Онлайн чтение книги Двенадцать The Twelve
12

Восход солнца на второй день. Они уже где-то посреди Небраски. Дэнни, ссутулившийся над рулевым колесом, с покрасневшими от бессонницы глазами, вел автобус всю ночь. Заснули все, кроме Китриджа, даже этот несносный Джамал.

Хорошо, что у него снова люди в автобусе. Хорошо чувствовать себя полезным, полезным паровозиком.

Они нашли еще солярки, в небольшом аэропорте в Мак-Куке. Те немногие города, которые они миновали, оказались пустыми и покинутыми, будто в фильме про Дикий Запад. О’кей, может, они и заблудились, вроде того. Но Китридж и другой мужчина, Пастор Дон, сказали, что это не имеет значения, пока они едут на восток. Это все, что надо сделать, сказал Китридж. Дальше ехать на восток.

Он задумался о том, что увидел на шоссе. Это что-то. За последнюю пару дней он видел много тел, но не настолько. Китридж ему нравился, он чем-то напоминал ему мистера Первиса. Не то чтобы он выглядел как мистер Первис, вовсе нет. То, как он разговаривал с Дэнни. Как со взрослым.

Пока он вел автобус, то не раз думал о маме, мистере Первисе, Томасе, Перси, Джеймсе, о том, каким полезным он оказался. Как гордились бы им сейчас мама и мистер Первис.

Солнце вставало из-за горизонта, и Дэнни пришлось прищуриться. Остальные еще долго не проснутся. Китридж наклонился к нему, стоя сбоку.

– Как у нас дела с горючкой?

Дэнни посмотрел на шкалу. Всего четверть бака.

– Давай остановимся и дольем из канистр, – сказал Китридж. – А народ пусть ноги разомнет немного.

Они свернули с дороги в лесопарк. Китридж и Пастор Дон проверили кабинки туалетов и дали «добро» остальным.

– Внимание всем, тридцать минут, – объявил Китридж.

Теперь у них уже было побольше припасов – коробки с крекерами, арахисовое масло, яблоки, энергетические батончики, газировка в бутылках, а еще детский фруктовый сок, питание и подгузники для Младшего. Китридж нашел даже коробку «Лаки Чармз» для Дэнни, вот только все молоко в выключенном холодильнике в магазине, конечно же, уже прокисло. Придется ему всухомятку их есть. Дэнни, Китридж и Пастор Дон выгрузили с задней площадки автобуса канистры с соляркой и принялись доливать в бак. По словам Дэнни, объем бака пятьдесят галлонов в точности, а полного бака стандартно хватает примерно на 300 миль пути.

– Ты, парень, очень любишь точность, – сказал Китридж.

Когда они закончили переливать топливо, Дэнни взял пачку «Лаки Чармз», банку теплого «Доктора Пеппера» и сел под деревом. Остальные расселись вокруг стола для пикников, в том числе Джамал. Он особо ничего не говорил, но у Дэнни было ощущение, что остальные решили не ворошить былое. Линда Робинсон меняла подгузник Младшему, тихо воркуя, малыш радостно сучил ручками и ножками. Дэнни раньше никогда не приходилось долго быть рядом с младенцами. Он усвоил, что они всегда много кричат и плачут, но Младший пока что вел себя тихо, как мышка. Бывают младенцы хорошие, бывают плохие, говорила мама, видимо, Младший – из хороших. Дэнни попытался вспомнить, как он сам был маленьким, хотя бы попробовать, получится ли у него это, но его сознание отказывалось уходить столь далеко в прошлое, четко и упорядоченно. Как странно, что есть целая часть твоей жизни, которую ты не можешь вспомнить, за исключением немногих образов. Солнце, сияющее сквозь оконное стекло. Мертвая раздавленная лягушка на подъездной дороге, кусок яблока на тарелке. Интересно, был ли он хорошим младенцем, таким, как Младший?

Дэнни продолжал смотреть на остальных, горстями заталкивая в рот «Лаки Чармз» и запивая «Доктором Пеппером», и тут Тим встал из-за стола и подошел к нему.

– Привет, Тимми. Как дела?

