Онлайн чтение книги Операция «Шаровая молния» Thunderball
VIII. БРАТСКАЯ МОГИЛА

Операция «Омега» шла без сучка, без задоринки: три ее этапа завершены были точно в срок.

В Джузеппе Петаччи Блофельд не ошибся. Во время войны, восемнадцати лет, тот уже был вторым пилотом сторожевого бомбардировщика немецкой марки, а немцы редко доверяли свои самолеты итальянцам. Летал над Адриатикой. Их эскадрилью даже оснастили новейшими немецкими минами нажимного действия, но военное счастье вскоре улыбнулось союзникам, и Петаччи решил позаботиться о себе: что нужно делать, он знал. Во время очередного патрульного облета он пристрелил, по пуле в затылок, командира и штурмана и, над самой водой, на бреющем, под зенитным огнем, долетел до взятого союзниками порта Бери. Вывесил из окна кабины рубашку и сдался английским летчикам. Контрразведчикам он рассказал красивую сказку: поступил-де в итальянскую военную авиацию, чтобы вредить фашистам.

И после войны считался доблестным героем Сопротивления. Жизнь покатилась легко: несколько лет летал вторым пилотом и командиром экипажа в гражданской авиации, потом вернулся в Военно-воздушные силы полковником, а еще спустя время его приписали в НАТО и назначили вместе с другими пятью итальянцами в передовое оборонительное соединение. Однако ему уже стукнуло тридцать четыре, и он решил, что пора уступить место молодым, пусть и они повоюют… А он — он всю жизнь любил вещи броские, первосортные, дорогие. И владел всем, о чем мечталось: у него было два золотых портсигара, массивные золотые часы на золотом же гибком браслете, белая машина с откидывающимся верхом, модная одежда… Женщины тоже мог добиться любой. Теперь ему хотелось купить другую машину, особенную, гладкую, вытянутую каплей, — он видел такую на Миланской автомобильной выставке. А пуще всего хотелось зажить по-новому, никогда больше не видеть светло-зеленых натовских коридоров, не летать; все сменить — и страну, и имя, уехать, скажем, в Рио-де-Жанейро… Но для этого нужен новый паспорт, деньги и чья-нибудь помощь.

Итальянец по фамилии Фонда, Четвертый из «Спектра», искал — по парижским ночным клубам, куда захаживают натовцы, — именно такого человека. Целый месяц Четвертый тщательно готовил снасти, прикармливал рыбину, наживлял крючок и, наконец, забросил удочку. Рыбина так поспешно клюнула, что в «Спектре» даже решили проверить, не двойная ли игра. Но Петаччи оказался чист, и ему предложили следующее: во время учений он угоняет «Защитника». Об атомных бомбах не говорилось вообще, угнать якобы просит кубинская революционная группа — так она привлечет внимание к себе и своим целям, лучшей рекламы не придумаешь. Петаччи притворился, что верит — какая разница, для кого угонять. Он должен был получить миллион долларов, паспорт на любое имя и с любым гражданством и билет от места посадки самолета до Рио-де-Жанейро. Угон был продуман во всех подробностях, и утром второго июня Петаччи был собран, спокоен; «Защитник» с ревом разбежался на полосе и взмыл в небо.

На учениях в огромное нутро военного самолета, сразу за кабиной, обычно ставили два кресла от гражданского. С час Петаччи просидел в таком кресле, а пятеро летчиков, склоняясь над приборами, вели самолет. Когда придет время, он справится и один, с автопилотом: будет лишь проверять высоту, держаться ровно 32 тысячи футов, как раз над трансатлантическим коридором. Сойти с направления «Европа — Америка», повернуть на юг, к Багамам, одному трудновато… И садиться страшно, но за миллион долларов перетерпит — посадка обдумана, расписана по минутам, записная книжка в кармане.

В десятый раз он взглянул на часы. Пора! Спрятавшись за перегородку, проверил кислородную маску, вытащил из кармана баллончик с красным ободком, повторил про себя, сколько раз повернуть клапан, положил обратно и пошел в кабину.

— А вот и Джузеппе! Проходи, гостем будешь! — Командир любил итальянца — много летали вместе, попадали в переделки.

— Спасибо, спасибо…

Петаччи задал несколько вопросов, проверил курс, скорость, высоту. Уже перешли на автопилот, и летчики расслабились, их потянуло ко сну. Петаччи встал спиной к металлической полке, где хранились бортовой журнал и карты, опустил руку в карман, три раза повернул клапан, вытащил баллончик и сунул его на полку, между карт. Потом широко зевнул и сказал весело:

— Задам-ка я храповицкого. — Это словечко он приготовил заранее и произнес легко, естественно.

