Глава четвертая. Происшествие на почтовой станции

Онлайн чтение книги Три повести о чудесах
Глава четвертая. Происшествие на почтовой станции

1

«Будь осторожен!»

Я следовал за отцом: за правым его плечом, чуть отстав, согласно традиции защищать спину тому, кто старше. Приноровиться к отцовскому шагу оказалось не так-то просто. Давненько мы вместе никуда не ходили. За это время, оказывается, я вырос, привык шагать быстрее и шире. Стареет отец, горбится, семенит. Коленями мается, давно уже. Доведись на заставе за преступником гнаться – не догонит.

Нужно, чтобы рядом был кто-то помоложе, пошустрее.

Я хотел напомнить отцу, что он обещал похлопотать за меня перед господином Хасимото – и прикусил язык. Не на улице же разговор затевать? Дома надо было сообразить. Повернуть беседу от нашей унизительной бедности к жалованью, от жалованья – к тому, что два жалованья, как ни крути, больше, чем одно…

Бед на отца свалилось – как гора на муравья. Про меня и забыл, наверное.

Школа «Дзюнанна Йосеи» располагалась через три квартала от нашего, если идти на юго-восток, в сторону княжеского за̀мка на Красной горе. Как с безмолвной скалы в бурное море, мы нырнули в шумную толкотню Сенрёбу – улицы Тысячи Одеяний, с лихвой оправдывавшей своё название. Торговцы уже открыли двери лавок и ставни на окнах магазинчиков. Цветастые кимоно, платки, шляпы, пояса, накидки, выставленные на продажу – от них рябило в глазах. Оклики зазывал, вопли разносчиков чая. Шелест шёлка, шуршание хлопка. Дым над котлами с лапшой. Дым над сковородами с жареными креветками. Ругань продавца, чей товар запачкали жиром. Перестук и шарканье сандалий – деревянных гэта и соломенных дзори

Жизнь тут кипела с раннего утра и до темноты.

Миновав ворота, отделявшие кварталы друг от друга – на ночь ворота запирались – мы срезали путь мимо жасминовых посадок. Их разбили изготовители ароматических притираний и купцы, торгующие чаем сорта санпинтя , смешанным на рюкюсский манер. Россыпями нетающего снега белые цветы лежали на гибких ветвях кустов. От плывущего запаха воздух сгустился, превратился в драгоценную благоухающую настойку. В ней с дремотным жужжанием плавали сотни довольных жизнью пчёл.

Мухи кружились дальше, наслаждаясь вонью сточных канав.

Потом был мост через канал, обсаженный плакучими ивами. Мы прижались к перилам, когда мимо нас на полном скаку пролетели пять конных самураев. Они торопились в за̀мок с важными сведениями, о чем недвусмысленно говорила их одежда, расшитая цветами жимолости – гербами княжеского клана.

– Будь осторожен, – предупредил отец, хотя в этом не было нужды. – Зазеваешься, стопчут.

За мостом начиналась площадь с досками для объявлений и официальных указов. Здесь собирались гадальщики, сказители, жонглёры и слепые певички годзэ , больше смахивавшие на шлюх, какими они и были. Но для песен и гаданий было ещё слишком рано. Лишь одинокий горбун-уборщик скрёб метлой пыльную брусчатку, да ветер, словно пёс, лениво трепал клочья старых объявлений.

– Не отставай, – велел отец.

Я не стал с ним спорить. Пусть считает, что мне трудно поспевать за ним.

Улица Трёх Изысканных Сосен была скучней скучного. Пыльная, кривая, с глинобитными заборами, покрытыми облупившейся побелкой. За ними прятались дома, крытые где черепицей, а где и соломой. Одна достопримечательность тут всё же имелась: в конце улицы размещался додзё семьи Ясухиро.

На взгорке росла троица сосен, давших название улице. Кривые и узловатые, они роняли на землю хвою, рыжую от жары.

