Онлайн чтение книги Не считая собаки To Say Nothing of the Dog
Глава шестая

Да, знаю, прежде я назвал прекраснейшим созданием на свете наяду, но та была мокрая, вся в тине и безоговорочно принадлежала к двадцать первому веку, хоть и вынырнула из прерафаэлитского пруда.

Тогда как на мосту стояла истинная дочь девятнадцатого столетия. Ни одной путешественнице во времени, сколь бы небрежно она ни подхватывала длинный белый подол затянутой в лайковую перчатку изящной ручкой и как бы высоко ни держала головку на пленительной аристократической шейке, никогда не перенять ту безмятежность, ту ясноглазую невинность, которой веяло от девушки на мосту. Это нежное растение, выведенное исключительно для тепличных условий поздневикторианской эры, способно было расцвести только в одну-единственную эпоху. Нетронутый бутон, распускающаяся английская роза, ангел во плоти. Какой-нибудь десяток лет, и она исчезнет, уступив велосипедисткам в шароварах-блумерах, манерно прикуривающим девушкам Гэтсби и суфражисткам.

На душе стало горько. Никогда она не будет моей. Эта воплощенная зеленоглазая красота и юность под белым кружевным зонтиком давно вышла замуж за Теренса, давно умерла и покоится на церковном погосте вроде того, что виднеется на холме.

– К бакборту! – командовал Теренс. – Нет же, к бакборту!

Порывистым гребком он направил лодку к краю моста, где торчали колья, видимо, как раз для привязывания лодок.

Взяв веревку, я прыгнул в чавкающую грязь и накинул петлю на колышек. Теренс и Сирил уже карабкались по крутому берегу к мосту.

Узел у меня получился довольно неказистый – лучше бы Финч вместо описания столовых приборов включил руководство по вязанию всяких «полуштыков» и «рифовых». А еще жаль, что лодка не запирается.

Но это же викторианская эпоха, напомнил я себе, где на ближнего можно положиться, а порядочный юноша непременно встречает прекрасную девушку – и уже, наверное, целуется с ней на мосту.

Однако нет. Теренс в растерянности озирался, стоя на глинистом берегу.

– Не вижу ее, – сокрушенно выдохнул он, глядя прямо на неземную красоту. – Но кузина здесь, а вон и ландо. – Он показал на открытую коляску у церкви. – Значит, она еще не уехала. Сколько времени? – Он вытащил часы. – А если кузину прислали только затем, чтобы сообщить мне о перемене планов? Если… – И тут он расплылся в широченной улыбке.

На холме возникла барышня в рюшечках. Рюшечки покрывали всю белую юбку, и кокетку, и рукава платья. И зонтик обрамляла по краю оборка, и короткие белые перчатки, и все эти рюшечки трепетали и колыхались, словно знамена перед битвой. На шляпе рюшей почему-то не было, но их отсутствие с лихвой компенсировали развевающиеся розовые ленты, и белокурые локоны под полями шляпы тоже вились и играли на ветру.

– Смотрите, кузина, это мистер Сент-Трейвис! – Барышня устремилась вниз по склону, и рюшечки затрепетали с удвоенной силой. – Я ведь говорила, что он придет!

– Тосси! – укорила ее неземная красота в белом, однако Тосси уже бежала к бечевнику, подхватив свои реющие оборочки и мелко переступая крошечными ножками в белых ботинках.

На берегу она остановилась (оборочки и не подумали) и, хлопая ресницами, прощебетала, обращаясь к Сирилу:

– Наша собачулечка пришла навестить свою Тосси? Мы догадались, как Тосси скучала по славной мордашечке?

Сирил вытаращил глаза.

– Мы ведь хорошо себя вели? – ворковала Тосси. – А вот хозяин наш – бяка! Все не шел и не шел.

– Нас задержали, – оправдался Теренс. – Профессор Преддик…

– Тосси испугалась, что этот негодник совсем про нее забыл. Да, Сирил, душка?

Сирил обреченно оглянулся на Теренса и покорно потрусил гладиться.

– Ах-ах! – Тосси каким-то чудом удавалось озвучить восклицание со страниц викторианских романов. – Ах!

Сирил замер в растерянности, посмотрел на Теренса и еще раз попытался подойти.

– Бяка, бяка! – С губ Тосси слетали все те же возмущенные охи и ахи. – Ваш разбойник перепачкает мне все платье. А это шелковый муслин! – Она отдернула трепещущие оборочки. – Папенька заказывал в Париже.

Теренс, бросившись вперед, сгреб за ошейник Сирила, который и сам уже попятился.

– Ты напугал мисс Меринг, – отчитал он пса, строго погрозив пальцем. – Приношу искренние извинения за Сирила и за свое опоздание. Мой наставник чуть не утонул, пришлось его спасать.

К нам подошла кузина.

– Здравствуй, Сирил. – Она нагнулась почесать бульдога за ухом. – Здравствуйте, мистер Сент-Трейвис. Рады видеть вас снова. – Мелодичный голос, сдержанный тон, никакого сюсюканья. – Означает ли ваше появление, что вы нашли Принцессу Арджуманд?

– Да-да, не томите! – спохватилась Тосси. – Нашли вы мою бедняжечку Жужу?

– Увы, нет, – покачал головой Теренс. – Но мы намерены продолжить поиски. Это мистер Генри. Мистер Генри – мисс Меринг и мисс Браун.

– Очень приятно, мисс Меринг, мисс Браун. – Я, как предписывал голос в наушниках, приподнял канотье в знак приветствия.

– Мы с мистером Генри наняли лодку… – Теренс махнул рукой в сторону моста, где едва виднелся нос нашей посудины, – … и планируем обыскать каждый закоулок на Темзе.

– Очень любезно с вашей стороны, – похвалила мисс Браун. – Впрочем, я уверена, когда мы приедем вечером домой, она будет ждать нас целая и невредимая.

– Домой? – в ужасе округлил глаза Теренс.

– Да! – подтвердила Тосси. – Сегодня же возвращаемся в Мачингс-Энд. Маменьке передали, что мы там нужны.

– Надеюсь, никакой беды не случилось, что вас так срочно вызывают обратно, – обеспокоился Теренс.