— А по-итальянски как? Храповиццио? — засмеялся штурман.

Петаччи добродушно усмехнулся. Вышел из кабины, уселся в кресло и, нацелив кислородную маску, стал ждать.

Ему говорили — подействует максимум через пять минут. И точно, минуты через две сидевший у самой полки штурман вдруг схватился за горло, захрипел и упал. Радист выронил наушники и двинулся было к нему, но и сам рухнул на колени, завалился набок. Трое других тоже задыхались. Бортинженер и второй пилот слепо вцепились друг в друга, вместе сползли с кресел. Командир что-то пробормотал, нашарил микрофон, привстал и медленно обернулся: через открытую дверь он успел еще взглянуть на Петаччи и упал замертво.

Петаччи посмотрел на часы. Прошло ровно четыре минуты. Выждав еще минуту, он достал из кармана резиновые перчатки, надел и вошел в кабину; к лицу он прижимал кислородную маску, мягкий шнур тянулся следом. Нашел на полке баллончик, завернул клапан, проверил курс на автопилоте, включил наддув и вернулся в кресло.

По инструкции на проветривание полагалось пятнадцать минут, но он выждал двадцать пять. Снова, не сняв маски, вошел в кабину и по одному отволок летчиков в хвост самолета. Потом в опустевшей кабине достал из кармана пузырек и посыпал из него на пол; порошок не изменил цвета. Чуть сдвинув маску, он осторожно вдохнул — как будто ничем не пахнет. Взялся за штурвал, снизился до 32 тысяч, выправил курс — но маски все же не снял…

Темнело. Горели желтые глаза приборов, было тепло, тихо. Огромный самолет плыл почти бесшумно, только пели еле слышно двигатели. Он щелкал клавишами приборов, и каждый щелчок отдавался выстрелом… Наконец, Петаччи откинулся в кресле. Проглотил тонизирующую таблетку и задумался. В валяющихся на полу наушниках громко заверещало. Он взглянул на часы. Должно быть, вызывает Ирландское военно— воздушное управление, за последние полтора часа «Защитник» не вышел на связь уже третий раз. Из управления, конечно, сообщат в спасательную службу, в командование бомбардировочной авиации, в Министерство ВВС — но не сразу. Скачала несколько раз запросят Южный спасательный центр; на это уйдет еще полчаса, а самолет к тому времени будет уже далеко над Атлантикой.

В наушниках смолкло. Он встал, подошел к радарному экрану: иногда там вспыхивала точка — «Защитник» обгонял кого-то, идущего ниже. А замечают ли его самого снизу, из воздушного коридора? Вряд ли, у гражданских самолетов радар слабый. Разве только американцы засекут через систему дальнего обнаружения, да и те решат, что это гражданский, просто забрался повыше.

Петаччи вернулся на место. Снова быстро проверил приборы и, взявшись за штурвал, тихонько качнул самолет вправо, влево. Слушается отлично, как надежный автомобиль. Он вспомнил тот миланский полугоночный… Какой выбрать цвет? Он всегда любил белый, но теперь вся жизнь его переменится, и нужен другой цвет, более спокойный, благопристойный — например, темно-синий, а вдоль корпуса узкая красная полоса…

Он тряхнул головой: замечтался! «Защитник» летит уже четыре часа со скоростью 600 миль в час, американский берег должен быть на экране. Да, берег прекрасно виден: вот темнеет Бостон, вот серебряным ручейком петляет Гудзон. Самолет летит точно по курсу, скоро поворачивать на юг.

Петаччи сел в кресло, проглотил еще одну тонизирующую и сверился с картой. Руки он держал на штурвале; гирокомпас загадочно подмигивал ему. Пора! Круто повернул и снова выпрямил штурвал, вывел самолет на новый курс, включил автопилот. Теперь он летит точно на юг, это последний участок пути, еще три часа. А там — посадит ли?..

