Онлайн чтение книги Ужин со смертельным исходом
Глава 4. Стив Уинсан — до того

Я знал, что мне придется поехать к Уилме и основательно побороться за место под солнцем. Она ясно дала мне это понять, когда позвонила. Это было как обухом по голове.

— Дорогой, Рэнди говорит мне, что я ужасно бедная. Он снова и снова проходится по списку и ставит маленькие галочки. Тебя он пометил тремя галочками. Не знаю, хорошо это или плохо. Наверное, тебе нужно у него спросить.

Никогда не показывайте клиенту, как вас передергивает, особенно если этот клиент — Уилма Феррис.

— Но у нас, детка, по-прежнему останется наша прекрасная дружба.

— А бедняга Гил будет так подавлен, если он больше не сможет читать о себе в газетах.

— Думаю, я смогу все это уладить, Уилма.

— Вот и я так подумала, — отозвалась она несколько двусмысленно и повесила трубку, велев мне быть там ко времени коктейлей. Это означало отменить несколько дел в городе, хотя и не слишком важных.

Уилма позвонила мне в среду. До вечера четверга мне удавалось внушать себе, что все идет замечательно, а потом меня прорвало. Дотти вошла, встала у моего письменного стола и спросила меня, будут ли еще какие-то поручения, и я прорычал, чтобы она отправлялась домой.

После того как она ушла, хлопнув дверью приемной, я достал желтый блокнот, мягкий карандаш и попытался обдумать свое положение. И пришел к самым неутешительным выводам, предположив, что потеряю всех троих. Я уже свыкся с мыслью, что потеряю Джуди Джону. Уилли, ее импресарио, рассказал мне, по секрету, о трудностях, с которыми он сталкивается, пытаясь пристроить ее шоу. Конечно, это слишком дорогое удовольствие — делать ставку на передачу за счет телекомпании, даже если под нее удастся выбить приличное получасовое окошко в сетке вещания. А при таком резком падении рейтинга для него будет весьма проблематично заинтересовать какого-то нового спонсора. Мы сошлись на том, что вряд ли Феррис станет иметь с ней дело еще один сезон.

Такое еще можно вынести. Но чтобы сразу трое — получалась здоровенная брешь. Мне приходилось выплачивать долги перед налоговым ведомством, после того как они указали на недостоверность сведений, приведенных в налоговой декларации, и посылать Дженифер пять сотен в месяц в качестве алиментов, чтобы она могла сидеть на своей тощей заднице в Таосе, и платить за офис и квартиру, и платить Дотти, и прилично выглядеть самому — итого у меня выходило две тысячи сто в неделю. А после того, как доходы снизятся на шесть сотен, у меня просто не сойдется дебет с кредитом. Я даже при своих не останусь. Ведь новые клиенты летом на дороге не валяются.

Но все это время я понимал, что тревожит меня нечто большее, чем сокращение доходов на шесть сотен. Этот город полнится слухами. Что, черт возьми, случилось со Стивом? Говорят, он потерял Хайеса, Джону и Феррис? Наверное, не справлялся с работой для них. Чуть только запахнет неудачей, и станет на порядок труднее пристроить материал в прессе, а потом и остальные могут занервничать, и вот тогда Стив действительно пойдет ко дну. Нет в городе рекламного агентства, в которое меня бы взяли. И это после того, как в сорок восьмом я основал свой бизнес, уйдя с клиентами в кармане. Да они так и ждали, что я оскандалюсь. Черт подери, ведь должен же человек о себе позаботиться! Они продержали бы меня на нищенском окладе, пока мне не стукнуло бы семьдесят, а потом предложили бы выкупить долю в бизнесе — наверное, аж целых два процента.

Я сидел, по-настоящему напуганный. И знал, кто уйдет четвертым. Нэнси, моя Крупная Писательница. На нее моей изобретательности уже не хватало. Похоже, ей не приходило в голову, что, возможно, лучше будет издать еще одну книгу. У меня даже иссяк запас телевикторин для нее. Стоило мне только упомянуть ее имя, как газетные обозреватели, которых я в шутку называю друзьями, начинали стонать.

Я сидел в умирающем городе и сокрушался о том, что в свое время так сглупил. Самые жирные куски — это заказы от промышленников. Получить бы несколько таких, и я бы горя не знал. А мои люди — индивидуальности, большинство — из мира искусства или из шоу-бизнеса. Наверное, это естественно. Это был мой конек, когда я работал в газете. Клубы, картинные галереи и театры, радиостанции, концертные залы.

