Онлайн чтение книги Товарищ маузер
ГЛАВА ПЯТНАДЦАТАЯ, в которой, как сказал бы Шампион, сильно попахивает предательством

1

Регус с Лихеевым должны были чувствовать себя победителями.

Однако вид у них был весьма кислый.

– Трое за шестнадцать наших – печальный баланс, – сказал Лихеев, глядя на трупы революционеров, которых выносили из третьей квартиры.

Регус не ответил, а лишь кивнул полицейскому фотографу, чтобы тот следовал за ним. Войдя в пятую квартиру, он шарахнулся назад и зажал нос платком. Из разбитой лабораторной посуды исходили смрадные и удушливые испарения.

– Воняет хуже, чем от падали! – сморщился Лихеев и открыл уцелевшие ставни.

В ярком свете картина опустошений, которая предстала их глазам, казалась еще ужаснее. Израсходовав пять кассет, фотограф ушел.

– Вряд ли эти снимки поднимут наш авторитет в глазах публики, – иронически заметил Лихеев. – Ни одного трупа.

– Ерунда! – проворчал Регус. – В газеты дадим что-нибудь из архива… Когда там, во дворе, пересчитывали жильцов, я сразу почувствовал, что дело неладно – птички выпорхнули и клетка окажется пустой.

– А не кажется вам, Иван Эмерикович, – спросил Лихеев, – что в последнее время роли переменились? Не мы, а они одерживают победы. Мне иногда уже чудится, как я раскачиваюсь на фонаре.

– Чушь! – буркнул начальник тайной полиции, хотя и его нет-нет да и одолевали смутные страхи, особенно когда он находился в сильном похмелье. – А все-таки кое-что нам выловить удалось, – проговорил он, вытащив из вонючей фиолетовой лужи мокрый листок. – Вот где целое богатство!

Это было письмо, которое Робис в горячке боя забыл уничтожить. Случилось так, что оно как раз попало в эмульсию, проявляющую тайные чернила.

– Богатством не пахнет, скорее чем-то другим! – усмехнулся Лихеев, довольный своим остроумием.

– А вот как раз и богатством! Надо только уметь читать между строк. Коли пишут, что к нам не попали эти четверть миллиона, то это значит… Ну, догадаетесь сами?…

Лихеев посмотрел на него с удивлением.

– Это значит, что деньги через несколько дней будут наши. Понятно?

– Должен честно признаться, Иван Эмерикович, что сегодня я не поспеваю за полетом вашей мысли.

– Ничего, скоро поймете… Как там у вас в тюрьме дела с побегом? Вчера вы докладывали, будто имеются разногласия.

– Ну да! Гром и Дайна возражали, считая, что эта затея обречена на провал. Однако, когда Парабеллум пригрозил, что все равно убежит, даже в одиночку, они из солидарности согласились – вчетвером все-таки больше надежды на успех.

– Солидарность – вещь хорошая… – загадочно заметил Регус. – Каков же окончательный план побега?

– В основном тот же, что и раньше. Добавилось лишь то, что переодетые надзирателями мужчины сделают вид, будто ведут Дайну в тайную полицию. Часовым у ворот пригрозят бомбой. – Лихеев усмехнулся. – Но поскольку нам известно, что она из хлебного мякиша, то никакой опасности в ней нет. Срок назначен на пятое.

– Рискованный план. Очень рискованный! – покачал головой Регус. – Однако при данных обстоятельствах побег может удаться.

– Да что вы, Иван Эмерикович! – запротестовал Лихеев. – Мы их голыми руками возьмем. Я уже предупредил Людвига, чтобы усилил охрану.

– Зря так сделали! В наших интересах, чтобы побег не сорвался.

– Как? Вы хотите дать им удрать?

– Вы становитесь догадливым, Александр Александрович. Разве в ином случае я приказал бы перевести Дину Пурмалис в корпус одиночек? Кто-то из них – девчонка или, скорее всего, Парабеллум – спрятал деньги. Вот мы и дадим им убежать, а сами потихоньку следом. И когда…

– …тогда мы их цап! – перехватил мысль начальника Лихеев. – Словом, сыграем с ними в кошки-мышки! Я восхищаюсь вашей дальновидностью, Иван Эмерикович, восхищаюсь от всей души! С таким начальником – в огонь и в воду!…

2

В Римском погребке сумрачно и тихо. Свет только у буфетной стойки, где бутылки переливаются всеми цветами радуги, и у одного столика в самом углу, за которым сидит Шампион. Атамана сюда привело не столько желание узнать новости, сколько невыносимое одиночество, С друзьями Атаман до сих пор не помирился. Если бы ему удалось освободить их, тогда они сейчас сидели бы все вместе и радовались счастливому спасению. Теперь же ему не хватало смелости показаться им на глаза. Не хватало смелости выслушать суровые упреки, на которые Робис, по всей вероятности, не поскупится. Конечно, они заслуженны, но одно дело самому осознать свою вину, позволить же себя отчитывать – совсем другое.

