Онлайн чтение книги Неоконченный портрет Unfinished Portrait
Глава одиннадцатая. Материнство

1.

Ребенок у Селии родился в июле, и родился он в той самой комнате, где двадцатью двумя годами раньше родилась она сама.

В окно стучали темно-зеленые ветви бука.

Пряча свои страхи за Селию (необычайно сильные), Дермот решительно настроился на то, что у женщины, которая готовится стать матерью, весьма занятная роль. Никакое другое отношение к ней, наверное, не смогло бы помочь Селии пережить это тяжелое время. Она оставалась здоровой и подвижной, хотя упорно страдала морской болезнью.

Домой она отправилась за три недели до того, как должен был появиться ребенок. Ближе к сроку Дермот получил недельный отпуск и приехал к ней. Селия надеялась, что это случится после того, как Дермот уедет. С точки зрения Мириам, мужчины в такое время только мешают.

Приехала сестра-сиделка и такой была оживленной и так всё время старалась ободрить Селию, что ту стали снедать тайные страхи.

Как-то вечером за ужином Селия выронила вилку и нож и воскликнула:

— Ой, сестра!

Они вышли вдвоем, а через минуту-другую сестра вернулась и кивнула Мириам.

— Точно в срок, — с улыбкой сказала она, — образцовая пациентка.

— Вы что, разве не собираетесь звонить и вызывать врача? — разгорячился Дермот.

— Торопиться некуда. Он еще несколько часов не будет нужен.

Селия вернулась и продолжила ужин. Потом сиделка с Мириам ушли. Они шелестели где-то бельем и звенели ключами…

Селия и Дермот остались одни — они сидели и в отчаянии смотрели друг на друга. Раньше они смеялись и шутили, но теперь страх обуял их.

Селия сказала:

— Всё будет хорошо. Я знаю, всё у меня будет хорошо.

Дермот сказал подчеркнуто:

— Конечно, хорошо.

Они уставились друг на друга с несчастным видом.

— Ты выносливая, — сказал Дермот.

— Очень. И дети рождаются каждый день — один в минуту, правда, ведь?

Приступ боли исказил ее лицо судорогой. Дермот заорал:

— Селия!

— Ничего, ничего. Пойдем на воздух. Дома теперь как в больнице.

— Это всё чертова сестра так устраивает.

— Она очень славная, правда?

Они вышли в летнюю ночь. Было какое-то странное чувство, что они совсем одни. В доме царила суматоха, шла подготовка — они слышали, как сиделка говорила по телефону: «Да, доктор… нет, доктор… Да, если около десяти часов, то будет очень хорошо… Да, вполне удовлетворительно».

Ночь на улице была прохладной и зеленой… Шелестел бук… Двое одиноких детей бродили по саду, взявшись за руки, не зная, чем утешить друг друга.

Неожиданно Селия произнесла:

— Я хочу сказать… не то чтобы что-то должно случиться, но если вдруг случится… я была так удивительно счастлива, что ничто в мире не имеет значения. Ты обещал, что сделаешь меня счастливой, и сделал… Я даже вообразить себе не могла, что можно быть такой счастливой.

Дермот ответил прерывисто:

— Это я на тебя навлек такое…

— Я знаю. Тебе хуже… Но я ужасно счастлива — из-за всего…

И прибавила: «И потом — мы всегда будем любить друг друга.

— Всегда, всю нашу жизнь…

Из дома их позвала сестра:

— Идите-ка вы лучше в дом, милая.

— Иду.

Теперь это должно было случиться. Их отрывали друг от друга. И это было для Селии хуже всего. Она должна была оставить Дермота, чтобы одной, без него, встретить то, что приближалось.

Они прильнули друг к другу, выразив весь ужас разлуки в поцелуе.

И Селия подумала: «Никогда нам не забыть этой ночи — никогда…

Было четырнадцатое июля. Она ушла в дом.

2.

