Онлайн чтение книги Подозрения мистера Уичера, или Убийство на Роуд-Хилл The Suspicions of Mr Whicher or the Murder at Road Hill House
Глава 7. ДЕЙСТВУЮЩИЕ ЛИЦА

18 июля

В среду установилась хорошая погода, хотя с запада набегали облака, не позволявшие наблюдать частичное затмение солнца. Местная полиция отпечатала несколько сот объявлений, сулящих премию в двести фунтов стерлингов за предоставление любой информации, способствующей поимке убийцы Сэвила.

Уичер расширял круг поисков. Он сел на поезд, следующий из Троубриджа в Бристоль, и сошел в Бате, где два часа разъезжал по городу в кебе. Помимо всего прочего, у него состоялись беседы с полицией и с владельцем гостиницы «Грейхаунд». Дело в том, что он интересовался странным эпизодом, случившимся тут четырьмя годами ранее, в июле 1856-го.

К тому времени Кенты уже почти год жили на Роуд-Хилл. Миссис Кент была на восьмом месяце беременности Сэвилом. Констанс и Уильям, которым было соответственно двенадцать и одиннадцать лет, приехали из пансиона домой, на каникулы. У девочки было явно что-то не в порядке с голеностопом, и врач порекомендовал ей носить кружевные чулки и избегать ходьбы. Когда вся семья отправилась в Бат на выставку цветов, ее возили в кресле-каталке.

Однажды, это было 17 июля, Констанс и Уильям убежали из дома. Девочка спрятала в дворовом туалете старую одежду брата, предварительно перешив ее. Затем срезала волосы и вместе с собственным платьем и нижней юбкой сбросила их в выгребную яму. Переодевшись юнгами, они с Уильямом собирались пробраться на корабль, направлявшийся в Бристоль, чтобы следом за старшим братом Эдвардом удрать из Англии. Прошагав десять миль, они к вечеру добрались до Бата, но при попытке снять номер в гостинице «Грейхаунд» хозяин заподозрил в них беглецов — уж слишком хорошо они были одеты, да и манерами на корабельную обслугу не походили, — и учинил им допрос. Констанс, повествует Степлтон, «сохраняла полную выдержку, вела себя и говорила даже с некоторым апломбом», но «Уильям быстро раскололся и залился слезами». Его, продолжает автор, оставили на ночь в гостинице, а Констанс передали полиции. Она провела ту же ночь в участке, «упорно храня молчание».

В местных газетах о том же эпизоде говорится несколько иначе — не исключено, что Степлтон несколько преувеличил чувствительность мальчика, чтобы усилить контраст с твердым характером Констанс; в рассказе своем он скорее всего опирался на сведения, полученные от Сэмюела Кента. В одной газете, где случай этот описывается как «выражение исключительной целеустремленности и отваги», Уильям вовсе не заливается слезами, а Констанс ведет себя вполне пристойно. В разговоре с хозяином гостиницы они были «исключительно вежливы», лишь упрямо твердили, что направляются на корабль. В полицейский участок их отвели вместе, и оба не признавались ни в чем до самого утра, когда из дома приехал один из слуг и опознал брата с сестрой, посетовав при этом, что загнал трех лошадей, разыскивая их.

Уильям признался полиции, что убежал из дому, взяв всю ответственность за эту авантюру исключительно на себя: хотел, мол, говорится в той же газете, уйти в море, и в спутницы взял младшую сестру, посоветовав ей переодеться в его платье и срезать волосы. После чего они отправились в Бристоль в надежде, что какой-нибудь добрый капитан возьмет их юнгами. В карманах у них было всего восемнадцать пенсов, но ни отсутствие денег, ни расстояние не ослабляли решимости мальчика и энтузиазма его сестры. В другой газете Констанс представляли лишь спутницей Уильяма: «Мальчику приспичило уйти в море, и он поделился своей тайной с сестрой… порывистый характер которой побудил ее очертя голову броситься за братом». Сестра «позволила обрезать волосы и причесать ее на мальчишечий манер».[43]Писала «Бат энд Челтенхем газетт» от 23 июля 1856 г.

В оценке необычайной решимости девочки Степлтон и батские газетчики не расходятся, лишь различно оценивают ее. В одной газете говорилось, что «девочка, насколько мы наслышаны, вела себя как маленькая героиня, играя, ко всеобщему восхищению, роль мальчика. От инспектора Норриса нам стало известно, что… юная мисс Кент продемонстрировала незаурядный ум и решимость. Платье брата было ей мало, в руках — тросточка, которой она помахивала так, будто давно к ней привыкла. Инспектор не сразу заподозрил, что перед ним девочка, лишь через некоторое время его смутило то, как она сидит».