Гостеприимно открытые ворота школы венчала красная крыша с загнутыми коньками. На отполированном и покрытом лаком столбе, вкопанном у ворот, резчик тщательно изобразил название школы. Глубокие борозды иероглифов сверкали золотом на утреннем солнце. Рядом, куря трубку, скучал привратник. Завидев нас с отцом, он вскочил на ноги и начал кланяться. Летом двери зала, обустроенного в глубине двора, не закрывались. Я видел, как внутри мелькают силуэты бьющихся самураев. Щёлканье и свист плетей, стук дерева о дерево, боевые кличи…

Сердце моё забилось чаще.

Прав ли отец? О чём он собирается говорить с сенсеем? А главное, как учитель воспримет его слова?! То, что дома показалось мне откровением, здесь выглядело иначе. Попытка сыграть на чувстве долга сенсея? Желание увильнуть от оплаты, завернутое в красивую обёртку?!

Мне захотелось сбежать, да поскорее.

2

«Выкидыш благородного искусства боя»

– Рад приветствовать вас, уважаемый Хидео-сан!

Сенсей возник перед нами будто из-под земли. Всегда завидовал этому его таланту! Мне бы так научиться!

– Для меня большая честь принимать вас в стенах этой школы. Прошу вас, проходите…

Меня Ясухиро удостоил единственного короткого взгляда. Приветливости в нем было не больше, чем пользы в треснувшем чайнике.

– Приступай к занятиям, Рэйден.

Я поклонился:

– Да, сенсей.

Пока я, сбросив сандалии у входа, бежал в дальний угол переодеваться, за спиной у меня звучало:

– О, что вы! Это для меня великая честь засвидетельствовать вам своё почтение! Простите, что так долго не заходил к вам…

– К чему извинения, Хидео-сан! Не желаете ли чаю?

– Право, вы слишком любезны…

– Это меньшее, чем я могу услужить вам…

– Стоит ли утруждаться из-за меня, ничтожного?

– Я лично заварю вам чай. Нет, я попрошу моего помощника Кавабату. Он – настоящий мастер чайной церемонии, я ему искренне завидую.

– Я смущен…

– Я не приму отказа!

– Можно ли устоять перед вашим красноречием? Я с благодарностью принимаю ваше любезное предложение. Отдадим же должное божественному напитку…

– …и приятной беседе…

Ну да, обычный разговор при встрече гостя. Когда состарюсь, тоже буду так миндальничать.

К тому времени, как они покончили с любезностями и расселись на низком помосте, где Ясухиро летом принимал гостей, я успел отыскать свободный манекен и вдоволь избить его плетью. Сказать по правде, мне до смерти хотелось услышать, о чём отец станет говорить с сенсеем на самом деле. Но подслушивать – дело недостойное. Что я, ниндзя, в конце концов?! Кроме того, отсюда мне всё равно ничего не слышно.

Трудись, балбес! Нашел время отращивать ослиные уши!

Удары рукоятью я делать не рискнул. Занялся тем, что более-менее получалось. Хлёст слева, хлёст справа. Краткий-длинный, краткий-длинный. Лицо-запястье-бедро. «Обезьяна срывает орех». «Дракон бьёт хвостом». «Змея жалит исподтишка». Рви, бей, жаль! Не стой на месте! Деревянный болван тебе не ответит. Но когда дойдёт до дела, как бы самому не оказаться деревянным болваном…

Втайне я надеялся, что сенсей посмотрит на меня во второй раз. Надежда вскоре угасла, и я стал надеяться, что ко мне подойдет Цуиёши, сын и наследник сенсея. Нет, не подошел. Наверное, я и без чужой помощи выказывал недюжинные способности. Ну, или был настолько бездарен, что на меня не стоило тратить время.

Что толку гадать?

