Онлайн чтение книги Ведьмины байки
Рой

Скучная пора – осень. Красивая, сытная, но – скучная. Работы почти никакой: ссыпанному в амбары урожаю не страшны дожди и засухи, летние хвори миновали, а зимние еще не подоспели, нечисть, если где и водилась, за лето отъелась и поутихла. Зимой, конечно, она снова оголодает и вернется, но, увы, осторожные крестьяне предпочитают не будить лихо, пока оно тихо.

Не сказать чтобы мне тоже особенно хотелось коротать ночи в каком-нибудь сомнительном овраге, в придачу к гонорару зарабатывая насморк под мелким, но неотвязным осенним дождем. Удивительное дело: теплая и сухая погода может стоять неделями, пока в один прекрасный день мне не подвернется работа на свежем воздухе, а там уж все к моим услугам: дождь, град, внезапный заморозок или ураганный ветер, отклоняющий заклинания.

Денек выдался погожий, с утра небо не омрачало ни единой тучки. Лошадка неторопливо трусила по едва приметной полевой тропке, я, расстегнув кожаную куртку, обмахивалась берестяным свитком-объявлением, сорванным с придорожного дерева, и очень надеялась, что место «свадебного колдуна» еще не занято. Беспокоилась я, скорее всего, напрасно – вряд ли кому-нибудь еще из дипломированных магов взбредет в голову шляться по глухим деревням в поисках работы, а местные знахари-самоучки мне не конкуренты.

Смолкины копыта гулко застучали по дощатому мостику, перекинутому через узкую, наполовину заросшую тростником речушку. Н-да, обидно будет упустить такую работенку: с утра до вечера сиди себе за свадебным столом, ешь и пей вволю, усиленно делая вид, будто оберегаешь молодых от порчи. А в конце застолья не помешает проникновенно так, устало намекнуть свежеиспеченному тестю или свекру (смотря кто платит), что только благодаря твоим титаническим усилиям молодые не скончались в первую же брачную ночь от безуспешных происков нечистых сил.

С горбинки мостика уже просматривалось село – десятка три ухоженных домиков, крытых свежей соломкой. Издалека бросались в глаза спелые тыквы в бороздках перепаханных полей. А еще дальше, за домами, полями и холмами, у самого леса ярким солнечным пятном подменяла луговую траву спелая пшеница.

Я даже остановилась и приподнялась на стременах. Нет, не померещилось. Небольшое, круглое поле, играющее золотыми бликами. И ни одной полегшей плешинки, несмотря на довольно капризное, ветреное и дождливое лето. Интересно, кому это взбрело в голову расчищать и засевать поле так далеко от жилья? Дураку ясно, что большая часть урожая достанется зайцам, кабанам и птицам. К тому же все рачительные хозяева давным-давно сжали колосья, обмолотили зерно и сметали пустую солому в стога.

– Что скажешь, подруга?

Смолка, заядлая потравщица беспризорных злаков, одобрительно всхрапнула и тут же боязливо прижала уши. Слух у моей лошадки тоньше упыриного, не слышит она только моих гневных окриков и понуканий, зато способна за десятки верст отличить волчий вой от собачьего и вывезти меня к селению, одному-единственному на бездорожную, лесистую округу. Но внезапную тишину мы распробовали одновременно. Кормившиеся на реке утки забились в тростник, примолкли кузнечики, оставив нас наедине с недобрым шелестом травы.

Я обеспокоенно покрутила головой. Долго теряться в догадках не пришлось – со стороны деревни на нас надвигалась маленькая, но очень несимпатичная тучка, сопровождаемая ровным зловещим гулом.

– Не ерунди, Смолка, – преувеличенно бодро сказала я, на всякий случай застегивая куртку и пряча руки в карманы. – Это всего лишь рой. Он нас не тронет.

Ничуть не убежденная, лошадка пригнула голову, недоверчиво косясь на небо. Рой шел высоко, от основного клуба тянулся мутный заостренный хвост. Гул постепенно нарастал, пульсируя в висках. Очень неприятный, угнетающий звук, даже если знаешь, что роящимся пчелам нет никакого дела до замершей внизу жизни, им лишь бы благополучно довести матку до загодя присмотренного улья или дупла.