– Нет-нет, нас не оттуда вызывают. Это потустороннее послание. Оно гласило: «Возвращайтесь в Мачингс-Энд и ждите свою судьбу там», – вот маменька и решила ехать немедля. Вечерним поездом.

– Да, – кивнула мисс Браун, протягивая руку в лайковой перчатке. – Нас ждет мадам Иритоцкая. Спасибо за помощь в поисках Принцессы Арджуманд. Рада была знакомству, мистер Генри.

– Постойте, кузина Верити, – запротестовала Тосси, – еще рано. Поезд только в половине седьмого. А мистер Сент-Трейвис и мистер Генри даже не посмотрели церковь.

– До мадам Иритоцкой далеко, – не уступала кузина Верити. – А ваша матушка настоятельно просила вернуться к чаю.

– Времени еще вдоволь, – отмахнулась Тосси. – Велим Бейну гнать побыстрее. Вы ведь хотите осмотреть церковь, мистер Сент-Трейвис?

– Конечно! – с жаром согласился Теренс. Сирил обрадованно потрусил между ними, но Тосси очаровательно надула губки.

– А разве Сирил не должен охранять лодку?

– Да, действительно. Сирил, ты остаешься, – решил Теренс.

– Он может подождать у погостной калитки, – предложил я.

Поздно. Теренс уже себе не принадлежал.

– Место, Сирил!

Сирил посмотрел на него, как Юлий Цезарь, наверное, смотрел на Брута, и улегся на голом берегу, пристроив голову на лапы.

– Мы не подпустим к лодке ни одну бяку, – нахмурила бровки Тосси. – Мы храбрые песики! – Раскрыв кружевной зонт, она зашагала по тропинке. – Премиленькая церквушка. Такая старинная, загадочная. Люди издалека приезжают посмотреть. Я люблю достопримечательности, а вы? Маменька обещала на будущей неделе повезти нас в Хэмптон-Корт.

Непрерывно щебеча, она вела Теренса вверх по склону, а мы с неземным созданием поднимались следом.

Тосси была права насчет церкви – постройка действительно пользовалась популярностью, судя по обилию объявлений. Они начинались у самого подножия холма с написанного от руки плаката, гласящего: «Держитесь дорожки». Далее шли «Во время службы экскурсии не проводятся», «По газонам не ходить» и «Рвать цветы возбраняется».

– Маменька хочет провести сеанс в хэмптон-кортской галерее. Там бродит дух Катерины Говард, знаете? Которая жена Генриха Восьмого. У него их было восемь. Бейн, впрочем, говорит, что шесть, но если так, почему его тогда зовут Генрих Восьмой?

Я украдкой глянул на мисс Браун, которая спрятала улыбку. Вблизи она казалась еще краше. Вуалетка на шляпе окутывала медно-каштановые локоны белопенным облаком, и сквозь эту дымку фарфоровая кожа с нежным розовым румянцем казалась почти неземной.

– Всем женам Генриха Восьмого отрубили голову, – вещала Тосси. – Я бы так ни за что не хотела. Волосы перед казнью обстригают… – Она взмахнула белокурыми завитками. – И одевают тебя в жуткую простецкую рубаху.

«Без единой оборочки», – посочувствовал я.

– Очень надеюсь, что нам не явится одна голова, – продолжала Тосси. – Бывает, знаете, что дух является не целиком. Нора Лайон, когда устраивала сеанс в Мачингс-Энде, материализовала отдельную руку. Она играла на аккордеоне. – Тосси стрельнула глазками в Теренса. – А знаете, что мне сказали духи вчера вечером? Что я встречу незнакомца!

– Подробностей не сообщили? – полюбопытствовал Теренс. – Например, что он будет высоким, темноволосым и красивым?

– Нет, – с серьезным видом покачала головой Тосси. – Они простучали «Берегись!», а потом букву «ка». Маменька решила, что речь о Принцессе Арджуманд, но я думаю, тут все хитрее: это «ка» – сразу две буквы, из начала слова или, наоборот, из окончания, то есть, например, «капитана» или «моряка». А так как до моря тут далеко, то незнакомец прибудет по реке.

– Как я, – осмелел Теренс.

Мы почти добрались до вершины холма. Там стояла открытая коляска с кучером при полном параде – во фраке и полосатых брюках, надо же. Он читал книгу, а лошадь вяло пощипывала траву. Странно, что нигде не наблюдалось знака «Парковка запрещена».

При нашем приближении кучер захлопнул книгу и выпрямился, будто кол проглотил.

– Я уже опасалась, что поездка сорвется, – сообщила Тосси, даже головы не повернув в сторону коляски. – Нас должен был отвезти слуга мадам Иритоцкой, но он впал в транс, а одним нам маменька брать ландо не разрешила. И тогда я придумала – нас отвезет Бейн. Это наш новый дворецкий. Маменька переманила его у миссис Каттисборн, та ужасно разозлилась. Хорошего дворецкого днем с огнем не сыщешь.

Вот, значит, откуда полосатые брюки и чопорность. В наушниках ясно говорилось, что кучерские обязанности дворецкие не исполняют. Я присмотрелся к нему – вблизи он оказался моложе, выше ростом и несколько осунувшимся, словно не выспался. Брат по несчастью: я тоже не спал, по-моему, уже несколько столетий.

Еще в наушниках особо отмечали фирменное непроницаемое выражение лица у дворецких, но этого явно что-то беспокоило. Интересно – что? Непривычная роль или перспектива находиться в услужении у барышни, считающей, будто у Генриха VIII было восемь жен? Я прищурился, подсматривая украдкой, что он там читает. «Французская революция» Карлейля. Однако.

– Не нравится мне этот дворецкий, – сказала Тосси, ничуть не смущенная его присутствием. – Вечно хмурится.

Видимо, кузине Верити он тоже не нравился. Даже взглядом его не удостоила. Я же кивнул и приподнял шляпу. Дворецкий раскрыл книгу и погрузился в чтение.

– Наш прошлый был куда милее, но его переманила леди Холл, когда приехала в гости. Вообразите, прямо из-под приютившего ее крова! Папенька говорит, слугам читать не след. Это рушит их моральные устои. И рождает всякие идеи.

Теренс распахнул калитку. Табличка на ней гласила: «Закрывайте за собой при выходе».

