Онлайн чтение книги Том 18. Избранные письма 1842-1881
1880

370. А. А. Толстой

1880 г. Января 23? Петербург.

От вас я пошел в театр. Ужасный воздух, ужасная музыка, ужасная публика так подействовали на меня, что я вернулся больной. И не спал половину ночи. Волнение разговоров с вами — главная причина. Я не приду к вам и уеду нынче. Пожалуйста, простите меня, если я вас оскорбил, но если я сделал вам больно, то за это не прошу прощенья. Нельзя не чувствовать боль, когда начинаешь чувствовать, что надо оторваться от лжи привычной и покойной. Я знаю, что требую от вас почти невозможного — признания того прямого смысла учения, который отрицает всю ту среду, в которой вы прожили жизнь и положили все свое сердце, но не могу говорить с вами не вовсю , как с другими, мне кажется, что у вас есть истинная любовь к богу, к добру и что не можете не понять, где он^*.

За мою раздражительность, грубость, низменность простите и прощайте, старый милый друг, до следующего письма и свиданья, если даст бог.

Ваш Л. Толстой.

371. H. H. Страхову

1880 г. Февраля 2? Ясная Поляна.

Дорогой Николай Николаич.

Чувствую, что я был очень дурен перед вами в Петербурге^*. Но ваше пристрастие ко мне, надеюсь, преодолеет дурное впечатление. Пожалуйста, сделайте, чтоб это так было. Я и всегда-то неловок в обращении с людьми, а заеду в Петербург, то уж совсем ошалею. Ну будет жалобить вас. Я, слава богу, здоров, дома хорошо и хорошо работал, но жизнь ужасно коротка и осталось ее, я знаю, немного. Издание продал Салаеву^*. Поездка моя в Петербург и за этими гадкими денежными делами и вся эта суета испортила меня значительно нравственно, но поверите ли, этот упадок нравственный облегчил меня. Кроме того, во время моей поездки я, чтобы поддерживать свои силы, много ел, пил вино и, вернувшись, продолжал тот же образ жизни, и мне стало лучше во всех отношениях.

Работа^* моя очень утомляет меня. Я все переделываю — не изменяю, — а поправляю сначала и боюсь, что много пишу лишнего, и каждый день думаю о вашем суде. Что вы делаете? Напишите мне также про себя. А главное, любите меня по-прежнему и изредка пишите.

Любящий вас Толстой.

372. В. В. Стасову

1880 г. Февраля 4? Ясная Поляна.

Владимир Васильевич.

Сейчас получил от Верещагина^* письмо. В письме его выражено враждебное ко мне чувство. Мне это было очень больно и теперь больно. Я бы написал ему, но не помню его имени-отчества, да и боюсь, как бы чем-нибудь в письме не усилить еще в нем этого ужасно больного мне чувства враждебности. Скажите ему, пожалуйста, что на меня сердиться нельзя, потому что у меня теперь одно желание в жизни — это никого не огорчить, не оскорбить, никому — палачу, ростовщику не сделать неприятного, а постараться полюбить их и заставить себя полюбить, а что его я люблю без усилия и потому не мог сделать ему неприятного. Но, видно, я отрицательно нечаянно сделал ему больно тем, что не пришел и не написал, и прошу его простить меня не на словах только, а так, чтобы и не иметь ко мне никакого неприязненного чувства^*.

Очень благодарен вам за статью об Иванове и книгу^*. Я прочел ее. Очень трогательно.

Не сердитесь ли и вы на меня за то, что я грубо затронул тогда^* ваши задушевные чувства? Пожалуйста, не сердитесь. Что ж делать, если мне перестали быть интересны мысли людские, а занимательно только сердце; а у вас я видел, что оно есть и что-то там много всякого добра, и я не мог удержаться от желания толконуться к нему. Может, грубо. Простите.

Ваш Л. Толстой.

Вам, петербуржцу, может быть, непонятно мое состояние в вашем городе. Я именно как угорелый в угарной комнате. Как бы сделать, что нужно, и бежать^*.

373. H. H. Страхову

1880 г. Мая 4. Ясная Поляна.

Получил вчера ваши книги^*, дорогой Николай Николаич. Кажется, это то самое, что мне и нужно. Очень вам благодарен. От нас только что уехал нынче Тургенев^*. Я три дня не садился за работу и чувствую себя совсем другим человеком — очень легко. Погода, весна чудесная. Приезжайте поскорее.

С Тургеневым много было разговоров интересных. До сих пор, простите за самонадеянность, все, слава богу, случается со мной так: «Что это Толстой какими-то глупостями занимается. Надо ему сказать и показать, чтобы он этих глупостей не делал». И всякий раз случается так, что советчикам станет стыдно и страшно за себя. Так, мне кажется, было и с Тургеневым. Мне было с ним и тяжело, и утешительно. И мы расстались дружелюбно. Так приезжайте поскорее. Как я буду рад.

