Как только король показался в дверях, королева обратилась к нему с необычной поспешностью.
— Государь, — сказала она, — вот господин кардинал де Роган говорит о совершенно невероятном; соблаговолите просить его повторить сказанное.
При этих неожиданных словах, при этом внезапном обращении кардинал побледнел. Действительно, положение было до того странным, что прелат перестал что-либо понимать. Мог ли он, считавший себя любовником, повторить свои слова перед королем? Мог ли он, почтительный подданный, предъявить королю и мужу права, которые, как ему казалось, имел на королеву и на чужую жену?
Король обернулся к кардиналу, погруженному в размышления, и сказал:
— Это не по поводу ли известного ожерелья, сударь, вы хотите сообщить мне нечто невероятное, что я должен выслушать? Так говорите, я слушаю.
Господин де Роган тотчас же остановился на одном решении; из двух зол он выбрал меньшее; из двух нападений он подвергнется тому, которое было бы более почетно для короля и королевы; а если его неосторожно толкнут на другую опасность, что ж, он выйдет из нее, как мужественный человек и рыцарь.
— По поводу ожерелья, да, ваше величество, — прошептал он.
— Но, сударь, — сказал король, — вы, значит, купили ожерелье?
— Ваше величество…
— Да или нет?
Кардинал посмотрел на королеву и не ответил.
— Да или нет? — повторила она. — Правду, сударь, правду; у вас просят одной правды.
Господин де Роган отвернулся и ничего не ответил.
— Так как господин де Роган не хочет отвечать, то отвечайте вы, мадам, — сказал король, — вы должны знать что-нибудь обо всем этом. Купили вы это ожерелье, да или нет?
— Нет, — твердо ответила королева.
Господин де Роган вздрогнул.
— Это слово сказано королевой! — торжественным тоном сказал король. — Берегитесь, господин кардинал.
Презрительная улыбка мелькнула на губах г-на де Рогана.
— Вы ничего не говорите? — сказал король.
— В чем меня обвиняют, ваше величество?
— Ювелиры говорят, что продали ожерелье вам или королеве. Они показывают расписку ее величества.
— Расписка подложная, — сказала королева.
— Ювелиры, — продолжал король, — говорят, что они обеспечены вашим поручительством за королеву, господин кардинал.
— Я не отказываюсь платить, ваше величество, — сказал г-н де Роган. — Должно быть это правда, раз королева позволяет говорить это.
И второй взгляд, еще более презрительный, докончил его слова и мысль.
Королева вздрогнула. Это презрение кардинала не было для нее оскорблением, потому что она его не заслужила, но оно могло быть мщением честного человека, и ей стало страшно.
— Господин кардинал, — продолжал король, — все же к этому делу примешан один подложный документ, который бросил тень на подпись королевы Франции.
— А другой подложный документ, — воскликнула королева, — и он может быть вменен в вину дворянину — гласит, что ювелиры взяли ожерелье обратно.
— Королева, — возразил г-н де Роган тем же тоном, — вольна приписывать мне оба подлога; сделать один, сделать два, в чем разница?
Королева едва сдерживала свое негодование, король остановил ее движением руки.
— Берегитесь, — повторил он кардиналу, — вы отягощаете свое положение. Я вам говорю: оправдывайтесь! А вы берете на себя роль обвинителя.
Кардинал подумал с минуту и затем промолвил, точно изнемогая под бременем этой загадочной клеветы, запятнавшей его честь:
— Мне оправдываться? Это невозможно!
— Сударь, здесь находятся люди, уверяющие, что у них украли ожерелье; своим предложением заплатить за него вы признаете свою виновность.
— Кто этому поверит? — произнес кардинал с высокомерным пренебрежением.
— В таком случае, сударь, если вы думаете, что этому не поверят, то поверят, значит, тому…
И судорога гнева исказила обыкновенно спокойные черты короля.
— Ваше величество, мне ничего не известно о том, что говорят, — ответил кардинал, — мне ничего не известно о том, что произошло. Я могу утверждать одно: у меня не было ожерелья. Я могу утверждать одно: бриллианты находятся в руках лица, которое должно было бы назвать себя, но не желает, и мне приходится напомнить ему изречение из Священного Писания: «Зло обрушится на голову того, кто его совершил».