Такая усталость… такая усталость… такая жуткая усталость…

Комната — всё крутится, какой-то туман, — потом, расширяясь, проясняется, становится настоящим. Сиделка улыбается ей, врач в углу моет руки. Она знает его всю её жизнь, и он весело выкрикивает ей:

— Итак Селия, милочка, у вас малышка.

У нее появилась малышка, разве?

Казалось, это не имело значения.

Она так устала.

Только это — устала…

Они, кажется, ждут, чтобы она что-то сделала или сказала…

Но она не могла.

Ей просто хотелось быть одной…

Отдохнуть…

Но было что-то… кто-то…

Она прошептала:

— Дермот?

3.

Она задремала. Когда открыла глаза, он был рядом.

Но что с ним случилось? Он выглядел другим — таким странным. Что-то с ним было не то — узнал плохую новость или еще что-нибудь.

— В чем дело? — спросила она.

Он ответил голосом странным, неестественным:

— Дочка.

— Нет, я о тебе говорю. Что случилось?

Лицо его сморщилось, пошло складками. Он плакал — Дермот и плачет?!

Он сказал прирывисто:

— Это было так ужасно… так долго… ты понятия не имеешь, как страшно это было…

Он стоял на коленях у ее постели, пряча лицо. Она положила руку ему на голову. Как он ее любит!..

— Любимый, — сказала она, — теперь всё хорошо…

4.

Мама была рядом. Инстинктивно, от одного лишь вида ее улыбающегося лица Селия почувствовала себя лучше — сильнее. Как и в детские годы, она считала, что «если мамочка рядом, всё будет чудесно».

— Не уходи, мамочка.

— Нет, нет, милая. Я буду здесь, посижу рядом.

Селия так и заснула, держа мать за руку. Проснувшись, сказала:

— Мамочка, как это здорово, когда не тошнит.

Мириам засмеялась.

— Ты сейчас увидишь малышку. Сиделка принесет ее.

— Ты уверена, что это не мальчик?

— Абсолютно уверена. Девочки куда милее, Селия. Для меня ты всегда значила, больше, чем Сирилл.

— Да, но я так была уверена, что будет мальчик… Дермот обрадуется. Он хотел девочку. И добился своего.

— Как всегда, — сухо заметила Мириам, — а вот и сиделка.

Сиделка вплыла в комнату наглаженная, чопорная и важная, держа что-то на подушке.

Селия взяла себя в руки. Новорожденные младенцы очень уродливы — пугающе уродливы. Надо быть готовой.

— Ой! — воскликнула она в великом удивлении.

Это крошечное создание и есть ее ребенок? Она почувствовала волнение и испуг, когда сиделка осторожно положила малышку на ее согнутую руку. Эта смешная крохотуля с личиком красным как у индейца и с шапочкой темных волос? И вовсе не выглядит как сырое мясо. Смешное, прелестное, забавное личико.

— Восемь с половиной фунтов, — изрекла с большим удовлетворением сиделка.

Как это нередко бывало с ней прежде, у Селии появилось ощущение, что всё это не реально, не на самом деле. Просто она исполняет роль молодой мамаши.

Но она вовсе не чувствовала себя ни женой, ни матерью. Она чувствовала себя маленькой девочкой, вернувшейся домой после восхитительных и утомительных гостей.

5.

Малышку Селия назвала Джуди — именем, самым близким к Панчу!

Джуди была очень приятной малюткой. Каждую неделю она набирала требуемый вес и плакала самый минимум. Зато когда плакала, то ревела как разъяренная крохотная тигрица.

Воспользовавшись, как сказала бы бабушка, «своим месяцем», Селия оставила Джуди с Мириам и отправилась в Лондон, чтобы подыскать удобное жилье.

То, что они вновь были вдвоем с Дермотом, доставляло ей особую радость. Это был словно второй медовый месяц. Радость Дермота отчасти объяснялась тем — как обнаружила потом Селия, — что она оставила Джуди, чтобы быть с ним.

— Я так боялся, что ты совсем погрязнешь в домашних заботах и обо мне и думать перестанешь.

