Глава 6. Рэнди Хесс — до того

Онлайн чтение книги Ужин со смертельным исходом
Глава 6. Рэнди Хесс — до того

Я сказал Ноэль, что Уилма ждет нас обоих на уик-энд, и это положило начало одной из наших вялотекущих, противных маленьких ссор. Ни вдохновенных тирад, ни неистовства. Лишь глухое раздражение. Так было не всегда. До Уилмы такого не случалось. Нервы у меня были крепче. А теперь мы с Ноэль почти чужие друг другу — по-моему, мы уже давным-давно не смеялись вместе. И это не имело для меня особого значения до тех пор, пока шесть месяцев назад на сцене не возник Гилман Хайес. Он почти полностью вытеснил меня из одной сферы, в которой я был полезен для Уилмы. Я думаю об этом и спрашиваю себя: как это мне удалось отбросить всю мою гордость и приличия? И недоумеваю: почему я готов день за днем выполнять эти унизительные задания, которые она мне дает? Неужели исключительно ради тех коротких и редких моментов, когда она открывает свои объятия?

Думая о себе, я удивляюсь, что могу быть настолько свободным от стыда. По-моему, в свое время я был гордым человеком. По крайней мере, у меня сохранились о себе такие воспоминания, хотя иногда кажется, что они принадлежат какому-то другому человеку.

Уилма не плохая. Не злая. Люди ошибаются, считая ее коварной. Она всего лишь Уилма. Помню один случай, когда она разговаривала со мной таким голосом, которого мне прежде не доводилось слышать.

— Я была толстым ребенком, Рэнди. Ужасно толстым ребенком. У меня широкая кость, а на кости много подкладки. Бог мой, я все время ела. И ненавидела свою внешность. Я была уродкой. — Она говорила негромко, лежа рядом со мной в своей постели, ее профиль четко проступал на фоне красного тумана, стоявшего над городом. — Я мечтала о том, чтобы явилась добрая фея. С волшебной палочкой. Дотронется до моего лба и скажет мне, что я прекрасна. И во сне все бежала, бежала, бежала к зеркалу, так что сердце оказывалось в горле, смотрелась, но видела всю ту же толстушку. В итоге я возненавидела мою добрую фею. Возможно, это и подвигло меня к тому, чтобы заняться косметикой, Рэнди. Я размышляла над этим. Волшебная палочка. Слушай, возьми это на заметку, хорошо? Для помады. Может неплохо получиться. Меня слишком разморило, чтобы думать об этом прямо сейчас. Наверное, мои толщина и уродство имели и другие последствия. Понимаешь, я видела, как прелестные маленькие девочки ходят на вечеринки. А я пряталась. Иногда, расхрабрившись, бросалась грязью. Был один мальчик, по которому они все сохли. Бог мой, я тоже по нему сохла. Сердце мое начинало колотиться, стоило только увидеть его в школьном коридоре. Это было так нелепо. Я как-то рассказала обо всем этом моему психоаналитику.

— И что он сказал?

Уилма перевернулась, приподнялась на локте, надвинувшись на меня, так что одна большая безупречная грудь затмила полмира.

— Он сказал, Рэнди, что может идентифицировать причину моей так называемой нимфомании. Посчитал, что она не имеет под собой никакой физиологической основы. Таковая, по его мнению, вообще редко присутствует. Обычно это обусловлено тем, что человек страстно хочет быть любимым, но тому есть какое-то препятствие. У меня это внешность. Бог мой, что у меня творилось в душе! Средоточие безумных желаний. А эта моя семья! Господи! Они давали мне затрещину ни за что — просто за то, что я прошла мимо. Странно кажется, как подумаешь об этом — о том, что ты проводишь всю оставленную жизнь сводя счеты. Но психоаналитик сказал, что именно этим я и занимаюсь. Что я затаила обиду на мужской пол. Они не замечали меня, когда я хотела, чтобы меня заметили. Сказал, что это скверно, потому что теперь я никого не смогу любить по-настоящему. Но, черт возьми, наверное, я вполне без этого обхожусь. Я спросила его, почему у меня такая большая потребность в физической любви. Он объяснил, что это просто символ. Он пообещал меня вылечить, если я дам ему время. Ну, я подумала над этим и ответила: мол, большое спасибо, а я и так проживу. Вот так-то, Рэнди. Я действительно тебя ненавижу. Ты можешь в это поверить?

