Онлайн чтение книги Шелковый путь The Silk Roads: A New History of the World
5. Путь согласия

Стратегический гений и тактическая хватка на поле боя позволили Мухаммеду и его последователям достичь невероятного успеха. Поддержка племени курайшитов и доминирующей политической элиты Мекки также сыграла свою роль, помогая убедить племена южной Аравии услышать и принять послание новой веры. Возможности, которые открывались в связи с падением Персии, появились в самый подходящий момент. Можно выделить еще две важные причины, которые могли объяснить триумф ислама в начале VII века: поддержка христиан и то, что было дано евреями.

В мире, где религия являлась причиной конфликтов и кровопролития, достаточно просто увидеть те пути, благодаря которым распространялись и перемешивались великие религии. Для современного человека христианство и ислам диаметрально противоположны, но во времена их зарождения они оказывали друг другу мягкую поддержку. Еще более поразительно то, что ислам и иудаизм были более чем совместимы. Поддержка евреев на Среднем Востоке была жизненно важна для пропаганды и распространения слова Мухаммеда.

Хотя разобраться в материалах по истории раннеисламского периода крайне сложно, из этой литературы, а также из результатов археологических раскопок можно понять одну бесспорную вещь. Неважно, на каком языке был текст – арабском, армянском, сирийском, греческом или иврите, Мухаммед и его последователи пошли на многое, чтобы успокоить опасения христиан и иудеев во время расширения влияния мусульман.

Когда Мухаммед был загнан в угол в Ясрибе в 620-х годах, он решил просить о помощи у евреев. Этот город был очень важен для иудаизма и всей еврейской истории. Едва ли столетием раньше один фанатичный иудейский правитель Химьяра систематически преследовал христианское меньшинство. Те, кто выстоял, основали большое количество разнообразных союзов. Персии пришлось прийти на помощь Химьяру в борьбе против союза Рима и Эфиопии. Мухаммед хотел объединиться с евреями южной Аравии и начал со старейшин Ясриба.

Лидеры иудеев в городе, позже переименованном в Медину, обещали свою поддержку Мухаммеду в обмен на гарантии взаимной защиты. Все это было отражено в официальном документе, в котором говорилось, что иудейская вера и владения евреев будут уважаться мусульманами в настоящий момент и в будущем. Также там были изложены принципы взаимопонимания между иудеями и мусульманами. Последователи обеих религий обещали защищать друг друга в случае нападения третьей стороны. Было заявлено, что никакой вред не будет причинен евреям и никакой помощи не будет оказано их врагам. Мусульмане и евреи будут сотрудничать друг с другом, помогая «искренним советом»[368]Текст – F. Donner, Muhammad and the Believers: At the Origins of Islam (Cambridge, MA, 2010), рр. 228–232. Также см. M. Lecker, The ‘Constitution of Medina’: Muhammad’s First Legal Document (Princeton, 2004).. Такому объединению помогло то, что откровения Мухаммеда носили примирительный характер, кроме того, многие заветы были уже знакомы. В его откровениях было очень много общего с Ветхим Заветом, например, почитание пророков, в частности Авраама. Также общим было то, что статус Иисуса как мессии отрицался. Ислам не был угрозой иудаизму, ведь некоторые элементы этих двух религий были очень схожи[369]См. важную подборку эссе M. Goodman, G. van Kooten and J. van Ruiten, Abraham, the Nations and the Hagarites: Jewish, Christian and Islamic Perspectives on Kinship with Abraham (Leiden, 2010)..

Вскоре Слово стало распространяться среди еврейских общин, которые состояли в союзе с Мухаммедом и его последователями. Необычный текст, написанный в Северной Африке в конце 630-х годов, описывает, как новости о продвижении арабов были встречены евреями в Палестине. Для них это означало ослабление хватки римлян и христиан в регионе. Выдвигались предположения, что это может быть исполнение древних пророчеств: «Они говорили, что пророк появится с сарацинами, и провозгласит он пришествие Помазанника, Христа, который должен прийти вместе с ним»[370] Doctrina Iacobi in Dagron and Déroche, ‘Juifs et chrétiens’, 209. Перевод здесь: by R. Hoyland, Seeing Islam as Others Saw It: A Survey and Evaluation of Christian, Jewish and Zoroastrian Writings on Early Islam (Princeton, 1997), р. 57.. Некоторые евреи пришли к выводу, что мессия пришел для того, чтобы показать, что Иисус Христос был обманщиком и что настали последние дни человечества[371]Обратите внимание: W. van Bekkum, ‘Jewish Messianic Expectations in the Age of Heraclius’, in G. Reinink and H. Stolte (eds), The Reign of Heraclius (610–641): Crisis and Confrontation (Leuven, 2002), рр. 95–112.. Однако далеко не все были убеждены в этом. По словам одного из раввинов, Мухаммед был фальшивым пророком, «так как пророки не приходят, вооруженные мечом»[372]Dagron and Déroche, ‘Juifs et chrétiens’, рр. 240–247. Относительно достоверности большей части информации в тексте – Howard-Johnston, Witnesses to a World Crisis , рр. 155–157; о вероятной аудитории и цели текста – D. Olster, Roman Defeat, Christian Response and the Literary Construction of the Jew (Philadelphia, 1994). Главным образом, здесь Hoyland, Seeing Islam as Others Saw It ..

Тот факт, что существуют и другие тексты, в которых говорится, что евреи приветствовали арабов как освободителей от римского гнета, свидетельствует о том, что местное население положительно реагировало на восхождение ислама. Один из текстов этого периода, написанный столетием позже, рассказывает о том, как к рабби Шимону Бар Йохаю явился ангел. Произошло это после того, как он пострадал от действий Ираклия в ходе восстановления Иерусалима, принудительного крещения и последовавшего за этим преследования евреев. «Откуда нам знать, что (мусульмане) это наше спасение?» – якобы спросил он. «Не нужно бояться, – уверил его ангел, – Бог привел в царство (арабов) лишь затем, чтобы с их помощью освободить вас из лап коварных (Рима). Он поставит над ними пророка, который завоюет для них земли. Придут они и восстановят величие». Появление Мухаммеда воспринимали как исполнение надежд евреев на появление мессии. На землях, которые принадлежали потомкам Авраама, царила солидарность между арабами и евреями[373]J. Reeves, Trajectories in Near Eastern Apocalyptic: A Postrabbinic Jewish Apocalypse Reader (Leiden, 2006), рр. 78–89; B. Lewis, ‘An Apocalyptic Vision of Islamic History’, Bulletin of the School of Oriental and African Studies 13 (1950), рр. 321–330. Также см. S. Shoemaker, The Death of a Prophet: The End of Muhammad’s Life and the Beginnings of Islam (Philadelphia, 2012), рр. 28–33..

Были и другие причины (тактического характера) сотрудничать с наступающей армией. Так, например, в Хевроне евреи предложили арабским военачальникам заключить сделку: они просили обеспечить их безопасность, дать им права, уравнивающие их с арабами, и позволить им «построить синагогу перед входом в пещеру Махпела», где был похоронен Авраам. В свою очередь, еврейские лидеры предложили показать, как можно проникнуть в город, минуя грозную городскую стражу[374] Canonici Hebronensis Tractatus de invention sanctorum patriarchum Abraham, Ysaac et Yacob , in Recueil des Historiens des Croisades: Historiens Occidentaux 1, р. 309; перевод: N. Stillman, The Jews of Arab Lands: A History and Source Book (Philadelphia, 1979), р. 152..

Насколько мы можем судить, поддержка местного населения стала важнейшим фактором успеха арабов в Палестине и Сирии в начале 630-х годов. Недавние исследования греческих, сирийских и арабских источников показали, что в самых ранних источниках наступление арабской армии приветствовалось евреями. И это было неудивительно: если убрать более поздние красочные добавления и ядовитые интерпретации (такие, как утверждения, что мусульмане повинны в «сатанинском лицемерии»), мы видим, что военачальник, который привел армию в Иерусалим, вошел в Священный город в одежде паломника, с намерением поклоняться святыням вместе с теми, чьи религиозные взгляды были если не несовместимы с его, то точно непохожи[375]M. Conterno, ‘“L’abominio della desolazione nel luogo santo”: l’ingresso di ʿUmar I a Gerusalemme nella Cronografia de Teofane Confessore e in tre cronache siriache’, in Quaderni di storia religiosa 17 (2010), рр. 9–24..

На Среднем Востоке существовали и другие группировки, которые не были введены в заблуждение восхождением ислама. Регион в целом был полон религиозных нонконформистов. Здесь действовало множество христианских сект, которые не принимали решения церковных соборов и отрицали некоторые доктрины, считая их еретическими.