Посидев там, я начал чувствовать себя чем-то искусственным. Эдаким готовым изделием. Упаковка — это все. Похоже, до содержания теперь никому нет никакого дела. Сделайте красиво снаружи. Наведите лоск. Черт с ним, с продуктом. Народ раскупит. Вот чем я занимаюсь. Упаковочным бизнесом. Принаряжаю знаменитостей.

Я зашел в маленькую ванную, примыкавшую к моему кабинету, и включил люминесцентное освещение по обе стороны от зеркала. Это были недобрые лампы. Если я слегка прищуривался, размывая изображение, то по-прежнему выглядел Стивом Уинсаном, этим готовым продуктом, этим типичным американцем из автомобильной пробки, грубовато-добродушным, сердечным и безгранично уверенным в себе. Любо-дорого посмотреть. Но при широко открытых глазах мое лицо под их светом казалось лицом усталого характерного актера. Возможно, так оно и есть. Я так долго играю роль Стива Уинсана, что затаскал ее. Мне надоел Стив Уинсан и мир вещей, который уже не функционировал как положено, потому что хорошего продукта больше не изготавливали. Гнали халтуру, наполняя мазь для подмышек пузырями. Производили лак для ногтей, который гарантированно облуплялся за двадцать четыре часа. Издавали книги, выдерживающие всего две читки до того, как страницы начинали выпадать. Ставили на машины крылья, которые можно промять ладонью, из-за чего они простаивали в ожидании ремонта. Делали из бракованной стали бритвенные лезвия, пришивали непрочными нитками пуговицы, разводили на воде краску для стен. Так, чтобы к ним приходили снова и снова. Да здравствует предприимчивость. Да здравствует «Стивен Уинсан ассошиэйтс», сбывающая продукт, о котором тридцать лет назад никто не слышал и без которого практически любой мог сейчас бы обойтись. У меня не было никакого недуга, не излечимого при помощи двусторонней орхидэктомии[3]Орхидэктомия — удаление одного или двух яичек..

Так что я пошел домой, переоделся, отправился в город, был чертовски весел и оказался в постели раньше обычного и в полном одиночестве. А на следующее утро к одиннадцати часам уже катил эдаким франтом в транспортном потоке по парковой дороге, перебираясь на «MG» из одного ряда в другой и спрашивая себя, на кой черт я обзавелся машиной, если пользуюсь ею не чаще чем три раза в месяц, зачем заказал три костюма, зачем повысил зарплату Дотти, и почему бы Дженифер не свалиться с одной из этих скал в Нью-Мексико, и что, черт возьми, я собираюсь сказать Уилме такого, чтобы она погладила меня по головке и снова позвала меня в свой круг. Я жалел о том, что забрался в эту ее девятифутовую кровать, потому что в результате лишь израсходовал то оружие, которое могло пригодиться в этот уик-энд. Уилма из тех, над кем нельзя взять верх с наскоку. Ее вовлеченность, если таковая и сохраняется, физического свойства. Все, что вы теряете, — это ваше достоинство, а все, что вы приобретаете, — это обязанность бежать к ней со всех ног, стоит ей лишь снова пошевелить пальцем. Почти те же потери, которые понесла со мной Дотти.

Я съел поздний ленч по дороге, плотный ленч, призванный заложить хорошую основу под предстоявшие обильные возлияния. И приехал немного рановато, думая, что я самый первый. Но машина Хессов уже стояла там, между машиной Уилмы и микроавтобусом. В тот самый момент, когда я вылезал из моего «MG», на своем «ягуаре» принеслась Джуди Джона и развернулась неподалеку от меня.

Выйдя из машины, она подбоченилась и уставилась на дом:

— Вот это да!

— Видите в первый раз?

— Угу. Недурно, правда? Как поживаете, Стив?

— Средненько. Уилли уже говорил вам что-нибудь насчет этой затеи Миллисона?

— Звучит потрясающе, — проговорила Джуди с отвращением. — Уж он-то выдаст что-то по-настоящему веселенькое. Что-нибудь вроде швыряния торта с кремом в морду. Что-нибудь изощренное, вроде этого.

— Пирога ценой в тысячу долларов, мой ягненочек.

