Следующий день привел с собой те же самые события. Калитка открылась с последним ударом полуночи. Появились две женщины.
Так в арабской сказке, повинуясь талисману, в определенный час появляются духи.
Шарни принял решение: он хотел узнать в эту ночь, кто был тот счастливец, к которому благоволила королева.
Верный своим привычкам, хоть и недавно приобретенным, он пошел, прячась за деревья; но, дойдя до места, где в минувшие ночи происходила встреча любовников, он не нашел никого.
Спутница королевы увлекла ее величество к купальне Аполлона.
Страшное беспокойство, еще не испытанное им страдание сразили Шарни. В своей простодушной честности он не мог вообразить, что преступление может зайти так далеко.
Королева, улыбаясь и что-то шепча, пошла к темному павильону, на пороге которого ожидал ее с распростертыми объятиями высокородный незнакомец.
Она вошла, в свою очередь протянув ему руки. Железная дверца закрылась за нею.
Сообщница осталась снаружи, прислонившись к разрушенному обелиску, сплошь увитому листвой.
Шарни плохо рассчитал свои силы. Они не могли вынести такого потрясения. В ту минуту, как он, в пылу бешенства, собирался броситься на наперсницу королевы, заставить ее открыть свое лицо, чтобы он мог узнать ее, собирался осыпать ее оскорблениями, быть может, даже задушить, — кровь неудержимой волной ударила ему в голову и подступила к горлу, так что он не был в состоянии перевести дыхание.
Он упал на траву со слабым хриплым вздохом, который на мгновение нарушил безмятежное спокойствие стражницы, стоявшей у входа в купальню Аполлона.
Внутреннее кровоизлияние, вызванное открывшейся раной, душило его.
Вернули Шарни к жизни холод росы, влажность земли, непреходящее чувство горя.
Пошатываясь, он встал, огляделся, узнал местность, отдал себе отчет в своем положении и принялся за поиски.
Стражница исчезла, все было тихо вокруг. В Версале часы пробили два: значит, его обморок продолжался очень долго.
Несомненно, ужасное видение должно было исчезнуть: королева, любовник, наперсница имели время скрыться. Шарни мог в этом убедиться, увидев с гребня стены свежие следы отъезда незнакомца. Эти следы и несколько сломанных веток около решетки купальни Аполлона — вот все улики, которые были у бедного Шарни.
Вся остальная ночь была подобна горячечному бреду. Утро не принесло успокоения.
Бледный как мертвец, постаревший лет на десять, он позвал своего камердинера и велел подать черное бархатное платье, какое носили богатые люди третьего сословия.
Мрачный, безмолвный, испытавший столько мук, он направился к дворцу Трианон во время смены караула, то есть около десяти часов.
Королева выходила из часовни, где только что прослушала мессу.
Когда она проходила, головы и шпаги почтительно склонялись перед ней.
Шарни заметил, что несколько дам вспыхнули от досады при виде того, как хороша королева.
И вправду, она была очаровательна: прекрасные, приподнятые на висках волосы, тонкие черты лица, улыбающийся рот, усталые, но светло и кротко сияющие глаза.
Вдруг в конце шпалеры придворных она заметила Шарни. Она покраснела и удивленно вскрикнула.
Шарни не склонил головы. Он продолжал смотреть на королеву, и она в глазах графа прочла его новое горе.
— Я думала, что вы в своих поместьях, господин де Шарни, — строгим тоном сказала королева, подходя к нему.
— Я вернулся оттуда, ваше величество, — проговорил он отрывисто и почти нелюбезно.
Королева, от которой никогда не ускользали малейшие оттенки речи, остановилась в изумлении.
После этого обмена почти враждебными словами и взглядами она обернулась к своим дамам.
— Доброе утро, графиня, — ласково сказала она г-же де Ламотт, приветливо взглянув на нее.
Шарни вздрогнул и стал всматриваться в графиню внимательнее.
Жанна, встревоженная его упорным взглядом, отвернулась.
Шарни следил за ней с упорством безумца, пока не увидел еще раз ее лицо.
Потом он обошел вокруг нее, изучая ее походку.
Королева, раскланиваясь направо и налево, следила тем временем за уловками обоих наблюдателей.
«Похоже, он совсем потерял голову, — подумала она. — Несчастный юноша!»
И она снова подошла к нему.
— Как вы себя чувствуете, господин де Шарни? — ласково спросила она.
— Очень хорошо, но, благодарение Богу, не так хорошо, как ваше величество.
Его поклон, сопровождавший эти слова, скорее ужаснул, чем удивил королеву.
«Тут что-то есть!» — сказала себе наблюдательная Жанна.
— Где же вы теперь живете? — снова заговорила королева.
— В Версале, ваше величество, — отвечал Оливье.
— С каких пор?
— Уже три ночи, — ответил молодой человек, подчеркивая эти слова взглядом, жестом и интонацией.
Королева не высказала ни малейшего волнения; Жанна вздрогнула.
— Не имеете ли вы мне что-нибудь сообщить? — с ангельской кротостью спросила королева у Шарни.
— О, ваше величество, — ответил он, — мне слишком многое нужно вам сказать.