Вспотев, я отложил плети и взял палку, выбрав подходящую из ближайшего арсенала. Что значит – подходящую? Такую, как рукоятка длинной плети. Её я вставил в отверстие, проделанное в правой «руке» манекена. Затянул крепления до середины, как учил сенсей, и не удержался: оглянулся.

Беседуют. Мной не интересуются.

Ладно.

«Быку отрывают рог». Ну-ка… Взмах, захлёст, рывок. Плеть обвилась вокруг палки, но соскользнула, когда я дёрнул. Ещё раз. Ещё. С десятого раза бык потерял рог. Я вернул палку на место, отошёл, примерился…

Неудача.

– Рэйден!

Махнув рукой, сенсей подозвал меня к себе. Им принесли чай, но вряд ли Ясухиро решил меня угостить. Сунув плети за пояс, я подбежал к помосту и упал на колени:

– Да, сенсей!

Ясухиро не ответил. Он был занят важным делом: наливал чай моему отцу. Занятие поглотило его целиком, мне сразу вспомнились слова настоятеля Иссэна: «Будь в том, что ты делаешь». Иссэн не уставал повторять эту мудрость, и сейчас я видел живое воплощение его правоты. Мелодия чая, льющегося в чашку. Невесомое облачко ароматного пара. Изгиб свисающего рукава. Весь мир для Ясухиро свелся к этому.

Поклонившись, отец взял предложенную чашку. Осушил тремя мелкими глотками. Вернул пустую чашку на кипарисовый поднос – тем же жестом, что и Ясухиро, словно отразив сенсея в зеркале.

Я засмотрелся. Удивительное сравнение, но с похожим чувством я любовался луной над цветущей сакурой.

– Благодарю вас, Кэзуо-сан.

– Истинное искусство, – сенсей улыбнулся. От уголков его глаз в стороны брызнули хитрые лучики, – невозможно без правил и канонов. Вы согласны?

– О да!

– Но возможно ли оно без нарушения правил?

– Полагаю, что нет. Хотя и не всякое нарушение есть искусство.

– Очень верное замечание. Быть может, это излишне самонадеянно с моей стороны…

– Я весь внимание.

– Уверен, небольшое нарушение правил поведения будет сейчас более чем уместно. Прошу вас, Хидео-сан, окажите мне ответную любезность!

– Какую же?

– Налейте мне чаю.

– С удовольствием, Кэзуо-сан. Надеюсь, мои скромные умения не разрушат гармонию.

Отец взял чайник. Скользнув по изящной дуге, тот замер над чашкой сенсея. Раздалось слабое журчание, к небу поднялся пар.

– Благодарю вас, Хидео-сан. Это было прекрасно.

– Вы преувеличиваете. На это способна любая служанка.

Сенсей сделал три глотка. И обернулся ко мне:

– Тебе необычайно повезло, твой отец – великий человек. Слушай его, учись у него.

– Да, сенсей! – я коснулся лбом земли.

Глава школы в задумчивости смотрел на меня. Нет, сквозь меня. Чувствовалось, что мысли его витают далеко. В итоге я проморгал момент, когда из бесплотного духа вновь превратился для Ясухиро в ученика из плоти и крови.

В крайне бестолкового ученика, как выяснилось мгновением позже.

– Почему ты не ходишь в додзё?!

Сенсей превратился в разъярённого тигра. Утробный рык едва не заставил меня броситься прочь. Сам не знаю, как я сумел остаться на месте.

– Лентяй! Бездельник! Однорукий доходяга, и тот спустит с тебя шкуру! Позор семьи! Как ты смеешь пропускать занятия?!

Я пал ниц:

– Виноват, сенсей!

– Ты – выкидыш благородного искусства боя!

– Простите ничтожного!

Выкидыш, кивнул отец. Он жмурился, как сытый кот. Гнев Ясухиро пришелся ему по душе.

– Ты будешь дневать и ночевать у меня во дворе!

– Да, сенсей!

– Иначе я изобью тебя до полусмерти!

– Да, сенсей!