— Только не к тому времени, когда он дойдет до меня.

— Его поставили на замену. Урезали ему бюджет донельзя. Это все, что он может сделать.

Вышел Хосе, чтобы отнести наши вещи. Казалось, он — в кои-то веки — едва ли не рад меня видеть.

— Не сочтите меня неблагодарной, Стив. Уилли рассказывал мне, что вы узнали, как обстоит дело, и подбили его на это. — Джуди мне улыбнулась, но за этой ее улыбкой чувствовался легкий морозец.

В свое время мы ладили гораздо лучше. А потом я свалял дурака. Кое-что себе позволил. Для меня это даже не представляло никакой важности. Ей достаточно было сказать «нет». Но она не только сказала «нет», но и влепила мне по физиономии. Рассекла мне губу, и какая-то десятая доля секунды отделяла меня от того, чтобы отвесить ей хорошую оплеуху, так я взбесился. Она сказала мне, что останется моей клиенткой только потому, что, как ей думается, я знаю свое дело, но мои профессиональные услуги — это единственное, что ей требуется и когда-либо потребуется. Отсюда и едва ощутимый холодок.

— Кстати, а где Уилли? Давайте пройдем кругом, с этой стороны.

— Отпросился. Уилма говорит, что просто собрала нас отдохнуть и развлечься.

— Уилма говорит.

Она посмотрела на меня искоса, быстро блеснув выразительными голубыми глазами.

— Наверное, нужно было хотя бы сценариста привезти.

— Я вам подброшу несколько реплик.

— Мамочка родная, ну и домина!

Уилма, Хессы и Гилман Хайес были на большой террасе, у коктейльного зала. Хайес, одетый для купания, стоял, разговаривая с ними, и я удивился — почему у него на плавках нет блесток. Он со скучающим видом поздоровался с Джуди и удостоил меня самым наилегчайшим кивком, какой только возможен. Уилма выдала обычную свою порцию восторженных восклицаний. Рэнди подал мне нервную, холодную руку, а Ноэль улыбнулась, Джуди торопилась облачиться в купальник, пока еще светило солнце. Мне не терпелось отвести Рэнди куда-нибудь в уголок, но этого нельзя было делать явно. Уилма сказала, что она поселила меня в ту же самую комнату, что и в прошлый раз. Я сделал заказ Хосе, как только он снова прошел к бару на террасе. Хайес спустился по ступенькам на большой причал. Я ненавижу этого здоровенного, заносчивого, мускулистого сукиного сына. Я создал его и ненавижу его. С удовольствием вернул бы его в исходное состояние. Дал бы обратный ход его рекламной раскрутке. Но он — Уилмин товарищ по играм, и я пока не хочу перерезать себе горло.

Джуди торопливо вышла на террасу в купальнике, сбежала вниз, на левую сторону причала, и прыгнула в воду с плоским входом. Когда я в следующий раз посмотрел вниз, она уже растянулась под послеобеденным солнцем. У меня так и не получилось отсечь Рэнди от остальных до тех пор, пока не приехали Докерти и Уилма не повела их показывать комнату.

— Давай-ка пройдемся, дружище, — предложил я Рэнди.

Он тревожно посмотрел на меня:

— Конечно, Стив, конечно.

Мы обогнули крыло дома и вышли к столам возле площадки для крокета. Сели там, я постучал сигаретой по жестяному верху стола и зажег ее.

— Рэнди, в среду Уилма по телефону наговорила мне невесть что. Что-то там насчет экономии.

— Бог мой, Стив, у нее нет другого выхода. Ей пришлось залезть в долги, чтобы заплатить налоги. Она сильно поиздержалась, когда строила эту штуку, с тех пор ее дела так и не поправились. Я все время ее донимал. Теперь, в первый раз, она начинает ко мне прислушиваться.

— Рэнди, мне даже на минуту тяжело допустить мысль, что ты хочешь и меня подвести под сокращение.

— Знаешь что, Стив, не пытайся на меня давить.

— Послушай, ты называешь себя ее бизнес-менеджером. А ведь ты скорее личный секретарь, разве нет?

— Я веду все ее дела.

— Сдается мне, что скорее она сама их ведет. Ну а как насчет той биографии? Ты еще не забыл?

— Конечно, я помню. Ты там хорошо поработал, Стив.