Такая картина наблюдалась в Палестине и на Синайском полуострове, где было множество христианских общин, настроенных категорически против решений, достигнутых на соборе в Халкидоне в 451 году, касающихся божественной природы Иисуса Христа. Данные общины преследовались официальной церковью[376]J. Binns, Ascetics and Ambassadors of Christ: The Monasteries of Palestine 314–631 (Oxford, 1994); B. Horn, Asceticism and Christological Controversy in Fifth-Century Palestine: The Career of Peter the Iberian (Oxford, 2006); Cameron and Hoyland, Doctrine and Debate , р. xxix., и они не почувствовали никаких улучшений после избавления страны от персидского присутствия и бравирования православной религией, которым сопровождались походы императора.

Таким образом, некоторые увидели успехи в достижении цели, но в то же время в них нашел отклик религиозный подтекст. Один из проницательных арабских полководцев, который желал утвердиться в городе, сообщил Иоанну Дамаскину, митрополиту Нусайбинскому, что при условии поддержки он поможет не только священнослужителю свергнуть лидера христианской церкви на Востоке, но и ему встать на его место[377]S. Brock, ‘North Mesopotamia in the Late Seventh Century: Book XV of John Bar Penkaye’s Rish Melle’, Jerusalem Studies in Arabic and Islam 9 (1987), р. 65.. Письмо, написанное в 640-х годах одним из видных священнослужителей говорит о том, что новые правители не только не борются с христианами, «но даже воздают должное нашей религии, выказывают почтение священнослужителям, монастырям, святым и Господу нашему», а также приносят дары религиозным учреждениям[378] Corpus Scriptorum Christianorum Orientalium , Series 3, 64, рр. 248–251; Donner, Muhammad and the Believers , р. 114..

Мухаммед и его последователи заручились поддержкой местного христианского населения. Откровенные предупреждения ислама о многобожии и поклонении идолам вступали в резонанс с христианским учением, в котором так же отражались эти догмы. Чувство товарищества было подкреплено использованием таких персонажей, как Моисей, Ной, Иов и Захария, которые появлялись в Коране. Кроме того, прямо заявлялось о том, что Бог дал Моисею Писание и послал за ним апостолов, а теперь отправил еще одного пророка, чтобы распространять слово свое[379] Qur ʾ ān , 2.87, р. 12..

Осознание точек соприкосновения с христианами и евреями усиливалось за счет использования привычных ориентиров и акцентирования сходства в обычаях и религиозных доктринах. Господь передавал свои сообщения не только Мухаммеду. «Он уже открыл для человечества Тору и Евангелие» – так говорится в одном из стихов Корана[380] Qur ʾ ān , 3.3, р. 49.. «Вспомните слова, которые сказали ангелы Марии, матери Иисуса», – говорит еще один стих. Повторяя вслед за «Радуйся, Мария», священная книга ислама учит следующему: «Господь выбрал тебя (Мария). Он очистил тебя и поставил над всем женским родом. Мария, будь послушна Господу, кланяйся и молись ему вместе с верующими»[381] Qur ʾ ān , 2.42–3, р. 54..

Для христиан, которые погрязли в спорах о природе Иисуса и Троицы, возможно, самым поразительным был тот факт, что откровения Мухаммеда содержали очень короткое, но в то же время простое и мощное послание: есть один Бог и Мухаммед его пророк[382]Cameron and Hoyland, Doctrine and Debate , р. xxxii.. Такая идея была достаточно простой для понимания и гармонировала с тем тезисом, что Господь всемогущ и время от времени присылает апостолов с сообщениями.

Христиане и евреи, которые спорили друг с другом по вопросам религии, были просто сумасшедшими, как утверждает еще один стих Корана: «Есть ли у вас здравый смысл?»[383] Qur ʾ ān , 3.65, р. 57. «Разделение – происки Сатаны, – предупреждает Мухаммед, – никогда не позволяйте разногласиям одержать верх, вместо этого постарайтесь держаться вместе и с Богом, и вас никогда не разделят»[384] Qur ʾ ān , 3.103; 105, р. 62.. Послание Мухаммеда призывало к примирению. Верующим иудеям или благочестивым христианам «нечего бояться и не о чем сожалеть», как неоднократно повторяется в Коране[385] Qur ʾ ān , 2.62, р. 9, 5.69, р. 118.. Тех, кто веровал в единого Бога, следовало почитать и уважать.

На тот момент уже существовали традиции и правила, которые позже стали ассоциировать с исламом. Они появились раньше Мухаммеда, но, по всей видимости, были приняты самим пророком. Например, ампутация руки в качестве наказания за воровство и смертный приговор для тех, кто отрекся от своей веры, были обычной практикой, которую перенял ислам. Такие традиции, как раздача милостыни, пост, паломничества и молитвы, стали центральными элементами ислама, углубляя ощущение преемственности и близости[386]R. Hoyland, In God’s Path: The Arab Conquests and the Creation of an Islamic Empire (Oxford, 2015), р. 224–229.. Сходство с христианством и иудаизмом позже стало весьма щекотливой темой. Частично это было обусловлено тем, что Мухаммед был неграмотным. Это защищало его от нападок в том, что он изучил Тору и Библию. Несмотря на это, современники утверждали, что его «обучили» и он хорошо знал как Старый, так и Новый Завет[387]Robinson, ‘The Rise of Islam’, р. 186.. Некоторые, однако, пошли еще дальше, стремясь доказать, что Коран в своей основе представляет сборник отрывков из Библии, написанный на арамейском наречии, который впоследствии был адаптирован и переделан. Эти, как и многие другие претензии, которые были призваны умалить величие исламских традиций, приобрели дурную славу, хотя их и поддерживали некоторые современные историки[388]C. Luxenburg, The Syro-Aramaic Reading of the Koran: A Contribution to the Decoding of the Language of the Koran (Berlin, 2007); см. здесь D. King, ‘A Christian Qurʾān? A Study in the Syriac background to the language of the Qurʾān as presented in the work of Christoph Luxenberg’ , Journal for Late Antique Religion and Culture 3 (2009), рр. 44–71..

То, что христиане и евреи являлись основной поддерживающей силой во время первого этапа исламской экспансии, объясняет, почему в некоторых стихах Корана, которые относятся ко времени жизни Мухаммеда, о римлянах говорится в позитивном ключе. В Коране говорится, что римляне были побеждены, здесь имеется в виду одна из многочисленных неудач во время войн с Персией в конце 620-х годов. «Но всего через несколько лет они одержат победу: такова воля Божья и до и после этого»[389] Qur ʾ ān , 30.2–4, р. 403.. Это может быть гарантировано: Господь не нарушает своих обещаний[390] Qur ʾ ān , 30.6, р. 404.. Такое заявление было инклюзивным и носило «знакомый» характер. Оно должно было нейтрализовать те претензии, из-за которых некоторые христиане были настроены против. С их точки зрения, ислам выглядел мирной религией, предлагающей варианты смягчения напряженной обстановки.

Источники полны примеров того, что христиане восхищались мусульманами и их армией. Один из текстов VIII века показывает, как один из христиан, посланный наблюдать за врагом, вернулся обратно, впечатленный увиденным. «Я видел людей, проводящих всю ночь за молитвой, – так предположительно он описывал увиденное своему начальству, – днем же они остаются воздержанными, творя то, что верно, и отрицая неправедное, монахи ночью, львы днем». Это казалось достойным похвалы и должно было сгладить различия между христианством и исламом. Тот факт, что другие источники того периода говорят о христианских монахах, которые принимали учение Мухаммеда, является еще одним признаком того, что различия между доктринами были не очень четкими[391]T. Sizgorich, Violence and Belief in Late Antiquity: Militant Devotion in Christianity and Islam (Philadelphia, 2009), р. 160–161.. Аскетизм, которого придерживались ранние мусульмане, также был знаком всем и приветствовался населением. Это создавало некий знакомый ориентир для греко-римского мира[392]R. Finn, Asceticism in the Graeco-Roman World (Cambridge, 2009)..

Попытки примириться с христианами дополнялись политикой защиты и проявления уважения к людям Писания – евреям и христианам. Коран дает понять, что ранние мусульмане позиционировали себя не как противников этих двух религий, но как их наследников: «Откровения Мухаммеда до этого были явлены Аврааму и Измаилу, Исааку и Иакову, и их племенам»; Бог доверил эту же информацию Моисею и Иисусу. «Мы не дискриминируем никого из них», – гласит Коран. Другими словами, пророчества иудеев и христиан были очень схожи с исламскими пророчествами[393] Qur ʾ ān , 3.84, р. 60..

Совсем не случайно, что в Коране содержится более 60 ссылок на слово «умма», которое используется не в качестве этнического маркера, а для обозначения сообщества верующих. В ряде мест в тексте с печалью отмечается, что однажды человечество было единой уммой, прежде чем ее разделили разногласия[394] Qur ʾ ān , 10.19, р. 209.. Еще одно, не очень явное сообщение гласит, что божья воля такова: разногласия должны быть устранены. Сходства между великими монотеистическими религиями играют важную роль в Коране и в Хадисе, сборнике комментариев, высказываний и деяний пророка, а различия в основном опускаются. Акцент, несомненно, был сделан на отношении к евреям и христианам с одинаковым уважением и терпимостью.