– Господин Русениек, если бы вы знали, как я вас жду! Никого в своей жизни не ждал с таким нетерпением, как вас. Вы что-нибудь смыслите в цифрах?… – Шампион понизил голос до шепота и с заговорщицким видом вытащил из бокового кармана листок с шифрованной депешей. – Я тоже нет. Но мой нос еще никогда меня не подводил. Эти цифры пахнут сенсацией!

Как только Атаман понял, какой важный документ попал к нему в руки, все его колебания и сомнения сразу исчезли. Если эта правительственная телеграмма может в какой-то мере пригодиться товарищам, он не должен думать о своем самолюбии.

Хоть сестры Дрейфогель знали, каким опасностям они себя подвергают, но все-таки отдали в распоряжение боевиков заднюю комнату своей столовой. Когда Атаман вошел туда, Робис и Фауст тихо беседовали друг с другом, а Брачка стоял начеку у двери.

Атаман не мог произнести ни слова. Молчали и остальные. Наконец Брачка не выдержал.

– Ну, знаешь, и олух же ты – поднял на ноги целую армию боевиков! Думал, мы сами не справимся, что ли?

– Не хвались, Брачка! – сказал Атаман серьезно. – Вам просто повезло, вот и все. Поверь, иногда и я отдаю предпочтение армии.

Атаман с опаской взглянул на Робиса. Он ждал, что тот сейчас со свойственной ему беспощадной иронией напомнит Атаману о его недавних взглядах. Но Робис только улыбнулся. И эта неожиданная улыбка вернула Атаману его былую уверенность.

– Хорошо, что я зашел в Римский погребок! – Атаман бросил на стол перед Фаустом листок, исписанный цифрами. – Погляди-ка, действительно ли у Шампиона такая удачная добыча или наш уважаемый губернатор просто зашифровал прошение об очередной прибавке к жалованию? Трудно ему приходится, бедняге…

– Шифр?! – Фауст с жадностью набросился на бумажку.

Он осторожно разгладил листок, сунул в рот трубку, но, затянувшись, заметил, что она пустая.

– Ну как, есть дельце? – поинтересовался Брачка, будучи убежден, что для Фауста ничего не стоит расшифровать телеграмму.

– Как тебя зовут, товарищ? – Фауст уже успел забыть его кличку.

– Брачка.

– Ну так вот, Брачка, будь добр, сбегай и раздобудь пятьдесят миллиграммов никотина, короче говоря, пачку махорки. Человек не в состоянии мыслить без курева… Возможно, издержки оправдаются, – добавил он.

Получив свой табак, Фауст выпустил облако дыма и углубился в размышления. Самое трудное было найти какую-нибудь зацепку. Возможно, телеграмма зашифрована с помощью определенного текста, а может быть, цифры представляют собой измененные порядковые номера букв в алфавите. Словом, надо по очереди испробовать все способы.

– Ну, готово? – минут через десять спросил Атаман – так велика была его вера в способности товарища.

– Ты что, с луны свалился? Любому молокососу известно, что цифровая система допускает четыреста девяносто восемь комбинаций. А я дошел только до тринадцатой.

Фауст поднял голову и увидел, с каким напряженным вниманием смотрят на него товарищи. Ему хотелось прикинуть все возможные варианты решения задачи, поиски которых доставляли ему такое же наслаждение, как анализ партий заядлому шахматисту. Но раз дело спешное, надо воспользоваться простейшими методами, которые, в отличие от научных, Фауст именовал дилетантскими догадками.

Прежде всего он выделил наиболее часто попадающиеся группы цифр. Одна группа имела такой вид: 80 13 5 101 72 16 31 25 01 72. Несколько раз она встретилась с измененным окончанием, без трех последних цифр. Что могло бы означать это слово? Принимая во внимание, что депешу посылает губернатор, можно допустить, что часто встречается слово «губерния». В таком случае более длинный вариант, скорее всего, означает «губернатор». Фауст тут же нашел подтверждение своей мысли. Вот дважды повторяется сочетание, в котором эта группа входит составной частью: 80 101 16 101 72 31 258 80 13 5 101 72 16 31 25 01 72. Вторую часть слова образовывал «губернатор». Еще неизвестная первая часть слова состоит из шести уже найденных им букв. Если основываться на его гипотезе, они составили бы слово «генера». Несомненно, за цифрой 258 скрывается буква «л». Таким образом, получается «генерал-губернатор». Цифры 40 и 19, входящие в укороченный вариант «губернатора», совершенно очевидно были соответственно «и» и «я» в слове «губерния». Итак, в распоряжении Фауста имелось двенадцать расшифрованных букв. Ключ был найден.