Они с Тосси направились к церковной двери, сплошь увешанной объявлениями: «Окончание посещений в четыре часа», «Запрещены посещения во время службы», «Запрещается фотографировать и дагерротипировать», «Мистера Эгглсуорта, старосту, спросить в Харвуд-Хаусе. Без КРАЙНЕЙ НЕОБХОДИМОСТИ не беспокоить». Странно, что не вывесили заодно и девяносто пять тезисов Лютера.

– Просто загляденье, правда? – спросила Тосси. – Только посмотрите на эти миленькие зигзаги вокруг двери.

Я без всяких обучающих курсов опознал в них орнаментальную кладку двенадцатого века – спасибо нескольким месяцам работы на проекте леди Шрапнелл.

– Норманнская архитектура, – пояснил я со знанием дела.

– Обожаю старинные церквушки, а вы? – не обращая на меня внимания, продолжала Тосси. – Премиленькие, не то что нынешние.

Теренс открыл премиленькую дверь, теряющуюся под объявлениями, Тосси сложила зонтик и вошла. Теренс шагнул за ней, а я посторонился, собираясь пропустить кузину Верити. В наушниках говорилось, что викторианские барышни шагу не могли ступить без присмотра, так что кузина Верити, хоть и неземное создание, очевидно, именно с этой целью к Тосси и приставлена. На берегу вид у нее был довольно суровый, а в церкви слишком интимный полумрак и масса возможностей разводить шуры-муры. Кроме того, судя по объявлению на двери, старосты явно нет на месте.

Однако мисс Браун, даже не взглянув на полуоткрытую дверь в интимный полумрак, толкнула кованую калитку, украшенную табличкой «Не плевать», и проследовала на погост.

Она молча шла меж надгробий, мимо объявлений, запрещающих рвать цветы и опираться на могильные камни, и мимо опасно накренившегося обелиска, на который, видимо, кто-то все же оперся.

Я вспоминал, о чем принято разговаривать, оставшись наедине с викторианской барышней. В наушниках, как назло, не приводилось никаких подходящих тем для беседы между едва представленными друг другу людьми противоположного пола.

Политика точно отпадает, потому что я понятия не имею, какого курса придерживалась страна в 1888 году, а прелестным барышням ни к чему забивать свои очаровательные головки государственными делами. Религии тоже касаться опасно, поскольку тут и с дарвинизмом еще не до конца определились. Я силился припомнить, как выкручивались персонажи виденных мной викторианских пьес (их перечень сводился к «Восхитительному Крайтону» и «Как важно быть серьезным»). Рецепт прост: классовые вопросы и острословие. Но идейный дворецкий здесь определенно успехом не пользовался, а каламбуры мне на ум не шли. Кроме того, с юмором всегда есть риск сесть в лужу.

Кузина тем временем остановилась у последнего надгробия и смотрела на меня выжидающе.

Погода. Беспроигрышная тема. Но как обратиться к барышне? Мисс Браун? Мисс Верити? Миледи?

– Ну? – нетерпеливо позвала она. – Доставили в целости?

Такого захода я никак не ожидал.

– Простите?

– Бейн вас не заметил? Где вы ее прячете?

– Кажется, вы меня с кем-то путаете…

– Все в порядке. – Она оглянулась на церковь. – Оттуда нас не слышно. Расскажите подробно, как вы пронесли ее через сеть.

Наверное, у меня рецидив перебросочной болезни. Слуховые галлюцинации?

– Не утопили же вы ее? – Девушка начала сердиться. – Он обещал ее не топить.

– Кого топить?

– Кошку.

Разговор клеился еще хуже, чем с медсестрой в лечебнице.

– Кошку? Вы имеете в виду потерявшуюся кошку Тос… мисс Меринг? Принцессу Арджуманд?

– Разумеется. – Девушка нахмурилась. – Разве мистер Дануорти вам ее не отдал?

– Мистер Дануорти? – Я заморгал растерянно.

– Ну да. Он не перебросил кошку вместе с вами?

Передо мной забрезжил свет.

– Так вы наяда из кабинета мистера Дануорти, – изумленно пролепетал я. – Но этого не может быть! Ту звали Киндл.

– И до сих пор зовут. Мисс Браун – мое прикрытие. У Мерингов нет родственников по фамилии Киндл, а я, по легенде, троюродная сестра Тосси.

Свет разгорался ярче.

– Значит, вы – «катастрофа». Та самая, которая что-то вынесла из прошлого.

– Ну да, кошку, – нетерпеливо подтвердила она.

Кошку. Разумеется. Это куда логичнее, чем конку или блошку. Теперь понятно, почему мистер Дануорти на меня так странно посмотрел, когда я начал рассуждать про леди Уиндермир.

– То есть вы утащили кошку через сеть. Но это же невозможно… Из прошлого ничего нельзя унести.

Теперь настал ее черед растерянно моргать.

– Вы не знали про кошку? А я думала, ее отправят обратно с вами…

Я похолодел. Финч ведь зачем-то велел мне повременить в последний момент. Что, если он как раз пошел за кошкой, а я взял и перебросился, не успев ее забрать?

– Вас предупредили, что отправят ее назад со мной? – уточнил я.

Она покачала головой:

– Мистер Дануорти больше мне вообще ничего не говорит. Мол, я уже и так достаточно бед натворила, не нужно давать мне лишний повод вмешиваться. Вот я и решила, увидев вас в кабинете, что кошку отправят с вами.

– Он меня вызвал из-за перебросочной болезни. В лечебнице прописали две недели постельного режима, так что мистер Дануорти определил меня сюда поправляться.

– В викторианскую эпоху? – изумилась Верити.

– Именно. В Оксфорде был бы дохлый номер из-за леди Шрапнелл…

Верити изумилась еще больше.

– Он прячет вас здесь от леди Шрапнелл?

– Да. Или она тоже здесь? – встревожился я.

– Не совсем. Если кошку прислали не с вами, тогда, может, вы знаете, с кем?

– Нет. – Я попытался припомнить разговоры в лаборатории. – «Свяжитесь с кем-то», – велел мистер Дануорти. Эндрюс. Точно. Мистер Дануорти попросил: «Свяжитесь с Эндрюсом». – Они упомянули Эндрюса, – признался я.

– А больше они ничего не упоминали? Когда его отправили, например? И как все прошло?

– Нет. Я часто отключался. Из-за болезни.