Я знал, что хорошо поработал. У меня есть друг в одном журнале. Он дал мне взглянуть на материал, который они обсуждали. Это была статья об Уилме Феррис. Написанная одной девушкой. Она потрудилась на славу. За два года до того она приехала из Колумбии, подрабатывала внештатным корреспондентом. Статья получилась ехидная. В журнале хотели, чтобы в материал была внесена очень существенная правка, но главный редактор прямо-таки загорелся этой статьей. Да и было с чего. Ничего клеветнического, но очень, очень издевательская. Так что она камня на камне не оставила бы от мифа о Уилме Феррис, от мифологии, которую я создал. Мой друг занимал недостаточно высокую должность, чтобы застопорить публикацию. Это была одна из тех вещей, которые бойко продаются. Девушка знала всю подноготную. А наша Уилма, взбираясь по ступенькам косметического бизнеса, изрядно поработала локтями.

Пришлось вмешаться мне. Я пошел к другу из другого журнала. В свое время я оказал ему услугу. У меня было многообещающее дарование. А он занимал достаточно высокую должность. Мой друг предоставил этой внештатной корреспондентке работу на постоянной основе. Та забрала статью из первого журнала. Он поручил вымуштрованному сотруднику переделать материал, и мы на пару выбросили из него все острые места и добавили немного обычной сентиментальной бодяги. Был уговор, что он уволит девушку после публикации статьи. Но получилось так, что она стала прекрасно работать на постоянной основе, так что они ее оставили. В результате никто не пострадал.

— Я бы не хотел, чтобы ты ударялся в ложную экономию, Рэнди. За счет Уилмы.

— По-моему, ты не осознаешь, несколько это серьезно, Стив. Ей придется умерить аппетиты. И вести себя проще. Я имею в виду, совсем просто, а иначе она никогда уже не вынырнет на поверхность. Я рисковал своим... положением, говоря ей такие вещи. Ей придется снять со своей шеи этого Гилмана Хайеса, отказаться от квартиры — она слишком большая, что ни говори, и сдать дом в Куэрнаваке. А поскольку она все равно станет жить гораздо скромнее, я не вижу никаких оснований для нее оставлять тебя. Вот и сказал ей об этом. Более того, Стив, я не вижу никаких оснований для нее оставить тебя, будь она даже вполне платежеспособна.

— Значит, пускай в журналах печатают всякие вещи вроде той статьи?

— У людей короткая память.

Несколько минут его слова звучали довольно впечатляюще. Я вспомнил, как люди говорили, что он был совсем неплохим человеком, пока не пошел работать к Уилме. Рэнди держал маленький бизнес, который включал в себя бухгалтерское дело, управление финансовой деятельностью частных лиц и оформление страховки клиентов. Он сам его создал, а когда начал работать на Уилму, она так нагружала его всякого рода нелепыми поручениями и просьбами, что он начал терять других своих клиентов и в конце концов стал работать на нее, отказавшись от своего офиса, сохраняя за собой так называемый кабинет в ее квартире.

— Не думаю, что будет разумно избавляться от меня, Рэнди.

— А я как раз думаю, что это будет разумно.

— Ну вот и поговорили. — Я встал. — Что ж, попробую убедить кого-нибудь другого, Рэнди.

Он пожал плечами:

— Конечно, ты можешь поговорить с ней. Я не могу этого остановить, но совершенно уверен, что она уже приняла решение и будет следовать моим рекомендациям. Ее адвокаты поддерживают меня. Она могла бы разом выйти из затруднений, продав свою долю в этой компании, но мне не верится, что она захочет отказаться от контроля над ней.

— Это еще слабо сказано.

Рэнди тоже поднялся, и мы двинулись обратно. Он здорово меня допек. Я остановил его, схватив за руку:

— Ты тут высказывал всякие мнения, так вот тебе мое: я думаю, что бизнес-менеджер ей нужен настолько же, насколько и Гилман Хайес. Ты что-то вроде старшего дворецкого, и бьюсь об заклад, она могла бы найти себе получше и подешевле.

Он посмотрел на меня, потом отвел взгляд, и лицо его осунулось вокруг рта. Потом выдернул свою руку.

Я спросил:

— А себя ты включил в эту программу экономии, Рэнди? Или ты страдаешь тем заблуждением, что на тебе все держится?