Источники этого периода, как известно, затруднительно интерпретировать, потому что, во-первых, они сложны и противоречивы, а во-вторых, многие из них были написаны уже после рассматриваемых событий. Тем не менее последние достижения в области палеографии, находки обрывков текстов, которые ранее были неизвестны, и более изощренные способы изучения письменных материалов помогли пересмотреть уже устоявшиеся взгляды на этот период истории. В исламской традиции довольно долго полагалось, что Мухаммед умер в 632 году, недавние же исследования ученых позволили предположить, что он мог прожить больше. Множество источников VII и VIII столетий свидетельствуют о наличии харизматичного проповедника, возможно, это был сам Мухаммед, который направлял арабские войска и наставлял их под вратами Иерусалима[395]Shoemaker, Death of a Prophet , рр. 18–72. Также см. R. Hoyland, ‘The Earliest Christian Writings on Muhammad: An Appraisal’, in H. Motzki (ed.), The Biography of Muhammad: The Issue of the Sources (Leiden, 2000), esр. рр. 277–281; Cook, ‘Muhammad’, 75–76..

Необычайный прогресс последователей Мухаммеда в Палестине был обусловлен беспомощной и неумелой реакцией властей. Некоторые члены христианского духовенства отчаянно бились, пытаясь выставить арабов в самом неблагоприятном свете, в тщетной попытке убедить местное население не обманываться такими простыми и знакомыми идеями и не поддерживать их. «Сарацины» мстительны и ненавидят Бога, так предупреждал патриарх Иерусалима сразу после завоевания города. Они грабят города, опустошают поля, поджигают церкви и уничтожают монастыри. Зло, которое они совершают против Христа и церкви, ужасает, так же как «грязные богохульства, которые они говорят о Боге»[396]Sophronius of Jerusalem, ‘Logos eis to hagion baptisma’, in A. Papadopoulos-Kermeus, ‘Tou en hagiois patros hemon Sophroniou archiepiskopou Hierosolymon logos eis to hagion baptisma’, Analekta Hierosolymitikes Stakhiologias 5 (St Petersburg, 1898), рр. 166–167..

На самом деле завоевания арабов были не столь жестокими и шокирующими, как их описывали. К примеру, в ходе археологических исследований, проводимых по всей Сирии и Палестине, практически не было обнаружено следов насильственного завоевания[397]G. Anvil, The Byzantine-Islamic Transition in Palestine: An Archaeological Approach (Oxford, 2014); R. Schick, The Christian Communities of Palestine from Byzantine to Islamic Rule (Princeton, 1995).. Дамаск, к примеру, один из важнейших городов северной Сирии, быстро сдался после того, как местный епископ и арабский военачальник утрясли условия сдачи. Даже с учетом некоторых поэтических преувеличений компромисс был достаточно разумным и реальным: в обмен на то, что арабы не тронут церкви и не станут досаждать христианскому населению, жители согласились признать новых правителей.

На практике они должны были платить налоги не в Константинополь или имперским властям, а представителям «пророка, халифов и правоверных»[398]al-Balādhurī, Kitâb futûḥ al-buldân , tr. Р. Hitti, The Origins of the Islamic State (New York, 1916), 8, р. 187..

Этот процесс повторялся снова и снова, по мере того как арабы продвигались по торговым путям во все стороны сразу. Армия некоторое время провела на юго-западе Ирана, прежде чем переключиться на охоту на Йездигерда III, последнего царя из рода Сасанидов, который бежал на восток. Экспедиционные силы, которые выступили в Египет, работая в тандеме, вызвали хаос, в основном из-за неэффективного военного сопротивления. Ситуация была усугублена тем, что местное население было занято междоусобицами. Некоторые из них сразу соглашались обсудить условия сдачи ввиду собственных страхов и неуверенности. Александрия, драгоценный камень в короне восточного Средиземноморья, была демилитаризована и принуждена к выплате внушительной дани в обмен на гарантии того, что церкви останутся целы, а христианское население сможет придерживаться своих обычаев. Новости об этом соглашении были встречены в Александрии со стонами и плачем. По словам очевидцев, за его предательство патриарх Кир должен был быть забит камнями до смерти. «Я заключил этот договор, – говорил он в свою защиту, – чтобы спасти вас и ваших детей». Один из авторов, который жил столетием позже, писал, что «мусульмане взяли под контроль весь Египет, юг и север, и, сделав это, утроили доходы от поступающих с них налогов»[399]John of Nikiu, Khronike , tr. R. Charles, The Chronicle of John of Nikiu (London, 1916), 120.17–28, рр. 193–194.. Господь наказывал христиан за их грехи, как отмечал другой автор в то же самое время[400]G. Garitte, ‘“Histoires édifiantes” géorgiennes’, Byzantion 36 (1966), рр. 414–416; Holyand, Seeing Islam , р. 63..

В почти идеальной модели экспансии угроза применения военной силы привела к тому, что поселения одно за другим соглашались на переговоры и сдавались новым властям. Вначале управление в покоренных землях было легким и даже незаметным. В общем и целом большинству местного населения было разрешено продолжать заниматься своими делами. Новые власти, которые расположили свои гарнизоны и жилые кварталы вдали от существующих городских центров, совсем им не досаждали[401]Robinson, First Islamic Empire , р. 239ff.. В некоторых случаях мусульмане основывали новые города, как, например, Фустат в Египте, Эль-Куфа на реке Евфрат, Рамла в Палестине и Айла в современной Иордании. Там они могли выбирать, где именно строить мечети и дворцы губернаторов, закладывая город с нуля[402]W. Kubiak, Al-Fustiat, Its Foundation and Early Urban Development (Cairo, 1987); N. Luz, ‘The Construction of an Islamic City in Palestine: The Case of Umayyad al-Ramla’, Journal of the Royal Asiatic Society 7.1 (1997), рр. 27–54; H. Djaït, Al-Kūfa: naissance de la ville islamique (Paris, 1986); D. Whitcomb, ‘The Misr of Ayla: New Evidence for the Early Islamic City’, in G. Bisheh (ed.), Studies in the History and Archaeology of Jordan (Amman, 1995), рр. 277–288..

Тот факт, что в то же самое время в Северной Африке, Египте и Палестине строились новые церкви, говорит о том, что такой модус вивенди быстро прижился там, где религиозная терпимость была нормой[403]J. Conant, Staying Roman: Conquest and Identity in Africa and the Mediterranean, 439–700 (Cambridge, 2012), рр. 362–370. Также см. Р. Grossman, D. Brooks-Hedstrom and M. Abdal-Rassul, ‘The Excavation in the Monastery of Apa Shnute (Dayr Anba Shinuda) at Suhag’, Dumbarton Oaks Papers 58 (2004), рр. 371–382; E. Bolman, S. Davis and G. Pyke, ‘Shenoute and a Recently Discovered Tomb Chapel at the White Monastery’, Journal of Early Christian Studies 18.3 (2010), рр. 453–462; о Палестине – L. di Segni, ‘Greek Inscriptions in Transition from the Byzantine to the Early Islamic Period’, in Hoyland, Hellenism to Islam , рр. 352–373.. Это началось с земель Сасанидов, где всех, начиная с зороастрийцев, либо игнорировали, либо просто оставляли в покое[404]N. Green, ‘The Survival of Zoroastrianism in Yazd’, Iran 28 (2000), рр. 115–122..

В случае с евреями и христианами это было также возможно и даже задокументировано. Сложный и спорный текст, известный как Договор Умара, описывает права так называемых людей Писания, которые должны были наслаждаться правлением новых властителей; и определяет основы взаимодействия с исламом: на мечетях не станут помещать кресты; Корану не станут обучать немусульманских детей, но в то же время никому нельзя препятствовать в принятии ислама. Мусульманам следовало выказывать уважение и предоставлять всю требующуюся им помощь. Сосуществование конфессий было ключевым признаком раннеисламского периода и важной составляющей его успеха[405]A. Tritton, The Caliphs and their Non-Muslim Subjects: A Critical Study of the Covenant of Umar (London, 1970); Hoyland, God’s Path , esр. рр. 207–231..

Однако некоторые предпочли подстраховаться. Это видно по гончарным изделиям, изготовленным в Джараше, который находится в современной Иордании. Лампы, изготовленные в VII веке, содержали христианские надписи на латыни на одной стороне и исламские молитвы на арабском на другой[406]N. Khairy and A. – J. ʿAmr, ‘Early Islamic Inscribed Pottery Lamps from Jordan’, Levant 18 (1986), р. 152.. Отчасти это была прагматическая реакция на недавние события. Персидская оккупация этого региона продлилась всего 25 лет. Не было никаких гарантий, что арабские правители продержатся дольше. Это ясно дает понять греческий текст, в котором встречается фраза «тело обновится само», и автор уверяет своих читателей в том, что завоевания мусульман могут быть всего лишь мимолетным успехом[407]G. Bardy, ‘Les Trophées de Damas: controverse judéo-chrétienne du VIIe siècle’, Patrologia Orientalis 15 (1921), р. 222..