В первый момент Фауст на радостях не придал значения словам «генерал-губернатор». Но Робис, читавший через плечо Фауста расшифрованные слова, усмотрел в них нечто иное.

– Генерал-губернатор! – воскликнул он взволнованно. – Такого назначают только при военном положении.

– Великолепно! – торжествовал Фауст.

– Нашел чему радоваться! – Брачка еще как следует не знал Фауста.

Но Фауст пропустил его замечание мимо ушей – в колонке цифр он искал слова «военное положение». Найдены и они. Открылись буквы «в», «п» и «ж». Всего теперь уже насчитывалось пятнадцать расшифрованных букв. Заменив ими соответствующие цифры, Фауст начал писать:

П085 140Л12 14У РЕВОЛ9155ИОННАЯ ПАРТИЯ П085ТАВИЛА 85ЕБЕ 55ЕЛ12 91 85048 61АНИЕ В ГУБЕРНИИ АВТ0Н026Н0Г0 ПРАВИТЕЛ12 85ТВА ТО 85 ЛЕ61ЕТ ОЖИ61АТ12 ОТ14Р77ТОГО ВООРУЖЕННОГО В08585ТАНИЯ…

В первых трех строках сами собой раскрылись значения чисел 85, 12, 91, 55, 26, 77. Фауст почувствовал разочарование.

– Да это любой болван может расшифровать в два счета! – разозлился он неизвестно на кого.

Он уже не стал расшифровывать остальные буквы, а просто зачитал товарищам из телеграммы губернатора наиболее важные места.

– «Поскольку революционная партия поставила себе целью создание в губернии автономного правительства, то следует ожидать открытого вооруженного восстания. Я рассматриваю положение, как чрезвычайно опасное, в особенности по той причине, что гарнизон, несмотря на все мои просьбы, не усилен. Крайне необходимо, чтобы гарнизон был незамедлительно усилен двумя полками, чтобы Лифляндская губерния была объявлена на военном положении и командир 45 дивизии, генерал-лейтенант Попен, умный и энергичный человек, был назначен генерал-губернатором. Кроме того, необходимо, чтобы в Риге стоял надежный военный корабль, на который было бы возможно перевезти деньги из казенных и частных банков, составляющие сумму в несколько миллионов рублей…

В заключение настаиваю на предоставлении мне, как губернатору, права объявить в критический момент военное положение… Губернатор Свегинцев».

– Военное положение! – Атаман вскочил с места. – Это значит, что Дине угрожает…

– Всем участникам нападения на банк! Теперь их будет судить военный трибунал, И самая большая милость, какой можно ожидать от него, – это пуля вместо петли, – угрюмо сказал Фауст.

– Не забывайте про Грома! – угрюмо проговорил Робис. – За то, что он бросал бомбы, ему теперь тоже грозит смерть!

– Лучше бы я не расшифровывал этой телеграммы! – простонал Фауст. – Она осложняет и без того критическое положение!

– Нет, она-то все и решает! – Робис ударил кулаком по столу. – Надо их вырвать из тюрьмы!

3

Последний вечер августа спустился на рабочую окраину. Мужчины возвращались с работы, обсуждали события дня.

Внезапно послышался цокот подков. Народ на улице насторожился. Щеголяя молодцеватой посадкой, приближался отряд зельбстшуцманов, которые по ночам патрулировали окраины города. За последнее время в Риге все чаще можно было встретить эти созданные немецкими баронами вооруженные дружины. Однако помещики не полагались только на собственные силы. На далеком Кавказе они вербовали черкесов, чьи папахи перемежались сейчас с зелеными, украшенными перьями охотничьими шляпами.

Зная, что в этом пролетарском районе слишком много камней и много рук, которые умеют пускать их в дело, помня о печальном исходе попытки устроить тут еврейский погром, зельбстшуцманы делали вид, будто не замечают угрожающе поднятых кулаков, не слышат гневных выкриков, и проскакали мимо.

А в это время на одной из соседних улочек, в невзрачном домишке, шло экстренное заседание Федеративного комитета.

– Мы получили новые важные сведения. Власти собираются ввести военное положение. Стало быть, многим заключенным теперь грозит смертная казнь, – докладывал Мауриньш членам комитета.

– Но достаточное ли это основание отказаться от тех разумных соображений, которые в прошлый раз побудили нас высказаться против? – спросил пожилой человек в очках, земский учитель по профессии.

– На мой взгляд – да. Я сидел в тюрьме и могу себе представить, что чувствуют люди, когда перед ними появляется тень виселицы.

– Конечно, конечно! – воскликнул земский учитель. – Спасать людей от смерти – наш высший долг. Этого требует самая элементарная гуманность. Но, товарищи, разве нет другого пути помочь им? Скажем, подать петицию…

– На это надо смотреть шире, – возразил Мауриньш. – Речь идет не только о смертниках, но о военном положении вообще. Мы должны показать, что не примиримся с растущим гнетом самодержавия, что поможем противодействовать каждому террористическому акту насилия.