Если вы пишете, я не буду мешать вам. Будем только ходить гулять и есть простоквашу.

Л. Толстой.

374. А. А. Фету

1880 г. Июля 8? Ясная Поляна.

Дорогой Афанасий Афанасьевич! Страхов мне пишет, что он хотел исполнить мою просьбу — уничтожить в вас всякое, какое могло быть, недоброжелательство ко мне или недовольство мною, — но что это оказалось совершенно излишне. Он ничего не мог мне написать приятнее^*. И это же я чую в вашем письме^*. А это для меня главное. И еще будет лучше, когда вы по старой привычке заедете ко мне. Мы оба с женой ждем этого с радостью.

Теперь лето, и прелестное лето, и я, как обыкновенно, ошалеваю от радости плотской жизни и забываю свою работу. Нынешний год долго я боролся, но красота мира победила меня. И я радуюсь жизнью и больше почти ничего не делаю.

У нас полон дом гостей. Дети затеяли спектакль, и у них шумно и весело. Я с трудом нашел уголок и выбрал минутку, чтобы написать вам словечко.

Пожалуйста же, по-старому любите нас, как и мы. Передайте наш привет Марье Петровне.

Ваш Л. Толстой.

375. Н. H. Страхову

1880 г. Сентября 26? Ясная Поляна.

Дорогой Николай Николаич.

Я давно уж прошу вас ругать меня, и вот вы и поругали в последнем письме^*, хотя и с большими оговорками и с похвалами, но и за то очень благодарен. Скажу в свое оправданье только то, что я не понимаю жизни в Москве тех людей, которые сами не понимают ее. Но жизнь большинства — мужиков, странников и еще кое-кого, понимающих свою жизнь, я понимаю и ужасно люблю.

Я продолжаю работать все над тем же и, кажется, не бесполезно^*. На днях нездоровилось и я читал «Мертвый дом»^*. Я много забыл, перечитал и не знаю лучше книги изо всей новой литературы, включая Пушкина.

Не тон, а точка зрения удивительна — искренняя, естественная и христианская. Хорошая, назидательная книга. Я наслаждался вчера целый день, как давно не наслаждался. Если увидите Достоевского, скажите ему, что я его люблю^*.

Прощайте, пишите и главное поядовитее, вы такой на это мастер.

У меня новый кандидат-филолог^* — умный, хороший малый. Я нынче очень нескладно рассказывал ему кое-что о вашей новой статье^*, и очень мне было радостно видеть его удивление и восторг.

Ваш Л. Толстой.

376. H. H. Страхову

1880 г. Декабря 28? Ясная Поляна.

Не стою я, дорогой Николай Николаич, таких писем, как ваши два последние^*, тем, что не написал вам давно, стою только той душевной радостью, которую они доставляют мне.

Пожалуйста, напишите мне подробнее о вашем нездоровье. Я так и не знаю, что у вас. По последнему письму я думал, что вам лучше. Хоть вы и сами не любите лечиться, все-таки не залечивайтесь. Искушение у вас сильно — докторов много: знакомые. Если бы я был в городе, я наверно бы лечился, а вот не лечусь, и все то же. Радуюсь тому, что статья ваша разрастается, и понимаю это, и желаю этого, и прошу вас работать побольше над делом, а не над пустяками, как переводы и особенно эта дребедень из дребеденей «Фауст» Гете. Фет напомнил мне его^*.

Да еще получил от вас весточку — предисловие к Шопенгауэру — последняя страница превосходна^*. А 4 корня ведь я так и не понимаю и боюсь, что Шопенгауэр не понимал их, когда писал — мальчиком, а потом, когда вырос большой, не хотел отречься^*.

Судя по вашим письмам, у вас на душе очень хорошо. И это удивительно для меня — в Петербурге. Как получу ваше письмо, так захочется ужасно вас увидать. Давайте мечтать, что на масленице, если будем живы-здоровы, вы приедете к нам. Я бы приехал к вам, если бы вы жили где-нибудь одни; но Петербург для меня что-то страшное и гадкое, не по мыслям, но чувству прямо противно. Я бы так и ждал вас, и пригонял свои занятия, чтобы быть более свободным.

У нас все — очень хорошо. Каждый день удивляюсь своему счастью. Работа идет ровно. Могу сказать, что я на половине^*. И рядом с работой все светлее и светлее становится. Обнимаю вас.

Ваш Л. Толстой.

Хвалю ваше предисловие [к] Шопенгауэру, но не согласен, что пессимизм есть основная черта религиозного настроения.

Если случится, что вам без труда можно приобрести книгу о Филоне или его сочинения — такую книгу, чтобы дала ясное понятие о нем, то достаньте, пожалуйста, и пришлите.