Онлайн чтение книги Только не дворецкий
Э. К. Бентли

Перевод и вступление Екатерины Кузнецовой

ЭДМУНД Клерихью Бентли, как и Филипп Трент, его герой, был человеком удивительно разносторонним: выпускник Оксфорда, юрист, историк, преуспевающий журналист, автор романа, положившего, по мнению современников, начало Золотому веку британского детектива, изобретатель нового поэтического жанра. Кроме того, современники отмечали его необычайную сдержанность и столь же необычайное — а для многих и неожиданное — чувство юмора.

Бентли родился в Лондоне в 1875 году. В 1887 году поступил в известную лондонскую школу Святого Павла, где познакомился и на всю жизнь подружился с Г. К. Честертоном. В школе же он сочинил первые биографические четверостишия, назвав их клерихью — по своему второму имени. Самое раннее из этих четверостиший, согласно легенде и свидетельству Честертона, было создано на уроке химии. Честертон иллюстрировал и первый сборник клерихью, изданный в 1905 году. Подобные сборники издавались и позже, в том числе с рисунками младшего сына Э. К. Бентли — Николаса, известного иллюстратора, тоже писавшего детективы[117]Его рассказ «Бдительный ювелир» включен в настоящую антологию.. Жанр клерихью прижился в английской поэзии наряду с лимериком.

В девятнадцать лет лет Бентли поступил в Оксфорд, в Мертон-колледж, где изучал древнюю историю, а попутно выступал в Оксфордском союзе (университетском клубе дебатов) и участвовал в соревнованиях по гребле. И в дискуссиях и в гребле он добился больших успехов: стал президентом Оксфордского союза и капитаном своей команды. С учебой оказалось сложнее: вопреки своим надеждам, Бентли не получил высшей степени отличия на выпускном экзамене. Окончив Оксфорд в 1898 году, он сразу же уехал в Лондон учиться на адвоката, а выучившись, занялся журналистикой, сначала в «Дейли ньюс», затем, с 1912 года, в «Дейли телеграф», где в течение многих лет писал передовицы. Там же работал другой популярный автор детективов — Г. К. Бейли.

В 1913 году увидел свет роман «Последнее дело Трента» (в Америке он был издан под названием «Леди в черном»). Этот роман Агата Кристи называла «одним из трех лучших в мире детективов», и, как подчеркивала Дороти Сэйерс, он во многом повлиял на последующую историю жанра. Сам Бентли объяснял (уже гораздо позже), что дело тут в типе героя. По собственному признанию, создавая Филиппа Трента, он «стремился уйти как можно дальше от шерлок-холмсовской традиции». Вплоть до мелочей: Холмс ощущает себя в своем деле экспертом — Трент себя экспертом не считает, Холмс относится к полицейским свысока — Трент их искренне уважает, Холмс не читает книг — Трент в романе то и дело сыплет цитатами. Интересно, что первый роман был посвящен «последнему делу» героя: по словам Бентли, сочинить детектив оказалось непросто — и он решил, что зарабатывать на жизнь да и занимать свое свободное время лучше другими способами. Тем не менее в дальнейшем Бентли написал о Тренте еще один роман (совместно с Г. Уорнером Алленом) и серию рассказов.

В 1930 году, когда был основан Детективный клуб, Бентли стал одним из его первых членов. Он же был вторым по счету (после Честертона) президентом клуба, с 1936 по 1949 год. В 1949 году этот пост заняла Дороти Сэйерс.

© Е. С. Bentley. Reproduced by permission of Curtis Brown. London, on behalf of the Estate of E. C. Bentley

© E. Кузнецова, перевод на русский язык и вступление, 2011

Э. К. БЕНТЛИ

Настоящий табар

С супругами Лэнгли, впервые приехавшими в Европу, Филипп Трент познакомился совершенно случайно. На обеде у военно-морского атташе Соединенных Штатов, еще за коктейлями, внимание Трента привлек Джордж Д. Лэнгли, самый представительный мужчина в комнате: высокий, крепкого сложения, румяный, бодрый для своих лет, с крупными чертами лица и благородной сединой.

Они обсудили Тауэр, ресторан «Чеширский сыр»[118]«Чеширский сыр» — один из старейших в Лондоне пабов, восходит к XVI веку. В 1666 г. сгорел во время Великого лондонского пожара и был отстроен заново. Этот паб посещали многие писатели, в том числе Ч. Диккенс, А. Теннисон, А. Конан Дойл., зоопарк — все места, где супруги побывали в тот день. Атташе рассказал Тренту, что Лэнгли его родственник и сделал себе состояние на производстве чертежного оборудования. Он известный человек в Кордове, штат Огайо, где находится штаб-квартира его предприятия, а его жена в девичестве была Шуйлер. Кто такие Шуйлеры, Трент не знал, но догадался, что на них стоит жениться.

В чем он и убедился, оказавшись за столом рядом с миссис Лэнгли.

Миссис Лэнгли всегда полагала, что интереснее всего говорить о ее собственных делах, а поскольку собеседницей она была живой и остроумной (обладая притом редкой красотой и добрым сердцем), то обычно оказывалась права. Она сообщила Тренту, что без ума от старых церквей — уже не помнит, сколько их посетила и сфотографировала во Франции, в Германии и в Англии. Трент, любивший витражи тринадцатого века, упомянул Шартр, и миссис Лэнгли согласилась, что красота этого собора описаниям не поддается. Он спросил, не была ли она в Фэйрфорде[119]Церковь Святой Марии в Фэйрфорде датируется 1497 г. и знаменита своими витражными окнами — это единственная в стране церковь, где полностью сохранились все позднесредневековые витражи., в графстве Пюстершир. Как же, была. Лучший день за все их пребывание в Европе, заявила она с воодушевлением. Не только из-за церкви (хотя и церковь бесподобна) — главное, что там они нашли настоящее сокровище.

Трент попросил рассказать поподробнее. Это целая история, отозвалась миссис Лэнгли. Мистер Гиффорд отвез их в Фэйрфорд на своей машине. Знает ли мистер Трент мистера Гиффорда — У. Н. Гиффорд, живет в гостинице «Суффолк»? Сейчас он в Париже. Тренту обязательно нужно с ним познакомиться — он знает все про витражи, про орнаменты, про бронзу и прочие древности. Они познакомились с мистером Гиффордом, когда он зарисовывал ажурные окна Вестминстерского аббатства, и стали большими друзьями. Он их повозил по разным местам в окрестностях Лондона. И конечно, он знает все про Фэйрфорд; это была чудесная поездка.

Они уже возвращались в Лондон и проехали Абингдон, когда мистер Гиффорд сказал, что пора выпить кофе. Он всегда его пьет в пять часов, сам варит (притом отлично) и берет с собой в термосе, если куда-то едет. Они сбавили скорость, высматривая, где бы остановиться, и тут миссис Лэнгли заметила на повороте указатель, что-то там и Эпископи. «Эпископи» — значит епископы, а значит — церкви, и, заинтересовавшись, она попросила мистера Гиффорда остановить машину. На облезлом указателе значилось: «Силькот-Эпископи, Угмили».

Мистер Трент о таком слышал? Вот и мистер Гиффорд не слышал. Но одно название чего стоит. Там наверняка есть церковь — и старая! — и вообще, ей для коллекции необходим «Силькот-Эпископи». И она спросила мистера Гиффорда, нельзя ли туда заехать, ведь это совсем недалеко: сделать пару снимков и там же выпить кофе.

Они нашли церковь и при ней дом священника, а неподалеку виднелась деревня. Перед церковью располагалось кладбище, проходя через которое они заметили могильную плиту. Да, не памятник, а именно плоскую плиту, но на возвышении, обнесенную высокой оградой. Плита привлекла их внимание потому, что камень, несмотря на свою древность, был в хорошем состоянии — ни грязи, ни мха, так что можно разобрать надпись, и трава вокруг аккуратно подстрижена. Они прочли эпитафию сэру Роуленду Бери, и миссис Лэнгли даже вскрикнула от радости — честное слово!

Какой-то человек подстригал живую изгородь вокруг кладбища и, когда миссис Лэнгли вскрикнула, посмотрел на них, как ей показалось, с подозрением. Миссис Лэнгли решила, что это церковный сторож, и, пустив в ход все свое обаяние, поинтересовалась, можно ли сфотографировать надпись. Можно или нет, сторож не знал — вообще, надо бы спросить викария, это ведь, так сказать, его могила. Ну то есть могила его предка, а он за ней ухаживает. А сейчас, наверное, он в церкви — если они к викарию, — да, наверняка в церкви.