– Хватит ли у нас сил?

– Сейчас в этом нет никакого сомнения, – убежденно заверил Мауриньш. – Если несколько революционеров могли шесть часов подряд сопротивляться тремстам солдатам и полицейским – а теперь нам известно, что Регус осаждал «коммуну» именно такими силами, – если для освобождения этих товарищей в невообразимо короткий срок удалось собрать несколько десятков боевиков, то мы, несомненно, обладаем всеми предпосылками, чтобы совершить успешное нападение на тюрьму. Может быть, излишне говорить об этом, но я хочу напомнить скептикам о том, что дружины боевиков состоят из самых бесстрашных, самоотверженных сынов рабочего класса. Революционные убеждения дают им силы творить истинные чудеса. Если же еще поручить руководство этой операцией группе Робиса, великолепно справившейся с экспроприацией банка, то у нас есть все основания надеяться на успех.

– Надеяться – это слишком мало, – возразил земский учитель. – Мы должны подумать и о возможных последствиях. Нельзя забывать, что неудача лишит многих веры и ослабит революционное движение.

– Зато успех продемонстрирует нашу силу и приумножит наши ряды. Нападение на тюрьму неизбежно вызовет отклик в самых широких массах. Эту возможность нельзя упускать!

– Насколько понимаю, большинство согласно с товарищем Мауриньшем, – резюмировал председательствующий. – Я тоже «за».

Земский учитель сорвал с носа очки и протер их.

– А я настаиваю на том, что это не что иное, как авантюризм! Нельзя рисковать так легкомысленно!

– Если вы так говорите, то, стало быть, еще не доросли до понимания сути классовой борьбы! – отрезал Мауриньш. – У нас тут не магазин, который можно застраховать от возможных неудач. Любое революционное задание связано с риском! Необходимо лишь смотреть, оправдан ли этот риск, и стараться уменьшать его до минимума.

4

Задняя комната столовой сестер Дрейфогель превратилась в штаб. Шел военный совет.

Прежде всего надо было решить основной вопрос – брать тюрьму штурмом или пытаться проникнуть в нее хитростью. Первый способ неизбежно связан с большими жертвами и риском не только для нападающих, но и для заключенных товарищей. Второй зависит от многих случайностей. Мнения боевиков разделились.

– Самым разумным в данных обстоятельствах был бы синтез, или, говоря проще, соединение, – сказал Фауст.

– Не выскажешься ли более определенно? – спросил Робис.

В туманной фразе товарища он почувствовал нечто близкое к его собственному замыслу.

– Куда же еще определеннее! Войти хитростью – выйти силой.

– Я тоже полагаю, что такой план разумен, – согласился Робис. – Надо сделать все, чтобы тюремная охрана спохватилась как можно позже. Проникнуть туда надо без шума. Одна группа останется во дворе и прикроет тыл, остальные – прямо в корпус. Если поднимется тревога, когда мы будем освобождать товарищей, мы с боем прорвемся за ворота.

– А как открыть камеры? – задал вопрос Атаман. – Ты говоришь так, будто у тебя ключи уже в кармане.

– Вот именно – в кармане! – оживился Фауст. – Сегодня еще нет, а завтра будут.

– Ты что – спятил?!

– Про Коперника тоже говорили, что он спятил. Однако он первым доказал, что Земля вертится вокруг ключа…

– Оставим Фауста в покое, пока он сам не завертелся вокруг ключа! – И Атаман, направляясь к двери, увлек товарищей за собой.

Фаусту только это и нужно было. Сегодня табаку достаточно, и вскоре его мозг заработал в полную силу. Ключи делают слесари – это аксиома. Но узнать, какая мастерская или фабрика изготовила замки и ключи для тюрьмы, – это уже проблема, требующая решения.

Попросив у Аустры Дрейфогель адресную книгу, Фауст принялся листать ее. Список длинный – около тридцати фирм. Для того чтобы все их обойти, нужно несколько дней. Кроме того, неизбежно возникнут подозрения. Стало быть, надо положиться на дедуктивный метод мышления.