– Когда именно вы услышали про Эндрюса?

– Сегодня утром, пока меня готовили к переброске.

– И когда вы перебросились?

– Сегодня же утром. В десять часов.

– Тогда понятно, – облегченно вздохнула она. – Я думала, что найду Принцессу Арджуманд тут, когда вернусь, а ее не оказалось, и я встревожилась. Мало ли, вдруг произошла какая-то накладка, и сеть ее не пропустила, или ее нашел Бейн и снова забросил в реку. И когда миссис Меринг потащила нас в Оксфорд советоваться по поводу пропажи с мадам Иритоцкой, а потом появился ваш приятель, я забеспокоилась по-настоящему. Но теперь все хорошо. Видимо, ее переправили назад уже после нашего отъезда в Оксфорд, а он оказался весьма кстати: никто не путается под ногами и можно без помех вернуть кошку, Бейн тоже тут, а значит, не утопит ее до нашего возвращения. И в сети, видимо, никаких сбоев, раз вы здесь. Мистер Дануорти собирался приостановить все переброски в девятнадцатый век до водворения кошки на место. Получается, все обошлось. Идея мистера Дануорти сработала, Принцесса Арджуманд встретит нас в Мачингс-Энде, и беспокоиться не о чем.

– Стойте… – Я понял, что запутался. – Давайте по порядку. Садитесь.

Я галантно указал на деревянную скамью с табличкой «Не портить» и надписью «Вайолет и Гарольд, 59 г.» в пронзенном стрелой сердечке, вырезанном прямо под запретом. Верити села, грациозно расправляя белую юбку.

– Значит, – я попытался систематизировать факты, – вы утащили кошку через сеть.

– Да. Я была в беседке – там рядом устроена точка переброски, открывается на десятиминутные стыковки. Я как раз вернулась после отчета мистеру Дануорти и увидела, как Бейн – дворецкий – несет Принцессу Арджуманд…

– Погодите. А что вы вообще делаете в викторианской эпохе?

– Читаю дневник Тосси. Леди Шрапнелл полагает, что там может найтись какая-нибудь наводка на местонахождение пенька.

Кто бы сомневался. Мог бы и сам догадаться, что без пенька не обошлось.

– Но какое отношение к епископскому пеньку имеет Тосси? – Меня вдруг как громом поразило. – Только не говорите, что она и есть та самая пра-пра-пра…

– Пра-пра-пра-прабабка. Этим летом она съездит в Ковентри, увидит епископский пенек…

– …и ее жизнь изменится навсегда, – подхватил я.

– К этому событию она много раз возвращалась в своих бесконечных дневниках, которые вела почти до самой смерти. Именно из-за них леди Шрапнелл втемяшилось в голову восстановить Ковентрийский собор – и перевернуть свою жизнь тоже.

– И наши заодно. Но если она сама читала дневники, зачем было посылать вас в 1888 год с той же целью?

– Дело в том, что тетрадь за это лето, в которой Тосси первый раз описывает судьбоносное событие, сильно подмокла. Леди Шрапнелл наняла криминалиста разбирать записи, однако дело движется туго, поэтому она снарядила меня сюда – читать на месте.

– Но если Тосси много и подробно писала об этом в следующих дневниках… – недоумевал я.

– Она не объясняла, в чем именно состояла судьбоносность, и не указывала дату поездки. К тому же леди Шрапнелл надеется обнаружить в данной тетради и другие важные подробности. К сожалению (а может, к счастью, поскольку письменно Тосси изъясняется так же, как устно), дневник она хранит пуще драгоценностей короны, и пока мне его заполучить не удалось.

– Все равно не понимаю. Епископский пенек пропал только в 1940 году. Какой прок от дневника, написанного в 1888-м?

– Леди Шрапнелл считает, там может быть указано, кто передал пенек церкви. Записи о пожертвованиях Ковентрийскому собору сгорели во время воздушного налета, а ведь дарители – или их потомки – могли забрать пенек на хранение в начале войны.

– Дарители, подозреваю, намеревались избавиться от него раз и навсегда.

– Пожалуй. Но вы ведь знаете леди Шрапнелл – «заглянуть под каждый камень». Вот я и хожу за Тосси по пятам две недели, надеясь, что она оставит дневник без присмотра. Или соберется в Ковентри. Должно быть, уже скоро: когда я упомянула Ковентри, она сказала, что никогда там не была, а нам известно, что поездка состоялась в июне.

– И тогда вы похитили кошку и потребовали дневник в качестве выкупа?

– Нет! Я вернулась после отчета мистеру Дануорти и увидела Бейна, дворецкого…

– Книголюба, – вставил я.

– Душегуба! Он нес Принцессу Арджуманд и уже подходил к берегу, удивительно прелестный июнь. Розы восхитительно цветут.

– Что? – Я снова потерял нить.

– А бобовник! У миссис Меринг есть увитая бобовником пергола – так живописно!

– Прошу прощения, мисс Браун. – Возникший из ниоткуда Бейн скованно поклонился.

– Что такое, Бейн? – спросила Верити.

– Я насчет кошки мисс Меринг, – неловко начал он. – Если мистер Сент-Трейвис тут, значит, кошка найдена?

– Нет, Бейн. – В воздухе ощутимо повеяло холодом. – Принцесса Арджуманд до сих пор не появлялась.

– Я беспокоился. – Он отвесил еще поклон. – Прикажете подать экипаж немедля?

– Нет, Бейн, благодарю, – ледяным тоном отказалась она.

– Миссис Меринг просила вернуться к чаю…

– Я помню, Бейн. Благодарю.

Он все еще колебался.

– До мадам Иритоцкой около получаса езды.

– Да, Бейн. Вы свободны. – Она проводила его взглядом до самой коляски и только потом дала волю чувствам. – Душегуб! «… значит, кошка найдена?» Прекрасно знает, что нет. Беспокоится он, как же! Злодей!

– Вы уверены, что он ее топил?

– Конечно, уверена. Забросил в реку со всего размаха.

– Может, у викторианцев так принято? Я читал, помнится, что они топили кошек, – своеобразный метод контроля рождаемости.