И, посмотрев на нее, я смог в это поверить. И, несмотря на это, ее понять. И, несмотря на это, даже пожалеть и полюбить того ребенка, которым она когда-то была.

А еще я пожалел себя за то, что мне случилось встать в нужном месте в нужное время, для того чтобы меня переехала эта беспощадная женщина-машина, при всем при том осознавая, что это ни в коей мере меня не оправдывает. Она лишь раскрыла во мне изначальную чувственность, мазохистскую слабину, о которой я не подозревал.

Но Уилма редко так со мной разговаривала. По большей части мне была уготована роль мальчика для битья.

Был еще один случай.

— А Ноэль знает об этом, Рэнди? — как-то поинтересовалась она.

— Я ей не рассказывал, если ты это имеешь в виду.

— Но она знает?

— В этом я совершенно уверен.

— Разве тебя это не тяготит? Ты не хотел бы покончить со всем этим и попытаться снова сделать ее счастливой?

— Я знаю, что мне следовало бы так сделать.

— Но ты будешь это продолжать в том же духе, правда?

— Да. Наверное, так.

— Скажи почему.

— Что ты имеешь в виду?

— Скажи мне, почему ты не собираешься с этим покончить.

— Потому что... я не могу.

— Вот это я и хотела от тебя услышать. Позволь мне рассказать тебе о других, Рэнди. Разве ты не хочешь меня послушать?

— Пожалуйста, не надо, Уилма.

— Мне нравится о них разговаривать. Так же как я разговариваю с ними о тебе.

— Перестань, Уилма.

— Ладно, перестану. Скажи мне, какой ты. Слабый?

— Слабый, грешный и грязный.

— И тебе стыдно?

— Нет. Мне не стыдно.

— А должно быть стыдно?

— Да, должно быть. То, что я делаю, грех в глазах людей и Бога.

— Это чудесно звучит. Ты должен когда-нибудь еще раз так сказать. Но сейчас мы прекратим разговор, правда, Рэнди? Сейчас, дорогой, мы прекратим разговор. Правда? Правда?

И не было никакого спасения, как и всегда. Как будто я хотел греховности. Как будто я стремился к деградации. Как будто мне нужно было и дальше казнить себя за какие-то непонятные преступления, за ту вину, которую мне еще не разъяснили. И я спрашивал себя — убью ли я ее когда-нибудь. Это было единственным возможным выходом. Она была неистощима на мелкие унижения. Заставляла вытряхивать ее пепельницы, сортировать ее одежду для чистки, ухаживать за ее обувью, прибираться за ней. Она была здоровым, крепким животным и разбрасывала все как попало в комнатах, в которых жила. Ей нравилось заставлять меня рассказывать ей про то, каким большим человеком я собирался стать. Иногда заставляла меня пересказывать эти старые мечты, пока я стелил ее постель, в то время как она сидела у туалетного столика, наблюдая за мной в зеркало.

Я знал о других ее романах. Она специально делала так, чтобы я о них узнал. Жаль, что уши нельзя закрыть, как глаза. Но я не был смещен. Я обладал ею в большей степени, чем кто-то другой, и этого было достаточно. До тех пор, пока она не подпустила к себе Гилмана Хайеса.

— Он ни на что не годится, Уилма. Тебе нужно от него избавиться.

— Мы мило побеседуем о нем. Так, как будто ты моя подружка, Рэнди.

— Он ни на что не годится.