Легкость нового режима проявилась в вопросах управления. Монеты римской чеканки использовались еще несколько десятилетий после завоевания наряду с новыми изображениями и похожего номинала. Также в целом остались нетронутыми и действующие правовые системы. Целый ряд существующих норм был позаимствован завоевателями, включая правила в вопросах наследования, приданого, клятв, браков, а также поста. В ряде случаев правители и чиновники в бывших сасанидских и римских владениях оставались на своих местах[408]J. Johns, ‘Archaeology and the History of Early Islam: The First Seventy Years’, Journal of the Economic and Social History of the Orient 46.4 (2003), рр. 411–436; Oddy, ‘The Christian Coinage of Early Muslim Syria ’, ARAM 15 (2003), рр. 185–196.. Отчасти это было обусловлено чисто математическими причинами. Завоеватели, будь то арабы или нет, истинные правоверные (мумины) или вновь присоединившиеся и принявшие их власть (муслимы), оказались в меньшинстве. Это означало, что работа с местным населением была насущным вопросом.

Еще одной причиной являлось то, что крупные сражения в Персии, Палестине, Сирии и Египте все еще продолжались, к примеру, до сих пор велась борьба с остатками Римской империи. Константинополь находился под постоянным давлением, так как арабские военачальники стремились покончить с римлянами раз и навсегда. При этом еще более важным было сражение за душу ислама.

Параллельно со спорами ранних христиан между собой, вопросы относительно того, что именно было сказано Мухаммеду, как оно должно быть записано, как это следует распространять и среди кого, стали причиной серьезной озабоченности после его смерти. Борьба была свирепой: из четырех человек, которые должны были стать последователями пророка, его представителями, преемниками, или «халифами», трое были убиты. Разгорались ожесточенные споры о том, как интерпретировать учение Мухаммеда, предпринимались отчаянные попытки присвоить его наследие. Были сделаны шаги по стандартизации посланий, полученных Мухамедом, и в последней четверти VII века был написан Коран[409]E. Whelan, ‘Forgotten Witnesses: Evidence for the Early Codification of the Qur’an’, Journal of the American Oriental Society 118.1 (1998), рр. 1–14; W. Graham and N. Kermani, ‘Recitation and Aesthetic Reception’, in J. McAuliffe (ed.), The Cambridge Companion to the Qur ʾ ān (Cambridge, 2005), рр. 115–143, S. Blair, ‘Transcribing God’s Word: Qur’an Codices in Context’, Journal of Qur’anic Studies 10.1 (2008), рр. 72–97..

Противостояние между враждующими фракциями привело к ужесточению отношения к немусульманам. Каждая группа претендовала на звание более верного хранителя слова пророка, а соответственно, и воли Господней. Неудивительно, что вскоре внимание переключилось на кафиров, то есть неправоверных.

Мусульманские лидеры были терпимы и милостивы к христианам. Они даже перестроили церковь в Эдессе после того, как она была разрушена во время землетрясения в 679 году[410]R. Hoyland, ‘Jacob of Edessa on Islam’, in G. Reinink and A. Cornelis Klugkist (eds), After Bardasian: Studies on Continuity and Change in Syriac Christianity (Leuven, 1999), рр. 158–159.. Однако в конце VII века все изменилось. Началось обращение местного населения в ислам, а отношение к другим религиям становилось все более враждебным.

Одним из проявлений изменений стало то, что современные комментаторы иногда называют «монетными войнами»: пропагандистские войны велись посредством валюты. После того как халиф начал чеканить монеты с девизом «Нет бога кроме Аллаха, а Мухаммед пророк его» в начале 690-х годов, Константинополь принял ответные меры. На передней стороне монет, которые здесь чеканились, уже не было изображения императора, его перенесли на другую сторону. На месте императора появилось другое, более драматическое изображение – Иисус Христос. Целью такого изменения было усиление позиций христианства и демонстрация того, что империя находится под божественной защитой[411]M. Whittow, The Making of Orthodox Byzantium, 600–1025 (London, 1996), рр. 141–142..

В чрезвычайных условиях развития исламский мир стал подобен христианскому. Примечательно, что изначально в ответ на изготовление монет с изображением Иисуса и императора были созданы монеты с изображением человека, который играл роль, подобную роли Иисуса, – защитника земель правоверных. Хотя принято считать, что это изображение халифа Абд аль-Малика, есть вероятность, что это не кто иной, как сам Мухаммед. Он изображен в развевающемся одеянии, с сияющей бородой и мечом в ножнах. Если это действительно пророк, то это самое раннее из известных его изображений, и примечательно, что оно появилось при его жизни. Аль-Белазури, который писал свои сочинения столетие спустя, говорит, что некоторые соратники Мухаммеда из Медины, которые знали его лично, видели и монеты. Еще один автор, который работал еще позже и имел доступ к раннеисламским материалам, говорил примерно то же самое. Он отмечал, что друзья пророка чувствовали себя неуютно, используя такие монеты. Эти монеты оставались в обороте совсем недолго, к концу 690-х годов вся валюта, находящаяся в обращении в исламском мире, была полностью переделана: все изображения были убраны, взамен на обеих сторонах монет появились строки из Корана[412]R. Hoyland, ‘Writing the Biography of the Prophet Muhammad: Problems and Sources’, History Compass 5.2 (2007), рр. 593–596. Также см. I. and W. Schulze, ‘The Standing Caliph Coins of al-Jazīra: Some Problems and Suggestions’, Numismatic Chronicle 170 (2010), рр. 331–353; S. Heidemann, ‘The Evolving Representation of the Early Islamic Empire and its Religion on Coin Imagery’, in A. Neuwirth, Sinai and M. Marx (eds), The Qur ʾ ān in Context: Historical and Literary Investigations into the Qur ʾ ānic Milieu (Leiden, 2010), рр. 149–195..

Обращение христиан в ислам было не самой важной целью в конце VII века, так как ключевые сражения происходили между противоборствующими мусульманскими фракциями. Ожесточенные споры разгорались между теми, кто доказывал свое право быть полноправным наследником Мухаммеда, при этом основным козырем было хорошее знание ранних лет жизни пророка. Конкуренция стала настолько ожесточенной, что были предприняты достаточно серьезные согласованные усилия по переносу религиозного центра из Мекки в Иерусалим, особенно после того, как на Ближнем Востоке появилась мощная фракция, которая восстала против традиционалистов из южной Аравии. Мечеть Купол скалы (Куббат ас-Сахра), первое масштабное священное здание мусульман, была построена в начале 690-х годов, частично с целью отвлечь внимание от Мекки[413]B. Flood, The Great Mosque of Damascus: Studies on the Makings of an Umayyad Visual Culture (Leiden, 2001).. Как говорит один из современных комментаторов, здания и материальные предметы культуры использовались «как оружие в идеологической войне» в ходе самого взрывного периода гражданской войны, периода, когда халиф лично поднял войска против прямых потомков пророка Мухаммеда[414]Johns, ‘Archaeology and History of Early Islam’, рр. 424–425. Также см. Hoyland, Seeing Islam , esр. рр. 550–553, 694–695, и в целом Р. Crone and M. Hinds, God’s Caliph: Religious Authority in the First Centuries of Islam (Cambridge, 1986)..

Разногласия в мусульманском мире объясняют надписи на мозаике на внутренней и внешней сторонах мечети Купол скалы. Их целью было смягчить христиан. Эти надписи гласят, что следует поклоняться Аллаху, сострадательному и милосердному, чтить и благословлять пророка его Мухаммеда. Но также там указывается, что Иисус был мессией: «Уверуй в Господа и посланников его… Благослови посланника своего и раба Иисуса, сына Марии, и пребудет с ним мир в день его рождения и в день смерти его, и в день воскресения его из мертвых»[415]O. Grabar, The Dome of the Rock (Cambridge, MA, 2006), рр. 91–92.. Другими словами, даже в 690-х годах границы религий были смазаны. Ислам, к слову, был настолько близок к христианству, что некоторые ученые полагали, что это не новая религия, а другая интерпретация христианства. По словам Иоанна Дамаскина, одного из ведущих исследователей того времени, ислам был христианской ересью, а не новой религией. Мухаммед, писал он, пришел к своим идеям на основании нового прочтения Старого и Нового Заветов и бесед со странствующим христианским монахом[416]John of Damascus, On Heresies , tr. F. Chase, The Fathers of the Church (Washington, DC, 1958), 101, р. 153; Sarris, Empires of Faith , р. 266..