Мистер Гиффорд сказал, что церковь они в любом случае собирались осмотреть, вероятно, она того стоит. При этом он заметил, что здание не очень старинное — середина семнадцатого века, не раньше (совсем еще церквенок — задорно пояснила миссис Лэнгли). И еще мистер Гиффорд сказал, что, судя по названию, здесь когда-то была другая церковь — потом она, вероятно, сгорела или разрушилась, и построили эту. Ну так вот, они вошли в церковь, и мистер Гиффорд был немедленно ею очарован. Он отметил, что и кафедра, и крестная перегородка, и скамьи, и витражи, и хоры в западной галерее — все принадлежит одному периоду. Миссис Лэнгли принялась фотографировать, и тут из ризницы вышел человек — приятный на вид, средних лет, в священническом облачении и с большой книгой под мышкой.

Мистер Гиффорд объяснил, что они заехали сюда случайно. Им так понравилась церковь, что они решили осмотреть ее изнутри. Не мог бы викарий рассказать что-нибудь о тех геральдических витражах в окнах нефа? Викарий мог и рассказал, но миссис Лэнгли не интересовали истории знаменитых семейств — кроме семейной истории самого викария. И потому она вскоре заговорила о надгробии.

Викарий, улыбаясь, сообщил, что и сам носит имя Вери и почитает своим долгом заботиться о могиле единственного из Вери, кто похоронен в этих краях. Он добавил также, что получил этот приход по наследству и что за последние двести лет в Силькот-Эпископи было три викария из их рода (он третий). Что касается надписи, миссис Лэнгли конечно же может ее сфотографировать. Только вот он не уверен, получится ли на ручную фотокамеру сделать хороший снимок, тем более что снимать придется через ограду — миссис Лэнгли нашла эти опасения более чем справедливыми. Затем викарий спросил, не удовлетворит ли ее копия надписи, которую он готов сделать, если они зайдут к нему в дом и немного подождут. А жена тем временем напоит их чаем… Мистер Трент может вообразить, как они обрадовались.

— Но что же в этой эпитафии так восхитило вас, миссис Лэнгли? — спросил Трент. — Пока я понял только, что она посвящена некоему сэру Роуленду Вери…

— Я как раз собиралась вам показать, — отвечала миссис Лэнгли, открывая сумочку. — Может быть, вы и не найдете ее настолько ценной… Я заказала много копий, разослать друзьям в Америке.

Она развернула небольшой листок с машинописным текстом, и Трент прочел:

Здесь покоится прах генерал-лейтенанта сэра Роуленда Эдмунда Бери, герольдмейстера наиблагороднейшего ордена Подвязки [120] Герольдмейстер наиблагороднейшего ордена Подвязки (Garter Principal King of Arms) — первый герольдмейстер Англии, старший герольд Геральдической палаты. Один из высших чинов ордена Подвязки; участвует в важнейших государственных церемониях. Об ордене Подвязки см. подробнее в глоссарии (13). , джентлъмена-пристава Черного жезла [121] Пристав Черного жезла (Gentleman Usher of the Black Rod) — древняя церемониальная должность в ордене Подвязки. Подробнее см. глоссарий (14). и хранителя Большой сумы [122] Хранитель Большой сумы (Clerk of the Hanaper) — должность в Канцлерском суде Великобритании; состоит в сборе денег, причитающихся Короне за выдачу жалованных грамот, проставлении королевской печати, издании указов и т. д..

Он покинул этот мир 2 мая 1795 года на 73-м году жизни, уповая обрести спасение души через милосердие Искупителя. Также и Лавинии Пруденс, супруги вышеназванного, отошедшей к Господу 12 марта 1799 года на 68-м году земной жизни.

Она отличалась редким благоразумием, благородством поведения, бережливостию в хозяйстве и прочими добродетелями.

Се врата Господни; праведные войдут в них.

— Вам попался превосходный образчик этого стиля, — заметил Трент. — Сейчас, как правило, ограничиваются пожеланием вечной памяти и самыми общими сведениями о покойном. Что же до титулов, неудивительно, что вас они очаровали. В них слышится пенье труб — а заодно, пожалуй, и легкий перезвон монет. По всей видимости, пристав Черного жезла — завидная должность в те времена, и хотя я не помню, о какой Большой суме идет речь, я уверен, что ее хранитель имел дело с большими суммами.

Миссис Лэнгли убрала свое сокровище и ласково погладила сумочку.

— Мистер Гиффорд сказал, что смотритель отвечал за сбор каких-то государственных пошлин. Он получал за это семь или восемь тысяч фунтов в год и двести или триста фунтов отдавал тому, кто занимался непосредственно сбором. Вот, а дом у викария оказался замечательный — старый, уютный, такой обжитой. На стене висело длинное весло, я спросила, откуда оно, и викарий сказал, что выступал за колледж Олл-Соулз в оксфордской гребной регате. И жена у него чудесная. Но вот что самое интересное! Пока хозяйка разливала чай, викарий переписывал для меня эпитафию и рассказывал о своем предке. И он сказал, что когда сэра Роуленда назначили герольдмейстером, первое, что ему довелось сделать в этой должности, — провозгласить Версальский мир. Да, со ступеней Сент-Джеймсского дворца, вы только представьте себе, мистер Трент!

Трент с сомнением поглядел на нее:

— Значит, у них уже тогда был Версальский мир.

— Конечно был, — язвительно отозвалась миссис Лэнгли. — И притом очень важный мир. Не знаю, как у вас, а в Америке о нем помнят[123]Удивление Трента вызвано тем, что под «Версальским миром» англичанин первым делом понимает Версальский мирный договор 1919 г., завершивший Первую мировую войну. В американской же истории гораздо большее значение имеет Версальский, или иначе Парижский, мирный договор 1783 г., официально завершивший Войну за независимость США и признавший США самостоятельной державой. Поэтому его-то и помнит миссис Лэнгли.. Это был первый в истории договор, который подписали Соединенные Штаты. Британское правительство поджало хвост, прекратило войну и признало нашу независимость. Так вот, когда викарий сказал, что его предок оглашал этот договор, я заметила, что Джордж навострил уши. Это и неудивительно.

Дело в том, что Джордж собирает всякие вещицы, связанные с Войной за независимость, и, скажу вам, у него неплохая коллекция. Он начал расспрашивать викария, и тут хозяйка принесла показать табар[124]См. глоссарий (15). герольдмейстера. Вы же знаете, что такое табар, мистер Трент, — такой прелестный плащик. Я в этот табар влюбилась с первого взгляда, а Джордж его просто глазами пожирал. Красный атлас дивного оттенка, и королевский герб вышит так ярко — золотым, алым, голубым, серебряным, это не часто увидишь.

Потом Джордж стал о чем-то говорить в уголке с мистером Гиффордом — мистер Гиффорд все поджимал губы и качал головой, но Джордж только выпячивал подбородок, — и когда хозяйка показывала нам сад, он отвел викария в сторону и взял его в оборот.

Викарию это совсем не понравилось, так Джордж говорит. Но Джордж умеет добиться своего, и хозяин был вынужден признать, что предложение заманчивое, тем более что и сыновья подрастают, и подоходный налог взлетел до небес, да тут еще налог на наследство… В конце концов он согласился. Не буду говорить, во сколько это обошлось Джорджу — я обещала ему молчать, мистер Трент, — но, по его словам, в делах такого рода скупиться нельзя, да викарий и не стал бы торговаться. В любом случае Джордж получал уникальный экспонат, на зависть другим коллекционерам, и для него игра стоила свеч. Он сказал, что зайдет за табаром на следующий день и тогда же занесет наличные, а викарий согласился, и пригласил нас всех на ленч, и пообещал к тому времени подготовить документ с историей плаща и заверить его собственноручно. Так все и вышло, и теперь табар хранится у нас в номере под замком, а Джордж любуется им утром и вечером и все не может налюбоваться.

Трент искренне признался, что в жизни не слышал более увлекательного рассказа.

— Как вы думаете, ваш супруг позволит мне взглянуть на этот плащ? — спросил он. — Я не знаток древностей, но геральдикой интересуюсь, а таба-ры видел только современные.

— Ну конечно же, — отвечала миссис Лэнгли. — Вы только после обеда договоритесь с мужем о времени. Джордж будет счастлив. Он не из тех, кто зарывает свой табар в землю.

На следующий день в гостиной у Лэнгли Трент пристально разглядывал вынутый из шкафа табар, владелец же сокровища наблюдал за гостем с гордостью и с некоторым беспокойством.

— Ну что, мистер Трент? — сказал он. — Как он вам? Вы ведь, я думаю, не сомневаетесь, что это настоящий табар?

Трент потер подбородок.