— Он — потрясающий художник, дорогой мой.

— Кто это говорит?

— Стив Уинсан это говорит. Я плачу ему за то, чтобы он так говорил, там, где нужно. Там, где это имеет значение. Будь паинькой, Рэнди. И имей терпение. Он — очень самонадеянный молодой человек и великолепное животное, и, после того как мы наденем на него прочную узду, мы отправим его на все четыре стороны и забудем о нем.

— Он стоит тебе слишком больших денег.

— Рэнди, дорогой, ты пилишь меня, как старая карга. Будь мягким и терпеливым, и Уилма скоро вернется. У бедняжки Гила появилась абсурдная идея, что он оказывает мне определенного рода услугу. Я сумею поправить его в этом небольшом заблуждении. А потом, поскольку он несколько скучноват, мы отправим его на все четыре стороны, повзрослевшим и помудревшим.

Уилма посвятила меня в список приглашенных на этот уик-энд. Хайес, Докерти, Стив, Джуди и Уоллас Дорн. Была одержана маленькая победа в том, что касалось Хайеса. Это дало мне время, чтобы проверить состояние ее счетов. И то, что я увидел, мне не понравилось. У меня состоялся разговор с ней во вторник. Я всеми силами старался ее напугать. Говорил не стесняясь в выражениях. Она лишь улыбалась и загибала пальцы:

— Сдать дом в Куэрнаваке. Галочка. Подыскать здесь квартиру поменьше. Может быть. Спровадить Гила и отказаться от тех усилий, которые Стив предпринимает ради нас. Галочка. Перестать тратить так много на другие вещи. Галочка. И ты знаешь, дорогой, раз уж мы производим изменения, Джуди и Уоллас Дорн тоже ужасно мне надоели. Думаю, я произведу кое-какие изменения. А тебе не кажется, что ты тоже дороговато мне обходишься?

— Это тебе решать, — ответил я.

— Мужественный Рэнди. Даже глазом не моргнул. Свяжи меня по телефону с Мэвис, дорогой.

— Ты это серьезно... насчет того, чтобы и со мной тоже распрощаться?

— Ну вот, ты все испортил тем, что разволновался. Ты уж побудь хорошим мальчиком в этот уик-энд. А там посмотрим. Позови Мэвис к телефону, и, пока я буду разговаривать, можешь уехать — на сегодня ты свободен. Скоро явится Гил. Бедняжка, его просто с души воротит, когда он тебя здесь застает. По-моему, ты ему совсем не нравишься.

* * *

Мы с Ноэль приехали в пятницу, болтая с едва уловимой натянутостью людей, которые познакомились в поезде. Она была мила, элегантна, но для меня это было все равно что смотреть на фотографию девушки, которую я когда-то знал. Я глядел на нее совершенно отстраненно. Весь окружающий мир был пресным, невыразительным и приземленным. Единственным ярким явлением в этом мире, единственной реальностью было требовательное тело с ярлыком «Уилма». В нем мне предстояло найти очередной момент забытья и великой ослепленности, которая перевесит все сожаления.

Я рассчитал время так, чтобы мы приехали пораньше. Гилман Хайес прикатил вместе с Уилмой, в ее машине. Они уже были там к нашему приезду. Уилма сказала, какую комнату нам отвела, с тем чтобы я отнес туда наши вещи. Уверен, она шепнула Хосе, что я ничего собой не представляю, так что мне помогать не нужно. Хосе даже смешивает и подает мне напитки с почти ощутимой неохотой. Это — типичный пример ее штучек.

После приезда Стива Уинсана я понял, по тому, как он все время поглядывал на меня, что он хочет со мной переговорить. Я догадывался о чем. А когда он улучил момент, чтобы попросить меня об этом, согласился. Стив достаточно глуп, чтобы обращаться со мной с презрением. Я держался с ним твердо, все это время надеясь на то, что Уилма ничем не намекнула ему об опасности. А потом ему хватило проницательности, чтобы напрямую заявить, что Уилма и для меня представляет угрозу. Про себя же намекнул, что он прожженный и опасный человек, вполне способный применить любое доступное ему оружие. Вот только я так и не мог сообразить, какое же оружие ему доступно? Уилма сообщила Стиву, что избавляется от него. А она не из тех, кто меняет свои решения.