– Новорожденных котят, а не взрослых. И не домашних любимиц. Тосси обожает Принцессу Арджуманд больше всего на свете (кроме себя драгоценной). Избавляются от расплодившихся дворовых, а не от породистых диванных кокеток. Фермер по соседству с Мачингс-Эндом как раз утопил выводок на прошлой неделе – сунул в мешок с камнями и забросил в пруд. Варварство, но не злодейство. Бейн же совершил злодейство, отряхнул руки и с улыбочкой пошел к дому. Он топил ее намеренно!

– Я думал, кошки умеют плавать.

– Через Темзу? Если бы я так и стояла сложа руки, ее унесло бы течением.

– Как волшебницу Шалот, – пробормотал я.

– Что?

– Нет-нет, ничего. Но зачем ему понадобилось убивать хозяйскую кошку?

– Не знаю. Может, у него зуб на кошачьих. А может, не только на кошачьих, и однажды ночью он нас всех перережет в кроватях. Может, он Джек-потрошитель. Тот ведь в 1888 году уже орудовал? Тем более настоящая личность Потрошителя до сих пор не установлена. В общем, я просто не могла стоять и смотреть, как Принцесса Арджуманд тонет. Это ведь вымерший вид.

– И вы нырнули за ней?

– Не нырнула, а вошла в реку, – оскорбленно поправила Верити. – Выловила кошку, отнесла на берег и только тогда спохватилась, что викторианской даме не пристало вот так лезть в воду – не разуваясь даже. Дальше я ни о чем не думала, просто действовала. Вскочила в сеть, а она как раз открылась. Я всего лишь хотела спрятаться, у меня и в мыслях не было что-то нарушать…

Нарушать. Она совершила невозможное с точки зрения темпоральной физики. И вероятно, вызвала диссонанс в континууме. Понятно теперь, почему мистер Дануорти забросал Чизвика вопросами и так наседал на Ти-Джея Льюиса. Нарушение… м-да.

Одно дело брошь, другое – живая кошка. Хотя и брошь сеть не пропустит. Доказано Дарби и Джентиллой еще во времена первых перебросок. Они строили свою сеть как пиратский корабль в надежде поохотиться за сокровищами прошлого и перепробовали все, от Моны Лизы до гробницы Тутанхамона, а потом, когда надежды рухнули, снизошли и до более мелкой добычи вроде денег. Сеть все равно ничего не пропускала, кроме микроскопических частиц. Если захочешь вынести из прошлого хотя бы полупенсовик или рыбную вилку, сеть попросту не откроется. Она задержит и микроб, и радиацию, и шальную пулю – за что Дарби, Джентилла и остальное человечество должны сказать спасибо, но почему-то не спешат.

Спонсировавшие эту парочку международные корпорации утратили интерес к путешествиям во времени и отдали их на откуп ученым. Те разработали теорию сдвигов и Закон сохранения истории, объяснявшие парадокс, а на практике все просто зарубили себе на носу: сеть ничего вынести из прошлого не дает. Так было до сих пор.

– То есть сеть взяла и открылась, выпустив вас с кошкой? – уточнил я. – И во время переброски ничего необычного не происходило, никаких зависаний или толчков?

Верити покачала головой:

– Нет, самое обычное перемещение.

– С кошкой тоже все в порядке?

– Она проспала весь процесс. Заснула у меня на руках и не проснулась даже у мистера Дануорти в кабинете. Наверное, так на них путешествия во времени действуют. Вырубает сразу.

– И вы пошли к мистеру Дануорти?

– Разумеется, – опять оскорбилась Верити. – Отнесла ему кошку, как только поняла, что натворила.

– И он решил отправить ее обратно?

– Финч под моим давлением сообщил, что сейчас они проверят все переброски в викторианскую эпоху, и, если чрезмерных сдвигов не обнаружится, значит, кошку успели вернуть до того, как ее исчезновение наделало бед, и они в самом деле отправят ее обратно.

Но ведь чрезмерные сдвиги-то есть. Я вспомнил, как мистер Дануорти расспрашивал Каррадерса про Ковентри.

– Как тогда расценивать ковентрийскую неразбериху?

– Если верить Финчу, с кошкой это, видимо, не связано, просто в Ковентри свой очаг исторического напряжения. Из-за «Ультры». Больше нигде крупных сдвигов не обнаружено, только там. На викторианских перебросках – ни одного. – Она посмотрела на меня. – У вас какой был сдвиг?

– Никакого, – признал я. – Тютелька в тютельку.

– Отлично. – Ее лицо прояснилось. – У меня во время возвращения тоже всего пять минут. Финч говорит, что увеличение сдвигов – как раз первый признак диссонанса…

– О, я обожаю погосты, – донесся до нас голос Тосси, и я отскочил от Верити, словно застигнутый врасплох викторианский ухажер. Верити же, не поведя бровью, открыла кружевной зонтик и грациозно поднялась со скамьи.

– Они такие простые, славные. – Тосси выплыла на дорожку, рея всеми своими флагами. – Никакого сравнения с отвратительными современными кладбищами. – Она остановилась полюбоваться почти завалившимся надгробием. – Бейн говорит, что погосты – это негигиенично, поскольку они загрязняют подземные воды, но, по-моему, тут все так первозданно. Как в стихах. Да, мистер Сент-Трейвис?

– «Ах, может быть, под сей могилою таится прах сердца нежного, умевшего любить, – с готовностью процитировал Теренс. – И гробожитель-червь в сухой главе гнездится…»

Строка про червя подтверждала скорее правоту Бейна, однако ни Теренса, ни Тосси это не смутило – особенно Теренса, декламировавшего упоенно: «Как часто редкий перл, волнами сокровенный, в бездонной пропасти сияет красотой; как часто лилия цветет уединенно, в пустынном воздухе теряя запах свой»[15] Грей, Томас . Сельское кладбище. Элегия. Пер. А. Жуковского. .

– Я без ума от Теннисона! – выдохнула Тосси. – А вы, кузина?

– Это Томас Грей, – ответила Верити. – Элегия «Сельское кладбище».

– О, мистер Генри, вам непременно нужно заглянуть в церквушку, – пропустив уточнение мимо ушей, продолжала Тосси. – У них там стоит чудесная вазочка. Да, мистер Сент-Трейвис?

Теренс кивнул, не сводя с Тосси завороженных глаз, а Верити прищурилась.

– На вазочку непременно нужно посмотреть. – Она подхватила юбку затянутой в перчатку рукой. – Мистер Генри?