Утихомирив свою ревность, Дермот стал энергично — когда только мог — помогать ей в поисках жилья. Селия была теперь вполне опытной в таких делах — она не была уже полнейшей простофилей, которую так напугала деловитость мисс Бэнкс. Селия вела себя так, словно всю жизнь только и делала, что снимала квартиры.

Они собирались снимать квартиру без мебели. Так будет дешевле, а практически всю обстановку, которая им была нужна, могла дать Мириам — из своего дома.

Но таких квартир — без мебели — было очень мало. И потом: почти всегда возникала загвоздка — в виде огромного залога. День проходил за днем, и Селия всё больше впадала в уныние.

Положение спасла миссис Стедмен.

Она явилась как-то утром во время завтрака с таинственным видом заговорщицы.

— Мои вам, сэр, извинения, — сказала миссис Стедмен, — что вторгаюсь в такое время, но вчера вечером Стедмен услышал где-то, что квартира восемнадцать в Лостонмэншнэ — это тут, за углом — освобождается. Хозяева уже написали об этом посредникам, так что если вам сейчас туда слетать, мэм, прежде чем еще кто пронюхает, как говорится, то…

Слушать дальше было и не нужно. Селия выскочила из-за стола, надела шляпку и помчалась словно гончая, взявшая след.

В квартире № 18 в «Лостон мэншнэ» тоже завтракали. В ответ на сообщение неряшливой горничной: «Тут вашу квартиру хотят посмотреть, мэм», — Селия, стоявшая в прихожей, услышала удивленное восклицание: «Но они еще и письма моего получить не успели. Сейчас только половина девятого».

Из столовой, вытирая рот, вышла молодая женщина в кимоно. За ней вился запах копченой рыбы.

— Вы в самом деле хотите посмотреть квартиру?

— Да, если можно.

— Ну что ж, пожалуйста…

Селию провели по квартире. Да, она вполне ей подходила. Четыре спальни, две гостиные — всё, правда, основательно грязное. Арендная плата — восемьдесят фунтов в год (ужасно дешево). Залог — увы! — в сто пятьдесят фунтов, да еще придется учесть линолеум (у Селии линолеум вызывал отвращение). Селия предложила залог в сто фунтов. Молодая женщина в кимоно с презрением это предложение отвергла.

— Очень хорошо, — сказала тогда Селия решительно, — беру.

Спускаясь по лестнице, порадовалась тому, что приняла такое решение: навстречу поднимались две женщины, каждая с письмом от агента на осмотр.

В следующие три дня Селии и Дермоту предлагали уже двести фунтов, чтобы они только отказались от своего права на эту квартиру.

Но они упорно за нее держались, заплатили сто пятьдесят фунтов и вступили во владение номером восемнадцатым в «Лостон мэншнэ». Наконец, у них был свой дом — правда, довольно грязный.

Через месяц жилище их было просто не узнать. Дермот и Селия ремонт сделали сами — ничего иного позволить себе они не могли. В процессе работы, ошибаясь они узнали много интересного о том, как красить клеевой краской, белить и оклеивать обоями. Получилось всё прелестно, решили они. Дешевые обои из вощеного ситца оживили длинные темные коридоры. Стены, покрашеные желтой клеевой краской, придали солнечный вид комнатам, выходящим на север. Гостиные были светло-кремовыми — хороший фон для картин и фарфора. «Линолеумный настил» был выдран с корнем и отдан миссис Стедмен, которая с жадностью за него ухватилась. «Мне очень нравится хороший линомэм»…

6.

Тем временем Селия успешно выдержала еще одно испытание — то, что было ей уготовано в конторе миссис Бармен. Контора миссис Бармен поставляла нянь для ухода за детьми.

Прибыв в это заведение, внушающее благоговение, Селия была принята высокомерным существом с желтыми волосами: от нее потребовали заполнить формуляр с тридцатью четырьмя вопросами — вопросами, явно предназначенными для того, чтобы унизить человека, на них отвечавшего. Потом ее провели в небольшой закуток, похожий на врачебный кабинет, и там, отгороженную занавесками, оставили ждать нянь, которых желтоволосая сочтет возможным ей направить.