Несмотря на беспрестанную борьбу за положение и власть в центре мусульманского мира, или, возможно, благодаря ей периферии были существенно расширены. Военачальники, которые гораздо лучше чувствовали себя на поле боя, чем в политических или теологических баталиях, вели свои армии в глубь Центральной Азии, Кавказа и Северной Африки. Наступление на Европу казалось неминуемым. После того как армия пересекла Гибралтар, она прошла через Испанию прямо во Францию, где в 732 году встретила сопротивление где-то между Пуатье и Туром, примерно в двухстах милях от Парижа. В ходе битвы, которая впоследствии приобрела почти мифический статус, исламское вторжение было остановлено, Карл Мартелл привел войско, которое наголову разбило арабов. Судьба христианской Европы висела на волоске. Позже историки утверждали, что, если бы не героизм и умение защитников, континент определенно стал бы мусульманским[417]Например, M. Bennett, Fighting Techniques of the Medieval World AD 500 – AD 1500: Equipment, Combat Skills and Tactics (Staplehurst, 2005).. Поражение, конечно же, стало шагом назад для арабской армии, но никто не был застрахован от новых атак в будущем, в том случае, если будет за что бороться. Что касалось Западной Европы в тот период, здесь было слишком мало того, что стоило внимания, и эти объекты располагались далеко друг от друга. Богатства находились совсем в другом месте.

Мусульманские завоевания завершили процесс ввержения Европы в тень. Этот процесс начался с вторжения готов, гуннов и прочих кочевых племен двумя столетиями раньше. Остатки Римской империи – Константинополь и немногие внутренние районы – балансировали на грани полного краха. Торговля в христианском Средиземноморье, уже пришедшая в упадок накануне войн с Персией, окончательно рухнула. Некогда шумные и многолюдные города, такие как Афины и Коринф, обезлюдели. Их население резко сократилось, городской центр оказался покинут. Начиная с VII века и далее, кораблекрушения, которые выступали в том числе показателем уровня торговли, просто сошли на нет. Все торговые отношения, которые выходили за рамки местных сделок, прекратились[418]Р. Reynolds, Trade in the Western Mediterranean, AD 400–700: The Ceramic Evidence (Oxford, 1995); S. Kinsley, ‘Mapping Trade by Shipwrecks’, in M. Mundell Mango (ed.), Byzantine Trade, 4th–12th Centuries (Farnham, 2009), рр. 31–36; M. McCormick, Origins of the European Economy: Communications and Commerce, AD 300–900 (Cambridge, 2001); Wickham, Inheritance of Rome , esр. р. 255ff..

Контраст с мусульманским миром был разительным. Экономические центры Римской империи и Персии были завоеваны и объединены. Египет и Месопотамия объединились и представляли собой новое политическое и экономическое чудище, которое простиралось от Гималаев до Атлантики. Несмотря на идеологические споры, вражду и периодическую нестабильность в исламском мире, например, свержение действующего халифата в 750 году династией Аббасидов, новая империя жаждала новых идей, товаров и денег. На самом деле именно это и лежало в основе аббасидской революции: города Центральной Азии проложили дорогу новому режиму. Это были очаги интеллектуальных споров. Они же финансировали восстания. Именно здесь принимались важнейшие решения, которые влияли на борьбу за душу ислама[419]de la Vaissière, Sogdian Traders , рр. 279–286..

Мусульмане захватили мир, который был упорядочен и усеян сотнями городов, полных потребителей, другими словами, граждан, платящих налоги. Так как каждый из них попал под власть халифата, все больше ресурсов и активов оказывалось во власти центра. Торговые пути, оазисы, города и природные ресурсы были распределены, а их использование распланировано. Порты, обеспечивающие торговлю между Персидским заливом и Китаем, оказались аннексированы, так же как и транссахарские торговые пути, которые были расширены и позволили городу Фес (на территории современного Марокко) стать «чрезвычайно процветающим» и, по словам одного из современников, приносить «огромную прибыль». Покорение новых регионов и народов приносило в империю мусульман огромные суммы денег: один из арабских историков подсчитал, что завоевание Синда (современный Пакистан) принесло 60 миллионов драхм, не говоря уже о будущих богатствах, которые формировались за счет налогов и сборов[420]al-Yaʿqūbī and al-Balādhurī, цитируется по J. Banaji, ‘Islam, the Mediterranean and the Rise of Capitalism’, Historical Materialism 15 (2007), рр. 47–74, esр. рр. 59–60.. В пересчете на современные деньги речь идет о миллиардах долларов.

Войска продвигались на восток, и процесс сбора дани был прибыльным и успешным. Так было в Палестине, Египте и во многих других местах. Города Центральной Азии обирали один за другим, а непрочные связи между ними способствовали их окончательному падению: в условиях отсутствия организационной структуры и скоординированной обороны каждый из них ожидал свою судьбу в одиночестве[421]О свободных структурах в согдийском мире в это время см. de la Vaissière, Marchands sogdiens , рр. 144–176.. Жители Самарканда были вынуждены выплатить военачальнику мусульман огромную сумму денег, однако через некоторое время им все равно пришлось сдаться. По крайней мере, городской глава был избавлен от судьбы Деваштича – правителя Пенджикента (современный Таджикистан), который именовал себя царем Согдианы. Он был обманут, захвачен в плен и распят перед всем народом. Правителя Балха (теперь это север Афганистана) постигла та же судьба[422]См. здесь F. Grenet and E. de la Vaissière, ‘The Last Days of Panjikent’, Silk Road Art and Archaeology 8 (2002), рр. 155–196..

Успехам в Центральной Азии в значительной степени способствовал хаос, зарождающийся в степях, в то время как Персия буквально разваливалась. Разрушительная зима 627/628 года привела к голоду и гибели большого количества скота. Значительно изменилась расстановка сил. По мере продвижения на восток мусульманские войска сталкивались с кочевыми племенами, которые тоже выиграли от падения Персии. В 730-х годах сокрушительное поражение было нанесено племенам тюрков. Ситуация усугубилась, когда Сулу, один из ключевых персонажей в степи, был убит во время особенно темпераментной игры в нарды[423]См. здесь J. Karam Skaff, Sui-Tang China and Its Turko-Mongol Neighbours: Culture, Power, and Connections, 580–800 (Oxford, 2012)..

Когда буферная зона, которую образовывали степные племена, распалась, мусульмане стали медленно, но верно продвигаться на восток, по пути захватывая города, города-оазисы и перевалочные и коммуникационные узлы, и уже к началу VIII века добрались до западной границы Китая[424]D. Graff, ‘Strategy and Contingency in the Tang Defeat of the Eastern Turks, 629–630’, in N. di Cosmo (ed.), Warfare in Inner Asian History, 500–1800 (Leiden, 2002), рр. 33–72.. В 751 году завоеватели лицом к лицу встретились с китайцами и разбили их в битве на реке Талас в Центральной Азии. Мусульмане подошли к природным границам, за которые уже не было смысла продвигаться, по крайней мере, в ближайшей перспективе. В Китае тем временем поражение вызвало всеобщее потрясение, которое вылилось в восстание против правящей династии Тан под предводительством согдийского генерала Ань Лушаня, что привело к длительному периоду волнений, нестабильности и вакууму во власти, которым могли воспользоваться многие[425]de la Vaissière, Sogdian Traders , рр. 217–220..

Первыми успели занять место уйгуры, племя, которое поддерживало династию Тан и выиграло оттого, что его бывшие повелители удалились в безопасный регион Китая зализывать раны. Чтобы более эффективно контролировать свои расширившиеся владения, уйгуры основали постоянные поселения, самым значимым из которых был Баласагун, или Куз Орду (находится на территории современного Кыргызстана). Там обосновался правитель – каган. Это была любопытная смесь города и лагеря. Правитель жил в тенте с золотым куполом и установленным в нем троном. В городе было двенадцать ворот, его защищали стены и сторожевые башни. Судя по более поздним источникам, это был лишь один из многих уйгурских городов, которые возникали, начиная с VIII века[426]C. Mackerras, The Uighur Empire According to the T’ang Dynastic Histories (Canberra, 1972); T. Allsen, Commodity and Exchange in the Mongol Empire: A Cultural History of Islamic Textiles (Cambridge, 1997), р. 65..

Уйгуры очень быстро стали основной силой на восточной границе с мусульманами. Первым делом они организовали собственную торговлю, а затем и вовсе заменили согдийцев в междугородней торговле, особенно шелком. Большое количество впечатляющих дворцовых комплексов говорит о богатствах, полученных за это время[427]C. Beckwith, ‘The Impact of Horse and Silk Trade on the Economics of T’ang China and the Uighur Empire: On the Importance of International Commerce in the Early Middle Ages’, Journal of the Economic and Social History of the Orient 34 (1991), рр. 183–198.. Хух Ордун, к примеру, был хорошо защищенным городом, в котором палаточный лагерь соседствовал с постоянными постройками, среди которых находился павильон, в котором каган принимал важных посетителей и проводил религиозные церемонии[428]J. Kolbas, ‘Khukh Ordung: A Uighur Palace Complex of the Seventh Century’, Journal of the Royal Asiatic Society 15.3 (2005), рр. 303–327.. Столкнувшись с враждебностью мусульман, уйгуры попытались вернуть собственную идентичность и решили принять манихейство, посчитав, что, возможно, оно послужит хорошей прослойкой между мусульманами на западе и Китаем на востоке.