Слуга отвез детей домой. Сэмюел был в командировке, инспектируя фабрики в Девоншире, но вернулся в тот же день. По словам Степлтона, Уильям сразу же «выразил свое искреннее сожаление по поводу случившегося, покаялся и горько разрыдался». А Констанс и не подумала извиняться перед отцом и мачехой, повторяя лишь, что ей «хотелось независимости».

«Чрезвычайно странное происшествие, — комментировала „Бат экспресс“, — в благородном семействе».

Покончив с делами в Бате, Уичер в тот же день направился поездом в Уорминстер — в городок в пяти милях к востоку от деревни, чтобы поговорить с одноклассницами Констанс.

Пятнадцатилетняя Эмма Моуди жила с братом, сестрой и овдовевшей матерью — все работали на шерстопрядильной фабрике — в Гор-Лейне.[44]Согласно переписи 1861 г. Уичер показал ей фланельку, Эмма покачала головой: мол, в первый раз вижу. Он спросил, не заговаривала ли Констанс о Сэвиле.

— Да, — ответила Эмма, — вроде говорила, что недолюбливает его, щиплет иногда, но так, в шутку. Во всяком случае, когда рассказывала, смеялась.

Уичер спросил, что заставляло Констанс дразнить младших учениц.

— По-моему, тут все дело в ревности, — сказала Эмма, — и еще в том, что дома ее постоянно третировали. Как-то мы вышли погулять, заговорили о каникулах, и я сказала: «Вот здорово, скоро домой поедем», — а она ответила: «Может, для тебя и здорово, но для меня — нет». Она сказала, что мачеха и отец к своим детям относятся куда лучше, чем к ним с Уильямом. Часто повторяла это. Как-то мы заговорили про платья, и она пожаловалась, что мама, мол, не разрешит надеть то, что ей хочется. Захочет, допустим, бежевое, а она заставить надеть черное. И наоборот.[45]Данный диалог воспроизводится по записи показаний Эммы Моуди в суде 27 июля 1860 г.

В общем, Констанс казалось, что мачеха ее не любит, даже выбора между черным и бежевым у нее нет. Грубая ночная рубашка, некрасивое платье — Констанс выглядела типичной падчерицей, Золушкой, которой нет места в кругу сверстниц.

Судя по отчетам Уичера, регулярно посылаемым начальству, Эмма утверждала, что часто слышала, как Констанс с раздражением говорила о Сэвиле; вызвано это было как раз тем, что мистер и миссис Кент выделяли его среди других детей. Однажды Эмма, по ее же словам, с упреком заметила подруге, что «нельзя питать неприязнь к ребенку за то, в чем он не виноват».

— Может, это и верно, — ответила Констанс. — Но как бы ты чувствовал себя на моем месте?

Работа Уичера состояла не только в сборе информации, но и в ее систематизации. Главное для детектива — точно восстановить общую картину. Уичер считал, что мотивы Констанс ему теперь ясны: она убила Сэвила из-за «ревности или злобы», испытываемых по отношению к детям мачехи и усугубляемых ее «неадекватным душевным состоянием». Особо благосклонное отношение к миссис Кент-первой, наблюдаемое ею, могло возбудить мстительные чувства. Миссис Кент-вторая, воспитывавшая Констанс как дочь, с рождением собственных детей отдалилась от нее, и это могло настроить девочку против мачехи.

Бегство детей в Бат навело Уичера на мысль, что дома им жилось не сладко и они были готовы взять судьбу в свои руки. А коли так, то у них могли возникнуть тайные замыслы и для их осуществления необходимо было прибегнуть к хитрости и обману. В качестве такового инструмента и был использован туалет в кустарнике, потаенное место, где Констанс раньше приняла новый облик, а теперь вот избавилась от вещественных доказательств. В одном из своих отчетов Уичер специально подчеркивал, что «тело было обнаружено там же, где перед бегством из дому она выбросила свою одежду и пряди волос… переоделась мальчиком, предварительно изготовив часть мужского облачения и спрятав его в кустах до дня бегства». Самый этот день можно воспринимать как первый шаг к убийству Сэвила.

Всю эту неделю Уичер работал в одиночку. Как писала «Сомерсет энд Уилтс джорнэл», он «энергично и усердно вел расследование, никого в него не посвящая, за исключением, пожалуй, мистера Фоли. Он сам отыскивал, посещал и расспрашивал всех, кто хоть как-то был связан со случившимся, и ухватывался, разматывая ее до конца, за любую ниточку, способную привести к цели». Другая газета, «Вестерн дейли пресс», также характеризовала действия детектива как «энергичные» и «умелые».