К тому времени, когда вошла первая, ощущение собственной неполноценности переросло у Селии в совершеннейшую униженность, нисколько не развеянную первой претенденткой, крупной, массивной и чопорной дамой, вызывающе опрятной и величественной.

— Доброе утро, — тихо молвила Селия.

— Доброе утро, мадам.

Величественная особа присела на стул напротив Селии и уставилась на нее, всем своим видом как бы давая понять, что общественное положение Селии вряд ли может устроить того, кто хоть немного себя уважает.

— Мне нужна няня для малыша, — начала Селия, стараясь не чувствовать себя и — главное не смотреться полнейшим несмышленышем в делах такого рода.

— Да, мадам. Месячного?

— Да, по крайней мере двухмесячного.

Уже ошибка: «месячный» — это же термин, а не обозначение промежутка времени. Селия почувствовала, что в глазах величественной дамы она совсем рухнула.

— Очень хорошо, мадам. Есть ли другие дети?

— Нет.

— Первый ребенок. Семья большая?

— Э-э… Я и муж.

— И сколько же у вас прислуги в штате, мадам?

В штате? Ну и слово, чтобы описать слугу, еще даже не нанятого.

— Мы живем очень скромно, — сказала, зардевшись, Селия. — Одна горничная.

— В детских комнатах убирают и прислуживают?

— Нет, в детской вам придется убирать самой.

— Ах, — величественная особа поднялась и произнесла скорее с печалью, чем с раздражением: — Боюсь, мадам, место у вас совсем не то, что я ищу. В доме сэра Элдона Уэста в моем распоряжении была нянька, а детские комнаты обслуживались младшей горничной.

В глубине души Селия ко всем чертям послала желтоволосую. Чего ради писать в формуляре, что тебе нужно и каковы твои пожелания, если потом присылают того, кто если и согласится работать, то разве что у Ротшильдов, — если те, понятно, придутся даме по вкусу?

Потом вошла сурового вида женщина с черными бровями.

— Один малыш? Месячный? Вы понимаете, мадам, что всё я беру на себя? Никакого вмешательства я не потерплю.

И уставилась на Селию.

«Я научу молодых мамаш, как приходить и надоедать мне», — говорил ее взгляд.

— Боюсь, — сказала Селия, — мне это не подойдет.

— Я предана детям, мадам. Я боготворю их, но я не могу допустить, чтобы мать постоянно вмешивалась.

От чернобровой избавились.

Следующей вошла очень неприятная старая женщина, которая назвала себя нянечкой.

Насколько уразумела Селия, женщина ничего не видела, ничего не слышала и не понимала, что ей говорили.

Гнать «нянечку».

А потом явилась молодая женщина с дурным — судя по виду — нравом, которая презрительно фыркнула, узнав, что ей придется самой убираться в детской. За ней пришла приветливая краснощекая девушка, которая раньше работала уборщицей, но теперь решила, что «с детьми у нее лучше будет получаться».

Селия уже впадала в отчаяние, когда вошла женщина лет тридцати пяти. В пенсне, очень опрятная, скромно и изящно одетая, с приятными голубыми глазами.

Она не прореагировала так, как реагировали другие, узнавая, что «в детской самой придется наводить порядок».

— Что ж, я против этого не возражаю — вот только каминная решетка. Я не хотела бы чистить каминную решетку — руки от этого становятся шершавыми, а когда присматриваешь за детьми, шершавые руки — это плохо. А в остальном я не против. Я жила в колониях и могу делать практически всё, что угодно.

Она продемонстрировала Селии снимки своих прежних питомцев, и в конце-концов Селия сказала, что возьмет ее, если будут хорошие рекомендации.

Со вздохом облегчения Селия покинула контору миссис Бармен.

Рекомендации у Мэри Денмен оказались отменными. Она была заботливой и очень опытной няней. Теперь Селии предстояло нанять служанку.

