Онлайн чтение книги Вернейские грачи
ВЛАДЕЛИЦА ЗАМКА

— Итак, прочтем еще раз, чтобы твердо запомнить: картина принадлежала моему прадеду де Тюньи и на распродаже его коллекции в Париже в тысяча семьсот сорок восьмом году была продана за четыре тысячи двести ливров Лампереру. Ровно через сто лет наследники Ламперера перепродали картину лорду Эллесмеру. Из коллекции лорда Эллесмера в Бриджуотере картину похитили неизвестные злоумышленники, и в шестидесятых годах прошлого столетия мой дед обнаружил ее у старьевщика на набережной Сены. Мой дед, маркиз де Тюньи, тотчас же приобрел ее и снова поместил в нашу галерею. Ну как, Антуан, складно получается?

— Лучше быть не может, сударыня. Ей-богу, если бы я не знал, что все это сочинено господином Морвилье, поверил бы, что это чистая правда…

Антуан, полуслуга, полудоверенный госпожи Фонтенак, ухмыльнулся. Старый, вполне почтенный на вид Антуан вовсе не был мошенником, но его забавляла вся история с картиной. Будет, правда, совсем неплохо одурачить американца: говорят, там у них, за океаном, деньги гребут лопатой. А старая хозяйка, получив неожиданный куш, наверное, уже не станет так жадничать, поедет на курорт лечить ревматизм и, может, захватит с собой и Антуана. И он тоже полечит свои старые кости. Пора, пора ей раскошелиться! А то вон и замок стал как решето: всюду щели и дыры, зимой ветер гуляет по комнатам, и если сесть в кресло — пружины злорадно впиваются в тело, они тоже негодуют на скупость старухи. А как она охает, выдавая гроши на хозяйство! Как твердит без конца: «Боже, какие ужасные расходы! Где взять денег на все это?»

Антуан мельком глянул на хозяйку. Ради этого американца старуха сегодня принарядилась: вылезла из своего вечно, замызганного халата, облачилась в костюм, перешитый из смокинга покойного мужа, надела даже пожелтевшее жабо из настоящего брюссельского кружева…

Антуану известна вся подноготная семьи Фонтенак. Например, он знает, что уже давно порядочные люди перестали бывать в замке Фонтенак, потому что покойный хозяин попался на каких-то некрасивых спекуляциях и газеты раззвонили об этом на весь свет. Известно ему, что младший сын дезертировал из армии во время последней войны, а потом его пристрелили где-то свои же. Известно, что старший сын хозяев — Пьер Фонтенак, тот, что теперь такая важная шишка в Париже, был препакостным мальчишкой! Бывало, ловит бабочек только для того, чтобы оторвать им крылья. Давит мух, цыплятам дает в хлебе иголки. А однажды скормил любимой собаке старого хозяина кусок колбасы, где было запрятано стекло. Конечно, стекло разрезало бедняге кишки и она издохла в страшных мучениях. Как стонала бедная собачка! Ну, точь-в-точь как человек. И слезы у нее катились из глаз. А дрянной парень только ухмылялся да повторял: «Не будешь теперь кусаться! Не будешь!»

Наверно, он и сейчас такой же. А его карьера, его положение в правительстве? Не будь у господина Пьера влиятельных друзей-американцев, не было бы и такой карьеры! Это признает и сама хозяйка Антуана, старая Фонтенак. Недаром она пишет сыну, чтобы он держался за своих друзей. Но еще неизвестно, как повернутся делишки Пьера Фонтенака. Антуан своими ушами слышал, как рабочие «Рапида» клялись, что «свалят» Фонтенака, посчитаются с ним за все притеснения. А здешние рабочие шутить не любят, это народ серьезный. Эх, сказал бы им Антуан словечко, и господин большой политик тотчас же взлетел бы на воздух! Ведь рабочие чистой монетой расплачиваются со всеми «коллабо» — с теми, кто сотрудничал с фашистами. Но, право же, Антуану вовсе не хочется мешаться в политику. Пусть сами между собой разбираются! Вот, например, он сам слышал, как в дни войны хозяйка нашептывала бошам, что все, мол, французские финансисты и старая аристократия возлагают на фюрера огромные надежды. Только, мол, немецкие военные во главе с великим фюрером помогут порядочным людям справиться с коммунистическими крикунами, которые ведут страну к гибели.

Самый главный бош из гестапо слушал ее, молчал и кивал большой лысой головой. А потом боши начисто сожрали и выпили все, что было в замке, и к утру, даже не простившись с хозяйкой, уехали. Вот тебе и защитники!

Счастье старухи, что Антуан не из болтливых, а то осталось бы от нее мокрое место, а от замка — кучка золы! Не стали бы люди терпеть «коллабоску».

— Антуан, где мои очки? Всегда вы их запрятываете так, что и найти невозможно! Хочу прочитать визитную карточку американца и не могу…

Госпожа Фонтенак до сих пор еще говорила тоном капризной и повелительной красавицы. Впрочем, красавицей она никогда не была. Когда кто-нибудь из приезжих говорил, что в облике старой владелицы замка «видны следы былой красоты», Антуан потихоньку фыркал в кулак. Одни уши чего стоят! Огромные, точно восковые, торчат они из-под седых начесов и придают старухе сходство с летучей мышью.

— Очки у вас, как всегда, на носу, сударыня, — не очень почтительно отозвался Антуан, подавая хозяйке визитную карточку американца.