– Выгоню с позором!

– Да, сенсей!

– Двадцать кругов вокруг додзё! Бегом!

– Да, сенсей!

– Пятьдесят приседаний с колодой. После можешь вернуться к манекену…

Ясухиро взмахнул рукой, отсылая меня прочь – словно плетью хлестнул. Плетью? Хлестнул? Захлестнул !!!

– Да, сенсей! Спасибо, сенсей!

Я наворачивал круги, раз за разом огибая здание, мокрый от пота, приседал с тяжеленной колодой на плечах – и видел жест сенсея. Тысячу раз я прокручивал этот жест в памяти, мысленно повторяя его, ожидая того момента, когда от мыслей перейду к делу. Если бы в руке у Ясухиро была длинная плеть…

Тысяча благодарностей, сенсей!

* * *

Отец вскоре ушел.

Я же прозанимался до полудня. На обратном пути мне понадобилось дать изрядный крюк, чтобы забежать сперва в храм Вакаикуса, к настоятелю Иссэну, а уже потом отправиться домой. О, удача! Старый монах сидел на крыльце храма, латая соломенную шляпу, и согласился уделить мне минутку. Впрочем, Иссэн всегда был добр к такому назойливому бездельнику, как ваш неугомонный Гром-и-Молния.

Когда я вернулся домой, оба моих кимоно – и выходное, и то, что для занятий – можно было выкручивать, как мокрое белье. Ноги болели от усталости, я ковылял, словно дряхлый старец на пороге смерти. Но я ни минуты не жалел о том, что посетил Вакаикусу.

Матери я ничего не сказал про храм. Я ей вообще ничего не сказал, потому что она спала. А отец и не спросил, где это я бегаю. Его и дома-то не было, отца. Наверное, ушел в лапшичную.

3

Допрос стражника Икэды, проведенный Хасимото Ясуо, начальником городской стражи, в присутствии писца

– Ваше имя?

– Икэда Наоки, господин.

– Место службы?

– Стража первой почтовой станции на выезде из Акаямы.

– Выслуга лет?

– Двадцать три года.

– Полагаю, вы опытный стражник. Я склонен доверять вашим суждениям.

– Благодарю, господин. Это честь для меня.

– Писец запишет ваши показания. Итак, когда все произошло?

– В час Зайца, господин. Как только час Тигра сменился часом Зайца[18]Шесть утра. Пропуск в город длился с шести часов утра до шести часов вечера., мы открыли пропуск через заставу.

– Люди большей частью ехали в город или из города?

– В город. Из города вообще никого не было.

– Продолжайте.

* * *

Писец скучал.

Его кисть порхала над бумагой, оставляя за собой изящные столбики иероглифов, но мыслями писец был не здесь. Сам в прошлом стражник на дальней заставе, тринадцать лет выслуги, он лишился места, сломав ногу при падении с лошади. И зачем надо было похваляться искусством ба-дзюцу [19]Искусство верховой езды. перед сослуживцами?! Лошадь взбрыкнула, всадник, незадолго до этого перебравший саке, не удержался в седле.

Хорошо хоть ногу сломал, не шею.

Доклад начальству составили так, будто стражник пострадал при исполнении, доблестно преследуя беглеца, прорвавшегося сквозь кордон.

Охромевшего наездника перевели в управу, что можно было считать повышением. В смысле жалованья, так точно! К счастью, он был грамотен и обладал разборчивым почерком. Такие допросы, как нынешний, редко обходились без него: опираясь на свой богатый опыт, писец легко выявлял ложь и недомолвки. Об этом он делал на полях тайные пометки для господина Хасимото.

Сегодня лжи не предвиделось.

* * *

– Первыми были паломники, ночевавшие на постоялом дворе Глухого Ю. Это хороший двор, там подают не только завтрак, но и ужин. Там даже есть четыре девушки для развлечений, хотя разрешены всего две. О, это я зря! Покорнейше прошу не наказывать Глухого Ю! А если накажете, не говорите, что это я проболтался…

– Вы ставите мне условия?