— Да, — сказал он, — и в самом деле табар. Я и раньше видел несколько, а один так даже рисовал, прямо на человеке, когда герольд Ричмондский заказал свой портрет в полном облачении. Да, табар настоящий. Редкая вещь. Насколько я помню, до недавнего времени табар был собственностью герольда и после его смерти хранился в семье или, если семья нуждалась, продавался частным лицам, вот как вам, например. Теперь, как рассказал мне герольд Ричмондский, все иначе: со смертью владельца табар возвращают в геральдическую палату.

Лэнгли облегченно вздохнул:

— Рад слышать, что мой табар настоящий. А то когда вы попросили на него посмотреть, мне показалось, что вы в этом сомневаетесь.

Миссис Лэнгли, не сводя глаз с Трента, покачала головой:

— Мне кажется, Джордж, он и теперь сомневается. Ведь так, мистер Трент?

— Да, так. Мне очень жаль. Понимаете, этот табар вам продали как музейную редкость, со своей историей, но когда миссис Лэнгли его описала, я понял, что вас обманули. Дело тут в гербе — миссис Лэнгли не заметила в нем ничего странного. Я хотел только удостовериться. Нет, этот табар не мог принадлежать герольдмейстеру ордена Подвязки в 1783 году.

Лицо мистера Лэнгли вмиг утратило добродушие и заметно побагровело.

— Если вы правы, мистер Трент, и если этот негодяй меня надул, уж я его засажу за решетку. Но, честное слово, не верится: проповедник как-никак, из почтенной семьи, и живет в таком милом месте, и о пастве своей печется… Вы уверены, что не ошиблись?

— По крайней мере, герб на табаре не тот.

Миссис Лэнгли вскрикнула:

— Да что вы такое говорите, мистер Трент? Мы видели ваш королевский герб, и не раз. Он такой и есть. И вообще, вы же сказали, что табар настоящий. Ничего не понимаю.

— Я должен перед вами извиниться, — грустно сказал Трент, — за наш герб. Видите ли, он менялся. В четырнадцатом веке Эдуард Третий претендовал на французский престол, и чтобы убедить его потомков, что претензии эти вздорны, потребовалось сто лет войны. Но и тогда они не перестали изображать на гербе французские лилии, вплоть до начала девятнадцатого века.

— Боже правый! — слабо проговорила миссис Лэнгли.

— Кроме того, все Георги до Четвертого включительно, а также Вильгельм Шестой были королями Ганновера — и так до королевы Виктории: она, как женщина, не могла наследовать ганноверский престол. А до тех пор в наш герб втискивали еще и герб Брауншвейгского дома. По сути дела, когда герольдмейстер ордена Подвязки оглашал договор с Соединенными Штатами, его табар украшала настоящая мешанина: английские леопарды, ирландская арфа, французские лилии, шотландский лев, еще несколько львов, уже ганноверских, белый конь и сердца — тоже ганноверские эмблемы. Как это все уместить на одном гербе, ума не приложу, но они как-то умещали[125]Как они все это умещали, можно увидеть в глоссарии (16).. А вашему табару далеко до таких ужасов, вы и сами видите. Это викторианский табар — достойно, со вкусом — незаменимая вещь в гардеробе порядочного герольда.

Лэнгли стукнул кулаком по столу:

— Ну а в моем гардеробе ему не место — лишь бы деньги вернуть.

— Можно попробовать, — сказал Трент, — вдруг получится. На самом деле, мистер Лэнгли, я попросил посмотреть плащ, чтобы уберечь вас от щекотливого положения. Представляете, вы бы привезли это сокровище домой, и всем бы его показывали, и рассказывали бы его историю, так что о нем бы напечатали в газетах. А потом бы кто-нибудь взялся устанавливать его подлинность, обнаружил бы то, о чем я вам сейчас сообщил, и заявил бы об этом публично… Боюсь, вам было бы не слишком приятно.

Лэнгли снова вспыхнул и многозначительно переглянулся с женой.

— Черт возьми, вы правы. И я даже знаю, кто рад будет выставить меня дураком. Есть один такой, как же. Да по мне, лучше сто раз без денег остаться, чем до этого дойти. Я вам очень благодарен, мистер Трент, честное слово. Сказать по правде, мы в Америке дорожим своей репутацией и рассчитывали ее упрочить этим треклятым плащиком. Черт! Подумать только — впрочем, думать надо не о том. Сейчас нужно добраться до этого жулика и выпотрошить его хорошенько. Уж деньги-то свои я из него вытрясу…

Трент покачал головой:

— А я настроен не столь оптимистически, мистер Лэнгли. Но как вы смотрите на то, чтобы поехать завтра к этому викарию со мной и одним моим другом? Он интересуется такими делами и поможет, если тут можно помочь.

Лэнгли с энтузиазмом согласился.

В машине, приехавшей за Лэнгли на следующее утро, ничто не выдавало принадлежности к Скотленд-Ярду; то же самое можно было сказать и об элегантном шофере. Вместе с Трентом в машине сидел темноволосый круглолицый человек, которого Трент представил как суперинтенданта Оуэна. Именно по его просьбе Лэнгли и рассказал со всеми подробностями о покупке та-бара (который он, кстати, предусмотрительно захватил с собой в чемодане).

За несколько миль до Абингдона шоферу велели замедлить ход.

— Вы говорите, что повернули неподалеку от Абингдона, мистер Лэнгли, — сказал суперинтендант. — Теперь смотрите внимательно и постарайтесь определить, где именно.

Лэнгли изумленно воззрился на него.

— У вас что, нет карты?

— Есть, но на ней нет «Силькот-Эпископи».

— Как и на любой другой карте, — добавил Трент. — Нет, я не говорю, что вам все приснилось, но места такого нет.

Проворчав, что это уж слишком, Лэнгли напряженно уставился в окно и вскоре попросил остановиться.

— Вот он, поворот, я уверен, — сказал он. — Я узнал его по этим двум стогам на лугу и по тому пруду с ивами. Но здесь точно был указатель, а теперь нет. То ли мне и правда все приснилось, то ли сейчас снится. — Когда машина повернула, он продолжал: — Да, конечно, вон церковь — и ворота и кладбище, — а вон там дом священника, тисы, сад… да, все так. Что ж, джентльмены, ну теперь-то он получит сполна — как бы там ни называлось это чертово место.

— Это чертово место, — заметил Трент, — называется Оукхэнгер.

Они вышли из машины и направились через кладбище к дому священника.

— А где могила? — спросил Трент.

— Там, — указал Лэнгли.

Они подошли к огороженному надгробию, и вдруг американец схватился за голову.

— Да тут рехнуться можно, — простонал он. — Я же знаю, это та самая могила. Но здесь написано, что в ней покоится Джеймс Родерик Стивенс, из прихожан.

— Скончавшийся, судя по всему, лет на тридцать позже сэра Роуленда, — заметил Трент, изучая надпись, в то время как суперинтендант в немом восторге похлопывал себя по ляжкам. — Что ж, быть может, викарий прольет свет на эту проблему?

Они подошли к дому, и Оуэн позвонил. Приветливая темноволосая служанка, открывшая им, узнала Лэнгли и улыбнулась.

— Ну хоть вы-то настоящая! — воскликнул он. — Вас, кажется, зовут Эллен? Вижу, вы меня помните. Ох, так-то лучше. Мы хотели бы видеть викария. Он дома?

— Каноник, сэр, — отвечала девушка, особо подчеркивая сан, — вернулся два дня назад. Он сейчас в деревне, но должен прийти с минуты на минуту. Не хотите ли его подождать?

— Непременно, — заявил Лэнгли, и их провели в большую комнату, где недавно был куплен табар.

— То есть его не было дома? — спросил Трент. — И вы говорите, он каноник?

— Да, сэр, каноник Мейберли, сэр, он на месяц уезжал в Италию. А леди и джентльмен, которые тут жили до прошлой недели, они сняли дом на время его отъезда. Мы с кухаркой остались им прислуживать.

— А этот джентльмен, мистер Вери, заменял каноника в приходе? — с едва заметной усмешкой поинтересовался Трент.

— Нет, сэр, каноник договорился с мистером Джайлсом, это котморский викарий. А потом, он и не знал, что мистер Вери священник. Он его вообще никогда не видел. Это ведь миссис Вери и дом осматривала, и все устраивала, а о том, видно, не говорила. Мы потом рассказали канонику, когда они уехали, — так он был просто потрясен. Ничего, говорит, не понимаю. Зачем, говорит, это скрывать. «Как бы там ни было, сэр, — это я ему, — они очень любезные люди, сэр, и друзья к ним приезжали очень любезные, и шофер у них, говорю, такой достойный человек».

Трент кивнул.