Мэвис, как обычно, утомляла окружающих бурными проявлениями чувств. Джуди Джона выглядела почти самой собой, но я почувствовал в ней усталость. Пол Докерти казался вообще довольно неуместным в этой нашей маленькой компании. Когда-то, наверное, и со мной было то же самое. Гилман Хайес превзошел самого себя по части хамства, оскорбляя тех, кого он не игнорировал. Одним словом, в воздухе чувствовалась напряженность. Уик-энд не сулил ничего хорошего. У меня это вызывало нервозность. Я старался не забывать о том, что доктор советовал мне не суетиться, не нервничать, стараться по возможности расслабляться. Но мой доктор никогда не проводил уик-энда с Уилмой Феррис. Она большой специалист по части создания напряжения, потому что подпитывается им, так что намеренно устраивает недоразумения, взаимное непонимание.

Уоллас Дорн старался держаться с его обычной помпой. Ноэль сидела так, как будто сознательно исключила себя из компании, но Уилма всегда до приторности с ней любезна. В общем, мы ели, пили, они играли в разные игры. Я бродил вокруг и пил слишком много. Мэвис танцевала с Гилманом Хайесом. Это было не слишком приятное зрелище.

Когда вечер, наконец, завершился, я был рад. Ноэль рано улеглась спать. Она уже спала, когда я пришел в нашу комнату. Я разделся в темноте и лег. У меня было такое состояние, будто все мои нервы выскочили через кожу наружу и колеблются в ночи, улавливая все эмоции, перемещавшиеся по большому дому. Я разложил всех попарно. Наверное, Стив нашел дорогу к комнате Джуди. Пол и Мэвис вместе, как им и положено. А Гилман — с Уилмой. Я лежал совершенно обескровленный, представляя их телодвижения во тьме, шуршания, объятия, поцелуи, и с горечью рассуждал, что человеческая судьба заключается в том, чтобы быть рожденным, выращенным и в итоге — мертвым. Среди всего этого есть только одно, над чем ты властен, — это функция мужчины. А в случае с нами — абсолютно бессодержательная функция. Бесплодное ощущение, ничего не создающее. Судьба и функция в темном доме, в ночи с оголенными нервами, в то время как моя жена, к которой я давно уже не притрагивался, лежит, погруженная в серебряные мечтания своего вязкого мозга, — неиспользованное тело, спокойное и неподвижное, а кровь циркулирует по ней, и молекулы кислорода разносятся по тесным коридорам. Это был секрет, который я мог бы ей поведать. Не осталось ничего, кроме функции, суженая моя. Ничего, кроме этого. И никаких больше громких слов. Никакой гордости, никакого стыда. Никакой чести и никакого бесчестья. Ничего, кроме тела, его потребностей и забвения, обретаемого в удовлетворении этих потребностей. Я лежал мертвый и знал, что я мертв. А ведь приложив совсем немного усилий, я мог бы захватить Уилму с собой. В ад. Почему я так подумал? Если есть только функция, то нет никакого ада. Никакого искушения, никакого порока. Лишь условность, которую мы создаем для себя, чтобы сделать жизнь более или менее сносной. Потому что нам нужны эти вымыслы. Столкнись мы когда-нибудь с абсолютной бессмысленностью, мы бы умерли. Как умирал я, понемножку, столь разными способами, в течение такого длительного времени, что ничего уже не осталось.

А потом, к собственному изумлению, я перевернулся, прижался глазами к подушке и заплакал. Беззвучно, с беспомощностью больного ребенка. Это действительно удивило меня, потому что мне казалось, что и такое уже невозможно.