И все-таки что-то мне в них не понравилось. От деревни рой летел быстро, а над нами завис, словно присматриваясь. Или прицеливаясь. Кобыла нервно заплясала на месте, выбивая дробь на досках. С трудом удерживаясь в седле, я попыталась отпугнуть надоедливых тварей дымом, но они не соблаговолили выслушать заклинание до конца, восприняв его как сигнал к атаке. Левую щеку обожгло болью, и в тот же миг Смолка, не раздумывая, боком скакнула через поручень моста.

Несмотря на неказистые берега, речушка оказалась довольно глубокой, а вода, накрывшая меня с головой, – холодной и затхлой. К счастью, мне хватило самообладания не выпутывать ног из стремян, а, напротив, прижаться к лошади, обхватив ее руками за шею. Смолка плавала, как рыба, то есть проворно и глубоко под водой, подолгу обходясь без воздуха. Я зажмурила глаза, стараясь не думать о вдохе и всем телом ощущая встречное сопротивление воды, запускающей щупальца за ворот куртки.

Мы вынырнули ниже по течению, в самой гуще тростника. Он предательски затрещал, раздвигаясь, но, к счастью, пчелам и в голову не пришло искать нас в ста локтях от моста. Мутная вода скрыла наше позорное бегство, и они были уверены, что рано или поздно мы объявимся на прежнем месте и веселье продолжится.

В ужаленной щеке ворочались раскаленные клещи. Меня и прежде кусали пчелы, но я то ли забыла, как это больно, то ли проклятая тварь впрыснула мне тройную дозу яда чем-то вроде зазубренного штопора. Со временем боль не утихала, отдаваясь в шею и висок. Заговаривать ее по горячим следам я не решилась, подозревая, что пчел разозлила именно магия. Впрочем, ее чуют многие животные, но чаще без оглядки бросаются наутек, не желая связываться с магами.

Тут я заметила нечто совсем уж странное: рой больше не клубился вокруг матки, он растянулся вниз и вширь частой сетью, преисполненный решимости не выпускать нас из воды. Несколько десятков пчел дымной струйкой скользнули под мост, долго там копошились, лавируя между тростинками у самой воды, потом вылетели с другой стороны и расселись на поручнях.

Смолка, не удержавшись, фыркнула, прочищая ноздри. Сеть всколыхнулась и распалась на клочья, но звук потревожил не только пчел – из камышей рядом с нами вырвалась жирная утка и с душераздирающим кряканьем побежала по воде, что есть мочи работая крыльями.

Пчелы не обратили на нее ни малейшего внимания. Снова сбившись в клуб и для верности описав круг почета над мостом, они с явным сожалением поверили в нашу бесславную кончину и полетели… обратно, в сторону села. Как дворовые псы, выскочившие навстречу чужаку, разорвавшие его в клочья и с чувством выполненного долга вернувшиеся в будку.

Вот только что за хозяин их науськал?

* * *

В село я въехала мокрая до нитки, замерзшая и злая. Левой половины лица я не чувствовала, зато видела – опухшая щека выдвинулась дальше носа, глаз заплыл, даже с языком творилось что-то неладное, он с трудом поворачивался во рту, коверкая слова. Выжатая куртка смахивала на пожеванную, с носов сапог размеренно капало.

«Медовки», – гласила шильда при въезде. Надписи «Осторожно, злые пчелы!» я рядом не заметила. На ближайшем к околице заборе сидел патлатый мальчишка лет десяти и, забыв о недоструганной палочке, пялился на меня с открытым ртом.

– Фде шуш у ваш швадьба? – угрюмо поинтересовалась я, придерживая щеку.

Мальчишка, не отвечая, кубарем скатился с забора и что есть духу припустил по улице, шмыгнув в одну из дальних калиток. Я терпеливо ждала, любуясь яблонями в соседнем саду. Урожай впечатлял, подпертые рогатинами ветви едва выдерживали вес зреющих плодов.

В противоположном конце улицы начал скапливаться народ. Бабы любопытно тянули шеи из-за заборов, мужики глухо перешептывались, очень неласково поглядывая в мою сторону. Некоторые держали в руках вилы.