Мусульманские завоеватели создали обширную сеть торговых и коммуникационных артерий, находящихся под их контролем. Таким образом, под властью мусульман оазисы Афганистана и Ферганы были соединены с Северной Африкой и Атлантическим океаном. Объем богатств, располагающихся в центре Азии, потрясал воображение. Раскопки в Пенджикенте, Балалык-тепе и других местах современного Узбекистана свидетельствуют о самом высоком уровне меценатства и показывают, какие за этим стояли деньги. Сцены из придворной жизни, так же как и сцены из эпической персидской литературы, были нарисованы на стенах частных резиденций. Одно из изображений во дворце в Самарканде отражает идею космополитического мира, в который предстояло вступить мусульманам: рисунок показывает, как местный правитель принимает дары от иностранных гостей, которые прибывают из Китая, Персии, Индии и даже Кореи. Города, провинции и дворцы, подобные этому, попали в руки мусульман, которые сконцентрировались на торговых путях[429]L. Albaum, Balalyk-Tepe: k istorii material’noĭ kul’tury i iskusstva Tokharistana (Tashkent, 1960); F. Starr, Lost Enlightenment: Central Asia’s Golden Age from the Arab Conquest to Tamerlane (Princeton, 2014), р. 104..

Благодаря новым вливаниям в центральную казну в таких местах, как Сирия, началась инвестиционная деятельность. В VIII веке в сирийских городах Джараш, Скифополис и Пальмира началось масштабное строительство[430]A. Walmsley and K. Damgaard, ‘The Umayyad Congregational Mosque of Jerash in Jordan and its Relationship to Early Mosques’, Antiquity 79 (2005), рр. 362–378; I. Roll and E. Ayalon, ‘The Market Street at Apollonia – Arsuf’, BASOR 267 (1987), рр. 61–76; K. al-Asʿad and Stepniowski, ‘The Umayyad suq in Palmyra’, Damazener Mitteilungen 4 (1989), рр. 205–223; R. Hillenbrand, ‘Anjar and Early Islamic Urbanism’, in G. – Р. Brogiolo and B. Ward-Perkins (eds), The Idea and Ideal of the Town between Late Antiquity and the Early Middle Ages (Leiden, 1999), рр. 59–98.. Однако самым поразительным было строительство нового огромного города. Он должен был стать самым богатым и населенным городом в мире. Таким он и оставался целые столетия. И даже оценка, сделанная в районе X века, показала блестящие результаты. Исходя из количества бань и необходимого для их поддержания персонала, а также вероятного количества ванн в частных домах, один из авторов сделал вывод, что население города составляло около 100 миллионов[431]Hilāl al-Ṣābiʾ, Rusūm dār al-khilāfah , in The Rules and Regulations of the Abbasid Court , tr. E. Salem (Beirut, 1977), рр. 21–22.. Он назывался Мадинат аль-Салам, или Город мира. Сейчас мы знаем его под названием Багдад.

Это был идеальный мир мусульманского достатка, сердце королевской власти, покровительства и престижа. Для преемников Мухаммеда город стал новым центром политической и экономической оси, связывающей воедино все земли мусульман по всем направлениям. Там было все для проведения роскошных мероприятий, таких как, например, свадьба Харуна ар-Рашида, сына халифа, в 781 году. Он презентовал своей невесте жемчужное украшение невероятных размеров, платье, украшенное рубинами, и устроил банкет, «подобный которому еще никогда не устраивался ни для одной женщины прежде», кроме того, он раздал щедрые дары людям по всей стране. Золотые чаши, наполненные серебром, и серебряные чаши, наполненные золотом, а также дорогие духи в стеклянных сосудах были разосланы повсюду. Женщинам из прислуги были дарованы кошели с золотыми и серебряными монетами «и большой серебряный поднос с благовониями, а также по яркому, богато украшенному халату каждой». Никто и никогда до этого не видел ничего подобного. По крайней мере, не во времена ислама[432]Ibn al-Zubayr, Kitāb al-hadāyā wa al-tuḥaf , in Book of Gifts and Rarities: Selections Compiled in the Fifteenth Century from an Eleventh-Century Manuscript on Gifts and Treasures , tr. G. al-Qaddūmī (Cambridge, MA, 1996), рр. 121–122..

Все это стало возможным благодаря необычайно высоким налоговым сборам, полученным со всей обширной и богатой империи. Когда в 809 году Харун ар-Рашид умер, в его сокровищнице находилось 4000 тюрбанов, 1000 драгоценных фарфоровых сосудов, большой выбор духов, невероятное количество драгоценных украшений, серебра и золота, 150 000 копий и столько же щитов, кроме того, тысячи пар обуви, многие из которых были отделаны соболем, норкой и другими мехами[433]B. Lewis, Islam: From the Prophet Muhammad to the Capture of Constantinople (New York, 1987), рр. 140–141.. «Наименьшая из моих земель приносит больше прибыли, чем все ваши владения», – предположительно так халиф писал императору в Константинополь в середине IX века[434]Muqaddasī, Best Divisions for Knowledge , р. 60.. Богатство привело к эпохе процветания и интеллектуальной революции.

Существенно увеличилось количество частных предприятий, так как уровень свободных капиталов резко возрос. Басра, находящаяся в Персидском заливе, приобрела репутацию рынка, где можно отыскать практически что угодно, включая шелк, лен, жемчуг, драгоценные камни, хну и розовую воду. По словам очевидца X века, рынок в Мосуле, городе с прекрасными домами и великолепными общественными банями, был отличным местом для покупки стрел, стремян, седел. При этом автор отмечал, что, если вам хочется приобрести качественные фисташки, кунжутное масло, гранаты, финики, лучше всего отправляться за ними в Нишапур[435]Там же, рр. 107, 117, 263..

Существовал огромный спрос на деликатесы, товары, изготовленные лучшими мастерами. В то время как вкусы стали более изощренными, повысился спрос на информацию. Даже если принимать во внимание традиционную и очень романтическую версию о том, что бумага попала в исламский мир через китайцев, захваченных в битве при Таласе в 751 году, совершенно ясно, что ко второй половине VIII века доступность бумаги сделала процесс записи, распространения и совместного пользования знаниями проще и быстрее. Произошедший в результате литературный бум охватил буквально все сферы – математику, географию и описание путешествий[436]J. Bloom, Paper before Print: The History and Impact of Paper in the Islamic World (New Haven, 2001)..

Авторы отмечали, что лучшая айва росла в Иерусалиме, лучшую выпечку делали в Египте, в Сирии потрясающе вкусный инжир, а за умарийские сливы из Шираза можно умереть. Так как теперь могли быть удовлетворены даже самые взыскательные вкусы, отзывы критиков стали также важны. Один из авторов отмечает, что фруктов из Дамаска следует избегать, так как они безвкусные (а населению требовались аргументированные отзывы). Хотя сам Дамаск был не так плох, как Иерусалим, «золотой котел полный скорпионов», где бани были грязны, еда слишком дорогая, а стоимость проживания могла вызвать желание отказаться даже от самого короткого визита в город[437]Muqaddasī, Best Divisions for Knowledge , рр. 6, 133–134, 141.. Торговцы и путешественники привозили домой истории о посещенных ими странах, о том, чем торгуют на рынках, какие люди живут за пределами исламского мира. Например, один из авторов, который сверял отчеты из-за границы, отмечал, что китайцы всех возрастов «носят шелка как зимой, так и летом», а одежда некоторых из них была сделана из поистине прекрасных материалов. Однако элегантность распространялась не на все сферы жизни: «Китайцы не соблюдают гигиену. После того как они справляют нужду, они не подмываются, а просто вытираются китайской бумагой»[438] Two Arabic travel books: Accounts of China and India , ed. and trans. T. Mackintosh-Smith and J. Montgomery (New York, 2014), р. 37..

По крайней мере, им пришлись по нраву музыкальные развлечения в отличие от индусов, которые считали такие увеселения постыдными. Правители Индии также избегали и алкоголя. Они делали это не по религиозным причинам, а потому, что совершенно разумно считали: если давать волю пьянству, «как можно правильно управлять государством»? Хотя Индия и являлась страной врачей и философов, Китай – это «гораздо более здоровая страна, где гораздо меньше болезней и воздух лучше». Там очень редко можно встретить «слепых, одноглазых или людей с другими отклонениями», в то время как «в Индии таких полным-полно»[439]Там же, рр. 59, 63..

Предметы роскоши поступали из-за границы в больших количествах. Из Китая поставлялись фарфоровые и каменные изделия, образцы гончарного мастерства, изготовленные по местным эскизам и технологиям. Их отличительной чертой стала белая глазурь, характерная для посуды династии Тан и ставшая очень популярной. Достижения в области технологий позволили удовлетворять все возрастающий спрос.