Оказалось, что это дело чуть ли не более трудное, чем поиски няни. По крайней мере нянь было много. А вот служанок практически не существовало. Все они работали либо на заводах боеприпасов, либо служили в женских дивизионах. Наконец Селия встретила девушку, которая очень ей понравилась, — пухленькую добродушную Кэйт. Она сделала всё возможное, чтобы уговорить Кэйт пойти к ним работать.

Как и все другие, Кэйт уперлась из-за детской.

— Я не против малютки, мэм. Детей я люблю. А вот няньки… после моей последней работы я дала зарок никогда не наниматься туда, где есть няньки. Где няньки — там неприятности.

Напрасно Селия расписывала Мэри Денмен как кладезь всех добродетелей. Кэйт заладила одно:

— Где няньки, там неприятности. На себе испытала.

В конечном счете исход дела решил Дермот. Селия напустила его на упрямую Кэйт, и Дермот, знаток того, как добиваться своего, вполне преуспел в попытках уговорить Кэйт, и та согласилась поработать у них с испытательным сроком.

— Сама не знаю, что нашло на меня, — я ж зареклась, что не пойду туда, где няньки. Но капитан так любезно разговаривал, и еще он знает полк, в котором мой дружок во Франции служит, и всё такое. Ладно, сказала я, давайте попробуем.

Значит, Кэйт они получили, и в один роскошный октябрьский день Селия, Дермот, Денмен, Кэйт и Джуди перебрались в квартиру № 18 в «Лостон Мэншнэ», и началась семейная жизнь.

7.

Дермот очень смешно вел себя с Джуди. Он ее боялся. Когда Селия пыталась заставить его взять малышку на руки, он начинал нервничать и отказывался.

— Нет, я не могу. Просто не могу. Не стану держать эту штуковину.

— Но когда-нибудь придется, когда она станет постарше. И она не штуковина.

— Когда подрастет, будет получше. Когда начнет ходить и говорить, она мне, наверное, понравится. А теперь она такая жирненькая. Как ты думаешь, у нее это потом придет в норму?

Он не желал восторгаться пухленьким тельцем Джуди или ее ямочками.

— Я хочу, чтоб она была худой и костлявой.

— Не сейчас же — ей только три месяца.

— Ты, правда, думаешь, что потом она будет худой?

— Конечно, мы же оба худые.

— Будет невыносимо, если она вырастет жирной.

Селии приходилось довольствоваться восторгами миссис Стедмен, которая всё время крутилась вокруг малютки — как когда-то вокруг говяжьей ноги в славные памятные дни.

— Прямо вылитый капитан, верно? Сразу можно понять, что сработана она была дома, — пардон, если не так сказала.

В целом Селия считала домашние дела забавой. Она относилась к ним так, потому что всерьез их не воспринимала. Денмен оказалась няней отличной, знающей и целиком отдававшей себя ребенку, чрезвычайно приятной и старательной, когда работы в доме было невпроворот и дым стоял коромыслом. Но как только все дела кончались и всё шло, как по маслу, Денмен показывала себя и с другой стороны. Нрав у нее был свирепый, но не по отношению к Джуди, которую она боготворила, а к Селии и Дермоту. Для Денмен все работодатели были природными врагами. Самое невинное замечание вызывало бурю. Селия бывало скажет:

— У вас ночью электричество горело, надеюсь, с малышкой всё было в порядке?

И Денмен немедленно взрывалась.

— Я полагаю, я могу включить свет, чтобы увидеть, который час? Со мной могут обращаться как с черной рабыней, но есть всему пределы. У меня самой были в подчинении рабы, когда я жила в Африке, — бедные невежественные люди, — но в самом необходимом им не отказывали. Если вы считаете, что я транжирю ваше электричество, я попрошу вас так прямо мне об этом и сказать.

Кэйт иногда хихикала у себя на кухне, когда Денмен упоминала о рабах.