При этих словах королева сделала движение, собираясь взять короля под руку.
— Надо разрешить этот спор между вами и им, мадам, — сказал ей король. — В последний раз: ожерелье у вас?
— Нет! Клянусь честью моей матери, клянусь жизнью моего сына! — ответила королева.
Обрадованный этим заявлением король обернулся к кардиналу.
— В таком случае, — сказал он, — вопрос этот должен быть разрешен правосудием, сударь, если только вы не предпочтете прибегнуть к моему милосердию.
— Милосердие королей существует для виновных, государь, — ответил кардинал, — я предпочитаю людское правосудие.
— Вы не хотите ни в чем признаться?
— Мне нечего сказать.
— Но, позвольте, сударь, — воскликнула королева, — ведь ваше молчание затрагивает мою честь!
Кардинал молчал.
— Так я не буду молчать, — продолжала королева, — молчание кардинала жжет меня; оно говорит о великодушии, которого я не желаю. Знайте, государь, что преступление кардинала заключается не в продаже или краже ожерелья.
Господин де Роган поднял голову и побледнел.
— Что это значит? — с беспокойством спросил король.
— Ваше величество! — прошептал испуганно кардинал.
— О, никакие соображения, никакие опасения, никакая слабость не замкнут мне уста; здесь в моем сердце, причины, которые заставили бы меня кричать о моей невиновности на городской площади.
— О вашей невиновности! — воскликнул король. — Да у кого, мадам, хватило бы смелости или подлости заставить ваше величество произнести это слово.
— Умоляю вас, ваше величество… — начал кардинал.
— А, вы начинаете трепетать. Так я угадала верно: ваши заговоры любят мрак! Ко мне, дневной свет! Государь, прикажите господину кардиналу повторить вам то, что он только сейчас говорил мне здесь, на этом самом месте!
— Ваше величество! Ваше величество! — сказал г-н де Роган, — берегитесь: вы преступаете границы!
— Как? — высокомерно спросил король. — Кто это так говорит с королевой? Надеюсь, не я?
— Вот именно, государь, — сказала Мария Антуанетта, — господин кардинал говорит так с королевой, потому что утверждает, будто имеет на это право.
— Вы, сударь? — прошептал король, мертвенно побледнев.
— Он! — с презрением воскликнула королева. — Он!
— У господина кардинала есть доказательства? — спросил король, делая шаг к принцу.
— У господина де Рогана есть письма, по его словам! — сказала королева.
— Покажите их, сударь! — настаивал король.
— Письма! — гневно воскликнула королева. — Предъявите письма!
Кардинал провел рукою по лбу, покрытому холодным потом, казалось, задавая Господу вопрос, как мог тот создать в человеческом существе столько отваги и коварства. Но он продолжал молчать.
— О, это не все, — продолжала королева, разгорячаясь все более при виде его великодушия, — господин кардинал добился свиданий.
— Ваше величество, сжальтесь… — сказал король.
— Стыдитесь! — вставил кардинал.
— Ну, сударь, — продолжала королева, — если вы не последний из людей, если для вас есть что-нибудь святое на этом свете, предъявите их, ваши доказательства.
Господин де Роган медленно поднял голову и отвечал:
— Нет, ваше величество, у меня их нет.
— Вам не удастся прибавить это преступление к другим, — продолжала королева, — не удастся покрыть мое имя все большим позором. У вас есть помощница, сообщница, свидетельница во всем этом деле: назовите ее.
— Кто же это? — спросил король.
— Госпожа де Ламотт, государь, — сказала королева.
— А, — сказал король, торжествуя при виде того, что наконец оправдались его предубеждения против Жанны, — вот оно что! Так пусть пошлют за этой женщиной, допросят ее!
— Как бы не так! — воскликнула королева. — Она исчезла. Спросите у этого господина, что он с ней сделал. Для него было слишком важно, чтобы она не была замешана в этом деле.
— Ее заставили исчезнуть другие, — возразил кардинал, — кому это было гораздо важнее, чем мне. Вот почему ее и не найдут.
— Но, сударь, раз вы невиновны, — гневно сказала королева, — помогите же нам найти виновных.