Предполагается, что самые большие китайские печи для обжига вмещали одновременно до 12 000–15 000 изделий. О росте уровня торговли, который один из ученых назвал «самой большой в мире системой морской торговли», можно судить хотя бы потому, что на корабле, потерпевшем крушение около берегов Индонезии в IX веке, перевозилось около 70 000 керамических изделий, а также щедро украшенные шкатулки, серебряные, золотые и свинцовые слитки[440]J. Stargardt, ‘Indian Ocean Trade in the Ninth and Tenth Centuries: Demand, Distance, and Profit’, South Asian Studies 30.1 (2014), рр. 35–55.. Это лишь один из примеров, доказывающих обилие керамики, шелка, твердых пород древесины из тропиков и экзотических животных, которые, как показывают источники, импортировались в Аббасидский халифат[441]A. Northedge, ‘Thoughts on the Introduction of Polychrome Glazed Pottery in the Middle East’, in E. Villeneuve and Р. Watson (eds), La Céramique byzantine et proto-islamique en Syrie-Jordanie (IVe – VIIIe siècles apr. J. – C.) (Beirut, 2001), рр. 207–214; R. Mason, Shine Like the Sun: Lustre-Painted and Associated Pottery from the Medieval Middle East (Toronto, 2004); M. Milwright, An Introduction to Islamic Archaeology (Edinburgh, 2010), рр. 48–49.. Количество товаров, прибывающих в Персидский залив, было так велико, что для очистки гавани от выброшенных или упавших с борта товаров нанимались профессиональные ныряльщики[442]H. Khalileh, Admiralty and Maritime Laws in the Mediterranean Sea (ca. 800–1050): The Kitāb Akriyat al Sufun vis-à-vis the Nomos Rhodion Nautikos (Leiden, 2006), рр. 212–214..

На доставке товаров, пользующихся спросом, можно было сколотить состояние. Порт Сираф, на который приходилась большая часть морского трафика с востока, мог похвастаться роскошными дворцовыми комплексами, строительство которых обошлось в заоблачные суммы. «Нигде в исламском мире я не видел более роскошных зданий», – писал один из авторов X века[443]Muqaddasī, Best Divisions for Knowledge , рр. 347.. Целый ряд источников говорит о том, что широкомасштабная торговля с Заливом шла не только морскими путями, но и по наземным торговым путям, которые пересекали Центральную Азию[444]Daryaee, ‘Persian Gulf Trade’, рр. 1–16; Banaji, ‘Islam, the Mediterranean and the Rise of Capitalism’, рр. 61–62.. Растущий спрос послужил толчком для развития местных производств керамики и фарфора. Покупателями в основном являлись те, кто был не в состоянии приобрести самые лучшие (и самые дорогостоящие) товары из Китая. Таким образом, неудивительно, что гончары Месопотамии и Персидского залива имитировали импортную белую глазурь, экспериментируя со щелочью, оловом и в конечном итоге с кварцем. Они хотели добиться наибольшего сходства с полупрозрачным (и очень качественным) фарфором, изготовленным в Китае. В Басре и Самарре технологии развились настолько, что ремесленники начали применять кобальт для изготовления «бело-синих изделий», которые столетиями позже не только оказались популярны на Дальнем Востоке, но и стали отличительной чертой китайской керамики раннего периода новейшего времени[445]E. Grube, Cobalt and Lustre: The First Centuries of Islamic Pottery (London, 1994); O. Watson, Ceramics from Islamic Lands (London, 2004)..

В VIII и IX веках, однако, не было ни малейших сомнений в том, где находились основные рынки. Один их китайских путешественников, странствовавший по Арабским Эмиратам в тот же период, дивился окружающему богатству: «Все, что только было произведено на земле, здесь. Бесчисленные повозки свозят на рынки огромное количество товаров. Все доступно и недорого: парча, расшитые шелка, жемчуг, драгоценные камни продаются на рынках и магазинах по всему городу»[446]Du Huan, Jinxing Ji, цитируется по X. Liu, The Silk Road in World History (Oxford, 2010), р. 101..

По мере возникновения все более изощренных вкусов появлялись также и изощренные идеи о подходящих занятиях и играх. Например, в «Книге короля» (Book of the Crown), написанной в X веке, описаны правила взаимоотношений между правителем и его двором, а также указано, что аристократам следует охотиться, стрелять из лука, играть в шахматы или заниматься чем-то другим, подобным этому[447] Kitāb al-Tāj (fī akhlāq al-mulūk) in Le Livre de la couronne: ouvrage attribute à Ǧahiz , tr. C. Pellat (Paris, 1954), р. 101.. Все эти правила были заимствованы из идеальных представлений о жизни Сасанидов. Отголоски этого влияния можно увидеть и в современных модных тенденциях оформления интерьеров. Сцены охоты до сих пор очень популярны при оформлении частных особняков элиты[448]Заимствования у Сасанидов – Walker, Qardagh , р. 139. Сцены охоты из дворцов Тегерана – D. Thompson, Stucco from Chal-Tarkhan-Eshqabad near Rayy (Warminster, 1976), рр. 9–24..

Наличие богатых покровителей также способствовало началу одного из самых удивительных периодов расцвета науки в истории. Блестящие ученые, многие из которых не были мусульманами, съехались к Багдадскому двору и в центры наук по всей Центральной Азии, такие как, например, Бухара, Мерв, Гундишапур и Газни, а также в дальнейшем в исламскую Испанию и Египет, чтобы работать над целым рядом вопросов, включая математические, философские, физические и географические.

Огромное количество текстов было собрано и переведено с греческого, персидского и сирийского языков на арабский. Среди них были самые разнообразные книги, начиная с пособия по лечению лошадей и ветеринарным наукам и заканчивая работами греческих философов[449]D. Gutas, Greek Thought, Arabic Culture: The Graeco-Arabic Translation Movement in Baghdad and Early ʿ Abbasid Society (2nd–4th / 8th–10th Centuries (London, 1998); R. Hoyland, ‘Theonmestus of Magnesia, Hunayn ibn Ishaq and the Beginnings of Islamic Veterinary Science’, in R. Hoyland and Р. Kennedy (eds), Islamic Reflections, Arabic Musings (Oxford, 2004), рр. 150–169; A. McCabe, A Byzantine Encyclopedia of Horse Medicine (Oxford, 2007), рр. 182–184.. Ученые использовали их как основу для своих будущих исследований. Образование и обучение стали культурным идеалом. Такие семьи, как Бармакиды (изначально буддистский род из Балха), которая получила власть и влияние в Багдаде в IX веке, с энтузиазмом покровительствовали переводчикам огромного количества текстов с санскрита на арабский. Бармакиды даже построили бумажную фабрику, чтобы создавать копии книг для их дальнейшего распространения[450]V. van Bladel, ‘The Bactrian Background of the Barmakids’, in A. Akasoy, Burnett and R. Yoeli-Tialim, Islam and Tibet: Interactions along the Musk Route (Farnham, 2011), рр. 82–83; Gutas, Greek Thought, Arabic Culture , р. 13..

Еще одна семья, которую стоит упомянуть, – Буктишу, христианский род из Гундешапура в Персии, который дарил миру целые поколения интеллектуалов, которые написали множество работ по медицине и даже о любовной тоске. Параллельно с написанием своих исследований они практиковали медицину. Некоторые представители рода лечили самого халифа[451]См. Р. Pormann and E. Savage-Smith, Medieval Islamic Medicine (Edinburgh, 2007); Y. Tabbaa, ‘The Functional Aspects of Medieval Islamic Hospitals’, in М. Boner, M. Ener and A. Singer (eds), Poverty and Charity in Middle Eastern Contexts (Albany, NY, 2003), рр. 97–98.. Медицинские исследования, написанные в этот период, сформировали основу исламской медицины на целые столетия. «Как тревога сказывается на пульсе человека?» – это был 16-й вопрос из книги в вопросах и ответах, написанной в средневековом Египте; ответ («слабый и неровный»), по словам автора, можно было найти в энциклопедии, написанной в X веке[452]Pormann and Savage-Smith, Medieval Islamic Medicine , р. 55..

Фармакопея – свод правил по смешиванию и созданию лекарств. В нем описаны эксперименты с использованием лемонграса, семени мирта, тмина и винного уксуса, сельдерея и нарда[453]E. Lev and L. Chipman, ‘A Fragment of a Judaeo-Arabic Manuscript of Sābūr b. Sahl’s Al-Aqrābādhīn al-Ṣaghīr Found in the Taylor-Schechter Cairo Genizah Collection’, Medieval Encounters 13 (2007), рр. 347–362.. Другие работали над проблемами оптики вместе с ибн аль-Хайсамом, ученым, который жил в Египте. Он написал исследование, в котором описал не только связь между мозгом и зрением, но и разницу между восприятием и знанием[454]Ibn al-Haytham, The Optics of Ibn al-Haytham, Books I–III: On Direct Vision , tr. A. Sabra, 2 vols (London, 1989)..