Уичер не раскрывал содержание своих визитов, разве что в интервью с местными дуалистами обмолвился, что «у него в руках нить, которая в не столь отдаленном будущем приведет к раскрытию преступления». Эти слова были в точности приведены в «Бат кроникл». Конечно, это было преувеличение — пока у Уичера была только версия, — но он рассчитывал обескуражить преступника и заставить его во всем сознаться. «Бристоль дейли пост» высказывала сомнения в том, что Уичер добьется успеха: «Можно скорее надеяться, нежели ожидать, что свойственная ему проницательность позволит разгадать эту тайну».

«Проницательность» — это слово часто мелькало в газетах и книгах применительно к детективам. Вот и «Таймс» отмечала «присущую Уичеру проницательность». Диккенс чрезвычайно высоко ставил «поразительную остроту взгляда… знания и проницательность» Чарли Филда. «Лисьим чутьем» наделил Уотерс героя одной из своих детективных новелл. Понятие это подразумевает скорее развитую интуицию, нежели мудрость. В XVII–XVIII веках «чуткий» зверь наделялся острым обонянием: по аналогии самых первых детективов, за их стремительность и ловкость, сравнивали с волками и собаками.

Шарлотта Бронте, в свою очередь, уподобляла детектива ищейке, берущей след дичи по запаху.[46]Впервые слово «ищейка» в качестве синонима «детектива» было употреблено в 70-е гг. XIX в. Герой рассказов Уотерса, опубликованных в пятидесятых годах, представлял собой нечто среднее между охотником и охотничьим псом, настигающим добычу: «охота за ним шла вовсю», «я загнал его в ловушку», «я напал на правильный след».

«Если и есть в наши дни профессия, сохраняющая дух приключений, — писал знаменитый эдинбургский детектив Джеймс Макливи, — то это, безусловно, профессия детектива. Ему свойственна страсть охотника. Но если цель последнего заключается лишь в том, чтобы загнать и уничтожить часто совершенно невинное животное, то детектив руководствуется высоким стремлением облагодетельствовать общество, избавив его от скверны». Детективы, работающие в городе, преследуют свою добычу, рыская по улицам, определяют грабителей и мошенников по характерным приметам и следам, невольно оставляемым ими на месте преступления. «Лондон — гигантский лес или чаща, — писал столетием ранее Генри Филдинг, — и в нем вор может укрыться так же надежно, как дикий зверь в пустынях Африки или Аравии. Ибо, перебираясь из одной части города в другую, постоянно меняя место жительства, он может избежать угрозы быть обнаруженным». Подобно тому как исследователи Викторианской эпохи без устали перемещались по пространствам империи, расширяя ее границы путем присоединения новых земель, детективы проникали в самые глубины городской жизни, в районы, казавшиеся людям среднего класса такими же экзотическими, как аравийские пустыни. Детективы научились распознавать различные виды проституции, карманных краж, домашних ограблений и затравливать мошенников в их же логове.

Специальностью Уичера были городские «артисты». Подобно героине романа Эндрю Форрестера «Женщина-детектив», он «в основном имел дело с людьми, носившими маски». Так, в 1847 году Уичером был арестован Ричард Мартин, он же Обри, он же Бофор Купер, он же капитан Конингем, который, приодевшись под джентльмена, принимал доставленные по заказу модные сорочки. На следующий год Уичер поймал Фредерика Херберта — молодого человека «благородного вида», обманом выманившего у одного лондонского седельника ящик с ружьями, у художника — две цветные эмали, а у орнитолога — чучела восемнадцати колибри. Литературным двойником Уичера был Джек Хокшоу, детектив из пьесы Тома Тейлора «За примерное поведение» (1863). Само имя его звучало почти так же, как название хищной птицы.[47]Hawk — ястреб ( англ. ).«У Хокшоу, — говорится в пьесе, — самое острое зрение во всем отделе». Он преследует изощренного преступника, имеющего «столько же обличий, сколько и имен». «Сегодня вы можете принять его за уголовника, а завтра раскланяться как с пастором, — говорит Хокшоу. — И все равно я отыщу его, под каким бы обличьем он ни скрывался».[48]«Вы, детективы, — говорит другой персонаж этой пьесы, — готовы отца родного заподозрить». Пьеса «За примерное поведение» была впервые поставлена в мае 1863 г. в лондонском театре «Друри-Лейн» и имела шумный успех.

Некоторые местные газеты приветствовали появление Уичера в Уилтшире. «Мастерство лондонского детектива, хорошо знакомого с преступным миром города, удачно дополнит опыт наших местных полицейских, — писала в номере от 18 июля 1860 года „Бат кроникл“, — и можно надеяться на то, что следствие идет в верном направлении». Как бы то ни было, однако, расследуя преступление, совершенное в этом живописном селении, Уичер оказался на почве куда более зыбкой, нежели в городе. Ибо здесь он имел дело не с вымышленными фамилиями и адресами, но с потаенными фантазиями, подавленными желаниями, тайниками души.