Волосы на голове мальчишки перепачкались и стояли дыбом, от постоянного сна в автобусе.

– Наверное, о’кей.

Он уныло пожал плечами.

– Не против, если я с тобой посижу?

Дэнни слегка подвинулся в сторону.

– Мне жаль, что другие дети иногда над тобой подшучивали, – сказал Тим после долгого молчания.

– Все о’кей, – ответил Дэнни. – Я не обижался.

– Билли Найз реальный придурок.

– Он к тебе тоже цепляется?

– Иногда.

Мальчишка едва заметно кивнул.

– Он ко всем цепляется.

– Просто не обращай внимания, – сказал Дэнни. – Я так всегда делаю.

Прошла еще минута.

– Тебе действительно «Томас» нравится? – спросил Тим.

– Очень.

– Я смотрел. У меня в подвале типа куча игрушек по «Томасу и друзьям». Углепогрузчик, мойка для локомотивов, все такое.

– Хотел бы я все это увидеть, – сказал Дэнни. – Уверен, это здорово.

Снова повисло молчание. Лучи солнца грели Дэнни лицо.

– Рассказать, что я увидел на стадионе?

– Если хочешь.

– Типа тысячу миллионов мертвых людей. Их бульдозерами в кучи сгребли.

Дэнни не знал, что на это ответить. Он понимал, что Тиму надо кому-то рассказать об этом, это не такая штука, которую стоит держать внутри себя.

– Там еще один бульдозер оставался. В его ковше тоже были тела. Просто свисали оттуда. Будто большие куклы.

– Очень жаль, – сказал Дэнни, именно так всегда говорила мама, когда слышала что-то печальное. – Ты говорил Эйприл?

Тим помотал головой.

– Хочешь хранить в тайне?

– А это правильно?

– Конечно, – сказал Дэнни. – Я умею хранить тайны.

Тим снял небольшой комок земли с корня дерева и растер в пальцах, глядя, как пыль сыплется вниз.

– Ты не слишком-то пугаешься, так, Дэнни?

– Иногда пугаюсь.

– Но не теперь, – заявил мальчишка.

Дэнни задумался. Наверное, ему следовало испугаться, но он просто не испугался. То, что он чувствовал, можно было назвать скорее интересом. Что случится дальше? Куда все они попадут? Его удивило, насколько легко он, оказывается, приспособился. Доктор Фрэнсис мог бы им гордиться.

– Нет, наверное, нет.

Все принялись собираться в дорогу. Дэнни очень хотелось что-нибудь сказать мальчику, чтобы ему стало легче, чтобы образ того, что он увидел на стадионе, стерся из его памяти. Они уже шли к автобусу, когда ему в голову пришла мысль.

– Эй, у меня кое-что есть для тебя.

Он сунул руку в сумку и достал свою счастливую монетку.

– Держи ее при себе, и, обещаю тебе, с тобой ничего плохого не случится.

Тим поглядел на монетку.

– А отчего она счастливая?

– Я не знаю. Просто она у меня всегда была.

– Ты уверен, что хочешь ее мне отдать?

– Уверен, что уверен. Давай, теперь она твоя.

Малость, но хоть что-то, подумал Дэнни. Хоть на секунду, но на лице у стоящего у автобуса мальчишки появилась улыбка.

– Спасибо, – сказал Тим.

Омаха горела.

Сначала они увидели колеблющееся свечение над горизонтом. Уже смеркалось. Они приближались к городу с юго-запада, по Шоссе 80. На дороге не было ни одной машины, а окна во всех домах были темны. Еще более сильное ощущение заброшенности, сильнее, чем они чувствовали до сих пор. В городе, где живут – вернее, жили – почти полмиллиона человек. Через систему вентиляции стал просачиваться сильный запах дыма. Китридж сказал Дэнни остановить автобус.

– Нам придется как-то перебираться через реку, – сказал Пастор Дон. – Ехать на юг или на север и искать переправу.

Китридж оторвал взгляд от карты.

– Дэнни, как у нас дела с горючим?