Первым в списке значился «Абрамович и бр.». Отпадает – евреям такой ответственный государственный заказ не поручат. Следующий, Дравениек, не был даже цеховым. Такой не имеет права держать подмастерьев, значит, мастерская слишком мала для солидного заказа. Акционерное общество «Электра»! Фауст наморщил лоб – слишком новомодное название. И в самом деле, оно основано лишь в нынешнем году, уже после постройки тюрьмы. Так Фауст перебирал и отбрасывал фирму за фирмой, пока не натолкнулся на фамилию Людвиг. «Христиан Людвиг – слесарная мастерская, М. Господская ул., собственный дом, точно и в срок производит установочные и ремонтные работы, большой выбор патентованных замков «Иейл». Фамилия вызывала странные ассоциации. Фауст почему-то вспомнил о своей сестре: как там она, бедняжка? Почему он вдруг подумал о Дине? Должна же быть какая-то логическая связь!… Прочитал фамилию Людвиг, а перед глазами возник образ сестры. Людвиг… Людвиг… Это же фамилия начальника тюрьмы! Не в родстве ли они? Фауст перелистал список жителей города и с удовлетворением прочел стоящие рядом два имени: «Людвиг Христиан Амадеусович, владелец слесарной мастерской; Людвиг Отто Амадеусович, полковник в отставке, начальник рижской тюрьмы». Ясно – братья. Навряд ли это совпадение. Слишком уж редкое имя у отца. Напрашивается вывод: начальник тюрьмы столь выгодное дельце наверняка устроил своему брату.

Впрочем, гипотеза Фауста подтвердилась лишь отчасти. Владелец мастерской хоть и оказался братом начальника тюрьмы, однако Отто Людвиг еще находился на военной службе, и замки изготовила петербургская фирма «Северорусское общество «Металл», часть акций в котором принадлежала вице-директору департамента тюрем. Один из рабочих мастерской Людвига оказался своим человеком. Поняв, в чем дело, он с большой осторожностью узнал, что Христиану Людвигу достался лишь заказ на замок и ключи к новым воротам. Мастеровой пообещал сделать дубликат.

Как достать остальные ключи? Подделать тюремную печать – дело несложное, но что это даст? Если он от имени начальника тюрьмы затребует новые ключи взамен якобы поломанных, «Металл» пошлет эти ключи в тюрьму. Не будет ли проще и надежнее самому отправиться в Петербург? И, выкурив недельную порцию табаку, Фауст пришел к поразительному открытию – это и есть самое простое и быстрое решение проблемы. Если в Риге мастер не отказал в поддержке, то товарищи на «Металле» наверняка помогут.

Вечером боевики снова собрались все вместе.

– Что же получается? – рассуждал Робис. – Сегодня ночью ты выедешь, завтра к вечеру будешь в Петербурге, не меньше дня уйдет на то, чтобы установить связи и достать ключи. Стало быть, в лучшем случае мы можем ожидать тебя не раньше шестого.

– Целых три дня! На кой черт терять столько времени?! – воскликнул Атаман. – Со дня на день могут объявить военное положение.

– К черту ключи, ясно! – решительно выкрикнул Брачка. – Возьмем по топору и выставим двери!

– Поднимется такой шум, что все тюремщики сбегутся, – возразил Атаман. – Да и пока топором взломаешь одну камеру, ключом можно отомкнуть десять. Риск – благородное дело, но на этот раз…

Брачка удивленно взглянул на своего кумира – как изменился Атаман. Если так пойдет дальше, из него выйдет второй Робис.

– Атаман прав! – сказал Робис. – Никаких авантюр!

– А я, знаешь, все-таки прихвачу топорик, – стоял на своем Брачка. – Это самый верный ключ!…

– Значит, нападаем шестого, – перебил Атаман.

– Товарищи, надо внести поправку и на непредвиденные обстоятельства, – заметил Фауст. – Проще говоря, на случайности. Надо иметь несколько дней в резерве. Вы забыли, что мне придется иметь дело с людьми, а не с цифрами!

Робис подошел к стенному календарю и, полистав его, сказал:

– Нападем в ночь на тринадцатое!

– Ну, нашел подходящий день! – вспылил Брачка. – Чертова дюжина…

– Зато луны не будет, – спокойно пояснил Робис. – Темнота – наш союзник.

Как ни ныло у Атамана сердце, он согласился, что это самое разумное. Возражать не стал, а про себя подумал: «Сегодня всего лишь третье сентября… Еще десять долгих дней! Как-то их выдержит Дина?…»

5

Четвертое сентября. На сегодня назначен побег. Через десять часов смена охраны. Парабеллум постучит в дверь, и начнется то, чего уже не остановить. На душе у Дины неспокойно. Накануне нападения на банк Дина тоже не спала всю ночь, но тогда это было волнение перед первым боевым крещением. Сегодня – другое. Ей не хватает веры в успех. Слишком много преград на пути к свободе, для того чтобы преодолеть их вчетвером. И даже если удастся прорваться за ворота, тревога поднимет на ноги всю охрану и начнется погоня. Хоть были бы предупреждены товарищи на воле! Но Парабеллум строго-настрого запретил писать, и никто их за тюремными стенами ждать не будет. До некоторой степени Парабеллум, конечно, прав. Ведь предатель еще не обнаружен – письмо может попасть ему в руки. Выходит, им надо полагаться лишь на собственные силы и на свое везение.