— Вот как? Так к ним и друзья приезжали?

Служанка была счастлива посплетничать.

— Конечно, сэр. Тот джентльмен, что вас тогда привез, сэр, — тут она обернулась к Лэнгли, — он до этого и других привозил. Я думаю, они тоже американцы.

— То есть говорят не по-британски, — сухо предположил Лэнгли.

— Ну да, сэр, и у них были такие хорошие манеры, вот как у вас, — отвечала девушка, не замечая, как смутился Лэнгли и как исподтишка пересмеиваются Трент с суперинтендантом. Последний теперь завладел разговором.

— Этот их достойный шофер — невысокий, худой, с длинным носом, лысоват и все время курит сигареты?

— Да, сэр, именно. Вы, наверное, его знаете.

— Да уж, знаю, — мрачно сказал Оуэн.

— И я знаю! — воскликнул Лэнгли. — Это с ним мы говорили на кладбище.

— Были ли у мистера и миссис Вери какие-нибудь… э-э-э… ценности? — спросил суперинтендант.

Во взгляде Эллен загорелось воодушевление.

— Да, сэр, всякие чудесные вещи. Они их доставали, только когда приходили друзья. А так где-то прятали — ну, в спальне у мистера Вери, видать. Мы с кухаркой решили, что это они от воров.

Суперинтендант потрогал свои щетинистые усы.

— Что ж, так я и думал, — произнес он. — Но какого рода чудесные вещи? Серебро, или фарфор, или что?

— Нет, сэр, не то, совсем необычные вещи. Вот как однажды они достали красивый кубок: такой золотой, на нем фигурки всякие, узоры — и все такое яркое — и весь облеплен камушками, синими, зелеными и белыми. Я прямо чуть не ослепла.

— Чаша Дебенхемов! — воскликнул суперинтендант.

— Так это известная вещь, сэр? — спросила девушка.

— Совсем нет, — ответил мистер Оуэн. — Это фамильная ценность, она передается из поколения в поколение. Но мы случайно про нее слышали.

— Надо же, такое с собой возить, — заметила Эллен. — А в другой раз они достали большую книгу и положили вон на тот столик у окна. Бумага в книге была желтая, а буковки золотые, и по краям такие чудесные картинки, золотые, серебряные, разноцветные.

— Псалтырь Маррейнов! — откликнулся мистер Оуэн. — Продолжайте, уже яснее.

— А еще, — продолжала девушка, обращаясь к Лэнгли, — у них была красивая красная накидка с гербом, да, как на монетке в полкроны. Вы же помните, сэр, они ее вам показывали.

Лэнгли скривился.

— Кажется, припоминаю, — проговорил он. — Спасибо, что напомнили.

— А вот и каноник, — сказала Эллен, посмотрев в окно. — Я передам, что вы его ждете, джентльмены.

Она поспешила из комнаты, а вскоре появился и каноник — высокий сутулый старик с приятным лицом и неуловимым ореолом учености.

Суперинтендант шагнул к нему навстречу.

— Я офицер полиции, — сказал он. — Нас привело сюда расследование, связанное с арендаторами, которым вы сдавали дом в прошлом месяце. Впрочем, мы не отнимем у вас много времени, потому что ваша горничная уже почти все рассказала.

— А, вы про нашу служанку? — рассеянно отозвался каноник. — Она вам почти все рассказала? Так ведь ей дайте волю, она вообще рта не закроет. Прошу вас, присаживайтесь, джентльмены. Значит, Вери — ах да! А что с ними такое? Миссис Вери — такая любезная, респектабельная дама, и за домом они прекрасно ухаживали. И кстати, заплатили вперед — миссис Вери объяснила, что они из Новой Зеландии и никого не знают в Лондоне. Они приехали посмотреть Англию и решили снять дом в деревне, потому что это и есть настоящая Англия, — так она сказала. Я подумал тогда, что это очень разумно, куда лучше, чем ехать в лондонскую грязь и сумятицу, как обычно делают наши заграничные друзья. Честно говоря, я был тронут и с радостью сдал им дом.

Суперинтендант покачал головой:

— Вот такие разумные наниматели и создают нам больше всего проблем, сэр. Как я понял, леди не упоминала, что ее муж — священник.

— Нет, я потом удивился, когда узнал, — сказал каноник. — Но это же не важно, наверное, у них были причины…

— Были, — согласился мистер Оуэн. — Ведь если бы она упомянула сан своего мужа, вы бы заинтересовались и стали задавать вопросы — ничего сложного, конечно, для настоящей жены священника, но она бы запуталась. Другое дело — ее муж: он изображал викария перед мирянами, и притом перед иностранцами. Мне очень жаль, каноник, но ваши жильцы — мошенники. Начнем с того, что фамилия их, конечно, не Бери. Кто они такие, я, к сожалению, не знаю — мы с ними столкнулись недавно, и методы у них необычные. Но одно я знаю точно: это воры и мошенники.

Каноник откинулся на спинку стула.

— Воры и мошенники! — выдохнул он.

— И весьма умелые, — заверил его Трент. — Они привезли в ваш дом то, что украли в прошлом году — тогда ограбили несколько усадеб и, что озадачило полицию, брали такие вещи, которые, казалось, невозможно продать. В том числе, например, табар герольда — как говорит суперинтендант Оуэн, он принадлежал отцу сэра Эндрю Ричи, который в свое время был герольдом Мальтреверсским. Этот табар пропал вместе с драгоценностями, когда взломали дом сэра Эндрю в Линкольншире. Но продавать его открыто было опасно, да, в сущности, дорог он был только как память. Тогда мошенники сочинили целую историю, чтобы привлечь какого-нибудь американского богача и заставить его купить плащ. Полагаю, это обошлось их жертве в круглую сумму.

— Олух несчастный, — прорычал Лэнгли.

У каноника Мейберли дрожали руки.

— Боюсь, я не понимаю, — проговорил он. — Зачем им понадобился мой дом?

— Это важная часть их плана. Мы знаем во всех деталях, как они сбыли с рук табар, и нет сомнения, что и с другими украденными вещами они поступали подобным образом. Всего их в шайке четверо. Кроме ваших жильцов был некий приятный, образованный человек — он, видимо, и правда знаток древностей и разбирается в искусстве. Его роль состояла в том, чтобы находить в Лондоне богатых иностранцев, втираться к ним в доверие, возить на экскурсии, обмениваться визитами и, в конце концов, привозить их в дом священника. Все было обставлено так, чтобы посетители сами захотели осмотреть церковь, поэтому у них не возникло никаких подозрений. Просто название места на указателе у поворота звучало так романтично.

Каноник беспомощно затряс головой:

— Но там нет указателя.

— Нет, но когда машина сообщника проезжала мимо, был. Видите ли, указатель поддельный, а название придуманное — чтобы в случае чего было труднее напасть на след. Потом, на кладбище, посетителей заинтересовала надпись на одной могиле. Не хочу отнимать у вас время — скажу только, что надгробие, вернее, его верхний слой тоже был фальшивый. А поддельная надпись должна была заинтересовать путешественников и привести их к мошенникам, что и вышло.

Каноник выпрямился на стуле.

— Но это же гнусное кощунство! — воскликнул он. — Тот, кто называет себя Бери…

— Кощунство, — сказал Трент, — совершил уже не он. Мы полагаем, что это дело рук четвертого сообщника, который выдавал себя за шофера, — очень интересный персонаж. Суперинтендант Оуэн вам про него расскажет.

Мистер Оуэн задумчиво подергал усы.

— Да, он единственный, о ком мы что-то знаем. Зовут его Альфред Ковни, у него есть какое-то образование и немалый талант. Когда-то он служил бутафором и рабочим сцены — можно сказать, настоящий художник. Из папье-маше он может сделать любой предмет — так, что никто и не заподозрит фальшивку. Не сомневаюсь, что так он и подделал надгробие. По сути дела, он вылепил своего рода крышку, которую можно было надевать и снимать. Впрочем, придумать надпись ему вряд ли было по силам — я думаю, ее сочинил Пиффорд, а начертание букв Альф срисовал с других надгробий на кладбище. И указатель, конечно, подделал он же, чтобы устанавливать, когда нужно, а потом убирать.

Что ж, Альф попал в дурную компанию. Когда выяснилось, что у него золотые руки, его сделали профессиональным взломщиком. Он отсидел два срока. Он единственный был под подозрением, когда ограбили имение сэра Эндрю Ричи, украли чашу из Эйншэм-парка и Псалтырь из дома лорда Суонборнского. С теми деньгами, которые мошенники выручили в вашем доме, и с драгоценностями, награбленными еще год назад, они неплохо устроятся, и поймать их теперь будет непросто.