У них оставалась всего одна восьмая бака. И канистры пустые. Еще миль пятьдесят в лучшем случае. Ведь они надеялись найти топливо в Омахе.

– Одно точно, – продолжил Китридж. – Здесь нам оставаться нельзя.

Они свернули на север. Следующая переправа должна была быть у города Адэр. Но моста не было, он оказался взорван, с такой силой, что от него ничего не осталось. Перед ними лишь неумолимо текла широкая темная река. Следующая переправа у Декатура, еще тридцать миль на север.

– Мы милю назад школу проезжали, – сказал Пастор Дон. – Это лучше, чем ничего. А горючее можем поискать утром.

В автобусе воцарилась тишина, все ждали, что ответит Китридж.

– О’кей, так и сделаем.

Они вернулись назад, в самый центр небольшого городка. Свет не горел нигде, улицы были пусты. Они подъехали к школе, современного вида зданию в стороне от дороги, у края полей. На огромном плакате у въезда на стоянку было написано жирным шрифтом: «Вперед, Львы! Хорошего всем лета!»

– Все ждите здесь, – сказал Китридж.

Он вошел внутрь. Прошла пара минут, и он вышел. Переглянулся с Пастором Доном, и они кивнули.

– Мы останемся здесь на ночь, – провозгласил Китридж. – Держимся вместе, никто никуда не уходит. Электричества нет, но есть вода и еда в столовой. Если нужно отойти по нужде, идите парами.

В вестибюле их встретили типичные для начальной школы запахи пота, грязных носков, красок и линолеума. У двери, ведущей, по всей видимости, в кабинет, виднелась витрина с призами, на крашеных стенах из шлакоблока висел коллаж с изображениями людей и животных, вырезанных из газет и журналов. Под каждой картинкой была табличка с возрастом и номером класса ученика, его сделавшего. Венди Мюллер, второй класс. Гевин Джексон, пятый класс. Флоренс Рэтклифф, четвертый подготовительный.

– Эйприл, идите вместе с Вудом и Доном, найдите маты, чтобы лечь спать. В подготовительных классах точно должны быть.

В кладовой за стеной столовой они нашли консервированные бобы и фруктовые коктейли, а еще хлеб и джем, так что можно было сделать бутерброды. Газа, чтобы что-то готовить, не было, так что пришлось есть бобы холодными, расставив банки по подносам. Снаружи уже стемнело. Китридж раздал фонари. Говорили шепотом, все согласились, что Зараженные могут их услышать.

К девяти часам почти все улеглись. Китридж поручил Дону дежурить на первом этаже, а сам пошел вверх по лестнице с кемпинговым светильником в руке. Большинство дверей были закрыты, но не все. Он выбрал кабинет химии, просторный, с множеством столов и стеклянных шкафов, на которых стояли флаконы и колбы. Слегка пахло бутаном. На белой доске виднелась надпись: «Повторение пройденного, главы 8–12. Лабораторные по средам».

Китридж стянул с себя футболку, ополоснулся до пояса, стоя у мойки в углу, а затем сел на стул и снял ботинки. Протез, прикрепленный к левой ноге сразу ниже колена, был сделан из титанового сплава и покрыт силиконом. Внутри был гидроцилиндр с микропроцессорным управлением, работающим от крохотного водородного элемента, который пятьдесят раз в секунду опрашивал датчик угловой скорости в коленном суставе, чтобы имитировать естественную походку. Последнее слово в протезировании. Китридж не сомневался, что армии он обошелся в кругленькую сумму. Закатав штанину, он снял фиксирующий носок, а потом вымыл культю с жидким мылом, которое было в диспенсере в мойке. Хотя кожа в месте контакта с протезом и сильно загрубела, она все равно болезненно реагировала на прикосновение, после двух суток без должного ухода. Тщательно протерев культю, он дал коже еще пару минут побыть на свежем воздухе, а потом снова прикрепил протез на место и опустил штанину.

И дернулся, услышав какой-то звук за спиной. Обернулся и увидел Эйприл, стоящую в дверях.

– Прости, я не хотела…

Он поспешно натянул футболку и встал. И что она успела увидеть? В кабинете царил полумрак, да и один из столов его частично загораживал.