В этой их затее все так ненадежно! И как сомнительна бомба, которой они собираются пугать тюремщиков! Дина лепила ее из хлебного мякиша, отщипывая по кусочку от каждого пайка. Ее могут обнаружить при первом же обыске. Хорошо еще, что в последние дни камеру не обшаривали.

Если Дина в конце концов и согласилась участвовать, то лишь потому, что терять ей было нечего. Легче принять смерть от пули во время побега, чем кончить свой век в петле. Но в то же время до виселицы она могла прожить еще несколько месяцев. А жить – значит надеяться. Но нельзя думать лишь о себе одной. Не будь на то важной причины, Парабеллум так отчаянно не рвался бы на свободу. И Дина инстинктивно чувствовала, что тут есть какая-то связь с деньгами.

Прогулка. Осталось всего восемь часов. Скоро принесут ужин. Затем последняя вечерняя поверка, еще четыре часа ожидания…

У Дины нарастало тревожное чувство. Не было сил ни сидеть, ни лежать – только ходить, непрерывно ходить из угла в угол. Она на миг выглянула в окно. Что ждет ее сегодняшней ночью?

Движется время. Все вперед и вперед к роковому часу. Еще не поздно отказаться, попробовать отговорить других от необдуманного шага. Но ведь это объяснят трусостью. И как ей повлиять на Парабеллума?

В таком настроении Дина получила письмо от Атамана. В иное время оно превратило бы весь день в праздник, а сейчас строки доходили до нее словно сквозь мглу тумана.

«Милая девочка, я в таком состоянии, что просто не могу не писать тебе. Осень вдруг обернулась весной, даже кажется, будто снова защелкали соловьи. Сверкает солнце, и вот уже совсем скоро жизнь опять станет прекрасной! Но по-настоящему прекрасной она может быть, только если мы будем вместе. Не думай, что я позабыл тебя. Как раз сегодня вспоминал с друзьями, как я пришел к тебе первый раз в Льеже. В тот раз мы с тобой говорили о Лермонтове. И сейчас мы с Робисом подумали, что вам там очень недостает книг. Вскоре перешлю тебе роман Шампиона о Бастилии, который, наверное, понравится и остальным. Вообще-то он предназначен к твоему дню рождения как сюрприз, но я не могу ждать еще десять дней и не поведать о нем, зная, как трудно вам в тюрьме без книг. Для остальных пусть это будет приятной неожиданностью».

Письмо звучало шуткой. Наверное, Атаман хотел немного развеселить ее и заставить забыть о мрачном окружении. Но если бы он только знал, как далеки сейчас ее мысли от шуток! Дина уже было хотела уничтожить записку, но что-то удержало ее. Последнее письмо Атамана было написано совсем в другом тоне. Что же произошло?! И она еще раз перечитала скупые и забавные строчки.

«Сюрприз к твоему дню рождения»… Странно, Атаман ведь знает, что она родилась в апреле. А тут написано: «еще десять дней». И вообще у Шампиона нет такого романа о нападении на Бастилию.

И вдруг Дина расцеловала грязную бумажку. «Эрнест, ты, наверное, очень любишь меня! Собирались сообщить об освобождении лишь в самую последнюю минуту, когда все будет окончательно решено и подготовлено. Но ты не хотел, чтобы я эти дни напрасно мучилась. Потому и прислал письмо, которое могу понять только я одна. Ведь, кроме меня, никому не известно, что ты в Льеже проник в мою квартиру со своим ключом. «Наверное, понравится и остальным» – означает, что освободят всех; «еще десять дней» – срок».

Дина даже не пыталась представить себе, как произойдет само освобождение. Если им руководит Робис и в нем участвует Атаман, оно наверняка удастся. В этот момент она думала лишь о том, что от побега теперь надо отказаться. Записка пришла вовремя. Надо, не мешкая, сообщить товарищам. После ужина это будет уже невозможно. Она уже начала писать, как в мозгу мелькнуло предупреждение Атамана ни о чем не говорить остальным. Придется, однако, его нарушить. Необходимо спасти Парабеллума, Грома, Липа Тулиана от ненужного риска. Товарищи на воле ведь и не подозревают о том, что они хотят вырваться из тюрьмы, рассчитывая лишь на свои силы. Надо рассказать о предстоящем налете, иначе Парабеллума не переубедить. Умолчать об этом было бы преступлением.

Вместе с Парабеллумом письмо Дины прочитал и Лип Тулиан.

– Ну, что теперь? – спросил он.

Парабеллум не отвечал. Он тяжело опустился на койку и подпер голову руками. Трудно согласиться с тем, чтобы тебя еще десять дней считали предателем. Но тогда больше шансов вновь свидеться с Робисом и сказать ему, где спрятаны деньги. А при таком побеге, как они задумали, всякое может случиться. Он поднялся и, взяв деревянную ложку, подошел к стене.