– Вне всякого сомнения. – Я взял ее под локоть, и мы чинно прошествовали в церковь, миновав табличку «Посторонним вход строжайше возбраняется».

В церкви было холодновато, едва уловимо пахло старым деревом и плесневеющими молитвенниками. Интерьер был представлен коренастыми норманнскими колоннами, сводчатым раннеанглийским святилищем, викторианским окном-розой и большим плакатом на алтарной ограде, запрещающим проход в пресвитерий.

Начисто проигнорировав запрет и не удостоив даже взглядом норманнскую сланцевую купель, Тосси скользнула к нише в стене напротив амвона.

– Ну не прелесть ли?

Сомнения в ее родстве с леди Шрапнелл (а также в том, от кого леди Шрапнелл унаследовала свои вкусы) отпали окончательно. Хотя Тосси извиняла принадлежность к викторианской эпохе – породившей мало того что вокзал Сент-Панкрас, так еще и памятник принцу Альберту.

Ваза в нише напоминала сразу оба шедевра, уступая лишь размерами (всего один ярус) и отсутствием коринфских колонн. Вместо них имелся плющ и барельеф, изображающий то ли Ноев ковчег, то ли осаду Иерихона.

– Что это за сюжет? – спросил я.

– Избиение младенцев, – пробормотала Верити.

– Фараонова дочь купается в Ниле, – ответила Тосси. – Видите, вот Моисеева корзина выглядывает из тростников. Хотела бы я такую вещицу в нашу церковь. Там сплошная старая рухлядь, а эта как из стихотворения Теннисона. – Тосси восхищенно сжала руки. – «Поэма о римском вазоне».

Не хватало только, чтобы Теренс начал декламировать «Оду греческой вазе» Китса. Я в отчаянии оглянулся на Верити, подыскивая предлог, чтобы удалиться и поговорить. Норманнские орнаменты? Сирил? Верити, однако, безмятежно рассматривала каменную кладку, словно в распоряжении у нас была вечность.

– «В прекрасном – правда, в правде – красота; вот все, что нужно помнить…»[16] Китс, Джон . Ода греческой вазе. Пер. Г. Кружкова. , – начал Теренс.

– Как думаете, здесь водятся призраки? – спросила Верити.

Теренс оборвал чтение на полуслове.

– Призраки?

– Призраки? – радостно ахнула Тосси. – Ну конечно! Мадам Иритоцкая говорит, есть места, которые служат порталами между нашим светом и тем, потусторонним.

Я покосился на Верити, но ту, похоже, нисколько не настораживало, что Тосси в точности описала нашу сеть.

– Мадам Иритоцкая говорит, что духи часто витают у порталов, через которые душа умершего когда-то отлетела на тот свет, – объяснила Тосси Теренсу. – Поэтому сеансы так часто и не удаются, что проводятся слишком далеко от порталов. И поэтому мадам Иритоцкая всегда устраивает их у себя, ни к кому не выезжая. Погост – самое подходящее для портала место. – Тосси подняла глаза к ребристому своду и снова ахнула восторженно. – А вдруг они и сейчас там?!

– Наверное, староста знает, водятся ли тут духи, – подсказала Верити.

Это вряд ли. Где тогда таблички «Являться запрещено» и «Эктоплазма возбраняется»?

– О да! – воскликнула Тосси. – Мистер Сент-Трейвис, пойдемте спросим!

Они вышли за дверь и, сверившись с объявлением, двинулись к Харвуд-Хаусу и старосте, который, несомненно, ждет не дождется гостей.

– Мистер Дануорти сообщил только, что я вернусь в прошлое через два часа после спасения кошки, – продолжила Верити прерванный рассказ. – И велел доложить, если обнаружатся необычные сдвиги или странные совпадения, вот я и понадеялась, что Принцесса Арджуманд встретит меня в Мачингс-Энде. Но когда я вышла из сети, ее по-прежнему не было. Тосси обнаружила пропажу и подняла на ноги весь дом, я начала беспокоиться, что где-то случилась накладка. Но проинформировать мистера Дануорти и выяснить, что произошло, я не успела – миссис Меринг утащила нас всех в Оксфорд, а там Тосси познакомилась с графом де Веккио.

– Граф де Веккио?

– Присутствовал на одном из сеансов. Молод, богат, красив, обворожителен. Идеален во всех отношениях, только фамилия начинается на «В», а не на «К». Увлечен теософией. И Тосси. Отвоевал место рядом с ней за спиритическим столиком (предлог подержать ее за руку) и предупредил, чтобы не пугалась, если вдруг почувствует прикосновение к ноге – это, дескать, все духи. Вот я и предложила прогулку вдоль Темзы, чтобы увести Тосси от него, а тут объявился Теренс, но его фамилия тоже не на «К». Зато он уже у ее ног. Это, впрочем, в порядке вещей, Тосси любого молодого человека сражает наповал. – Она посмотрела на меня из-под вуалетки. – Кстати, а вы как уцелели?

– Она уверяет, что у Генриха Восьмого было восемь жен, – буркнул я.

– Знаю, но мне казалось, из-за перебросочной болезни вы, как бедняжка Титания, готовы были влюбиться в первую встречную?

– Первой встречной оказались вы, – уточнил я.

Будь передо мной и в самом деле нежная английская роза, под вуалеткой разлился бы очаровательный смущенный румянец, но Верити была дочерью двадцать первого века.

– Ничего, это пройдет, – в тон медсестре из лечебницы обнадежила она. – Главное – выспаться. Жаль, ухажерам Тосси этот простой рецепт не поможет. Особенно Теренсу. Тосси явно ему симпатизирует. Выклянчила эту поездку в Иффли, хотя мадам Иритоцкая устраивала специальный сеанс для поисков Принцессы Арджуманд. А по дороге интересовалась у меня, что я думаю насчет сливового пирога в качестве свадебного. И вот тогда я всерьез начала опасаться, что создала диссонанс, ведь вряд ли граф де Веккио и Теренс познакомились бы с Тосси, не явись она в Оксфорд, тем более ни тот ни другой не начинаются с «К».

Я в очередной раз запутался.

– А почему они должны начинаться с «К»?

– Потому что тем летом – этим летом – она вышла замуж за кого-то с фамилией на «К».