— Пойдемте, — коротко сказала она.
«Проследим», — подумала Жанна.
Королева быстрыми шагами направилась к своим покоям. Все последовали за нею, взволнованные не менее, чем она. Госпожа де Ламотт увидела особую милость Провидения в том, что Мария Антуанетта, не желая этому разговору придавать характер свидания, пригласила нескольких лиц следовать за нею.
В числе их проскользнула и Жанна.
Королева прошла к себе и отпустила г-жу де Мизери и всех своих прислужниц.
Утро было теплое и пасмурное; солнце не показывалось из-за туч, но его свет и теплота просачивались сквозь толстый, пушистый покров облаков.
Королева открыла окно, выходившее на маленькую террасу, и села перед шифоньером, заваленным письмами. Она ждала.
Все вошедшие за нею поняли ее желание остаться одной и постепенно удалились.
Шарни, сгорая от нетерпения и задыхаясь от гнева, мял свою шляпу в руках.
— Говорите же! Говорите! — сказала королева. — У вас очень взволнованный вид, сударь.
— С чего мне начать? — сказал Шарни, размышляя вслух. — Как дерзнуть обвинять честь, обвинять веру, обвинять величие?
— Что? — воскликнула Мария Антуанетта, обернувшись и сверкнув глазами.
— И тем не менее я не скажу о том, что я видел! — продолжал Шарни.
Королева встала.
— Сударь, — холодно заговорила она, — теперь час слишком ранний, и я не могу подумать, что вы пьяны, а между тем ваше поведение не такое, как подобает дворянину, если он трезв.
Она полагала, что уничтожит его этой презрительной фразой; но он даже не шелохнулся.
— Да что такое королева, в сущности? — продолжал он. — Женщина. А я что? Мужчина и вместе с тем подданный.
— Сударь!
— Ваше величество, не будем к тому, что я имею сказать вам, примешивать гнев, способный довести до безрассудства. Я, как мне кажется, доказал вам свое благоговение перед величием королевского сана; боюсь, что я доказал и свою безумную любовь к особе королевы. Поэтому выбирайте, которой из двух — королеве или женщине — должен ваш преданный поклонник предъявить обвинение в бесчестье и вероломстве?
— Господин де Шарни, — воскликнула королева, побледнев и делая шаг к молодому человеку, — если вы не уйдете сейчас же отсюда, я велю страже выгнать вас!
— Но прежде чем меня выгонят, я скажу вам, что делает вас недостойной королевой и бесчестной женщиной! — воскликнул Шарни, опьянев от бешенства. — Вот уже три ночи, как я слежу за вами в парке!
Вместо того чтобы отпрянуть при этом страшном ударе, чего ожидал Шарни, королева подняла голову и подошла к нему еще ближе.
— Господин де Шарни, — сказала она, взяв его за руку, — ваше состояние внушает мне сожаление… Берегитесь, ваши глаза горят, руки дрожат, лицо бледно, вся ваша кровь отхлынула вам к сердцу. Вы страдаете… Хотите, я позову кого-нибудь?
— Я вас видел! Видел! — холодно повторил он. — Видел с тем человеком, когда вы ему дали розу; видел, когда он целовал ваши руки; видел, когда вы с ним вошли в купальню Аполлона.
Королева поднесла руку ко лбу, точно желая убедиться, что она не спит.
— Погодите! Сядьте, — сказала она. — Ведь вы упадете, если я не поддержу вас. Сядьте, говорю я вам.
Шарни и вправду почти упал в кресло; королева села на табурет рядом с ним и заговорила, взяв его за руки и стараясь взглядом проникнуть до самой глубины его души.
— Успокойтесь, — сказала она, — дайте вашему сердцу и голове несколько остыть и повторите мне еще раз то, что вы сейчас сказали.
— О, вы хотите убить меня! — прошептал несчастный.
— Позвольте же мне предложить вам вопросы. Когда вы вернулись из своего поместья?
— Две недели тому назад.
— Где вы живете?
— В доме начальника охоты, который я нарочно нанял.
— Да, знаю, дом самоубийцы, на краю парка?
Шарни утвердительно кивнул головой.
— Вы говорили о каком-то человеке, которого будто бы видели со мной?
— Прежде всего я говорю, что видел вас.
— Где же?
— В парке.
— В котором часу? В какой день?
— В первый раз — во вторник, в полночь.
— Вы меня видели?
— Как сейчас; я видел также особу, сопровождавшую вас.
— Меня кто-то сопровождал? Могли ли бы вы узнать эту особу?
— Мне показалось, что я видел ее здесь; но не смею утверждать этого. Фигура похожа… Что же касается лица, то ведь его прячут, когда идут на такое преступное дело.
— Хорошо, — спокойно заметила королева, — вы не узнали мою спутницу, но меня…
— О вас, ваше величество… я вас видел… Да разве я теперь не вижу вас?
Она нетерпеливо топнула ногой.
— А… тот господин, — сказала она, — кому я дала розу… ведь вы видели, что я давала розу?
— Да; но к этому кавалеру мне не удалось подойти ни разу поближе.