Однако кардинал де Роган, кинув на нее последний взгляд, повернулся к ней спиною, скрестив руки.
— Сударь, — сказал оскорбленный король, — вы отправитесь в Бастилию.
Кардинал поклонился и отвечал спокойным голосом:
— В таком одеянии? В кардинальском облачении? На глазах всего двора? Соблаговолите рассудить, ваше величество, это огромный скандал. И тем тяжелее будет он для той особы, на которой отзовется.
— Я так хочу, — сказал взволнованно король.
— Вы преждевременно и несправедливо причиняете горе высшему духовному лицу, ваше величество; кара до осуждения — это незаконно.
— Но это будет так, — ответил король, открывая дверь, и стал искать глазами, кому передать свое приказание.
Господин де Бретейль был тут; его жадный взор угадал по возбужденному состоянию королевы, по волнению короля, по виду кардинала, что враг уничтожен.
Не успел король тихо переговорить с ним, как хранитель печатей, присвоив себе обязанности начальника караула, закричал звонко, огласив все галереи:
— Арестовать господина кардинала!
Господин де Роган вздрогнул. Перешептывание, которое он слышал под сводами, волнение придворных, немедленное появление стражи — все придавало этой сцене характер зловещего предзнаменования.
Кардинал прошел мимо королевы, не поклонившись ей, отчего у гордой принцессы закипела вся кровь. Он низко склонился перед королем и, проходя мимо г-на де Бретейля, взглянул на него с такой искусно подчеркнутой жалостью, что барон должен был считать свою месть неполной.
Лейтенант гвардии робко приблизился, точно спрашивая у самого кардинала подтверждение только что услышанного им приказа.
— Да, сударь, — сказал ему г-н де Роган, — да, это я арестован.
— Вы отведете господина де Рогана в его покои, где он будет ждать решения, которое я приму во время мессы, — сказал король среди мертвой тишины.
Король остался с королевой наедине при открытых дверях, пока кардинал медленно удалялся по галерее, предшествуемый караульным офицером со шляпой в руке.
— Мадам, — сказал, задыхаясь, король, который до сих пор едва сдерживался, — вы сознаете, что это кончится публичным судебным разбирательством, то есть скандалом, который лишит чести виновных?
— Благодарю вас, — горячо сказала королева, пожимая руки короля, — вы избрали единственное средство, которое может оправдать меня.
— Вы меня благодарите?
— От всей души. Вы поступили как король, я — как королева! Верьте, что это так!
— Хорошо, — ответил король в порыве живейшей радости, — наконец-то мы справимся со всеми этими низостями. Если змея будет раздавлена вами и мною раз навсегда, то мы, надеюсь, заживем спокойно.
Он поцеловал королеву в лоб и ушел к себе.
Между тем в конце галереи г-н де Роган увидел Бёмера и Боссанжа, почти потерявших сознание и поддерживавших друг друга.
Далее, через несколько шагов, кардинал заметил своего скорохода, который, пораженный этим несчастьем, ловил взгляд хозяина.
— Сударь, — сказал кардинал сопровождавшему его офицеру, — многие будут тревожиться, если я проведу здесь целый день… Нельзя ли мне дать знать домой, что я арестован?
— О, монсеньер, лишь бы никто вас не увидел, — отвечал молодой офицер.
Кардинал поблагодарил; обратившись по-немецки к своему скороходу, он вырвал листок из требника и набросил несколько слов. И за спиной офицера, который зорко следил, чтобы не быть застигнутым врасплох, он свернул листок в трубочку и уронил его на пол.
— Я готов следовать за вами, сударь, — сказал он офицеру.
И оба они удалились.
Скороход кинулся на эту бумажку, как коршун на добычу, выбежал из дворца и, вскочив на лошадь, поскакал в Париж.
Кардинал мог видеть, как он мчался по полю, из окна лестницы, по которой спускался со своим провожатым.
— Она губит меня, — прошептал он, — а я ее спасаю! Я поступаю так ради вас, мой король; я поступаю так во имя твое, Боже мой, повелевающий прощать обиды; во имя твое я прощаю другим… Прости и мне!
Нецензурные выражения и дубли удаляются автоматически. Избегайте повторов, наш робот обожает их сжирать. Правила и причины удаления