Он пошел прочь от меня, не оглядываясь. Рэнди нес свои узкие плечи с какой-то странной зажатостью, как будто старался удержать что-то у себя на голове. Если уж я — ненужная статья расходов, то кто же он такой? Я громко рассмеялся. И почувствовал себя получше. Хотя и ненамного. У меня опять стало мрачно на душе, когда я присоединился к компании. Я попытался придумать какой-то способ воздействия на Уилму. Она так же уязвима, как топор для разделывания мяса. И мне прекрасно было известно — она ждет, чтобы я начал ее умолять. А это будет конец. Вот тогда-то она заулыбается и пустит в ход нож, наслаждаясь своей работой. Я сидел, оживленно болтая с этой Мэвис Докерти, самой большой пустышкой, какую когда-либо видел, и все это время пытался придумать рычаг, которым можно было бы раскурочить Уилму. Хотя это все равно что атаковать памятник Вашингтону с деревянной ложкой. Я выпил многовато, не намереваясь этого делать, а потом выставил себя круглым дураком, рассказав Докерти о положении дел, когда он отвел меня в сторонку. Не могу понять этих людей, занимающихся бизнесом. Вроде и дела у них идут как надо, но в такой обстановке они вообще не понимают, что происходит. Кажется, не видят ножа, торчащего у вас из спины.

Лишь за обедом у меня появилась идея. Произошло это так.

Уилма и Рэнди негромко о чем-то разговаривали. Потом Уилма повысила голос, и по всей комнате было слышно, когда она сказала:

— Ради бога, перестаньте молоть чепуху и суетиться!

И Рэнди смиренно вернулся к своей тарелке.

Как раз в этот момент мне случилось взглянуть на Ноэль Хесс. И я увидел на ее лице выражение полнейшего презрения. Этот взгляд захватывал Уилму и Рэнди и, наверное, окружающую местность на добрых полмили окрест. Потом она повернулась, поймала на себе мой взгляд, покраснела и снова принялась за еду. Не было никакого рычага воздействия на Уилму. Но был первоклассный рычаг в виде миниатюрной брюнетки, при помощи которого я мог заставить Рэнди ходить на задних лапах. Прежде я никогда ее особенно не замечал. Она была того неброского типа, который редко меня привлекает. С бледным и худоватым лицом, с длинной верхней губой и довольно маленькими темными глазами. Но, проведя более тщательную инвентаризацию, я разглядел в ней то, что мне понравилось. Быстро порылся в памяти — не говорил ли я ей или рядом с ней что-нибудь такое, что портило бы мне игру. Нет, на образе Стива Уинсана не было ни единой трещинки. И задавался вопросом: а не рассказывала ли Уилма Рэнди про нашу с ней близость? Если да, то, возможно, Рэнди, в свою очередь, поведал это Ноэли. А если так, то я могу выбыть из забега еще раньше, чем откроется барьер на старте. Ноэль так смотрела на Уилму... И она, несомненно, была слишком хорошо осведомлена о постоянных проявлениях неверности со стороны Рэнди, имевших место до того, как Уилма заполучила в свое распоряжение Гилмана Хайеса, осведомлена обо всем ассортименте оказываемых им услуг. Внезапно от всех этих мыслей мне стало немного нехорошо. Мы представляли собой свору собак, трусивших под солнцем с высунутыми языками за Уилмой. А теперь я попытаюсь еще больше все усложнить расчетливым соблазнением. Я спрашивал себя: уж не просыпается ли во мне, с таким опозданием, брезгливость? Человек сначала спасается сам. Возможно, она уже занялась таким интересным делом, как сведение счетов с Рэнди. Хотя мне почему-то кажется, что Ноэль не из таких. Она даже немножко напомнила мне одну девушку, которую я знал по методистской воскресной школе в Дипхейвене, штат Миннесота, в те дни, когда я ходил на занятия с прилизанными волосами, битыми часами наблюдал за ней и раздумывал, как ей сказать, что я обязательно стану известным хирургом и хочу, чтобы она меня дождалась. В те дни я был полон мечтаний и тщеславных помыслов, а она — милым, хрупким и дорогим мне созданием.

Я знал, что план мой не ахти. Возможно, это ни к чему и не приведет. А даже если и приведет, то нет никакой гарантии, что я смогу заставить ее оказать давление на Рэнди. Но если она и согласится на это и если Рэнди скажет Уилме, что пересмотрел свои взгляды, то все равно Уилма может заявить ему, что она уже приняла решение.