— Вы его знаете, однако?
— Его назвали монсеньером; вот все, что мне известно.
Королева с еле сдерживаемым гневом стукнула себя по лбу.
— Продолжайте, — сказала она, — во вторник я дала розу, а в среду?
— В среду вы дали ему для поцелуя обе руки.
— О! — прошептала она, кусая пальцы. — И наконец, в четверг, вчера?
— Вчера вы с этим человеком провели полтора часа в гроте Аполлона, где спутница ваша оставила вас наедине.
Королева стремительно поднялась.
— И… вы… меня… видели? — проговорила она, отчеканивая каждое слово.
Шарни поднял к небу руку, выражая готовность поклясться.
— О, — пробормотала королева, в свою очередь давая волю гневу, — он клянется в этом!
Шарни торжественно повторил свой обвинительный жест.
— Меня! Меня! — сказала королева, ударяя себя в грудь. — Вы видели меня?
— Да вас… Во вторник на вас было зеленое платье с золотыми муаровыми полосами; в среду — платье с крупными голубыми и коричневыми разводами; вчера, вчера — шелковое платье цвета опавших листьев, которое было на вас, когда я в первый раз поцеловал вашу руку! Это были вы, несомненно вы! Я умираю от горя и стыда, говоря вам: клянусь жизнью, клянусь честью, клянусь Богом, — это были вы, ваше величество, это были вы!..
Мария Антуанетта принялась ходить большими шагами по террасе, не заботясь о том, что ее странное волнение могло быть замечено зрителями, которые, стоя внизу, пожирали королеву глазами.
— Если бы я тоже поклялась… — сказала она, — если бы я поклялась моим сыном и моим Богом! Ведь и у меня есть Бог, как и у вас!.. Нет, он не верит мне!.. Он не станет мне верить!
Шарни опустил голову.
— Безумный! — продолжала королева, с силою встряхнув его руку, и увлекла его с террасы в комнату. — Значит, это очень редкостное наслаждение — обвинять невинную, безупречную женщину; значит, это необыкновенно почетно — покрывать бесчестьем королеву… Веришь ли ты, если я тебе говорю, что ты видел не королеву? Веришь ли ты, если я Господом нашим Христом клянусь, что эти три дня я не выходила из дворца после четырех часов дня? Хочешь, тебе подтвердят мои прислужницы, король, который меня здесь видел, что я не могла быть в другом месте? Нет… нет… он мне не верит! Он мне не верит!
— Я видел! — холодно возразил Шарни.
— О, — воскликнула вдруг королева, — я знаю, я знаю! Ведь мне уже бросали в лицо эту ужасную клевету! Разве меня не видели на балу в Опере, когда я привела весь двор в негодование? Разве меня не видели у Месмера, в состоянии невменяемости, когда мой вид оскорблял зевак и уличных женщин?.. Вам это хорошо известно, ведь вы дрались из-за меня на дуэли!
— Ваше величество, тогда я дрался из-за вас, потому что не верил этому. Теперь я стал бы драться потому, что верю этому.
Королева подняла к небу руки с жестом отчаяния; две горячие слезы скатились с ее лица и упали на грудь.
— Боже мой, — сказала она, — пошли мне какую-нибудь спасительную мысль. Я не хочу, чтобы этот человек презирал меня, о Боже!
Шарни был потрясен до глубины души этою простой и страстной молитвой. Он закрыл лицо руками.
Королева умолкла. После минутного раздумья она произнесла:
— Сударь, вы обязаны дать мне удовлетворение за нанесенную обиду. И вот чего я от вас требую. Три ночи подряд вы меня видели в парке, в обществе мужчины. Между тем вы знаете, что кто-то уже злоупотребляет своим сходством со мной; что какая-то женщина — не знаю, кто она, — имеет в лице и в походке что-то общее со мной, несчастной королевой; но так как вы предпочитаете думать, что это я совершаю ночные прогулки в парке, и настаиваете на этом, то приходите в парк в тот же час: я буду сопровождать вас. Если вы видели вчера меня, то, очевидно, не увидите меня сегодня, так как я буду около вас. Если это будет другая женщина, то отчего бы нам вместе не посмотреть на нее? И если мы ее увидим… Ах, сударь, пожалеете ли вы тогда о том, что заставили меня сейчас так страдать?
Шарни прижал обе руки к сердцу.
— Вы делаете слишком много для меня, ваше величество, — пробормотал он, — я заслуживаю смерти, не уничтожайте меня своей добротой.
— Я уничтожу вас доказательствами, — сказала королева. — Никому ни слова. Сегодня вечером в десять часов будьте один у охотничьей калитки; вы увидите, на что я пойду, чтобы убедить вас. Идите, сударь, и ничем не выдайте себя.
Шарни молча преклонил колено и вышел.
В конце второй гостиной ему невольно пришлось пройти под пристальным взглядом Жанны, которая пожирала его глазами, готовая по первому зову королевы вместе со всеми войти к ее величеству.
Нецензурные выражения и дубли удаляются автоматически. Избегайте повторов, наш робот обожает их сжирать. Правила и причины удаления