Каноник Мейберли понемногу приходил в себя и начинал улыбаться.

— Никогда еще не служил орудием в руках преступников, — сказал он. — Но это чрезвычайно интересно. Значит, когда приходили доверчивые посетители, мой жилец изображал священника, приглашал их в дом и продавал награбленное. Должен признаться, здесь неоткуда возникнуть подозрениям. Викарий в своем приходе, более того — в своем доме. Что тут можно подозревать? Я только надеюсь, ради чести сутаны, что роль свою он играл хорошо.

— Насколько я знаю, — сказал Трент, — он допустил лишь одну ошибку. Небольшую, конечно, но как только я о ней услышал, я убедился, что он мошенник. Видите ли, его спросили о весле, которое висит в холле. Сам я в Оксфорде не учился, но полагаю, что весло гребцу дают, когда его восьмерка отличилась в регате.

Виза каноника за стеклами очков загорелись.

— В тот год, когда мы получили право носить свои цвета[126]Победившая команда носит форму с цветами своего колледжа. Подробнее см. глоссарий (21)., лодка Уодем-колледжа продвинулась вперед на пять позиций. Это была лучшая неделя в моей жизни.

— Тем не менее были у вас и другие триумфы, — предположил Трент. — Например, после Уодема вы, кажется, получили место в колледже Олл-Соулз[127]Олл-Соулз — один из самых престижных оксфордских колледжей, за право стать его членом борются самые блестящие выпускники. До 1924 г. там могло обучаться четыре студента, теперь студентов в Олл-Соулз нет вообще, там занимаются научными исследованиями выдающиеся специалисты в разных областях..

— Да, и, естественно, это меня обрадовало, — отвечал каноник. — Но все же, дорогой мой сэр, это счастье иного рода, и ощущаешь его не так остро, уж поверьте. И кстати, как вы узнали?

— Меня натолкнула на эту мысль промашка вашего жильца. Когда его спросили про весло, он сказал, что греб за Олл-Соулз.

Каноник Мейберли расхохотался;

Лэнгли с суперинтендантом недоуменно воззрились на него.

— Кажется, я понял, в чем дело, — сказал он. — Наверное, негодяй рылся у меня в библиотеке, искал сведения, чтобы правдоподобнее сыграть свою роль. Я прожил в колледже пять лет, и во многих моих книгах можно увидеть экслибрис с гербом Олл-Соулза. Так что его ошибка естественна.

И пожилой джентльмен вновь залился радостным смехом.

Лэнгли взорвался;

— Я и сам люблю пошутить, но убей бог, не понимаю, в чем тут соль.

— Соль в том, — объяснил ему Трент, — что никто никогда не греб за Олл-Соулз. Там не бывает больше четырех студентов, остальные — члены колледжа.

Э. К. БЕНТЛИ

Ангел-хранитель

— Что бы там ни было, а дело пренеприятное, — заявил Артур Селби, усаживаясь рядом с Филиппом Трентом в курительной комнате «Лэнсдаунского клуба». — В юридической практике такие гадкие дела попадаются на каждом шагу — даже тем конторам, которые, как и мы, не сталкиваются с преступлениями. А по мне, так уж лучше преступления, чем подобные дела. Одна злоба чего стоит. Ты не поверишь, на что способны люди — притом люди почтенные и образованные, — лишь бы навредить ближнему. Ближний, кстати, обычно родственник. А бывает еще патологическая порочность. Был у нас клиент — он умер вскоре после того, как Сноу взял меня в компаньоны, — так жизнь его была одно сплошное непотребство.

Трент рассмеялся:

— Последние-то слова не твои, Артур. Так говорит старшее поколение.

— Верно, — согласился Селби. — Так сказал Сноу про сэра Уильяма как его… не важно, просто запомнилось. Но я отвлекся. После хорошего обеда — кстати, сегодня обед, кажется, был хороший…

— Отличный, — откликнулся Трент, — не зря ты собой гордишься. Ты всегда знаешь, что заказать, это один из твоих главных талантов. Этот рейнвейн — просто песня, я бы даже сказал, баллада. Так что после хорошего обеда?

— После хорошего обеда мне, как правило, хочется поболтать — в конторе-то я обычно обхожусь парой яблок и стаканом молока. Кстати, вот тебе лучший способ оценить что-либо стоящее: не позволяй себе этого слишком часто, зато когда позволяешь — так от души. Но вообще-то, Фил, я хотел поговорить с тобой о другом. Как я уже сказал, нам досталось пренеприятное дело. Обычно мы сами можем разобраться, что к чему, но нынешний случай — настоящая головоломка. А головоломки ты, как известно, разгадываешь мастерски. Давай я все расскажу, а ты, может быть, поможешь советом?

— Конечно.

— Так вот, две недели назад умер один наш клиент, Грегори Лэнделл. Не думаю, чтобы ты о нем слышал: он ничем особенно и не занимался, кроме своих хобби, — благо были деньги и не было желания прославиться. А прославиться с его мозгами можно было запросто: он получил блестящее классическое образование, увлекался Грецией. С моим компаньоном они дружили еще с детства, вместе учились в школе и в Кембридже. У них было общее хобби — садоводство, устройство альпийских горок. Альпийская горка Лэнделла славилась на всю округу, посмотреть ее приезжали издалека — что, конечно, было очень приятно хозяину. И Лэнделл и Сноу были поклонниками Льюиса Кэрролла — без цитат из «Алисы» и «Снарка» не обходился ни один разговор, — кроме того, оба любили шахматы и в молодости хорошо играли в крикет, да и в зрелые годы были не прочь посмотреть хорошую игру. По выходным Сноу часто приезжал к Лэнделлу в Беркшир, в Чолси-Вуд.

Женился Лэнделл, когда ему было уже за пятьдесят. Его избранницей стала некая Мэри Арчер, дочь морского офицера, моложе Лэнделла лет на двадцать. Он был от нее без ума, и она, казалось, отвечала ему взаимностью, хотя и не производила впечатления пылкой особы. Красивая девица, умеющая себя подать и, судя по всему, себе на уме. Лэнделл оформил завещание, по которому все его имущество переходило жене, если только у них не будет детей. Душеприказчиками были назначены Сноу и я. Прежде Лэнделл собирался оставить все наследство племяннику, которого теперь даже не упомянул, и этого племянника нам было жаль: он занимался полезным делом — какими-то медицинскими исследованиями — и притом едва сводил концы с концами.

— А зачем Лэнделл назначил душеприказчиками вас обоих? — поинтересовался Трент.

— Так надежнее — вдруг с одним из нас что-то случится. И ведь случилось: в начале этого года бедняга Сноу сломал ногу и теперь не встает с постели. Но об этом позже. Так вот, поначалу Сноу продолжал навещать Лэнделла и уже через год заметил, что отношения между супругами разительно изменились. Стало ясно: Лэнделл теперь под каблуком у жены. Дальше — больше, скоро он и шагу не мог ступить без ее позволения.

Трент кивнул:

— Судя по тому, как ты описал его жену, оно и неудивительно.

— Ты прав, мы этого и ожидали. Но что хуже всего, Лэнделл не мог смириться с таким положением вещей, как некоторые мужья. Видно было, что он очень несчастлив, хотя и не говорит о том Сноу. Жена Лэнделла перестала даже притворяться, что любит его, и совсем с ним не считалась. Сноу не сомневался, что Лэнделл тоже до смерти ее ненавидит, хотя открыто противостоять ей и не осмеливается. А ведь когда-то у него был сильный характер.

— Понимаю, — сказал Трент. — Если муж не бесчувственная скотина, он не допустит, чтобы жена устраивала сцены. На что угодно пойдет, лишь бы избежать скандалов.

— Вот именно. Между тем Сноу вскоре перестали приглашать к Лэнделлам, и, как ты можешь догадаться, он не слишком расстроился. Эти визиты превратились в сущее мучение:

Сноу, хоть и жалел Лэнделла, понимал, что помочь тут ничем не может. Все равно миссис Лэнделл ни за что не оставила бы друзей наедине: возились ли они с альпийской горкой, или играли в шахматы, или просто гуляли, она всегда была рядом.

Трент поморщился:

— Вот радость-то… Так в чем же загадка?

— Сейчас расскажу. Около месяца назад к нам в контору пришло письмо для Сноу. Поскольку я помогал Сноу с деловой перепиской, письмо это я распечатал. Оно оказалась от миссис Лэнделл, которая сообщала, что ее муж тяжело болен, прикован к постели, хочет решить какие-то деловые вопросы и просит Сноу приехать к нему на следующий день.