Однако, по крайней мере, это был план, и даже если бы он не сработал, то все равно обещал, что уик-энд пройдет не так скучно.

После обеда мне не представилось походящего случая. Мы с Уилмой, как обычно, предались игре в кункен, шумной и убийственно серьезной. Рэнди пребывал в крайнем возбуждении. Эта глупая сучка Докерти танцевала с Культуристом. Остальные играли в слова. А Ноэль, как назло, ушла спать. Я понаблюдал за реакцией Уилмы на танцующих. Казалось, что она их не замечает. Поскольку это была нетипичная реакция со стороны Уилмы, я начал подозревать, что Гилман Хайес может лишиться чего-то большего, нежели моей рекламной поддержки до завершения этого уик-энда.

Один раз, когда Уилма тасовала колоду, я откинулся назад, обводя взглядом полутьму и безмолвие большого зала в тишине, дрожащие пятнышки света на досках настольных игр, стаканы, площадку для танцев, холеные прелести женщин, всех нас, причудливым образом соединенных друг с другом в этой архитектурной композиции, при помощи тепла и тщательно подобранного освещения, а снаружи виднелись озеро и очертания холмов, которые не изменятся и на десятую долю дюйма за время нашей жизни. Окуни будут дрейфовать на глубине у скал, процеживая жабрами холодную воду, а олени останавливаться на ночлег на склонах вдали от озера. Но я долгое время шел по узкой и опасной тропинке, которая становилась все уже, и, чтобы повернуть и пойти обратно, требовалась способность балансировать, которой я не обладал.

— Очнитесь, мрачная личность, — сказала Уилма. — Возьмите эту скучную карту.

Я взял, и мне пришлось всматриваться в нее дольше обычного, прежде чем я разглядел, что это шестерка пик и что она удачно ложилась к другим моим шестеркам.

* * *

Утром, когда я проснулся с привкусом барбитурата во рту, потребовался обычный холодный душ и обычный декседрин, чтобы мой мотор заработал без перебоев. Я подозревал, что этот день будет посвящен тренировке мышц. Уилма любит изматывать своих гостей. Она считает, что если сумеет отправить их обратно в город с ломотой в теле, то они запомнят это как хорошее времяпровождение. Было тепло, завтрак на террасе, под солнцем проходил замечательно, а лучше всего было то, что мне удалось сесть за один стол с Ноэль. Я тщательно продумал этот гамбит. Мне предстояло возбудить в ней любопытство ко мне как к личности, и в этом должен был содержаться прозрачный намек на то, что я не такой, как все.

После нескольких банальностей я дождался нужного мне молчания и сказал:

— Имея в своем распоряжении несколько тысячелетий для селекционного разведения, Ноэль, я смог бы по-настоящему усовершенствовать род человеческий. Я размышлял над этим прошлой ночью.

— Усовершенствовать?

— Мы должны быть устроены как ящерицы. После того как вы становитесь чуть старше и мудрее, вы сбрасываете кожу и становитесь кем-то другим. Но обязательно улучшенной версией себя самого. А при нынешнем положении дел, если вы изменяетесь, как это неизбежно происходит с людьми, вас все равно будет тянуть назад ваша прежняя жизнь, то, как вы всегда выглядели. Едва ли это справедливо.

Я увидел пробуждающийся интерес в ее глазах и в то же самое время разглядел, что глаза у нее красивого карего оттенка, совсем темного карего, который, наверное, виден только на солнце, с крошечными золотистыми хлопьями вокруг зрачков.

— А в кого вы хотели бы преобразиться, Стив?

— Еще не решил. Просто в кого-нибудь другого. На данном этапе я эдакий смышленый молодой человек в отставке. Не могу позволить себе усталого вида. Должен быстро бегать. Вроде как поддерживать имидж. А как насчет вас?

— Наверное, это очень по-женски, Стив, но мне хотелось бы быть большой, золотистой и блестящей, а не какой-то... коричневой мышкой. Я слишком много времени просиживаю по углам, слишком много наблюдаю и слишком много думаю. Возможно, я просто хочу стать частью действия.

Я позволил себе презрительный взгляд:

— Этого действия?

— Нет, не этого действия. Это уже себя исчерпало. Мне хочется более динамичного действия. Нового, свежего, с литаврами и барабанами.