– Ничего страшного. Просто немного себя в порядок привел.

– Я спать не могу.

– Это нормально, – ответил он. – Заходи, если хочешь.

Она неуверенно вошла в кабинет. Китридж пошел к окну, с АК в руке. Мгновенно оглядел пространство снаружи.

– Как там снаружи? – спросила Эйприл, уже стоя рядом с ним.

– Пока что тихо. Как у Тима дела?

– Вырубился, будто выключили. Он крепче, чем кажется. И крепче меня, кстати.

Это признание удивило Китриджа.

– Сомневаюсь.

Эйприл нахмурилась.

– А зря. Если по правде, я так перепугана, что уже вообще ничего не чувствую.

Вдоль окон по всей длине кабинета шел широкий подоконник, и Эйприл забралась на него, прижимаясь спиной к оконной раме и подтянув колени к груди. Китридж сделал то же самое. Они сидели лицом к лицу. Между ними воцарилось молчание, выжидательное, но не неловкое. Она еще юная, но Китридж чувствовал в ней внутренний стержень. Такая штука, которая в тебе либо есть, либо нет.

– У тебя есть приятель?

– Это допрос?

Китридж рассмеялся и покраснел.

– Просто для поддержания разговора, наверное. Ты себя так со всеми ведешь?

– Только с теми, кто мне нравится.

Шли секунды.

– А почему тебя назвали Эйприл? Из-за дня рождения?

Это все, что пришло ему в голову.

Эйприл мотнула головой.

– Нет, это из «Бесплодной земли».

Китридж не сказал ничего, и она удивленно приподняла брови.

– Поэма. Т. С. Эллиот.

Китридж знал имя, но ничего более.

– Слышал, но ничего не могу сказать. И как так случилось?

Она медленно отвела взгляд в сторону. Когда она заговорила, в ее голосе было какое-то сильное чувство, такое, что Китридж и названия ему не мог подобрать.

– Вау, – сказал Китридж. – Вот это да.

Эйприл пожала плечами.

– Вот оттуда оно. Автор был депрессивным типом в общем-то.

Она дергала за нитку на драной коленке джинсов.

– Это моей матери в голову идея пришла. До того как встретиться с моим отчимом, она была профессором языка и литературы. А потом мы стали богатыми, и все такое типа того.

– Твои родители развелись?

– Мой отец умер, когда мне было шесть.

– Извини, мне не стоило…

– Ладно. Он тоже был не из тех, кого чудесными людьми называют. Последствия тех времен, когда моя мама плохими мальчиками увлекалась. Хорошо набрался и врезался на машине в опору моста. И все тут, сказал Пух.

Она произнесла эти слова безо всяких эмоций, таким голосом, каким могла бы сказать про погоду. Снаружи землю окутывала чернотой летняя ночь. Очевидно, Китридж неправильно оценил ее, но он знал, что так очень часто бывает. Сказка ложь, да в ней намек, и ты всякий раз удивляешься, сколько всего может вынести человек.

– Я тебя видела, ну, ты понимаешь, – сказала Эйприл. – Твоя нога. Шрамы на спине. Ты ведь на войне был, так?

– Почему ты так подумала?

Она недоуменно поглядела на него.

– Я не знаю, но все одно к одному, так? Ты ведь единственный, кто знает, что делать, так? Ты суперпрофессионален со всем этим оружием и прочей хренью, так?

– Я же тебе говорил, я продавец. Туристического снаряжения.

– Ни на секунду не поверю.

Ее прямота была настолько обезоруживающей, что он на мгновение умолк.

– Ты точно хочешь это услышать? В этом нет ничего хорошего.

– Если ты согласишься мне рассказать.

Он посмотрел в окно.

– Ладно, ты права, я служил. Сразу после школы пошел. Не в армии, в морской пехоте. Вскоре после 11 сентября, когда полстраны было готово пойти служить. Дослужился до штаб-сержанта, в военной полиции. Ты знаешь, что это такое?

– Ты копом был?