– Ты что хочешь сделать?

– Передать Грому. Побега не будет!

– Успеется. Прежде надо все как следует обмозговать, – сказал Лип Тулиан. – На мой взгляд, было бы правильнее не отказываться от нашего плана. Ты думаешь, так легко прорваться в тюрьму? А если им не удастся нас выручить, что тогда?

– Робис командует. Все в порядке! – И Парабеллум выстукал: «Грому. Отменяется».

Лип Тулиан больше не пытался переубедить товарища по камере, но было заметно, что нервы его напряжены до крайности. Едва попробовав вечернюю похлебку, он тут же выплеснул ее на пол и позвал надзирателя.

– Чем нас тут кормят?! Собаки мы вам, что ли! Давайте сюда начальника, если не хотите, чтобы я пожаловался в Петербург.

– Господин начальник приказывали их так поздно не беспокоить! – отклонил требование надзиратель.

– А мне все равно! Давайте начальника, не то объявлю голодовку!

– Ладно, ладно, не ори только! – сердито проворчал надзиратель и вывел Липа Тулиана в коридор. – Погоди, задаст тебе начальник жару, в два счета отобьет всякую охоту жаловаться!

Однако, увидев Липа Тулиана, Людвиг ничуть не разозлился за поздний визит. Раскрыв дверь в кабинет, он сказал:

– Подождите, сейчас придет.

Лип Тулиан нервно ходил по комнате. Потом он заметил на столе написанный рукой Лихеева набросок донесения, который весьма заинтересовал его. А содержало оно вот что:

«…Осмелюсь напомнить вашему превосходительству, что Жених поступил к нам на службу, после того как выдал полиции распространителя подстрекательских листовок в банке. По нашему заданию он вступил в группу «Мстители» и оказал нам много важных услуг. Благодаря ему удалось арестовать известных террористов Грома и Букелиса. Чтобы укрепить репутацию Жениха в среде боевиков, было решено арестовать его и перевести в тайную полицию, с тем чтобы устроить ему побег, после того как Жених установит там прочные связи с боевиками. Сразу же после его мнимого ареста его освободил Атаман. Таким образом, Жених заслужил надлежащее доверие и был допущен к участию в нападении на Русский международный банк, о коем я уже имел честь докладывать вашему превосходительству. К сожалению, налетчикам откуда-то стало известно, что среди них есть предатель. Посему нельзя винить Жениха за частичную неудачу наших действий, направленных на ликвидацию террористической банды. Даже наоборот – он сумел своевременно и ловко отвести от себя подозрения (правда, открыв адрес нашей явки, каковую мы были вынуждены тотчас сменить). По наводке Жениха мы уже арестовали главарей банды: Макса Тераудса (Парабеллум) и Дину Пурмалис (Дайна). Поскольку, несмотря на все приложенные нами усилия, они не назвали место, где спрятаны деньги, мы поместили в тюрьму Жениха. Ему удалось разузнать адрес конспиративной квартиры боевиков, и она была нами разгромлена. Самая главная заслуга Жениха – умелая инсценировка побега в ночь с, 4 на 5 сентября. Следуя по пятам за Тераудсом и Пурмалис, каковые ни о чем не догадывались и потом оказались в нашей западне, мы обнаружили тайник с деньгами. К сожалению, из похищенных в банке 257000 (двухсот пятидесяти семи тысяч) рублей мы нашли лишь 154 583 (сто пятьдесят четыре тысячи пятьсот восемьдесят три) рубля, каковую сумму рассчитываем в ближайшие дни передать законным владельцам. Принимая во внимание все вышеизложенное, выражаю надежду на то, что Ваше превосходительство не откажется…»

Вошел Лихеев и, в первую очередь, бросил подозрительный взгляд на стол. Слава богу! К счастью, он оставил бумагу перевернутой текстом вниз. Лип Тулиан, который уже успел усесться в дальнем углу комнаты, в свою очередь подумал: «Слава богу, ничего не заметил. Не годится совать нос в тайны начальства. Это может вредно отразиться на здоровье».

– Вы могли бы и не утруждать себя приходом, – сказал Лихеев. – Я и без того знаю, что все пойдет как по нотам, вот даже донесение написал. Если уж Парабеллум вбил себе что-нибудь в голову, то его удержит только катастрофа.

– Если хотите знать, катастрофа произошла, но только для нас. Побег не состоится!

– Ты с ума сошел! Они должны бежать! Слишком много сил вложил я в это дело!…

– И я не меньше, – сказал Лип Тулиан, тоже повышая голос, – но на этот раз ничего не поможет. Парабеллум получил письмо, и все сорвалось…

– Проклятье, все летит к черту! Как я скажу об этом Регусу?! – Лихеев схватил свою докладную, скомкал ее и порвал.