Я чуть сжала колени, и Смолка понятливо пошла вперед. Шепот стих, селяне боязливо сбились в кучу, поудобнее перехватывая сельхозорудия.

– Жаштвуйте, увашаемые! – громко сказала я. – В шем шело? Швадьба отменяетша?

– Ась? – растерянно уточнил крепко сбитый, чернобородый мужик лет сорока.

– Во, я же говорил! – сбивчиво затараторил давешний мальчишка, дергая его за рукав. – Вылитая ведьма, и бормочет не по-людски – порчу, поди, наводит!

– Ну, вещма, – нетерпеливо согласилась я, – и што ш того? Вшя моя порша вашим пшелам в подметки не годишша!

Кое-кто, разобрав, захихикал. Обстановка разрядилась, мужик отвесил мальчишке затрещину:

– Всполошил людей зазря, дурень эдакий! Вы уж не серчайте, госпожа ведьма, но видок у вас – краше в гроб кладут, немудрено перетрухнуть.

– Шама жнаю, – проворчала я, спешиваясь, – ваше?

Мужик недоверчиво поглядел на пергамент, потом на меня.

– Вы… это… эээ… серьезно?

– Ш утра – да, шейшаш – вжад ли, – честно призналась я, отлично понимая, что моя теперешняя внешность располагает скорее к поминкам, нежели к свадьбам. Подворачивалась мне и такая работенка – когда родственники не были уверены в благонадежности покойника. – Хоша бы переношевать пуштите – и ладно. Я жаплашу.

Но мужик не торопился с отказом. Добродушно ухмыляясь в густые усы, он скомкал пергамент и протянул мне широкую мозолистую ладонь:

– Ежели не передумали и беретесь – добро. Меня Олупом зовут, я в Медовках навроде старосты. Завтра дочку свою старшую, Паратю, замуж отдаю, без колдуна ну никак. Знатное гульбище намечается, всех сельчан пригласил и столько же из окрестных селений съедется, так что работы невпроворот. Переночуете у соседа моего, я договорюсь, в порядок себя приведете, а завтра с самого утречка к выкупу подходите. Потом венчальный обряд, само собой, дайн приедет, вы ему не шибко глаза мозольте, лады? Ну и за столом, стал-быть. Хотя бы до вечера в трезвости продержитесь, а там уж самой распоследней нечисти не до сглаза будет. Заплачу три кладня, серебром или золотом, как захотите. Еды со стола впрок наберете – все равно не съедим, придется свиньям выкидывать… Ну так как? Согласны?

– По жукам, – кособоко улыбнулась я, присоединяясь к рукопожатию.

* * *

Переодевшись и высушив голову, я занялась щекой. Время было упущено, мне удалось кое-как унять боль, но опухоль спадать не торопилась. Хорошо хоть язык перестал заплетаться. Никакого смертельного яда в месте укуса я не обнаружила, зато, к немалому удивлению, вытащила из щеки глубоко засевшую пшеничную ость. Обычно такие тонкие и длинные занозы загибаются под кожей и дальше не идут, эта же пробила щеку насквозь. Видимо, я обзавелась ею в тростнике, где оседает половина плывущего по реке сора, в том числе летящая с веялки мякина.

Сосед Олупа, он же брат, хмурый неулыбчивый бобыль, молча выставил на стол горшок со щами, кивнул мне на лавку у печи, а сам полез на полати. Время и впрямь было позднее, начинало смеркаться, но я все-таки решила прогуляться по селу и разведать обстановку. Компанию мне составил Олуп, изгнанный из собственной избы на время девичника, – мужик уныло слонялся взад-вперед по единственной улочке, запахнувшись в кожух.

– A, госпожа ведьма! – обрадовался он. – Как ваше здоровьичко?

Я неопределенно пожала плечами. Лицо говорило само за себя.

– Скажите, в вашем селе кто-нибудь держит пчел?

– Да почитай все – у меня одного полторы дюжины колод в саду стоит, – простодушно похвалился Олуп, – луга-то эвон какие широкие, разнотравные, с весны до осени цветут, без меда ни разу еще не оставались; бывало, зимой после неурожая им одним и кормились. А сады-то как с пасеками родят, каждый цветок завязь дает!