Онлайн чтение книги Вернувшиеся The Returned
Глава 6

Пастор Питерс сердито ворчал, ударяя пальцами по клавишам компьютера. Только Богу было известно, как он не любил это делать.

Несмотря на средний возраст – хотя в свои сорок три года пастор выглядел довольно моложаво, – он плохо владел навыком мануального набора текстов. Ему не повезло родиться в те времена, столь удаленные от эпохи компьютеров, когда люди спокойно обходились без клавиш, панелей и кейбордов. Однако техническая революция оказалась такой стремительной и неизбежной, что заставила все его поколение страдать от плохого знакомства с размещением букв на клавиатурах современных машин. Он мог печатать только двумя пальцами, поэтому походил сейчас на огромного кибернетического богомола.

Тук. Тук-тук. Тук, тук, тук, тук-тук, тук.

Питерс начинал письмо четыре раза и удалял его пять раз – в последнем случае он так расстроился, что даже выключил компьютер.

Главный недостаток его двупалого набора текста заключался в том, что слова в голове убегали далеко вперед, в то время как его указательным пальцам требовалась целая вечность для нахождения нужных клавиш на кейборде. Будь пастор более суеверным человеком, он мог бы поклясться на стопке священных книг, что буквы на клавиатуре меняли свои позиции через каждые несколько минут, вводя его в ярость и замешательство. Конечно, он мог бы написать письмо от руки, а затем перепечатать его на компьютере, но это вряд ли бы упростило задачу.

Пару раз его жена входила в кабинет и предлагала ему напечатать письмо, как она это часто делала. Но он вежливо отказывался от ее помощи, что прежде никогда не случалось.

– Я никогда не улучшу свой навык, если буду перекладывать работу на тебя, – сказал он супруге.

– Мудрый человек знает свои ограничения, – ответила женщина.

Она не хотела обидеть его – просто пыталась начать диалог. Провести обсуждение вопроса, как он сам недавно говорил жителям Аркадии. Он уже несколько недель сторонился ее, а пару прошлых дней вообще почти не разговаривал. Она желала выяснить причину.

– Я считаю это слабой тренировкой, а не ограничением, – возразил пастор. – Возможно, мне удастся использовать все остальные пальцы, и тогда… Давай подождем, и ты увидишь. Клянусь, я научусь. Я покажу тебе чудо.

Когда супруга начала обходить стол, решив посмотреть, над каким текстом он работал, пастор тут же удалил ту дюжину драгоценных слов, которые отняли у него столько времени.

– Это просто вздор, который мне нужно выбросить из головы, – сказал он. – Ничего важного.

– Значит, ты не хочешь посвятить меня в свои дела?

– Какие дела? Это пустяк. На самом деле.

– Хорошо, – произнесла его жена, подняв руки в жесте покорности.

Затем она улыбнулась, показывая, что не сердится на него.

– Храни свои секреты, – сказала она, покидая комнату. – Я полностью доверяю тебе.

Ее слова о доверии еще больше замедлили работу над текстом. Она намекнула ему, что содержание его письма не только требовало ее покорности, но и, хуже того, напоминания о супружеском доверии. Она была умной женой. Той, которая заботилась о сохранении семьи.

Вот как далеко он зашел, зарываясь в свои воспоминания. Проходя весь путь к началу. Разозлившись на себя, пастор вытер брови тыльной стороной ладони и продолжил составление письма.

Тук. Тук. Тук. Тук-тук. Тук…

Я пишу вам, чтобы выяснить…

Питерс задумался. Он вдруг понял, что не знал, о чем хотел спросить.

Тук-тук-тук…

Я пишу вам, чтобы выяснить статус мисс Элизабет Пинч. Вы прислали мне письмо, в котором говорится, что мисс Пинч пытается найти меня.

Удалить, удалить, удалить.

Я пишу вам, чтобы выяснить статус мисс Элизабет Пинч.

Это было ближе к правде. В своем уме он уже представлял, как подписывает письмо и бросает его в почтовый ящик. Пастор решительно распечатал страницу, но затем, вернувшись в кресло, снова посмотрел на текст.

Я пишу вам, чтобы выяснить статус мисс Элизабет Пинч.

Он поместил лист на стол, взял карандаш и вычеркнул несколько слов.

Я пишу, чтобы выяснить статус мисс Элизабет Пинч.

Хотя ум был неуверен, его рука знала, что он пытался сказать. Пастор взял карандаш и внес новые поправки. Он несколько минут записывал и зачеркивал слова, пока в тексте не осталась только правда.

Я пишу об Элизабет.