Я заснул с мыслью о том, как выглядела бы мертвая Уилма.

К тому времени, когда я проснулся, Ноэль уже встала и ушла. Большинство гостей позавтракали и спустились к воде. Я спал долго, но никакого отдохновения это не принесло. Для меня это было не ново. Я уже давно сплю тяжело, просыпаясь в том же самом положении, в котором уснул. Сон без снов. Маленькая смерть. И никакого отдыха. Почему так? Доктор объяснил, что это может быть связано с моим физическим состоянием. Я думаю, что это составляющая желания смерти. Потому что есть и другие симптомы.

В дни былого счастья Ноэль говорила мне, что я делаю культ из порядка. Это было правдой. Желтые карандаши, выстроенные в ряд и остро отточенные. Похожие на солдат столбцы цифр с неизбежно подводимым итогом. Серо-голубые папки и маленькие цветные наклейки. Апрельский отчет. Таблица курсов акций. Скобки, кремовая лоснящаяся папка и ежедневник, в котором каждый день препарирован скальпелем часов. В моем мире царил настоящий порядок. Вплоть до того, что носки лежали определенным образом, а в туфли были вложены колодки, вплоть до чистого бритья и момента опорожнения по утрам. Я содержал себя в чистоте, твердо ступал при ходьбе, разговаривал с точной последовательностью алгоритма, с внушающими доверие модуляциями. Я был чистым, и жена моя была чистой, и жизнь моя была чистой, и я с закрытыми глазами мог дотянуться рукой в любую часть моей жизни и отыскать то, что мне нужно, и мог заглянуть сквозь все призмы в чистое будущее и увидеть предначертанное продолжение выбранного пути.

Теперь я вообще не знаю, где что находится. Даже всякие мелочи, имеющие отношение к бизнесу. Швыряю бумаги в выдвижной ящик. Иногда сначала их комкаю. Ношу слишком длинные рубашки. Часто чувствую запахи собственного тела. Походка у меня не та, что прежде.

Это странно, потому что в той, другой жизни я осознавал, что существуют мужчины, которые стали одержимы женщиной, живым телом конкретной женщины. Но думал, что такие мужчины ближе к животным, что они более примитивны в своей пылкости и неистовстве. Я же был человеком с трезвым рассудком. Люди не отпускали скабрезных шуточек в моем присутствии. Во мне была какая-то строгость. И достоинство.

Теперь я одержим и теперь знаю, что наиболее часто подвержен таким тепловым катастрофам именно тот тип мужчин, к которым принадлежу я. А это мужчина, который каким-то образом перескочил через детство, родившись серьезным мальчиком, который всегда был первым в постижении наук и склонным к проповедничеству, подумывая о сане священника, но стал бухгалтером, кассиром в банке, учителем или актуарием. Такая холодность подсознательно стремится к теплу. Дух стремится к телу. Лед ищет пламя.

Теперь я забываюсь тяжелым сном, тяготею к беспорядку и требую жестокости. В унижении я ищу все более глубокой пропасти, все более сгущающегося мрака. Желания смерти. Потому что конечная функция пламени — сжигать без остатка. Я вижу себя со стороны, все то, что происходит, и мне наплевать. Я не что иное, как функция. И через функцию ищу смерти.

День выдался теплый. Они купались. Я долго буксировал водные лыжи за моторной лодкой, следил за счетом и судил, когда они играли в крокет. Они напились. Пол — больше всех. Когда им не нравилось принятое решение, они игнорировали мои слова. Уилма переоделась для игры в пляжный костюм из хлопчатобумажной ткани. Я наблюдал за ее телом, когда она ходила, когда наклонялась и ударяла по мячу, когда поворачивалась, чтобы посмотреть за чьей-нибудь игрой. Один раз, когда я встал слишком близко, она размахнулась молотком назад и ударила меня сбоку по колену, деревом по кости. Это было больно. Уилма принялась многословно извиняться. Все знали, что она сделала это нарочно, но молчали. Я чувствовал их презрение, оно обдавало с головы до ног, но мне это нравилось. Потом они забыли. Через некоторое время боль прошла. Я снова встал близко, но Уилма посмотрела понимающе и больше меня не ударила. Потому что знала, что я хотел от нее именно этого.