– Откуда это известно? Дневник ведь раскис от воды.

– Да. – Верити уселась на скамью рядом с табличкой «Сидеть разрешается только во время службы».

– А не может в таком случае эта «К» относиться к поездке в Ковентри, перевернувшей ее жизнь? – предположил я. – Ковентри на «К».

Она покачала головой.

– В записи от шестого мая 1938 года говорится: «Этим летом мы отмечаем пятидесятилетие со дня свадьбы, и я непередаваемо счастлива, что вышла за мистера К… замуж». Оставшаяся часть имени заляпана вместе с буквой «З» в «замуж».

– Заляпана?

– Клякса. В те времена часто ляпали кляксы.

– А там точно «К», а не что-то еще?

– Точно.

Значит, отпадают не только граф де Веккио и Теренс, но и профессор Преддик, и Джавиц. И я, к счастью.

– И кто же этот мистер Копперфильд, или Кольридж, или Китс, которого ей предстоит осчастливить?

– Не знаю. Она никого подходящего не упоминала, и в Мачингс-Энд никто подходящий не наведывался. Я спросила у Колин, горничной. Говорит, ничего подобного не припомнит.

Снаружи послышались голоса.

– Идемте со мной, – шепнула Верити, вставая. – Сделаем вид, что любуемся архитектурой.

Она устремилась к купели и с интересом принялась разглядывать чашу.

– Значит, пока неизвестно, кто этот мистер К, но вы знаете, что Тосси его еще не встретила и выйдет за него замуж этим летом, – резюмировал я, изучая табличку «Запрещается трогать церковное убранство». – Мне казалось, у викторианцев была принята долгая помолвка.

– Так и есть, – мрачно подтвердила Верити. – А еще помолвку положено оглашать в церкви три воскресенья подряд, и это я молчу о родительском сговоре и шитье приданого. На дворе между тем почти середина июня.

– Когда же они поженились?

– Тоже неизвестно. Церковь в Мачингс-Энде сгорела в Пандемию, а в более поздних дневниках дата не упоминается.

– Но ведь где-то его фамилия должна фигурировать, – осенило меня. – Вряд ли владелица дневника за пятьдесят лет ни разу больше не назвала собственного мужа по имени?

Верити грустно вздохнула:

– Исключительно «мой драгоценный» и «мой возлюбленный супруг». «Драгоценный» и «возлюбленный» подчеркнуты.

– И восклицательные знаки частоколом, – понимающе кивнул я, начитавшись дневников в поисках упоминаний епископского пенька.

Мы переместились в боковой неф.

– Дневники на некоторое время прерываются – как раз после этого лета, – и Тосси возобновляет их только в 1904 году. Тогда они с мужем уже перебрались в Америку, и он снимался в немом кино под сценическим именем Бертрам Фаунтлерой, которое в 1927 году, когда пошли звуковые картины, поменялось на Реджинальд Фицхью-Смайт.

Верити остановилась перед витражом, наполовину скрытым под табличкой «Не открывать».

– Он долго и с успехом играл британских аристократов.

– Тогда, возможно, он и сам был из высшего света? Это ведь хорошо. По крайней мере не заезжий бродяга. А что в его некрологе? – озарила меня новая мысль.

– Псевдоним. Как и у нее. – Верити кисло улыбнулась. – Тосси дожила до девяносто семи лет. Пятеро детей, двадцать три внука и крупная голливудская студия.

– И никаких зацепок. А что насчет Ковентри? Не могла она рядом с епископским пеньком повстречать мистера К и именно это счесть судьбоносным?

– Могла. Но тут другая беда: о поездке в Ковентри пока ничего не слышно. Миссис Меринг собирается в Хэмптон-Корт посмотреть на дух Катерины Говард, а о Ковентри ни словечка, и до моего появления они туда точно не успели съездить. Узнавала у…

– …горничной, – кивнул я.

– Да. И нам известно, что Тосси побывает там где-то в июне. Поэтому меня так встревожила эта внезапная вылазка в Оксфорд к мадам Иритоцкой. Я боялась, что пропажа Принцессы Арджуманд заставила их поменять Ковентри на Оксфорд… или что мистер К приедет в Мачингс-Энд в их отсутствие и разминется с Тосси. Однако если мистер Дануорти и Ти-Джей отправили Принцессу назад, может, она просто загуляла где-то. И тогда мистер К, например, найдет ее случайно и вернет хозяйке. Что, если именно это и подстегнуло помолвку – горячая благодарность Тосси за возвращение Принцессы?

– К тому же вы совсем ненадолго отлучились из Мачингс-Энда, – подхватил я. – Всего на день. Если мистер К действительно успел заглянуть за это время, наверняка горничная попросила его подождать в гостиной до вашего возвращения.

– То есть как? – Верити резко встала, зашуршав юбками.

– Просто предположил. Викторианцы вроде любили посиделки в гостиных? И горничные просили визитеров подождать?

– Когда, еще раз, вы перебросились? – с тревогой спросила Верити.

– Я ведь говорил. Утром. Тютелька в тютельку. Десять часов, седьмое июня 1888 года.

– Сегодня десятое.

Десятое…

– Но газета…

– Видимо, попалась старая. Я прибыла в Мачингс-Энд вечером седьмого, в Оксфорд мы выехали восьмого и уже третий день здесь.

– Тогда выходит… – протянул я растерянно.

– Чрезмерный сдвиг. Признак диссонанса.

– Не обязательно. Все-таки отправляли меня впопыхах. – Я объяснил про леди Шрапнелл. – Уордер могла не до конца ввести координаты. Или опечататься. Она до меня уже семнадцать человек перебросила.

– Не исключено, – с сомнением признала Верити. – А где вас выкинуло? У моста Фолли? Это там вы познакомились с Теренсом?

– Нет, у железнодорожной станции. Его послали туда встречать родственниц наставника, но они не приехали. – Я рассказал, как Теренс поинтересовался моими намерениями насчет речной прогулки и пожаловался на финансовую несостоятельность. – И я внес залог за лодку.

– То есть, если бы не вы, его бы сейчас тут не было, – еще больше встревожилась Верити. – Смог бы он нанять лодку без вашего участия?