Что еще он мог сделать? Смяв лист бумаги, пастор швырнул его в мусорную корзину. Он включил Интернет и ввел имя Элизабет Пинч в окно поиска. Все ссылки относились к женщинам с такой же фамилией. Ни одна из них не имела отношения к той пятнадцатилетней девушке из Миссисипи, которая однажды завладела его сердцем. Он настроил поиск на отображение образов.

Экран заполнился снимками женщин. Пастор внимательно просматривал их один за другим. Некоторые дамы улыбались, глядя в объектив фотокамеры. Другие даже не осознавали, что их фотографируют. Часть образов вообще не являлась снимками людей. На них отображались кадры из фильмов и телесериалов. (Очевидно, какая-то Элизабет Пинч работала в Голливуде. Она была сценаристом телевизионных детективных драм с высоким рейтингом. На многих страницах имелись ссылки на криминальные сериалы.)

Продолжая поиск, пастор все дальше удалялся в прошлое. Солнце за окном меняло оттенки – от золотистого к каштановому и снова к золотистому – пока, в конце концов, оно не скрылось за горизонтом. Хотя Питерс ни о чем не просил, его жена принесла ему чашку кофе. Он поблагодарил ее и с поцелуем мягко вытолкал из комнаты, не дав ей посмотреть на экран компьютера. Он не хотел, чтобы она увидела фамилию и имя, набранные в поисковой строке. Но если бы даже ей удалось увидеть их, то что бы она сделала? Какую пользу это принесло бы ей? Конечно, фамилия и имя вызвали бы у нее подозрения. Но она и без того уже ревновала его. Конкретная информация не улучшила бы ситуацию.

Он никогда не рассказывал ей об Элизабет.

Перед тем как пойти спать, Питерс нашел небольшую вырезку из «Уотер Мейн» – жалкой газетенки маленького городка, в котором он провел свое детство. Пастор и подумать не мог, что современная технология зашла так далеко, найдя в сыром углу штата Миссисипи захудалый городишко Поданк, где величайшей индустрией края была всеобщая нищета. Заголовок, с зернистой, но разборчивой текстурой, гласил: «В аварии погибла местная девушка».

Пастор нахмурился. К горлу подступила волна гнева – в основном нацеленного на невежество людей и нехватку слов. Читая статью, он жаждал большей детализации. Он хотел понять, как именно Элизабет Пинч погибла в хаосе металла и инерции. Но в газетах не стоило искать истину. В лучшем случае там излагались голые факты.

Несмотря на отсутствие конкретных подробностей, Питерс перечитывал вырезку снова и снова. В принципе он и так знал всю правду. Газетные факты лишь оживляли его воспоминания.

Впервые за этот день слова печатались легко и быстро.

Я пишу вам об Элизабет. Мы любили друг друга. Но она умерла. Теперь она вернулась. Как мне вести себя с ней?

Харольд и Люсиль сидели в гостиной, смотрели новости по телевизору и безмолвно переживали личные тревоги. Джейкоб был наверху – играл или спал. Харольд ворочался в любимом кресле, облизывал губы, потирал рот ладонью и думал о сигаретах. Иногда он делал вдох, задерживал дыхание, а затем с шумом выпускал воздух, имитируя процесс курения. Люсиль теребила пальцами подол старенького халата. Новости были просто безумными.

Седовласый телеведущий, с идеальным и красивым лицом, «вываливал» на зрителей трагические сообщения – такие же мрачные и темные, как его костюм.

– Во Франции убиты трое «вернувшихся», – произнес он жизнерадостным тоном.

Люсиль неодобрительно покачала головой.

– Количество жертв наверняка возрастет, потому что полиция уже не может сдерживать людей, недовольных возвращением мертвых. Порою кажется, что митингующие толпы давно забыли о пропозиции своих первоначальных протестов.

– И что тут необычного? – проворчал Харольд.

– Забыли о пропозиции? – переспросила Люсиль. – Почему он так говорит? У меня сложилось впечатление, что ему хочется выглядеть англичанином.

– Наверное, он думает, что так звучит лучше, – ответил Харольд.

– Значит, если французы выражаются иначе, он все равно будет перевирать английские слова?

Седовласый мужчина исчез с экрана, и вместо него появились полицейские со щитами и дубинками. Они начали огибать бунтовщиков широкой дугой и накатываться на них безжалостными волнами. Под ярким безоблачным небом разворачивалась жестокая драма. Сначала сотни протестующих отхлынули назад. Люди в форме бросились вдогонку. Но затем полицейские поняли, что их ряды растянулись. Они попытались отойти назад, однако мятежники уже заполнили образовавшиеся бреши. Завязалось сражение. Некоторые полицейские убегали, других били по каскам металлическими прутьями, и они падали, как пластмассовые куклы. Бунтовщики наступали, как стаи животных. Они нападали группами и хлестали представителей власти бейсбольными битами и кусками арматуры. Вновь и вновь небольшие огоньки возникали в руках митингующих. Бутылки с горючей смесью взлетали в воздух и падали в гуще полицейских. Через миг там вспыхивали косматые столбы огня.