Дважды пришлось Липу Тулиану повторить слово в слово содержание письма, пока до Лихеева дошел, его смысл – революционеры собираются штурмовать тюрьму.

– Ты говоришь, через десять дней? – переспросил он. – Ишь до чего босяки додумались! Ну ничего, еще успеем приготовить им достойный прием. Такие волчьи ямы устроим, что в них места хватит для всех рижских бунтарей. Целый полк казаков вызову!

– Тогда мне, господин Лихеев, в камеру больше никак возвращаться нельзя. Увидят казаков и поймут, что я предатель.

– Ничего твой Парабеллум не увидит. Не такой я дурак, чтобы до срока раскрывать свои карты. И боевики еще, пожалуй, струсят. Все произойдет в самую последнюю минуту. Как только они проникнут в тюрьму, так казаки сразу со всех сторон и подскочат. Тюрьма будет окружена, и никому из нее не улизнуть. – Он злорадно потер руки и подошел к окну, в котором бледно обозначился ущербный месяц. – Не зря боевики выбрали именно тринадцатое, – сказал он. – Через десять дней луны не будет! Хотели в темноте подкрасться… Такая предусмотрительность обернется против них самих. Это тринадцатое сентября запомнится им почище, чем тринадцатое января!… Ну, а теперь, Жених, давай назад в камеру! Будем надеяться, что ты выудишь еще какие-нибудь подробности.

Лип Тулиан замешкался у двери. Он думал о том, как могучие руки Парабеллума в свое время задушили барона Сиверса.

– Без оружия обратно не пойду!…

Не в характере Людвига было подслушивать чужие разговоры. Но Лихеев и Лип Тулиан разошлись вовсю и временами так повышали голос, что он не мог их не слышать. Какие-то бродяги собираются напасть на подвластную ему тюрьму, охраняемую сотней вооруженных людей. Это уж нечто неслыханное! Однако чем больше Людвиг думал об этом, тем беспокойнее становилось у него на душе. Да разве можно нынешние времена вообще считать нормальными? Сейчас даже стало опасно выходить в форме на улицу, того и гляди, сыграют штуку, как с начальником либавской тюрьмы. Еще немного – и самому самодержцу всероссийскому придется дрожать за свой трон… Страх в эти дни неслышными шагами расхаживал по стране, заглядывая во дворцы и замки, за тюремные стены. Пускай себе Лихеев мечтает о засадах и волчьих ямах. Дай бог, чтобы ему повезло переловить всех налетчиков. Но, ежели в суматохе из камеры удерет хоть один заключенный, отвечать придется ему, начальнику тюрьмы. И Людвиг решил позаботиться о том, чтобы этого не произошло.

6

В задней комнате столовой сестер Дрейфогель было так накурено, что едва можно было различить лица находившихся там людей. Кроме обычных посетителей, сегодня сюда явились еще Лихач и Степан. Последним пришел Робис. Фауст начал рассказывать о своих успехах, но Робис перебил его:

– И так понятно, что без ключей ты бы не приехал. Прежде всего уточним наши силы. Сколько? – обратился он к Лихачу.

– Тридцать.

– А у тебя?

– Столько же, – доложил Степан. – Но я еще не со всеми переговорил.

– У меня в Задвинье двадцать семь человек, – сказал Атаман.

– Братцы, вы меня режете! У меня только восемнадцать! – закричал Брачка. – Зато все сорвиголовы!

– А о моих десяти ключах вы совсем забыли? Самый главный от ворот тоже имеется, – дополнил свой отчет Фауст.

– Хватит, даже с лихвой, – сказал Робис. – Держите ребят в боевой готовности, но о деле расскажем только в самый последний момент. Чтобы не проболтались!

– Но в тюрьму-то надо сообщить, – возразил Лихач. – Пусть готовятся.

– Ни в коем случае!

– Черт побери, а я уже написал Дине! – признался Атаман.

Робис посмотрел на друга, хотел сказать что-то резкое, но промолчал – он понимал Атамана. Однако легче от этого не стало.

– Товарищи, – заговорил он, – произошло самое страшное. Виноват в этом я, надо было предупредить. Я убежден, что среди недавно арестованных есть предатель. – Робис по-прежнему не называл имени Липа Тулиана, не желая без неопровержимых доказательств возвести на него обвинение.

– Значит, все к черту!…

– И нам придется любоваться, как их поведут на виселицу!

– Не может быть! – запротестовал Атаман. – Я специально так написал, чтобы, кроме Дины, никто не мог понять. Я предупредил, чтобы другим она не говорила.

– Все равно уверенности нет. Нам не остается ничего другого, как… – Робис не мог закончить фразу – слишком серьезно и ответственно было его решение.

– …отказаться? – с трудом выдавил из себя Степан.

– Совсем наоборот – штурмовать сегодня ночью!