— Я займусь вашим заказом. Подключу прессу. Мы набьем зал до отказа.

Я посмотрел ей в глаза, очень серьезно и сосредоточенно, и увидел, что они слегка расширились, прежде чем она отвела взгляд, увидел, как слегка порозовела ее шея, и понял, что вызвал в ней внимание к своей персоне и любопытство. Это тонкая тактика — держаться очень близко к тому, во что ты на самом деле веришь, потому что таким образом можно добиться ощущения искренности и подлинности, которые недостижимы, если вы избираете слишком беллетризованный подход. С ней не придется особенно возиться. Она слишком запуталась и устала от своей жизни, Рэнди, Уилмы и себя самой. Тут не требовалось какой-то стрельбы с трюками. Можно было стрелять почти вслепую и при этом угодить в самое яблочко. На короткое время у меня возникла мысль, что не стоит этого делать, потому что это было слишком просто. Но человек должен спасаться всеми доступными ему способами.

Позже, во время утреннего купания, после того как я свалил Хайеса с лыж, у меня появилась возможность растянуться на причале и поговорить с Ноэль еще немного. Поразглагольствовать насчет пустоты и искусственности нашего специфического сегмента цивилизации. Необходимости возвращения к чему-то чистому и честному. Никакой честности не осталось. Одни уловки. Я видел у нее все признаки растущей бесшабашности. Даже в ее походке сквозило осознание чего-то, связанного со мной и с ней. Она начинала пылать изнутри, а от этого смягчился ее рот, она стала чаще смеяться. И еще это побуждало ее все чаще прикладываться к спиртному. Рэнди очень помог мне тем рвением, с каким он относился к маленьким поручениям Уилмы. А она ему давала их великое множество.

Игра в крокет являла собой полную неразбериху. Пол Докер-ти напился так, что это даже вселяло некоторую тревогу. Причем было очевидно, что его подтолкнуло к этому Общество Взаимного Восхищения Мэвис — Хайес. Мы с Ноэль обменивались сочувственными взглядами, ироническими улыбками и все чаще легкими ободряющими прикосновениями. Ленч был поздний, сопровождался обильными возлияниями, и народ мало-помалу погружался в дремотное состояние, набираясь сил для предстоящего вечера. Я попросил Хосе найти мне термос, приготовил порцию виски с содовой и сказал Ноэль, что на озере есть место, которое я хотел бы ей показать. Это был решающий ход. Она согласилась с готовностью, почти поспешно, мы спустились, я взял одну из моторных лодок, затем вскружил ей голову скоростью, крутыми виражами и плеском воды за бортом. Я доставил ее к маленькому островку, перелез через борт, вытащил лодку на берег и помог ей выбраться на поросший травой берег возле знакомых зарослей сумаха.

Ноэль сплошь состояла из зон сопротивления. Одни были убаюканы словами, другие — умиротворены ласками. А какие-то растаяли при помощи термоса. Мы находились в полном одиночестве, лодку из дома не было видно, перед нами только плескалась вода и высились горы. Капитуляция, хотя и откладываемая, стала неизбежной. И я вдруг обнаружил, что она полна неистовства, что у нее слишком много слез, слишком много сбивчивых слов для обозначения постоянства, которых я не ожидал от нее и которых не хотел. Это вызвало у меня тревожное, смутное, нервозное ощущение того, что я зашел слишком далеко. Прежде она никогда не изменяла Рэнди. И была убеждена, что теперь мы вместе навсегда, и знала, что это — рациональное обоснование. Она не находила оправдания для того, что себе позволила, так что ей нужно было повесить на это ярлык большой любви. Я знал, что не смогу без конца отмалчиваться насчет всех этих «вместе на веки вечные». Я видел в ее глазах зарождавшееся подозрение. Так что мне пришлось подхватить эту тему и сказать ей, что, к несчастью, мое материальное благополучие временно связано с Рэнди, Уилмой и остальными, так что нам придется вести себя очень осторожно, как следует все обдумать, избегая скоропалительных шагов.

— Но это действительно случилось, милый, — отозвалась она, улыбаясь мне.

— Действительно.

— Я никак не ожидала найти тебя здесь. Я так долго тебя ждала. Очень, очень долго, Стив.

— Меня это тоже удивило, — сказал я в порыве откровенности.

— Но мы будем вместе.