– Нет, что вы! Умоляю простить меня! Я всего лишь…

– Вернитесь к паломникам.

– Они шли в храмы Вакаикуса и Сондзюмон. В целях безопасности мы заставили паломников перед досмотром отложить посохи и ящики с едой. Случалось, что юноши, сбежавшие из семей, и разорившиеся крестьяне, из тех, кому нечего терять…

– Достаточно.

– Они прорывались через заставу без досмотра, господин. Вместо грамот они показывали нам посохи! И начинали колотить всех без разбору! Меня, помню, оглушили ящиком с едой. Милосердный будда, какой же он был тяжелый…

– Хватит об этом! Вернитесь к паломникам.

– Мы велели им снять шляпы и накидки. Мы все сделали правильно, господин?

– Да. Что произошло дальше?

– Мы проверили подорожные грамоты. Грамоты были в порядке.

– Вы пропустили паломников?

– Нет. Мы велели им отойти к обочине.

– Почему?

– Приближались носильщики с паланкином, где сидела знатная дама. Ее сопровождали шесть самураев. Очень неприветливых самураев, доложу я вам. Один назвал меня обезьяной…

– Это не имеет значения. Я слушаю.

– Торюмон Хидео, старшина караула, решил, что паломники могут обождать. Иначе ждать пришлось бы даме. Он верно поступил, господин?

– Да. Вы проверили даму?

– Разумеется. Она подняла шторку паланкина, чтобы мы могли видеть ее лицо, и предъявила разрешение на выезд из Акаямы и последующий въезд. Разрешение подписал чиновник городской управы.

– Имя?

– Чиновника?

– Дамы. И попробуйте думать головой, прежде чем задавать вопросы.

– Нижайше прошу прощения! Да, я буду думать головой…

– Имя дамы!

– Исикава Акиро, жена старшего налогового инспектора.

– К грамоте прилагалось описание внешности?

– И самое подробное! Телосложение, рост, длина волос. Черты лица. Родинка на пояснице…

– Родинку проверили?

– Сочли лишним. Нет, вы не подумайте! У нас при станции есть помещение для личного досмотра. И женщина есть, как раз для таких случаев. Мы сами никогда не предложили бы раздеться такой знатной даме! Раздеться при мужчинах? Это немыслимо!

– Короче!

– Короче, Хидео-сан решил, что обычного досмотра вполне достаточно. Эти самураи, они были такие грубияны! Обезьяна! Это я-то краснозадая обезьяна?! Мы же правильно…

– Вы поступили правильно. Дальше!

– После госпожи Исикавы мы проверили крестьян из ближайших деревень. Они везли на продажу бобовую пасту, чумѝзу[20]Хлебный злак, близкий к просу. и батат. Еще корни лопуха, в отдельной тележке. У всех были выписки из храмовых книг рождения, с отметкой, дозволяющей въезд.

– Выписки? У корней лопуха?!

– У крестьян, господин.

– Я знаю, что у крестьян. Я всего лишь показал вам, как нелепы вопросы, заданные без тщательного обдумывания. Вы поняли, к чему это я?

– К сожалению, нет.

– Неважно.

– Может быть, вы соблаговолите объяснить мне прямо? Я плохо понимаю намеки.

– Оставим это. Вы их пропустили?

– Крестьян? Да.

– А паломники?

– Сказать по правде, мы о них забыли. Сперва въехала дама, затем крестьяне. Затем появились ронины [21] Ронин – самурай без господина., девять человек. Они возвращались из веселого квартала, от проституток…

– Ронины буянили?

– Нет, они еле тащились. Похмелье, господин! Вот после ронинов мы и вспомнили о паломниках. Когда паломники прошли мимо нас, среди них тоже был один ронин…

– Почему вы замялись?