— «Д. Т. Вэрт. О. арт. Вашингтон О. К. просит разрешения госпожи Фонтенак посетить ее в понедельник, в два часа пополудни», — вслух прочла госпожа Фонтенак. — Ну, значит, он хочет купить картину, иначе зачем бы ему приезжать ко мне… Американцы всегда охотятся за такими картинами, пронюхивают, когда кто-нибудь собирается продать шедевр, и уж тут как тут со своими долларами. Баронесса Вальк писала мне, что она продала своего Тинторетто тоже какому-то дяде Сэму. И, кажется, довольно выгодно… — Она обратилась к Антуану: — Что удалось вам узнать, Антуан? Он действительно живет здесь, этот офицер?

— Да, сударыня, — кивнул Антуан. — Он из тех, что живут в гостинице Кажу. Они заняли весь дом так, что ни одному приезжему и места не осталось. Да еще им строят особняк в самом центре, у мэрии. Ух, и шумел же народ, когда они сюда явились! И долину у Старой Мельницы они тоже заняли. Огородили ее колючей проволокой и теперь что-то там сооружают. Я повстречал в городе старуху Видаль, спросил ее, правда ли, что ее домик на Старой Мельнице снесли, чтоб дать место американцам? Она ничего не ответила, только так на меня глянула, что пропала охота и спрашивать.

— Так, так… — госпожа Фонтенак с интересом слушала Антуана, обратив к нему восковое ухо.

Американцы! Сколько их появилось во Франции… И военных и штатских… Вот и госпожа Кассиньоль хвалилась, что у нее в пансионе воспитываются богатые молодые американки. У них там, за океаном, мода на все французское… И с каким рвением они вывозят из Франции все, что считают ценным. Хорошо бы продать им Рембрандта. Если и обнаружится подделка, картина будет уже далеко… Пьер рассказывал, как отлично его принимали в Америке. Он запросто беседовал даже с высшими сенаторами, был в Белом доме. О, Пьер — малый не дурак! Знает, где искать свою выгоду. В этом отношении он пошел в нее, в мать… В последний приезд Пьер сказал: «Пусть немцы, пусть американцы, не все ли равно? Деньги не пахнут! Работать можно со всеми, только не с красными!..»

Раньше Пьер охотно бывал в Вернее, в своем родовом старом замке. Но с тех пор как рабочие «Рапида» стали коситься на него и даже угрожать, он избегает показываться в здешних местах.

Госпожа Фонтенак пожевала губами: американцы… американские продукты… яичный порошок, сало, колбаса… Кстати, о продуктах: надо бы съесть чего-нибудь перед приходом этого американца.

— Антуан, что у нас на завтрак? — томным голосом осведомилась она.

— Яичко, сударыня, — сказал слуга. — Прикажете всмятку или в мешочек?

— Всмятку. И… дайте побольше хлеба, — попросила госпожа Фонтенак.

Пока Антуан приготовлял завтрак, хозяйка замка с волнением думала, удастся или не удастся сбыть американскому любителю искусства фальшивого Рембрандта. Госпожа Фонтенак хорошо помнила, как однажды в замок приехал приглашенный ее супругом известный знаток искусства Родэ и как господин Фонтенак уговаривал его за большую сумму выдать сертификат «Рембрандту».

— Не могу, господин Фонтенак, это против моей совести, — сказал тогда Родэ. — Мои сертификаты потому и ценятся на весь мир, что я ни разу не выдал фальшивку за настоящее произведение мастера. А ваш Рембрандт — просто дурная копия, произведение досужего мошенника, который хочет обмануть доверие любителей искусства…

Так Родэ и уехал, не дав сертификата. Вот тогда-то и помог Пьер.

Рембрандт? Дорогой мамочке нужно засвидетельствовать происхождение этой мазни? Да это очень просто! Пусть мама обратится от его имени к господину Морвилье, управляющему заводом. Это деляга, человек на все руки. А что касается молчаливости — просто клад!

И господин Морвилье смастерил вполне приличный на вид сертификат, придал ему с помощью различных кислот вид древнего документа, снабдил восковой печатью и размашистой, неразборчивой подписью. Словом, сделал все возможное, чтобы затуманить головы тем, кто не слишком хорошо разбирается в живописи. Вот и год он поставил тысяча шестьсот тридцать седьмой. Вполне почтенный год, когда талант Рембрандта находился в самом расцвете…

— Завтрак подан, — доложил Антуан.

Госпожа Фонтенак перешла в столовую — огромную комнату, где даже летом от стен несло сыростью и холодом. В распахнутые окна были видны серые и красные черепичные крыши городка, лежащего внизу, большие каштаны во дворе замка и синеющие горы вдали. Горный ветер шевелил свисающие обрывки шелка, которым некогда были обиты стены столовой. На огромном фарфоровом блюде сиротливо лежало одно-единственное яйцо. Владелица замка схватила со старческой жадностью хлеб, пододвинула солонку и только было взялась за яйцо, как снова вошел Антуан.

— К вам господин кюре.

Старуха досадливо сморщилась:

— Опять к завтраку! Что же мы ему дадим, Антуан?

— Посидит и так, — проворчал Антуан, который ни за что в жизни не отдал бы второе яйцо, припрятанное для себя, — невелика птица!

Антуан терпеть не мог кюре Дюшена — частого гостя в замке. Что понадобилось этому чернохвостому? Неспроста он сюда повадился! Уж не вытягивает ли он из старухи деньги на церковь? Эти скряги в конце концов всегда оказываются в ловушке у попов!

— Но это же неловко, — тянула госпожа Фонтенак. — И потом он увидит мой завтрак и непременно насплетничает начальнице пансиона, что было на столе. Госпожа Кассиньоль может сделать нежелательные выводы…

— Подумаешь, насплетничает! Начальница небось знает, что к нам даже крысы не ходят, такая ты жила! — пробурчал под нос Антуан и громко заметил: — Можно сказать ему, что вы на диете.

Госпожа Фонтенак засмеялась мелким старческим смешком, закивала:

— Отлично придумано, Антуан. Так ему и скажем!