– Типа того. В основном мы обеспечивали безопасность американских объектов – авиабаз, важной инфраструктуры, в этом роде. Нас гоняли с места на место. Иран, Ирак, Саудовская Аравия. Последнее задание было на авиабазе в Баграме в Афганистане. Обычная работа по распорядку, проверять путевые листы по оборудованию и иностранных рабочих на входе и выходе. Но иногда что-то происходило. Переворот еще не случился, территория контролировалась нами, но по всей стране уже действовал «Талибан», а еще «Аль-Каида» и десятка два местных полевых командиров.

Он помолчал, снова глядя в окно.

– Так что однажды мы увидели машину – обычный ржавый хлам, – когда она ехала по дороге. Блок-посты были хорошо обозначены, все знали, что надо останавливаться, но тот парень не остановился. Он мчался прямо на нас. Мы увидели в машине двоих, мужчину и женщину. Все начали стрелять. Машину понесло в сторону, она пару раз перевернулась и снова стала на колеса. Мы думали, что она уж точно взорвется, но нет. Я был старшим из сержантского состава, так что идти и смотреть должен был я. Женщина погибла, но мужчина еще был жив. Лежал грудью на руле, залитый кровью. А на заднем сиденье оказался ребенок, мальчик. Наверное, не старше четырех лет. Они привязали его к сиденью, вместе с кучей взрывчатки. Я увидел провода, тянущиеся вперед, детонатор был в руке его отца. Тот бормотал себе под нос. «Анта аль-масул», говорил он. «Анта аль-масул». Ребенок плакал и тянул ко мне руки. Маленькие ручки. Я их никогда не забуду. Ему было всего четыре, но, казалось, он знал, что сейчас случится.

– Боже, – сказала Эйприл. На ее лице был ужас. – И что ты сделал?

– Единственное, что пришло в голову. Побежал со всех ног оттуда. Взрыва я не помню. Очнулся в госпитале в Саудовской Аравии. Двое из моего подразделения погибли, еще один получил осколком в позвоночник.

Эйприл уставилась на него.

– Я же говорил тебе, что в этом нет ничего хорошего.

– Он взорвал собственного ребенка?

– Примерно так, ага.

– Но что же за люди способны на такое?

– Тут я пас. Я так и не смог этого понять.

Китридж подумал, не сказал ли он ей лишнего. Если и сказал, то она не подала виду.

– И что случилось потом? – спросила Эйприл.

– Ничего. Все кончилось.

– Не знаю, как ты, но меня бы такое с ума свело.

Китридж пожал плечами.

– Ну, я не свихнулся. По крайней мере мне так не казалось. Полгода провел в госпитале для ветеранов, заново учился ходить, одеваться и есть самостоятельно, а потом мне дали пинка. Война окончена, друг мой, по крайней мере, для тебя. Не настолько плохо, как бывало со многими другими ребятами. Я не ныряю под кровать, когда машина глушителем стрельнет, ничего такого. Что сделано, то сделано, решил я. Примерно через шесть месяцев после увольнения я поехал домой, в Вайоминг. Родители умерли, сестра вышла замуж и уехала с мужем в Британскую Колумбию, от нее вестей не было, но там остались несколько человек, которых я знал, – мальчишки, с которыми я в школу ходил. Уже не мальчишки, конечно. Один из них решил закатить крутую вечеринку в честь моего приезда, возвращения домой, все такое. У них всех уже были семьи, жены, дети, работа, но в конечном счете все они любили хорошенько выпить. Хороший повод зажечь, вот и все, но я решил, что в этом нет ничего плохого. Ладно, сказал я, давай напьемся. Он так и сделал. Там было полсотни человек, не меньше, половина тех, кто учился в моем выпуске. Над крыльцом повесили большую растяжку с моим именем, даже группу играть позвали. Вот тогда меня и прошибло. Стою во дворе, слушаю музыку. Ладно тебе, говорит мне приятель, есть женщины, которые хотят с тобой познакомиться. Не стой тут, как дурак последний. Он завел меня в дом, там их было трое, вполне хорошенькие. Одну я даже знал немного, с прежних дней. Они о чем-то болтали, обсуждали телешоу, сплетничали, как обычно. Нормальные, повседневные дела. Я попивал пиво, слушая их, и вдруг понял, что я понятия не имею, о чем они говорят. Не в смысле, слова. А их значение. Так, будто эти слова не были связаны друг с другом, будто существовали два мира, – мир снаружи и мир внутри, не имеющие друг к другу никакого отношения. Уверен, мозгоправ нашел бы нужный термин. А потом я очнулся на полу, а вокруг меня все стоят. Мне пришлось на четыре месяца в лес уйти, чтобы быть снова в состоянии находиться среди людей.

