эпизод и шутили.

Кроме книг, познавать окружающий мир мне помогал черно-белый телевизор.

Помню, как я радовался, когда увидел, что Шугар Рэй Робинсон[9]Шугар Рэй Робинсон (1921–1989) – американский боксер-профессионал. стоит рядом с кадиллаком.

– Ну вот и дожили! – закричал дядя Арчи, положив руку мне на плечо и показывая на экран: – Шугар Рэй купил себе розовый кадиллак!

На черно-белом экране не было видно, что машина розового цвета, но эту информацию донес до нас комментатор.

Нашей любимой с дядей Арчи телепрограммой была передача, спонсируемая Gillette Blue Blades, которую транслировали вечером по пятницам. Мы садились с дядей перед телевизором. Тетя и Офелия эту программу не смотрели. Дядя рассказывал мне все, что знал о профессиональном боксе, потом звучали музыкальная заставка и слова «Gillette представляет!», после чего начинался матч.

Дядин энтузиазм по поводу бокса был заразительным. Тогда ему было около тридцати лет, и своего сына у него не было. А у меня не было отца, и от этого наши отношения становились только теплее и ближе. Дядя Арчи – настоящий работяга. Он мало говорил, но был умным и сделал карьеру в профсоюзе на заводе Inland Steel. Он был очень красивым. Я бы назвал его внешность мужской версией маминой красоты. Дядя Арчи из-за худощавого телосложения казался выше своего роста. Он любил хорошо одеваться и сильно повлиял на мой вкус – задолго до того, как я смог позволить себе покупать дорогие костюмы. Он никогда не одевался излишне броско, но его одежда выглядела стильно. Он был всегда аккуратно причесан и носил небольшие усы, а его костюм всегда смотрелся безупречно. Всегда!

Дядя Арчи говорил, что не было на свете боксера лучше, чем Джозеф Луис[10]Джозеф Луис (1914–1981) – легендарный американский боксер-профессионал, чемпион мира в супертяжелом весе. по прозвищу Коричневый Бомбардир. Дядя Арчи следил за карьерой этого боксера по радио, когда был мальчишкой. Он рассказывал мне, что Луис умел слышать, видеть и предчувствовать каждый выпад и удар противника. Дядя мог детально рассказать мне о проведенных Луисом поединках, словно он был спортивным комментатором. Никогда не забуду, как мы вместе смотрели поединок Шугара Рэя с Джейком Ламоттой[11]Джейк Ламотта (род. в 1921 г.) – американский боксер, экс-чемпион мира в среднем весе. Получил прозвища Бык из Бронкса и Бешеный Бык за неукротимый бойцовский дух.. Шугар Рэй выглядел на экране как супермен. Я был мальчишкой из гетто, и вид Шугара Рэя говорил мне приблизительно то же самое, что и красный Ferrari позднее. Но Шугар Рэй со своим розовым кадиллаком существовал для меня только на экране телевизора. Для того чтобы понять, что за пределами гетто открывается чудесный мир, у нас с сестрой был каталог Spiegel.

Это был обычный каталог одежды, украшений, мебели и домашней утвари. Вместе с Офелией мы листали его и играли в одну довольно простую игру. Надо было открыть каталог на любой странице и сказать, что все, что на этой странице изображено, принадлежит тебе.

– Ты только посмотри на мои вещи! – говорил я сестре, открыв наугад страницу. – Посмотри, какая мебель и одежда! И все это мое! Представляешь?

Офелия открывала другую страницу и восклицала:

– Посмотри, сколько у меня драгоценностей!

В этом каталоге было, наверное, страниц триста, а может, и больше, и нам наша игра долго не надоедала.

Когда наступила зима и приближалось Рождество, мы немного изменили правила игры. Офелия открывала страницу и с улыбкой говорила, что все, что вижу, я получу от нее в подарок на Рождество.

– Посмотри на эту страницу. Все вещи на ней принадлежат тебе.

Потом наступал мой черед дарить ей подарок. Я находил приглянувшуюся мне страницу.

– Вот что я подарю тебе на Рождество! – кричал я. Даже не знаю, что мне больше нравилось: дарить или получать подарки.

Во время наших игр мы не обсуждали вопрос о том, где наша мама, куда она уехала и когда вернется. Тем не менее я помню, что мы с сестрой ждали ее возвращения. Ждали, что рано или поздно за нами кто-нибудь придет, поэтому, когда нам сообщили, что вскоре приедет наша мать (из тюрьмы, как я узнал позже) и заберет нас с сестрой и новой маленькой сестричкой Шэрон, я нисколько не удивился.

Какое-то время я надеялся, что после воссоединения с мамой наша жизнь наладится, хотя мамина история совсем не была похожа на историю Золушки. Я помнил красивую женщину, угощавшую меня самодельными конфетами, и ждал ее. В момент нашей встречи я был необыкновенно счастлив, но это чувство прошло, как только в мою жизнь, как бульдозер, въехал Фредди Триплетт. Читатель может подумать, что в моих отношениях с Фредди, ставшим мужем матери и моим отчимом, мог бы быть некий «медовый месяц». Нет. Как только я увидел его, с первой секунды понял, что он мой враг. Я даже не подозревал, сколько горя и несчастий этот человек принесет в наши жизни, но, вероятно, сразу почувствовал, что он плохой человек, потому что ему нравилось делать мне больно. Я помню фразу, которую он мне потом не раз повторял, вызывая во мне только обиду и злость. Когда я впервые увидел его, он четко и громко заявил:

– Черт подери, парень, я не твой отец!