– Ни малейшего шанса, – покачал я головой, вспомнив Джавица. – Впрочем, он вроде собирался занять денег у какой-то Мэгс в «Митре». Считал минуты до встречи с Тосси. Думаю, останься он в итоге без лодки, пробежал бы до Иффли на своих двоих.

– Наверное, вы правы. Все-таки хаотическая система отличается гибкостью. Не встреть он Тосси здесь, вполне вероятно, встретил бы в Мачингс-Энде. Он ведь в любом случае собирался вниз по реке. Да и трехдневный сдвиг – не самая большая накладка. – Верити нахмурилась. – Хотя, конечно, для увеселительного путешествия многовато. И больше, чем на других викторианских перебросках. Пожалуй, сообщу мистеру Дануорти, когда вернусь…

– …уверена, что духи передадут нам весточку о Принцессе Арджуманд, – донесся до нас голос Тосси, и сама она тут же порхнула в церковь вместе с Теренсом, который держал шляпу в руках. – Мадам Иритоцкая – мастерица находить пропажи. Это она помогла герцогине Дерби отыскать потерянную брошку, и герцогиня заплатила ей тысячу фунтов вознаграждения. Папенька сказал: «Конечно, помогла, сама эту брошку и спрятала», но маменька не сомневается, что это духи постарались.

Верити встала, разглаживая юбку.

– Что сказал староста? Водятся призраки в церкви?

Я поразился ее самообладанию. Перед нами снова была безмятежная английская роза.

– Нет, – покачал головой Теренс.

– Да, – заявила Тосси, возводя очи к сводам. – А этот старый бирюк пусть ворчит сколько вздумается. Они сейчас здесь, с нами, духи из другого времени и пространства. Я чувствую.

– Староста ответил, что лучше уж призраки, – пояснил Теренс, – поскольку они в отличие от некоторых не топчут полы и не срывают объявления. И не отвлекают от чаепитий.

– Чай! – воскликнула Тосси. – Бесподобно! Кузина, прикажите Бейну подать чай.

– Некогда, – ответила Верити, подтягивая перчатки. – Нас ждут у мадам Иритоцкой.

– Как же так? Мистер Сент-Трейвис и мистер Генри еще не видели мельницу, – огорчилась Тосси.

– Посмотрят после нашего отъезда. – Верити грациозно выплыла из церкви. – Мы ведь не хотим опоздать на поезд до Мачингс-Энда. – Она остановилась у калитки. – Мистер Сент-Трейвис, будьте так любезны, попросите нашего дворецкого подогнать экипаж.

– Извольте. – Теренс приподнял шляпу и зашагал к дереву, под которым читал Бейн.

Я надеялся, что Тосси последует за ним, а я смогу поговорить с Верити, но барышня в рюшечках застыла у калитки и, надув губки, открывала-закрывала зонтик. Какой бы придумать предлог, чтобы уединиться? Надоумить Тосси пойти за Теренсом не получится, потому что Верити и без того обеспокоена их взаимной симпатией, а Тосси чужих указаний не слушает, предпочитает свои раздавать.

– Мой зонтик! – спохватилась Верити. – Должно быть, оставила в церкви.

– Давайте вместе поищем. – Я с готовностью рванул на себя дверь, и объявления посыпались, словно листья.

– Я при первой же возможности перемещусь в Оксфорд и доложу мистеру Дануорти, – прошептала Верити, как только дверь закрылась. – Вы где будете?

– Не могу сказать. Где-нибудь на реке. Теренс вроде бы собирался грести до Хенли.

– Я попытаюсь с вами связаться, – пообещала она, проходя в дальний конец нефа. – Может, через несколько дней.

– А что мне делать пока?

– Держать Теренса подальше от Мачингс-Энда. Возможно, Тосси просто забавляется от нечего делать, но я не хочу рисковать.

Я кивнул.

– И не волнуйтесь. Сдвиг всего на три дня, а мистер Дануорти не отправил бы вас сюда, если бы не удалось благополучно вернуть Принцессу. Я уверена, что все в порядке. – Она похлопала меня по руке. – Постарайтесь выспаться. Вам нужно восстановиться после перебросочной болезни.

– Непременно.

Вытащив кружевной зонтик из-под генофлектория, Верити двинулась к выходу, а потом обернулась с улыбкой.

– Зато если встретите какого-нибудь Киплинга или Карлейля, направляйте прямиком в Мачингс-Энд…

– Коляска подана, мисс, – возвестил дворецкий, вырастая в дверном проеме.

– Благодарю, Бейн, – сухо кивнула Верити и проскользнула мимо него.

Теренс усаживал Тосси в экипаж.

– Надеюсь, мы еще увидимся, мистер Сент-Трейвис, – перестав дуть губки, заявила Тосси. – Вы знаете, что сегодня вечером мы едем поездом в Мачингс-Энд? Это на реке, чуть ниже Стритли.

Теренс прижал шляпу к сердцу.

– «А до тех пор прощайте, светлый ангел, адье!»

Коляска дернулась.

– Бейн! – возмутилась Тосси.

– Прошу извинить, мисс. – Бейн натянул поводья.

– До свидания. – Тосси помахала нам платком, и от затрепетавших рюшечек зарябило в глазах. – До свидания, мистер Сент-Трейвис.

Ландо укатило, и Теренс проводил его долгим взглядом.

– Нам пора. Профессор Преддик будет ждать, – осторожно напомнил я.

Теренс вздохнул, с тоской глядя на пыльное облако, в котором исчез экипаж.

– Ну не чудо ли она?

– Несомненно.

– Нужно немедля плыть в Мачингс-Энд, – решил он и устремился вниз по склону.

– Мы не можем, – едва поспевая за ним, возразил я. – Нужно отвезти профессора обратно в Оксфорд, а потом как же перечницы? Если они приедут дневным поездом, их необходимо будет встретить.

– Договорюсь с Троттерсом, пусть он встречает. Он передо мной в долгу за перевод Лукреция, – бросил Теренс на ходу. – А с Преддиком управимся в два счета – высадим его у колледжа Магдалины около четырех. И тогда в нашем распоряжении еще несколько часов до темноты. Успеем пройти Калемский шлюз – и завтра к полудню будем в Мачингс-Энде.

«Вот тебе и пообещал держать Теренса подальше от Тосси», – обреченно подумал я, выходя к лодке.

Которой у моста не оказалось.