Он вытащил записную книжку. «По левому борту увидите огни острова Большая Багама, по правому — Флориды. Сбрасываете топливо. За пятнадцать минут до расчетного конца полета начинаете снижаться и ждете позывных с яхты Первого: „точка-точка-тире, точка-точка-тире“. Снижаетесь до тысячи футов, тормозите, снова сбрасываете топливо. Когда на яхте зажгут красный маяк, заходите на посадку. Закрылки опускайте только на контрольной высоте при скорости 140 узлов. Глубина моря — 40 футов. Выходите через аварийный люк, вас подберет яхта Первого. В восемь тридцать утра вылетаете из Багамского аэропорта а Майами, дальше — местными рейсами. Первый передаст вам деньги в тысячедолларовых купюрах или в чеках, а также паспорт на имя Энрико Валли, директора компании. »

Он проверил координаты, курс, скорость. Было три часа ночи по Гринвичу, то есть двадцать один по местному времени. Вышла полная луна, осветила облачную снежную поляну внизу. Он повернул клапан, сбросил тысячу галлонов топлива, и самолет сразу потянуло вверх. Снизил до прежних 32 тысяч… Лететь оставалось двадцать минут. Нужно понемногу снижаться…

Вниз, сквозь облака, почти вслепую… Светит луна, серебрится море, редкие огоньки внизу еле теплятся. На море совсем тихо — оно гладкое и твердое, точно сталь. Петаччи настроился на шестьдесят седьмой канал: «точка-точка-тире, точка— точка-тире». Он начал тормозить, сбавил тягу, и самолет круто заскользил вниз, стрелку высотомера резко повело. Петаччи поглядывал то на грозную стрелку, то на отблескивающее ртутью море. На мгновение он потерял горизонт — море сверкает, путает, но вот мелькнул внизу темный островок, и Петаччи, уверившись, что высота, как и показывает стрелка, две тысячи, выровнял самолет.

Теперь позывные Первого слышались громко, четко. Скоро мелькнул красный маяк, до него, наверное, каких-нибудь пять миль. Петаччи снова направил огромную машину вниз, море все близилось… Ничего, он сядет! Он перебирал клавиши нежно, чутко, словно ласкал женщину. Пятьсот футов, четыреста, триста, двести — смутно обрисовалась яхта, огни у нее потушены, горит только красный маяк, и самолет идет точно на яхту! Врежется! Спокойно, спокойно… Не забыть сразу выключить двигатели… Толчок! Самолет задрал нос, прыгнул. Снова толчок! И еще!

Петаччи сложил на коленях дрожащие руки и тупо глянул в окно, где пенились волны. Он сел… Браво, Джузеппе Петаччи! Аплодисменты!! Где благодарная публика?!

Самолет медленно погружался, шипели раскаленные двигатели, позади металлически скрежетал сломанный хвост. По щиколотку в воде, Петаччи вышел из кабины. В глубине салона, в неверном лунном свете мокро блеснуло белое мертвое лицо одного из летчиков. Петаччи сорвал пломбу с аварийного бокового выхода, открыл дверцу и ступил на крыло.

К самолету подплывала большая шлюпка, в ней сидело шестеро с выбеленными луной, бесстрастными лицами. Петаччи замахал, радостно завопил, но в шлюпке лишь кто-то один вяло поднял руку. Подделываясь под сдержанность и деловитость сообщников, Петаччи скомкал улыбку. Крыло уже почти погрузилось в воду, и из шлюпки на него легко выбрался низенький, толстый человек. С опаской, широко расставляя ноги, пружиня коленями, коротыш шел по скользкому крылу и смотрел на Петаччи в упор.

— Добрый вечер! Доставлен один самолет в хорошем состоянии, — сказал Петаччи, как придумал заранее. — Распишитесь в получении. — И протянул руку.

Коротыш встал потверже, крепко сжал ему руку и рванул на себя. Голова у Петаччи откинулась, и прямо в душу ему глянула луна; сверкнув, нож вошел в подбородок, в мягкое горло, достал до мозга. Петаччи успел удивиться, почувствовать боль — и в глазах ярко вспыхнуло…

Еще несколько мгновений убийца придерживал нож в ране, и летчикова щетина колола ему руку. Потом он опустил тело на крыло, высвободил нож, сполоснул в море, насухо вытер о спину Петаччи. Отволок тело к аварийному люку и сбросил в воду.

Осторожно ступая, убийца прошел по крылу, прыгнул в шлюпку и молча поднял большой палец. Четверо в шлюпке уже натянули акваланги и теперь стали по одному неловко переваливать за борт. Когда все нырнули, рулевой спустил на воду огромный подводный прожектор, потравил трос. Потом включил свет, и тотчас засверкало море и в нем — огромный тонущий самолет. Рулевой завел мотор и дал задний ход; отъехав подальше от бурлящей воронки, он выключил мотор, вытащил из комбинезона пачку сигарет, предложил убийце. Тот взял сигарету, аккуратно переломил: одну половинку сунул за ухо, другую закурил. Убийца боролся с дурными привычками.