Еще один ученый – Абу аль-Бируни – установил, что мир вращается вокруг Солнца, а также вокруг своей оси. Такой эрудит, как Абу Али Хусейн ибн Абдаллах ибн аль-Хасан ибн Али ибн Сина, известный на Западе как Авиценна, писал труды по логике, теологии, математике, медицине и философии. В каждой работе отражается его ум и честность, все его труды отличаются ясностью. «Я читал Метафизику Аристотеля, – писал он, – но так и не смог понять содержание… даже когда я начал снова и прочитал эту книгу сорок раз, я дошел до того, что заучил ее». Это книга, добавил он, послужит утешением тем, кто изучает этот сложный текст, «который невозможно понять». Случайно оказавшись у лотка продавца книг на рынке, он приобрел анализ работ Аристотеля, автором которого являлся Абу Наср аль-Фараби, еще один выдающийся мыслитель того времени. Внезапно все встало на свои места. «Я радовался этому, – писал ибн Сина, – и на следующий день я раздал большую милостыню бедным в благодарность Всевышнему»[455]W. Gohlman, The Life of Ibn Sina: A Critical Edition and Annotated Translation (New York, 1974), р. 35..

Затем появились исследования из Индии, включая работы по таким наукам, как математика и астрология, написанные на санскрите, над которыми корпели гениальные люди, например, аль-Хорезми, который с восторгом отметил простоту системы исчисления, которая позволяла ввести математическую концепцию ноля. Это послужило основой для изменений в алгебре, прикладной математике, тригонометрии и астрономии. Последнее было продиктовано практической необходимостью узнать, в какой стороне находится Мекка, чтобы верующие в своих молитвах могли обращаться в нужном направлении.

Ученые гордились не только тем, что они собирали материалы со всех уголков Земли и изучали их, но также и тем, что они их переводили. «Исследования индусов переведены (на арабский язык), мудрость греков переведена, литература персов передана (и нам в том числе), – писал один из авторов, – в результате красота многих работ сильно возросла». «Как жаль, – делился он, – что арабский язык настолько утонченный, что переводить тексты на него практически невозможно»[456]al-Jāḥiẓ, Kitāb al-Ḥayawān , cited by Pormann and Savage-Smith, Medieval Islamic Medicine, р. 23..

Это было золотое время, когда такие выдающиеся люди, как, например, аль-Кинди, раздвигали границы философии и других наук. В то же самое время появились и выдающиеся женщины, такие как поэтесса X века, известная как Робиаи Балхи. Она жила на территории современного Афганистана, а в Кабуле в ее честь назван роддом. Мехсети Гянджеви, еще одна выдающаяся поэтесса, творила на персидском языке[457]Mahsatī, Mahsati Ganjavi: la luna e le perle , tr. R. Bargigli (Milan, 1999); а также Bagherzadeh, ‘Mahsati Ganjavi et les potiers de Rey’, in Varia Turcica 19 (1992), рр. 161–176..

В то время как мусульманский мир наслаждался инновациями, прогрессом и новыми идеями, большая часть христианской Европы была ввергнута во тьму, была буквально парализована из-за отсутствия ресурсов и недостатка любопытства. Святой Августин был враждебно настроен к разного рода исследованиям. «Люди хотят знать только ради самого знания, – писал он пренебрежительно, – хотя это знание не имеет для них никакой ценности». Любопытство, по его мнению, было не чем иным, как болезнью[458]Augustine, The Confessions of St Augustine , tr. F. Sheed (New York, 1942), р. 247..

Это презрение к наукам и ученым озадачило мусульманских исследователей, которые очень уважали Птолемея и Евклида, Гомера и Аристотеля. Многие из них даже не сомневались, кого следует в этом винить. Древние греки и римляне, как писал историк аль-Масуди, позволили наукам процветать, но затем они приняли христианство. Сделав это, они «стерли все знаки (обучения), уничтожили его следы и разрушили его пути»[459]al-Masʿūdī, цитируется по Gutas, Greek Thought, Arabic Culture , р. 89.. Науку победила вера. Это была почти полная противоположность тому миру, который мы видим сейчас. Фундаменталистами были не мусульмане, а христиане. Те, чьи умы были открыты, любопытны и щедры, жили на Востоке, а не в Европе. Как говорил один из авторов, когда дело дошло до описания немусульманских стран, «мы не вводили их (в нашей книге), потому что мы не видим никакой пользы в их описании». Они напоминали интеллектуальное болото[460]Muqaddasī, Best Divisions for Knowledge , р. 8..

Картина просветления и культурной утонченности также нашла свое отражение в отношении к малым культурам и религиям. В мусульманской Испании влияние вестготов проявилось в архитектурном стиле, оно воспринималось как продолжение недавнего прошлого и, соответственно, не несло в себе ни агрессивного, ни триумфального посыла[461]M. Barrucand and A. Bednorz, Moorish Architecture in Andalusia (Cologne, 1999), р. 40.. В письмах, отправленных Тимофеем, главой Багдадской восточной церкви в конце VIII – начале IX века, описан мир, в котором старшие христианские священнослужители находятся в хороших отношениях с самим халифом, где христиане могут рассылать миссии в Индию, Китай и Тибет, а также в степи, при этом добиваясь больших успехов[462]Например, M. Dickens, ‘Patriarch Timothy II and the Metropolitan of the Turks’, Journal of the Royal Asiatic Society 20.2 (2010), рр. 117–139.. Такая же система наблюдалась и в Северной Африке, где еще сохранились христианские и еврейские общины. Более того, они процветали еще долгое время после того, как были завоеваны мусульманами[463]Conant, Staying Roman , рр. 362–370..

В такой ситуации очень легко потерять контроль. Несмотря на видимое единство в рамках одной религии, в исламском мире наблюдался раскол. В самом начале 900-х годов существовало три основных политических исламских центра. Один из них находился в Кордобе в Испании, другой – в Египте в верховьях Нила, а третий – в Месопотамии, занимая большую часть Аравийского полуострова. Все они боролись друг с другом как по вопросам религии, так и по вопросам власти и влияния. Раскол в исламском мире произошел в течение жизни одного поколения после смерти Мухаммеда. Появились мятежники, которые стремились доказать свой статус непосредственных преемников пророка после его смерти. Очень быстро образовалось два лагеря, которые отстаивали, соответственно, суннитскую и шиитскую интерпретацию учения. Последние утверждали, что только наследник Али, двоюродного брата пророка и его воспитанник, может стать халифом, в то время как первые настаивали на более широком понимании учения.

Таким образом, несмотря на тот факт, что номинально существовало всеобъемлющее религиозное единство, которое соединяло Гиндукуш с Пиренеями через Месопотамию и Северную Африку, найти компромисс оказалось не так просто. Расслабленное отношение к религии не было ни повсеместным, ни последовательным. Хотя можно выделить периоды принятия других религий, были также и времена преследований и насильственных обращений. Первую сотню лет после смерти Мухаммеда попытки обратить местное население предпринимались очень редко, позже власти более широко поддерживали тех, кто живет под властью ислама. Они не ограничивались религиозными нравоучениями и обращением в религию: в Бухаре в VIII веке, например, правитель объявил, что те, кто явится на пятничную молитву, получат сумму в 2 динара – стимул, который привлек бедных и убедил их принять новую религию, хоть и на базовых условиях. Они не могли читать Коран на арабском, и во время молитвы им говорили, что нужно делать[464]Narshakhī, The History of Bukhara: Translated from a Persian Abridgement of the Arabic Original by Narshakhī , tr. N Frye (Cambridge, MA, 1954), рр. 48–49..

Цепь событий, начало которой было положено с возникновением вражды между Римской империей и Персией, имела далеко идущие последствия. По мере того как две великие державы наращивали мускулы и готовились к финальному шоу, лишь немногие могли предположить, что на далеком Аравийском полуострове появится третья сторона, которая вытеснит первые две. Те, кто был вдохновлен Мухаммедом, на самом деле унаследовали Землю. Они основали, пожалуй, величайшую империю, которую видел мир. Империю, которая показала миру новые методы орошения и принесла на Пиренейский полуостров новые культуры с берегов Тигра и Евфрата, устроив тем самым аграрную революцию, которая распространилась на тысячи миль[465]A. Watson, Agricultural Innovation in the Early Islamic World (Cambridge, 1983); T. Glick, ‘Hydraulic Technology in al-Andalus’, in M. Morony (ed.), Production and the Exploitation of Resources (Aldershot, 2002), рр. 327–339..

Исламские завоевания привели к созданию нового мирового порядка, зарождению экономического гиганта, поддерживаемого собственной самоуверенностью, широтой взглядов и страстным стремлением к прогрессу. Это был мир, изобилующий богатствами, имеющий мало политических и религиозных противников, здесь главенствовал порядок, торговцы могли разбогатеть, в этом мире уважали интеллектуалов и рассматривались и обсуждались самые разнообразные точки зрения. То, что начиналось в пещере возле Мекки без всякой надежды на успех, породило утопию космического масштаба.

Это не осталось незамеченным. Амбициозные люди, рожденные на периферии мусульманской уммы или даже дальше, слетелись как пчелы на мед. Перспектива провести жизнь в болотах Италии, в Центральной Европе или Скандинавии не выглядела слишком многообещающей для молодых людей, желающих сделать имя (и заработать денег). В XIX веке они стремились на Запад, в США. Именно там они искали славы и богатства. Тысячелетием ранее молодые люди отправлялись на Восток. Тем более что там был один товар, которого всегда было в достатке, и готовый рынок для тех, кто был готов сыграть грубо, но быстро.