— Нянька не успокоится, пока ей не дадут с десяток черномазых в Африке, а я бы черномазого на свою кухню в жизни не пустила — мерзкие черные твари.

Кэйт была большим утешением. С хорошим чувством юмора, спокойная, без бурных всплесков, она делала свое дело, варила, убирала, чистила и ударялась в воспоминания о тех местах, где работала раньше.

— Никогда не забуду, куда работать пошла в самый первый раз, — никогда. Хворостиночкой я была, семнадцати не исполнилось. Как голодом они меня морили — страсть да только. Копченая селедка — вот и всё, что мне давали на обед, и вместо масла — маргарин. Я так отощала, что стала кожа да кости. Мать чуть с ума не сошла.

Глядя на крепкую и день ото дня всё больше полневшую Кэйт, Селия с трудом верила в эту историю.

— Надеюсь, здесь тебе достаточно еды, Кэйт?

— Не беспокойтесь, мэм, вполне хватает, и незачем вам самой возиться на кухне. Только вся перемажетесь.

Селия, однако, воспылала греховной страстью к стряпне. Сделав потрясающее открытие, что приготовление еды сводится в основном к старательному следованию кулинарным рецептам, она бросилась в это, очертя голову. Кэйт смотрела на нее с неодобрением, и потому Селия старалась стряпать лишь в те дни, когда у Кэйт были выходные, — тогда-то она и устраивала на кухне оргии и творила Дермоту к чаю и на ужин восхитительные лакомства.

При том образе жизни, который вел Дермот, он нередко возвращался домой с растроенным желудком и требовал жидкого чая и тоненький ломтик гренки вместо котлет из омаров и ванильного суфле.

Кэйт готовила простую еду. Она не в состоянии была готовить по рецептам, считая ниже своего достоинства что-то отмеривать и отвешивать.

— Чуток того, немного этого — так я и кладу, — говорила она, — и мать моя всегда так делала. Кухарки никогда ничего не отмеряют.

— Было бы, может, лучше, если б отмеряли, — вставляла Селия.

— Делать надо на глазок, — решительно возражала Кэйт, — так моя мать и делала — сама видела.

Представляю себе, думала Селия.

Свой дом (а точнее — квартира), муж, ребенок, прислуга.

Наконец-то она чувствовала, что стала взрослеть — становиться человеком из реальной жизни. Она даже нахваталась выражений, приличествующих хозяйке дома. Она подружилась с двумя молодыми женщинами из соседних домов. Они очень серьезно обсуждали достоинства свежего молока, говорили о том, где дешевле всего можно купить брюссельскую капусту, и проходились по поводу прегрешений прислуги.

— Я смотрю ей в глаза и говорю: «Джейн, я не потерплю наглости» — прямо так и говорю. Ну и взглядом же она меня одарила.

Других тем для разговоров у них, кажется, не было.

В тайне Селия боялась, что по-настоящему так никогда и не станет вполне домашней женщиной.

К счастью, Дермот не возражал против того, чтобы она такой и не стала. Он часто говорил, что ненавидит домашних хозяек. У этих женщин дома, говорил он, всегда неуютно.

И в общем-то он был прав Женщины, которые не могли говорить ни о чем, кроме как о прислуге, постоянно нарывались на их «наглость», и «сокровища» эти могли уйти в самый неподходящий момент и предоставить тебе самой готовить и убираться. А у женщин, которые целое утро ходили по магазинам и выбирали продукты, еда была намного хуже, чем у остальных.

Чересчур много шума поднимают вокруг этих занятий домашними делами, думала Селия.

Люди вроде них с Дермотом получают от жизни куда больше удовольствия. Она же не домоправительница у Дермота, — она его товарищ по играм.

И наступит время, когда Джуди начнет бегать вокруг и разговаривать и будет обожать свою мать, как Селия обожала Мириам.

А летом, когда в Лондоне станет жарко и душно, она повезет Джуди домой, и Джуди будет играть в саду и придумывать игры в принцесс и в драконов, а Селия будет читать ей свои старые сказки, что хранятся в шкафу в детской…