Китридж снова замолк, сам себе удивляясь.

– Если честно, это я уже никому не рассказывал. Ты первая будешь.

– Похоже на обычный день в старших классах школы.

– В яблочко, – сказал Китридж и рассмеялся.

Их взгляды снова встретились. Как странно, подумал он. Минуту назад ты был один, наедине со своими мыслями, и тут вдруг появляется кто-то, кто, похоже, понимает тебя до глубины души, тот, кто может читать тебя, будто книгу. Сложно сказать, как долго они смотрели друг на друга. Это длилось и длилось, в этом не было ни усилия воли, ни отваги, ни даже желания. Сколько же ей? Семнадцать? Она не выглядит на семнадцать. У нее будто вовсе нет возраста. Стара душой. Китридж где-то слышал эти слова, но никогда не понимал их значения. Вот что особенного в этой Эйприл. Она стара душой.

В знак доверияа между ними Китридж достал из нагрудной кобуры один из «глоков» и протянул ей.

– Знаешь, как им пользоваться?

Эйприл неуверенно посмотрела на него.

– Позволь угадать. Совсем не так, как в кино.

Китридж отщелкнул обойму и передернул затвор, чтобы выбросить патрон из патронника. Потом вложил пистолет ей в руку и обхватил ее пальцы своими.

– Не жми на крючок суставом, пуля уйдет ниже. Подушечкой пальца, вот так.

Отпустил ее руку и постучал себя пальцем в середину грудины.

– Один выстрел, сюда. Этого достаточно, но промахнуться нельзя. Не спеши, прицелься и стреляй.

Он кивнул в сторону пистолета.

– Можешь оставить себе. И патрон должен быть в патроннике, как я показал.

Она криво улыбнулась.

– Ого, спасибо. А у меня для тебя ничего нет.

– Может, в другой раз.

Шли секунды. Эйприл крутила оружие в руке так и сяк, разглядывая его, будто какой-то непостижимый для нее артефакт.

– Что там отец сказал, «Анта-что-то там»?

– Анта аль-масул.

– Ты узнал, что это означает?

Китридж кивнул.

– «Ты это сделал».

Снова молчание. Эйприл смотрела на пистолет.

– Ты поступил правильно, ты знаешь это, – сказала она. – Ты тоже мог погибнуть.

– Всегда есть выбор, – ответил Китридж.

– Что же ты мог сделать?

Вопрос риторический, она не ждала ответа. Что же еще ты мог сделать? Но Китридж знал ответ. Знал его с тех самых пор.

– Я мог взять его за руку.

Он был на страже у окна всю ночь. Для него не было проблемой не спать, он умел отдыхать быстро, вздремнув совсем недолго. Эйприл лежала на полу, свернувшись калачиком. Китридж снял куртку и укрыл ее. Света не было нигде. Из окна мир казался умиротворенным, в небе сияли россыпи звезд. Когда горизонт начал светлеть, он позволил себе закрыть глаза.

И мгновенно проснулся от шума моторов. По дороге ехала армейская колонна, два десятка машин. Китридж мгновенно достал второй пистолет и отдал Эйприл, которая тоже проснулась, сидела и терла глаза руками.

– Держи.

Сам Китридж быстро спустился вниз по лестнице. Когда он выскочил наружу, колонне оставалось всего на несколько десятков метров до съезда. Китридж побежал вперед, размахивая руками.

– Стой!

Головной «Хамви» резко остановился в паре метров от него. Сидящий на крыше повел в его сторону стволом пулемета пятидесятого калибра. Нижняя половина его лица была закрыта белой медицинской повязкой.