Приехать Сноу, разумеется, не мог, а из письма я понял, что дело очень срочное и Лэнделл чуть ли не при смерти. Поэтому я позвонил миссис Лэнделл, объяснил ситуацию и предложил приехать вместо Сноу. Она с радостью согласилась и рассказала мне, как волнуется за мужа — с сердцем у него совсем плохо. Я сообщил ей, каким поездом приеду, и она пообещала прислать за мной машину.

Когда я приехал, миссис Лэнделл сразу повела меня в спальню мужа. Он и впрямь выглядел очень больным — казалось, даже говорить не мог. При нем была сиделка, но сиделку миссис Лэнделл сразу отослала, а сама все время оставалась в комнате, чего я и ожидал по рассказам Сноу. Лэнделл еле слышно заговорил о делах.

Он хотел произвести кое-какие операции со своими ценными бумагами и разработал по этому поводу весьма хитроумный план: Лэнделл отлично разбирался в финансовых вопросах, у него был настоящий дар. Если честно (тут Селби похлопал Трента по колену) ему нечего было со мной обсуждать. Он прекрасно знал, чего хочет, в советах не нуждался и в таких делах понимал гораздо больше, чем я или Сноу. Тем не менее он устроил целый спектакль и советовался со мной о каждой мелочи, мне же оставалось делать умное лицо, мямлить что-то невразумительное и соглашаться, наконец, что лучше и придумать нельзя. Потом он сказал, что хочет написать деловое письмо, да доктор не разрешает напрягаться — так, может быть, я помогу?

Итак, я написал за него письмо его брокерам, он расписался, а жена приготовила акции и ценные бумаги в длинном конверте. Вот и все. Машина отвезла меня на станцию, вернулся я к обеду, потратив полдня впустую.

Трент слушал очень внимательно.

— Впустую, говоришь, — подытожил он. — Значит, письмо Лэнделл мог бы написать без тебя, например продиктовать жене?

— Жене или любому, кто умеет писать. И уж конечно он сам это знал. Говорю тебе, со мной он стал советоваться просто для отвода глаз. Я это понимал, а он, судя по всему, понимал, что я понимаю. Но что именно он пытался таким образом утаить, ума не приложу. Не думаю, чтобы жена что-то подозревала: Сноу говорил, что она ничего не смыслит в коммерческих делах. Во время моего визита она ловила каждое слово и, кажется, осталась вполне довольна. План Лэнделла был выполнен, и он собственноручно подписал договоры о передаче ценных бумаг. Это я знаю точно, потому что уже после его смерти составлял опись имущества, и все было в порядке. Ну вот, Фил. Что ты обо всем этом думаешь?

Трент неспешно почесал подбородок:

— А ты уверен, что тут и впрямь было что-то странное? Жена вот, ты говоришь, ничего не заподозрила.

— Совершенно уверен. А жена просто не знала, что Лэнделл лучше, чем я и Сноу, разбирается в ценных бумагах и что в любом случае мы не занимаемся его финансами. Если бы ему и правда нужен был совет, он вызвал бы одного из своих брокеров.

Трент вытянул ноги и принялся задумчиво жевать кончик сигары.

— Без сомненья, ты прав, — сказал он наконец. — В глубине этого и впрямь скрывается что-то неприятное. Да и на поверхности все не так уж гладко. Миссис Лэнделл — ангел-хранитель, скажите пожалуйста!

Он поднялся:

— Я еще раз обо всем подумаю, Артур, и если вдруг меня осенит, сразу же дам знать.

На следующий день Трент без особых затруднений нашел Чолси-Вуд. Это название, как оказалось, носил довольно большой участок земли, в основном поросший лесом. Между многочисленными перелесками были разбросаны строения: несколько современных домов с участками, ряд коттеджей, трактир с вывеской «Сорока и ворота», тюдоровский замок, окруженный ухоженным парком. Усадьба Вязы, куда направлялся Трент, стояла в полумиле от трактира у дороги, делившей Чолси-Вуд на две части. Усадьбу окаймляла живая изгородь с аркой, к дому вела короткая автомобильная дорога. Трент проехал сквозь арку в живой изгороди, вышел из машины и зашагал к усадьбе, любуясь цветочными клумбами и ухоженным фруктовым садом. Трехэтажный дом тоже оказался ухоженным и красивым, у крыльца разрослась глициния.

Трент позвонил, и ему открыла пухленькая горничная. Протянув ей свою визитную карточку, Трент объяснил, что много слышал об альпийской горке мистера Лэнделла. Слышал он и о том, что мистер Лэнделл показывает ее посетителям. Может ли горничная передать его карточку хозяину, и если это сейчас удобно… Тут Трент прервался, потому что в холл вошла женщина — красивая рыжеватая блондинка с жестким взглядом голубых глаз.

— Я миссис Лэнделл, — сказала она, взяв у горничной карточку Трента. — Я слышала, о чем вы говорили, мистер Трент. Я вижу, вы не знаете о моей утрате. Мой супруг скончался две недели назад.

Трент тут принялся сбивчиво извиняться и выражать свои соболезнования.

— Что вы, — грустно улыбнулась миссис Лэнделл, — вы ничуть меня не обеспокоили. Раз вы приехали, вы конечно же должны осмотреть альпийскую горку. Мой муж ни за что не отпустил бы гостя, не показав ему сад.

— Это действительно знаменитая горка, — сказал Трент. — Я слышал о ней от Артура Селби, юриста, которого вы, я думаю, знаете.

— Да, они с компаньоном были поверенными моего мужа, — сказала миссис Лэнделл. — Пойдемте со мною, я покажу вам дорогу.

Они прошли по коридору и через стеклянную дверь вышли на огромный участок с другой стороны дома.

— Вам придется осмотреть горку самому, — сказала миссис Лэнделл, — я ничего в таком садоводстве не понимаю. Мой муж ею очень гордился и постоянно пополнял коллекцию растений, до самой болезни. Видите ту рощу с вязами? В честь нее названа усадьба. Идите в том направлении, потом увидите пруд с лилиями, альпийская горка будет по левую руку. А теперь позвольте вас покинуть, боюсь, я сейчас не в силах развлекать гостей. Когда посмотрите сад, горничная вас проводит.

Трент поблагодарил ее, она кивнула и ушла в дом.

Пройдя по аллее, Трент нашел то, что искал: высокую, в несколько ярусов, груду шершавых серых камней, поросшую множеством разнообразных растений — как им только хватало скудной почвы. Хоть хозяйка и плохо разбирается в альпийских горках, подумал Трент, но едва ли хуже его самого. И он порадовался, что выяснять на практике, кто знает меньше, пока не пришлось. Трент не знал, что ищет. Он просто решил почему-то, что здесь есть какая-то подсказка. И принялся думать и вглядываться, медленно расхаживая перед каменной громадой, поросшей нежным многоцветьем трав.

Вскоре он заметил одну особенность, а поразмыслив немного, нашел ее еще более любопытной. Рядом с некоторыми растениями были воткнуты в землю — прямо между стеблями или неподалеку — белые деревянные таблички. Их было немного — поискав, Трент нашел всего семь. На каждой табличке было аккуратно написано латинское название растения. Сами названия ничего не говорили Тренту, он лишь удивился, почему среди многих растений подписаны лишь некоторые.

Зачем было их выделять таким образом? Может быть, это были последние приобретения. Может быть, Лэнделл подписал растения, чтобы привлечь внимание старого друга Сноу — тот ведь тоже страстный садовод. Трент помнил, что перед смертью Лэнделл хотел видеть Сноу. Но Сноу приехать не смог, вместо него явился Артур Селби. Еще одна зацепка: свое «срочное» дело Лэнделл придумал для отвода глаз, письмо за него мог написать любой. Почему он хотел, чтобы приехал именно Сноу?

Может быть, он собирался лично обсудить со своим поверенным какие-то деловые вопросы? Нет, навряд ли. Миссис Лэнделл никогда не оставляла друзей наедине, не оставила бы и теперь, и Лэнделл это знал. А может быть, он, бедняга, надеялся что-то сообщить Сноу, не прибегая к помощи слов, — так, чтобы жена не поняла?