На экране снова появилась голова телеведущего.

– Пугающе, не так ли? – спросил он.

Его голос подрагивал от возбуждения и удовольствия.

– Нет, ты только подумай! – возмутилась Люсиль, отмахиваясь от диктора, словно тот был нашкодившим котенком. – Люди сами виноваты, что везде возникают такие бунты. Они забыли о морали и приличиях. Но хуже всего, что это происходит во Франции. Я не ожидала такого от французов! Ведь наш народ славится не только изяществом, но и мудростью.

– Твоя прабабка не была француженкой, Люсиль, – заметил вскользь Харольд.

Ему хотелось отвлечься от мыслей, навеянных телевизионным сообщением.

– Наполовину, но была! – возразила его жена. – По всем документам ее считали креолкой.

– Никто в твоей семье не смог привести никаких доказательств. Я думаю, ты выставляешься француженкой, потому что всем женщинам нравятся эти чертовы лягушатники. Кто бы только знал почему.

Репортаж о Париже закончился, и новостная программа перенеслась на широкие просторы Монтаны. На экране показывали учебный лагерь с большими квадратными зданиями, которые напоминали амбары.

– А теперь вернемся в родные места, – произнес седовласый диктор. – Похоже, движение против «вернувшихся» перекинулось и на американскую почву.

Сюжет демонстрировал людей, которые выглядели солдатами, но не были ими. Они носили форму американских рейнджеров.

– Между прочим, французы – это эмоционально чувственный цивилизованный народ, – сказала Люсиль, наблюдая и за экраном телевизора, и за Харольдом. – Поэтому перестань ругаться. Тебя может услышать Джейкоб!

– Разве я ругался?

– Ты сказал «чертовы лягушатники»!

Харольд вскинул руки в жесте шутливого негодования.

На экране показывали мужчин Монтаны, хотя там было и много женщин – бегавших куда-то, прыгавших через что-то, пролазивших под чем-то, и у каждого из них имелось боевое оружие. Они выглядели очень серьезно и сурово. Иногда им не удавалось брать высокие барьеры, но они все равно походили на настоящих солдат.

– Что ты думаешь об этом? – спросила Люсиль.

– Сумасшедшие люди.

Люсиль фыркнула.

– Откуда ты знаешь? Вдруг у них высокая мотивация, а мы просто не слышали ни слова о нависшей над нами опасности?

– Когда я вижу таких парней, мне ясна их «мотивация». Мне не нужен диктор новостей, чтобы понять, к чему это все приведет.

– Некоторые люди называют их «чокнутыми патриотами», – отозвался седовласый телеведущий.

Харольд рассмеялся.

– Но многие официальные лица советуют нам воспринимать их как мощную силу.

Люсиль презрительно фыркнула.

На экране один из добровольных защитников прильнул щекой к прикладу винтовки и выстрелил в бумажный контур человека. Позади мишени взвился маленький фонтанчик пыли.

– Какие-то фанатики, – сказал Харольд.

– Откуда ты знаешь?

– А кем они еще могут быть? Посмотри на них!

Он указал пальцем на экран телевизора.

– Вон у того живот гиппопотама. Это старики, которые пытаются убежать от смерти. Ты тоже могла быть там, цитируя им строки из Писания.

– Похоже, ситуация подходит к развязке, – сказал телеведущий.

– Джейкоб! – крикнула Люсиль.

Она не хотела пугать мальчика. Но ее внезапно охватил необъяснимый страх. В ответ донесся тихий и мягкий голос ребенка.

– Я тут.

– Ты в порядке, сладенький?

– Да, мам. У меня все нормально.

Послышался легкий стук упавших игрушек. Затем прозвучал смех Джейкоба.

Эти парни из Монтаны называли себя «защитниками истинных живых». Прежде они настаивали на свержении правительства Соединенных Штатов и подталкивали страну к серии столкновений, которые расщепляли ядро плавильного котла Америки. Но теперь, как сказал представитель «защитников», перед ними возникла новая угроза. «Многие из нас не побоятся того, что нам необходимо сделать».

Закончив интервью с «защитником» из Монтаны, программа новостей вернулась в студию. Седовласый мужчина посмотрел в видеокамеру и перевел взгляд на лист бумаги, лежавший на столе. Внизу экрана побежала строка: Являются ли «вернувшиеся» угрозой для граждан Америки?