– Стоять на месте.

Китридж поднял руки.

– Я безоружен.

Солдат передернул затвор.

– Я сказал, не подходи.

В напряжении прошли пять секунд, казалось, он готов стрелять. Затем открылась дверь машины с пассажирской стороны. Вышла крепко сложенная женщина и пошла навстречу Китриджу. Ее лицо было обветренным и морщинистым и было покрыто пылью. Офицер, но не из тех, что по кабинетам сидят.

– Майор Порчеки, девятый батальон обеспечения, национальная гвардия Айовы. А ты кто, черт побери?

У него был единственный козырь.

– Штаб-сержант Бернард Китридж. Первый батальон военной полиции Корпуса Морской Пехоты, рота «Чарли».

Ее глаза прищурились.

– Ты морпех?

– Уволен по состоянию здоровья, мэм.

Женщина поглядела мимо него, на школу. Китриджу не надо было глядеть по сторонам, чтобы понять, что остальные смотрят на них из окон.

– Сколько у тебя внутри гражданских?

– Одиннадцать. У автобуса горючее почти кончилось.

– Больные, раненые?

– Все устали и перепуганы, не более того.

Она оглядела его с ничего не выражающим лицом.

– Кодуэлл! Вальдез!

Подбежали два капрала, тоже в медицинских масках. Такие маски были у всех, кроме майора Порчеки.

– Подгоните заправщик, посмотрим, сможем ли заправить этот автобус.

– Мы берем с собой гражданских? Можем ли мы делать такое сейчас?

– Я спрашивала вашего мнения, капрал? И санитара позовите.

– Да, мэм. Виноват, мэм.

Они убежали выполнять приказ.

– Благодарю, майор. Идти отсюда пешком далековато было бы.

Порчеки сняла с ремня фляжку и хлебнула воды.

– Вам очень повезло, что вы нам попались. С топливом проблемы. Мы едем обратно в арсенал Национальной Гвардии в Форт-Пауэлл, туда сможете доехать с нами. ФАЧС там устроило центр для беженцев. Оттуда вас, вероятно, эвакуируют в Чикаго или Сент-Луис.

– Если позволите, нельзя узнать, какие новости?

– Позволю, но не знаю, что тебе и сказать. Эти проклятые твари в какой-то момент могут быть повсюду, а в следующий их никто найти не может. Они предпочитают деревья, но пользуются любым укрытием. В Центральном Командовании говорят, что на границе Канзаса и Небраски собирается большая стая.

– Что значит, «стая»?

Она снова отпила из фляжки.

– Так они называют группы Зараженных, стаями.

Подошел санитар. Беглецы начали выходить из здания школы. Китридж объяснил, что происходит, а солдаты уже организовали охранение. Санитар осмотрел всех, меряя температуру и заглядывая в рот. Когда все были готовы, Порчеки встретила Китриджа у двери автобуса.

– Еще одна вещь. Лучше держите при себе, что вы из Денвера. Лучше говорите, что вы из Айовы, если кто-нибудь спросит.

Китридж вспомнил выстроившиеся на дороге машины.

– Передам всем.

Китридж забрался в автобус и сел позади Дэнни, поставив автомат между ног.

– Черт возьми, – сказал Джамал, ухмыляясь от уха до уха. – Армейская колонна. Китридж, беру все свои слова назад.

Он ткнул большим пальцем назад, в сторону миссис Беллами, которая протирала лоб платком, достав его из рукава.

– Черт, даже не жалко, что эта старая кошелка в меня едва не пальнула.

– Слово не обух, юноша. Слово не обух.

Он обернулся и поглядел на нее через проход.

– Очень хотел спросить. Почему все пожилые леди сопливчики в рукаве носят? Вам это не кажется негигиеничным?

– Это я слышу от юноши, у которого в руках столько чернил, что хватит копировальный аппарат заправить.

– Копировальный аппарат. Вы из какого века?

– Когда на тебя смотрю, на ум одно слово приходит. Слово «желтуха».

– Боже, хватит, вы оба, – застонал Вуд. – Вас и правда отдельно закрыть надо.

Колонна тронулась.