Эта догадка Тренту понравилась. По крайней мере, все сходилось. Кроме того, догадка эта укрепила то смутное подозрение, которое возникло у Трента после рассказа Селби и побудило его приехать в Чолси-Вуд. Итак, у Сноу и Лэнделла было общее хобби. Значит, приехав в Чолси-Вуд, Сноу обязательно заглянул бы в сад друга посмотреть на его новые приобретения. А новые приобретения были, об этом Тренту сказала миссис Лэнделл. Сама она ничего в альпийских горках не понимает и не заметила бы никаких изменений. Зато Сноу сразу понял бы, если бы что-то было не так. А что здесь не так? Трент присвистнул. Деревянные таблички казались ему все любопытнее, и, достав блокнот, он принялся записывать названия растений. Armeria halleri, Arcana zavetiania, Saponana caespitosa. Так, отлично. А вон те маленькие цветочки, оказывается, носят звучное имя Acantholimon glumaceum. А вот Cartavacua ballabonii. Тренту уже вспоминалась «Чепуховая ботаника» Эдварда Лира[128]В своей книге «Чепуховая ботаника» Эдвард Лир, один из основоположников поэзии нонсенса, придумал и нарисовал забавные растения, подписав их псевдолатинскими названиями. «Свинообилия пирамидалис» (перевод Д. Даниловой) — одно из них. Как выглядит свинообилия, можно посмотреть в комментарии на стр. 691.: Suinoobilia pyramidalis и так далее. На следующей табличке было написано Veronica incana. И вот, наконец, последняя табличка. Ludovica caroli — такое название носила бесформенная серовато-зеленая поросль, в простонародье именуемая…

Внезапно Трент швырнул на землю свой блокнот, а с ним и шляпу. Нет, надо же быть таким дураком! Трижды осел — вот кто он такой! Мог бы и сразу догадаться! Он поднял блокнот и торопливо пробежал глазами названия растений. Да, все правильно.

Через несколько минут он уже сидел в машине и ехал в город.

На следующее утро в конторе Сноу и Селби младший партнер приветствовал Трента и предложил ему сигарету.

— За полчаса сможешь все рассказать? Я бы с удовольствием сходил с тобой пообедать и все выслушал, но сегодня очень загруженный день, освобожусь часам к семи, не раньше. Где ты был?

— В саду у твоего покойного клиента, — ответил Трент. — Должен заметить, сад произвел на меня глубокое впечатление. Миссис Лэнделл любезно разрешила его посмотреть.

Селби изумленно воззрился на него.

— Да уж, нахальства тебе не занимать… Как ты умудрился туда попасть? И зачем?

— О том как, умолчу — не хочу отнимать у тебя время. Перейду сразу к зачем. Я обдумал твои слова, и мне показалось, что безмятежная веселость сада что-то в себе таит. Еще больше я укрепился в этой мысли, когда оказалось, что наша Мэри-все-наоборот[129]

(Перевод. А. Иванова и А. Устиновой в книге Ф. Бернетт «Таинственный сад»). не знает, как садик ее растет. Лэнделл хотел, чтобы приехал Сноу. Сноу же, сам любитель подобных садов, не мог не усладить свой взор коллекцией друга. Я свой тоже усладил — и кое-что обнаружил.

— Черт побери! — воскликнул Селби. — Что именно?

— Семь растений — заметь, только семь из всего множества — оказались подписаны латинскими названиями. Там стоят такие деревянные таблички, как в ботанических садах Кью. Четыре названия я повторять не буду, они настоящие, я проверял в справочнике. Думаю, их добавили, чтобы смотрелось естественней. Зато три других очень любопытны — отборная латынь, точные формулировки, слог как у Цицерона.

И Трент протянул другу карточку с названиями. Селби с видом полнейшего недоумения уставился на надписи.

— Arcana zavetiania, — прочел он вслух. — Если меня должно осенить, то пока что-то не осеняет. Что значит Arcana? Впрочем, раз речь о ботанике, то я здесь дуб дубом. Такое ощущение, что эту травку прозвали в честь какого-то грека.

— Начни с другого названия, — посоветовал Трент.

— Cartavacua ballabonii. Тоже не понимаю. Что там еще в букете? Ludovica caroli. Нет, Фил, не доходит. Объясни же наконец, что это значит.

Трент указал на последнее название.

— Вот как я догадался, — сказал он. — Табличку «Ludovica сагой» Лэнделл воткнул в кустик камнеломки. Как выглядит камнеломка, я знаю, и, как ни странно, даже слышал ее латинское название — Saxifraga. Тогда я вспомнил еще одну вещь:

Ludovicus — латинская форма имени Луи или Льюис.

— Что? — Селби вскочил на ноги. — Льюис — и Сагой! Льюис Кэрролл! Господи, да ведь его книги Сноу с Лэнделлом знали наизусть! Теперь ясно, что это шифр. — И он вновь принялся изучать карточку. — Cartavacua ballabonii. Хм, это, наверное, Балабон из «Охоты на Снарка». Но что значит cartavacua?

— А ты переведи, — предложил Трент.

Сноу нахмурился.

— Погоди-ка. В юридической латыни словом carta обозначают документ, vacua — значит, что он пустой. Пустой документ Балабона…

— Или просто карта. Помнишь?

Под эту пустую карту отведена в книге отдельная страница.

— Так это значит…

— Я думаю, это значит, что искать надо на странице с пустой картой в экземпляре Лэнделла.

— Да, но что искать?

— То, что названо Arcana zavetiania .

— Говорю тебе, я не знаю, что такое arcana. Я помню только юридическую латынь, а это не юридическая.

— Да, не юридическая. Arcanus , Артур, значит «спрятанный». Понимаешь, «спрятанный».

— Да что спрятано-то? — Селби вновь уставился на карточку, затем вдруг побледнел, рухнул на стул и, наконец, обернулся к Тренту: — Боже мой, Фил! Так вот что это значит!

— А что же еще?

Селби кинулся к телефону, стоявшему на столе.

— Пока я не позвоню, меня не беспокоить, — сказал он в трубку. Затем снова повернулся к Тренту.

— Я попросил мистера Трента меня подвезти, — объяснил Селби. — Мне нужна его помощь в делах, связанных с имуществом вашего мужа. Мистер Трент говорит, вы уже встречались.

Миссис Лэнделл благосклонно улыбнулась Тренту.

— Да, вчера мистер Трент приезжал смотреть альпийскую горку и упомянул, что он ваш друг.

Хозяйка проводила их в малую гостиную. Трент, который во время своего первого визита успел увидеть только холл, тянущийся через весь дом, все больше убеждался, что во всем доме царит строгий порядок. Малая гостиная оказалась тщательно убранной и образцово чистой, на стенах — несколько картин, очень ровно повешенных, на столе — ваза с цветами, недавно срезанными и старательно расставленными.

— И какое дело привело вас сюда столь неожиданно? — поинтересовалась миссис Лэнделл. — Что-то связанное с оценкой имущества?

И она посмотрела на них удивленными голубыми глазами.

Селби ответил ей таким взглядом, какого Трент от своего друга просто не ожидал. Этот доброжелательный, несколько даже изнеженный юрист глядел теперь серьезно, холодно и сурово.

— Нет, миссис Лэнделл, мы по другому делу, — сказал он. — К сожалению, у меня есть основания полагать, что незадолго до смерти ваш муж составил новое завещание и что оно находится в этом доме. Если такое завещание действительно существует и если оно составлено по всем правилам, то завещание, написанное вскоре после вашей свадьбы, становится недействительным.

Первой реакцией миссис Лэнделл было полное изумление. Глаза и рот ее широко раскрылись, руки безвольно упали на подлокотники кресла. Затем изумление перешло в гнев и недоверие, которые она тщетно старалась скрыть.

— Я не верю ни единому слову, — отрезала она. — Это невозможно. Мой муж уже очень давно не встречался ни со своим поверенным, ни с каким-либо другим юристом. Когда приезжал мистер Сноу, я всегда присутствовала при их беседах. Если бы он составил новое завещание, я бы об этом знала. Ваше предположение нелепо. Да и зачем бы ему составлять новое завещание?

Селби пожал плечами:

— Этого я сказать не могу, миссис Лэнделл. Но вопрос не в том. При желании ваш муж мог составить завещание без помощи юриста. Если такое завещание составлено по всем правилам, оно признается законом. Я же, как душеприказчик и поверенный вашего мужа, обязан удостовериться, что более позднего завещания не было. А у меня есть основания полагать, что оно все же было.

Миссис Лэнделл усмехнулась:

— Да неужели? Может, у вас еще есть основания думать, что оно в этом доме? Так вот, никакого нового завещания здесь нет. Уж поверьте, я изучила в этом доме каждую бумажку.

— А под замком ваш муж ничего не держал? — осведомился Селби.

— Разумеется нет, — огрызнулась миссис Лэнделл. — У него от меня секретов не было.

Селби кашлянул:

— Возможно. Тем не менее, миссис Лэнделл, я обязан удостовериться в отсутствии нового завещания. В таких вопросах наш закон очень строг, поэтому я должен лично осмотреть ваш дом.

— А если я вам не позволю? Этот дом теперь — моя собственность, и я не обязана пускать сюда всякого, кому вздумается что-нибудь поискать.