Лишь позже, много позже я осознал, что уже давно не видел Ноэль. Куда-то подевалась моторная лодка. Я разыскал Уилму и спросил ее — не видела ли она Ноэль. Уилма сказала, что Стив Уинсан уплыл с ней на одной из моторных лодок, уже давно. Тогда я понял — Уинсан посчитал, что он выбрал оружие. Меня это рассмешило.

Я сидел в одиночестве и смотрел на озеро. Не было ни одной движущейся лодки. Я думал о другом человеке, которым когда-то был. О человеке, который, возможно, попытался бы убить Уинсана. Но Ноэль уже не была той девушкой, которую я когда-то знал. Она вольна поступать как ее душе угодно. Я мог предупредить ее относительно Уинсана, как предупредил бы любую симпатичную незнакомку, увидев, что та слишком сближается с ним. Я представил себе, как он ее соблазняет. Рисовал в своем воображении яркие картины, пытаясь вызвать в себе какие-то отголоски злости, какую-то толику сожаления, какие-то болезненные уколы. Но ничего этого не нашел.

Я пробыл там долго. В конце концов увидел подплывающую лодку. Она показалась из-за дальнего острова. Уже смеркалось. Я захотел узнать, что к чему, из беспристрастного любопытства, поэтому сошел по ступенькам на причал, а когда шум от лодки прекратился, спокойно спросил, где они были. Ее ответ был грубым, что ей не свойственно, и недвусмысленным. Так что теперь я все знал. Даже в полутьме у Уинсана был смущенный, виноватый вид. Я ушел, чтобы не рассмеяться ему в лицо. Услышал, как он просит ее говорить потише. Для меня это не значило ровным счетом ничего. Итак, у меня отняли еще одну вещь. И я еще на один шаг приблизился к смерти.

В ту ночь они купались. Они все были там, за исключением Пола, и все опять изрядно захмелевшие. Ноэль, с ее новообретенной свободой, смеялась слишком много и с какими-то странными нотками в голосе. Мне не хотелось купаться. Я сидел на причале, чтобы находиться поближе к ним. Они решили купаться без одежды. Стив сходил и выключил освещение. А несколько мгновений спустя снова включил, на секунду, так что они все застыли в слепящей белизне на фоне ночи. Ноэль как раз вылезала из своего купальника. Потом ее тоненькая фигурка исчезла, медленно растворившись у меня перед глазами. Это создало у меня странное ощущение. Его трудно описать. Очень похоже на то, что вы чувствуете, когда, отправившись в поездку, вдруг притормаживаете машину в полной уверенности, будто что-то забыли. Только вот что именно — вспомнить не можете. Потом пожимаете плечами, давите на педаль газа и говорите себе — ничего важного, ничего такого, что нельзя было бы заменить, куда бы вы ни ехали.

Они купались и кричали, расхрабрившись, вели себя с нарочитой разнузданностью людей, которые ошибочно принимают глупость за смелость.

Я встал и молча, быстро, задыхаясь, пошел на самый конец причала. Мои глаза привыкли к ночи, и там я увидел белое тело Уилмы, почти светящееся в воде при слабом свете звезд. Интересно, подумал я, видит ли она мой силуэт на фоне звездного неба? Оттуда, с причала, я не мог дотянуться до ее горла. Но...


Читать далее

Глава 6. Рэнди Хесс — до того

Нецензурные выражения и дубли удаляются автоматически. Избегайте повторов, наш робот обожает их сжирать. Правила и причины удаления

закрыть