* * *

Ясуо Хасимото весь подобрался.

Разговор – обязательный согласно предписаниям, но пустой и утомительный – подошел к ключевому моменту. Все уже случилось, ничего нельзя было изменить. Но от того, как прозвучит история, как ее подаст этот недотепа Икэда, а главное, как ее запишет писец, зависела судьба наград и наказаний.

«Большие несчастья происходят от малых причин!»

Хасимото прекрасно знал, что писец делает пометки на полях бумаги – для него, начальника стражи. Правда, ложь, сведения достоверные или сомнительные. Но писец не ограничивался этими, в высшей степени полезными комментариями. Раз в семь дней он делал тайный доклад обо всем случившемся шпионам бакуфу[22] Бакуфу ( букв . «управление из походной палатки») – военное правительство, возглавляемое сёгуном.. От его доклада зависело, в каком свете будет выставлен сам Хасимото – выгодном или напротив, неудачном. Прояви Хасимото поспешность во время допроса, выкажи рассеянность, желание побыстрее скинуть обузу с плеч, и у городской стражи в скором времени мог объявиться новый начальник.

Приходилось терпеть. Доноситель, которого ты знаешь, лучше незнакомца.

– Я виноват, – стражник Икэда коснулся лбом пола.

На взгляд Хасимото, стражник был глупец, но честный глупец. Такие опаснее всего. Никогда не знаешь, что они сболтнут или сделают.

– Готов понести наказание. Я сперва решил, что это уже проверенный нами путник. Что он просто отстал от компании приятелей, захотел поболтать с кем-то из паломников. Если бы всё зависело от меня, он бы уже вошел в город. Но Хидео-сан, старшина караула, остановил ронина.

Икэда вдруг охрип, словно его душили:

– Позже Хидео-сан сказал нам, что у него возникли подозрения.

4

«Нет у меня никаких ран!»

Храмовый гонг возвестил полдень.

Я снял шляпу, утёр пот со лба. Взглянул на солнце, зависшее в зените. Оно куталось в кисею дымки, но палило хуже раскаленной жаровни. Нам бы таких зимой, да побольше! И угля мешок-другой…

Новое чучело для домашних упражнений было готово. Но отнести его на площадку в саду я не успел. Ворота отворились, во двор ввалился отец. Шагнул. Споткнулся. Чуть не упал. С трудом выровнялся, припадая на правую ногу. В первый миг я решил, что он пьян.

– Отец! Что случилось?!

Пришёл домой в неурочное время. Пьяный. Еле держится на ногах. Его что, выгнали со службы?! Любой бы напился с горя…

– Ничего, – буркнул отец. – Все хорошо.

Он заковылял к дому. На правую ногу отец ступал с большой осторожностью. Казалось, это не нога, а хрупкая сухая ветка, готовая в любой миг сломаться. Левую руку он прижимал к груди. По-моему, отец прилагал большие усилия, чтобы не кричать от боли при каждом шаге.

– Вам помочь?

Я шагнул ближе.

– Нет!

Ослушаться я не посмел. Зато, оказавшись рядом, потянул носом: слух у меня как у летучей мыши, а нюх – как у собаки! Спиртным от отца не пахло. Да он вовсе и не пьян!

Его избили!

– Отец, вы ранены?!

Он зыркнул на меня искоса. Я думал, обругает. Нет, промолчал, захромал дальше. Добравшись до крыльца, опустился – упал! – на ступеньку. Вытянул пострадавшую ногу, выдохнул с явным облегчением.

Лицо его цветом напоминало сизый пепел.

– Прошу вас, отец! Позвольте осмотреть ваши раны!

– Нет у меня никаких ран!

– Может, сбегать за лекарем?