Селби вновь кашлянул:

— Это не совсем так, миссис Лэнделл. Когда кто-либо умирает, наследство переходит под контроль к душеприказчику, указанному в завещании, до тех пор, пока все имущество не будет распределено согласно воле покойного. В том завещании, которое вы признаете и которое на сегодняшний день является единственно известным, душеприказчиками назначены я и мой компаньон. Потому мы должны действовать согласно этой роли, если только и до тех пор, пока не будет найдено новое завещание. Надеюсь, это понятно.

При этих словах миссис Лэнделл совсем пала духом. Некоторое время она сидела в угрюмом молчании, пытаясь совладать со своими чувствами, затем поднялась.

— Что ж, — сказала она, — если то, что вы говорите, верно, придется позволить вам обыскать дом, хоть вы и потеряете время попусту. С какой комнаты вы начнете?

— Думаю, с той, — сказал Селби, — где он чаще всего оставался один. Полагаю, такая комната в доме есть?

Миссис Лэнделл направилась к двери.

— Пройдемте в кабинет, — сказала она, не глядя на посетителей — Пусть ваш друг идет с вами, раз вам нужна его помощь.

Она провела их через холл в комнату с французским окном, выходившим на газон за домом. У окна стоял большой письменный стол, старинный и массивный, как и прочая мебель. Кроме того, в комнате было три книжных шкафа из кленового дерева. Селби с Трентом не стали терять времени зря и сразу же выбрали себе по книжному шкафу. Миссис Лэнделл сурово взирала на них с порога.

— «Annales Thucydidei et Xenophontei»[131] «Хроники Фукидида и Ксенофонта » (лат.)  — впервые эта книга Генри Додуэлла вышла в 1702 г., — вполголоса прочитал Селби, разглядывая книжные полки. — «Miscellanea Critica» К. Кобета — нет уж, я предпочитаю «Конные прогулки»[132]Селби путает нидерландского филолога К. Г. Кобета (1813–1890) и английского публициста У. Коббета (1763–1835), автора книги «Конные прогулки».. Слушай, Фил, это, кажется, не тот шкаф. «Palaeographia Graeca»[133]«Греческая палеография» (лат.). Монфокона. Странно, я думал, что Монфокон — это где-то в Париже, там еще кого-то колесовали[134]Бернарде Монфокон(1655–1741) — французский монах-бенедиктинец, основоположник палеографии. Селби путает его со знаменитой виселицей в окрестностях Парижа — и здесь он, как мы видим, вновь неточен: на Монфоконе не колесовали, а вешали.. И греческая драматургия — целые ряды… А у тебя как дела?

— Кажется, я напал на след, — отозвался Трент. — В этом шкафу стоит английская поэзия; правда, расставлена не по порядку. Ага! Вот она, красавица! — И он вытащил тоненькую книгу в красном переплете[135]См. комментарий, стр. 691–692.. — Одна из самых красивых книг, которые я видел. — Он принялся перелистывать страницы. — А вот и карта морей, правда, уже не пустая.

Он протянул книгу Селби. Тот внимательно изучил страницу.

— Красиво-то как написано, — заметил он. — Буквы не больше, чем самый мелкий печатный шрифт, но прочесть можно. — Он снова принялся сосредоточенно изучать страницу, время от времени одобрительно кивая, затем поднял голову. — Все верно. Завещание составлено по правилам и даже должным образом засвидетельствовано, что редко бывает в таких случаях.

Тут вмешалась миссис Лэнделл, о существовании которой Селби, казалось, забыл.

— Вы что, хотите сказать, что в этой книге написано завещание? — выдохнула она.

— Прошу прощения, миссис Лэнделл, — подчеркнуто вежливо отвечал юрист, — но мы действительно нашли то новое завещание, о котором я говорил. Оно весьма немногословно, очень ясно сформулировано и оформлено по всем правилам. Свидетелями, заверившими завещание, стали Мэйбл Кэтрин Уиллер и Ида Флоренс Керкби — служанки, проживающие в этом доме.

— Они посмели сделать это у меня за спиной! — взорвалась миссис Лэнделл. — Это сговор!

Селби покачал головой:

— Здесь нет никаких признаков преступного соглашения, заключенного с целью причинения вреда третьим лицам. Служанки подписали завещание по просьбе своего хозяина и не обязаны были об этом никому сообщать. Возможно, он сам попросил их сохранять тайну — это не меняет дела. Что же до условий завещания, вам причитается десять тысяч фунтов, освобожденные от налога на наследство.

— Что?! — вскричала миссис Лэнделл.

— Десять тысяч фунтов, освобожденные от налога на наследство, — невозмутимо повторил Селби. — По пятьдесят фунтов причитается нам с компаньоном за исполнение обязанностей душеприказчиков — это, если вы помните, было предусмотрено и в прошлом завещании. Остальное имущество переходит к его племяннику, Роберту Спенсеру Лэнделлу, проживающему на Лонглэнд-роуд, 27, в Блэкхите, в графстве Кент.

Услышав это, миссис Лэнделл окончательно утратила самообладание. Вся дрожа и задыхаясь от ярости, она выхватила книгу у Селби из рук, вырвала страницу с завещанием и разорвала ее на части.

— Ну и что вы теперь намерены делать? — прошипела она.

— Вопрос в том, что вы теперь намерены делать, — с невозмутимым спокойствием отвечал Селби. — Если вы приведете документ в состояние, не подлежащее восстановлению, вы совершите тяжкое преступление, карающееся каторгой… Кроме того, новое завещание все равно остается в силе — я знаком с его содержанием и могу принять присягу. Служанки подтвердят, что завещание было засвидетельствовано. Наконец, мы с мистером Трентом можем рассказать под присягой о том, что только что произошло. Поэтому, миссис Лэнделл, я бы советовал отдать мне обрывки завещания. Если из них удастся склеить документ, пригодный для прочтения, то суд его примет, а я постараюсь сделать все возможное, чтобы вас не привлекли к ответственности. И еще одно обстоятельство: я прошу вас подумать о переезде. Без особой спешки, разумеется, — не хочу вас торопить, — но вы понимаете, что усадьба теперь принадлежит мистеру Роберту Лэнделлу и что вы можете жить здесь только с его позволения.

Миссис Лэнделл наконец пришла в себя. Смертельно бледная, не сводя глаз с Селби, она швырнула на стол обрывки завещания и быстро вышла из комнаты.

— Не знал, что ты можешь быть жестоким, Артур, — заметил Трент. Друзья ехали по беркширским полям по направлению к Лондону.

Селби не ответил.

— Обвиняемый воздержался от ответа, — заключил Трент. — Может быть, ты просто не замечал, что ведешь себя довольно жестоко. Чего стоят одни эти юридические разъяснения, и притом ледяным тоном. Ты все время нагнетал атмосферу в кабинете, и хозяйка была готова взорваться задолго до развязки.

Селби взглянул на Трента.

— Да, я все это видел. Знаешь, Фил, я вообще-то человек не мстительный, но миссис Лэнделл довела меня до белого каления. Что бы она там ни говорила, ясно ведь, что она сама искала новое завещание и если бы нашла, то, несомненно, уничтожила бы.

Каждую бумажку проверяла. У него не было от нее секретов! Когда приезжал Сноу, она все время была рядом! Ты можешь себе представить, каково быть под каблуком у такой гарпии?

— Ужасно, — согласился Трент. — Но я одного не понимаю, Артур: раз он смог втайне от жены взять служанок в свидетели завещания, почему нельзя было написать завещание на обычной бумаге и тайно отправить к вам в контору с этими же служанками?

Селби покачал головой:

— Я сам об этом думал. Возможно, он не хотел рисковать — вдруг служанку поймали бы с письмом. А это бы подлило масла в огонь, я тебя уверяю. Кроме того, мы обязаны были бы ответить на письмо, и миссис Лэнделл прочитала бы наш ответ. Она ведь читала все его письма, готов ручаться. Нет, Фил, Лэнделл мне нравился, и потому я хотел за него отомстить. Прости, но это правда.

— Я и не думал осуждать тебя за жестокость, — отвечал Трент. — Я полностью разделяю твое негодование и душой все время был с тобой. Особенно мне понравилось, как ты намекнул, что ее могут в любой момент выгнать из дома.

— На самом-то деле ей чертовски повезло, — сказал Селби. — На проценты от наследства она может жить припеваючи, и даже, упаси господь, снова выйти замуж. Лэнделл в конце концов взял верх, но сделал это по-джентльменски.

— Как и ты, — сказал Трент. — Славная получилась пытка.

Селби горько улыбнулся:

— Я пытал ее лишь несколько минут. Минут, Фил, не лет.