— Как только сможем все устроить, не загубив на корню мой бизнес.

— Пусть она забирает его. На здоровье. Я отдаю его. Он — бесполезная вещь, Стив. Давно уже ею стал. Рэнди забрел в паутину, и она опутала его, а когда он уже не мог пошевелиться, высосала из него все соки. Ты мужчина, Стив. А он уже давно не мужчина. О, я так рада, что мы нашли друг друга! Обними меня покрепче, Стив. Помнишь, что ты сказал этим утром? И знаешь — я сбросила кожу. Теперь я вся золотистая и блестящая. Больше не коричневая мышка.

— Новая кожа великолепна. Она мне нравится. Она лучше прежней. Сверхмягкая. Сверхтонкая. С бессрочной гарантией прочности.

— Перестань меня разглядывать. Ты меня в краску вгоняешь.

— М-м-м... по-моему, краснеть ты начинаешь вот отсюда.

— Стив!

Мы оставались там до летних сумерек, пока светило солнце. И пока не закончилось содержимое термоса. Наши тела становились все тяжелее и медлительнее от сладостной истомы любви на свежем воздухе. Мне было как-то не по себе от этого подразумеваемого вступления в договорные отношения на веки вечные. Но это был плод на ветке, которому случилось расти в пределах досягаемости. И я мог без конца тянуть время под предлогами, которые поначалу будут казаться очень убедительными, но постепенно станут менее убедительными и в конечном счете превратятся в некую условность, которую мы сохраним в качестве рационального обоснования формулы «когда-нибудь». И наконец это прекратится, как прекращались у меня подобные вещи прежде и как они будут прекращаться впредь, потому что удовольствие без цели само себя подпитывать не может, это мертвая вещь.

Мы отправились в обратный путь. Ее лицо так светилось от удовольствия, что я порадовался наступившей темноте. Когда мы подплыли к причалу, там стоял Рэнди, хлипкий и неподвижный.

— Где вы были? — негромко спросил он.

Ноэль засмеялась в тихих сумерках, при этом грубо и точно сымитировав голос Уилмы:

— Да вот, дорогой, устроили что-то вроде пикника. Соскучился по мне?

Он повернулся и пошел прочь. Казалось, в этот уик-энд Рэнди только тем и занимался, что уходил от меня.

— Немножко грубовато, милая, — попрекнул я Ноэль.

— Разве? А что он корчит из себя праведника? Что...

— Тсс, милая. Пожалуйста.

Я подал ей руку и помог выбраться из лодки. Она поднялась на причал, на какой-то момент оперлась о меня, легкая, как пушинка, и прошептала:

— Прости. По-моему, у меня какой-то бесшабашный настрой.

— Сдержи себя. На какое-то время.

— Конечно, милый. Все, что ты скажешь. Все, что угодно.

Тем не менее я присматривал за ней. Ночь была теплее, чем любая из проведенных мной прежде на этом озере. Мы поели. Появились звезды. Потом отнесли бутылки, стаканы, лед и газированную воду на причал. Озеро казалось черным, смех звучал заразительно. На Ноэль напала пьяная смешливость. Уилма предложила потушить свет и искупаться так, как, вероятно, это замыслила природа. Идея понравилась не всем. Джуди, Рэнди и Уоллас Дорн уклонились. Я пошел к электрическому щиту, чтобы выключить освещение. Выключил. Выждал несколько мгновений, а потом снова включил. Раздались крики притворного возмущения. Я выключил свет насовсем и спустился, двигаясь на ощупь. Мы собрались в полном составе, не считая Пола Докерти. Я наткнулся на кого-то в воде. Это была Мэвис, она приняла меня за Гилмана Хайеса. Но мы быстро разобрались, что к чему. Я отыскал Ноэль. Мы лежали на воде, перевернувшись на спины, держась за руки, глядя на звезды. В воде она была гладкая, как рыба. И совсем как ребенок. О, мы были восторженными и беспечными. На какое-то время завязалась беспорядочная игра в салочки, с постоянно усложнявшимися правилами. Рэнди, наверное, тихо исходил злостью. В смехе Мэвис чувствовалась некоторая истеричность. У меня возникло чувство, что мы — стайка цирковых тюленей, выступающих на потеху Уилме.

Но в какой-то момент я удивился — почему Гилман Хайес так громко зовет Уилму?