Из дома выскочила О-Сузу. Следом – встревоженная мать. Втроём мы уломали-таки отца снять кимоно. Штаны снимать он отказался наотрез, но штанину закатал. Ран не обнаружилось, тут отец был прав. Ушибы ведь не раны, правда? Правое колено спорило с левым локтем: кто синее, а кто багровей. Оба распухли: точь-в-точь шишковатые наросты, какие бывают на деревьях.

Синяки и ссадины на груди и плечах – не в счёт.

– Кости целы! – отец был в бешенстве от причитаний матери и О-Сузу. – Лекарь? Не нужен мне лекарь!

Ясное дело. Лекарь не нужен, потому что на лекаря нужны деньги. А где их взять?

– Смочите тряпки колодезной водой! Наложим повязки. Будете менять, когда скажу. И хватит выть! Ерунда, к утру пройдёт.

Все прекрасно знали: не пройдёт. Ни к утру, ни через день. У аптекаря Судзуму есть отличная мазь от ушибов. Мне в детстве покупали, когда я с крыши навернулся. Раз-два, и всё как рукой снимет! Вот бы её сейчас отцу…

Мать побежала за тряпками. О-Сузу рвала листья подорожника, растущего под забором, жевала их и сплевывала в глиняную плошку. Остро пахнущей кашицей служанка намеревалась облепить хозяину суставы, чтобы снять отёчность. Я умчался к колодцу, а когда вернулся с полным ведром, в ворота постучали.

– Кто там?! – рявкнул с крыльца отец.

– Это я, Хидео-сан! Нисимура Керо!

Отец кивнул, и я открыл ворота толстяку-стражнику.

– Как вы, Хидео-сан?

Нисимура приблизился к отцу. Тому, похоже, было неловко. Облепив колено жеваным подорожником, О-Сузу накладывала отцу повязки: по ступенькам растекалась лужица воды.

– Я в порядке.

– Мы тут это… Скинулись, в общем.

– Кто? Зачем?!

– Я, Наоки, Мэнэбу. Остальные тоже. Вам на лечение.

Мешочек из грубой холстины был туго перетянут шнурком. Толстяк отцепил его от пояса, положил рядом с отцом.

– Очень признателен, – отец смотрел в землю – Я не заслуживаю вашего беспокойства. Ссадины пустяковые, заживут и так.

– Не обижайте нас отказом! Мы от чистого сердца! Если бы не вы…

Я навострил уши, но отец прервал Нисимуру:

– Тысяча благодарностей, Керо-сан! Кланяйтесь от меня всем, кто помнит про скромного Хидео. Это счастье – иметь таких друзей!

– Я передам! Я непременно передам! Поправляйтесь…

Отдав деньги, Нисимура почувствовал себя лишним.

– Отец, я бегу в аптеку! – закричал я, едва толстяк вышел за ворота. – Помните ту чудодейственную мазь? Мои ушибы сразу прошли! Вам она тоже поможет!

После некоторых колебаний отец бросил мне мешочек. Я поймал его на лету: тяжелый! Отлично, хватит на всё.

Я припустил со двора.

– Стой!

Я замер в воротах.

– Принеси бумагу, тушь и кисть. Я напишу, что нужно купить. Знаю я этого Судзуму! Всучит, мошенник, что подороже…

Пока я бегал за письменными принадлежностями, отец пристроил на здоровом колене кипарисовую дощечку, поданную матерью. К счастью, правая его рука не пострадала. Кисть нырнула в тушечницу, вспорхнула над листом дешевой рисовой бумаги, выводя иероглиф за иероглифом. Писал отец быстро, практически не отрывая кисть от бумаги.

– Вот, держи. Ничего сверх списка не бери, понял?

Маленький я, что ли? Вот возьму и обижусь.

– Да, отец.


Читать далее

Фрагмент для ознакомления предоставлен магазином LitRes.ru Купить полную версию
Глава четвертая. Происшествие на почтовой станции

Нецензурные выражения и дубли удаляются автоматически. Избегайте повторов, наш робот обожает их сжирать. Правила и причины удаления

закрыть