Онлайн чтение книги Вернейские грачи
СРЕДИ ДРУЗЕЙ

Вокруг стола сидели люди, хорошо знакомые Марселине. Старик Фламар приветливо помахал ей рукой. Румяная Франсуаза подняла моложавое круглое лицо, улыбнулась ей и продолжала вязать что-то маленькое и пестрое, наверное кофточку Полине. Высокий, узкогрудый юноша по имени Поль Перье был помощником Кюньо на заводе и его правой рукой во всех профессиональных делах. Дома у Поля лежала больная мать и было четверо сестер и братьев, которым он заменял погибшего на войне отца. Жан Точильщик, как всегда бодрый, с живым, смешливым выражением на некрасивом лице, приютился в углу. Там же стояла его точилка, от которой он с наслаждением отдыхал. Рядом с ним жались на одном стуле брат и сестра Венсан — оба стройные, красивые, молодые. Брат был механиком на заводе, сестра преподавала историю.

По-видимому, перед приходом Марселины шел разговор, который затрагивал и волновал всех. Щеки Франсуазы пылали сильнее обычного, остальные сидели насупясь, глядя с ожиданием на Кюньо. Брат и сестра Венсан молча уступили Марселине стул. Кюньо, поздоровавшись с ней, принялся раскуривать коротенькую черную трубку, которая сипела и прокашливалась, как живая.

— Я хотел посылать за тобой Этьенна, — сказал Кюньо, глядя поверх трубки на Марселину. — Есть дело… Так вот, — обратился он к остальным, видимо продолжая разговор. — Они там, конечно, все и порешили. Недаром Фонтенака так принимали в Штатах. Известно, что он побывал там у всех главных заправил. Это многое объясняет… — Кюньо мельком глянул на сына и Корасона, которые перешептывались, стоя у дверей. — Вон, спросите-ка наших «политиков», кто помог Фонтенаку занять такое положение. Даже они вам скажут, — кивнул он на ребят. — А теперь Фонтенак помогает своим друзьям, это естественно. Он хлопочет, чтобы в правительстве были свои люди, чтобы поддерживались все предложения американцев. У него все та же песенка! А стоило Фонтенаку узнать, что мы заинтересовались его деятельностью, как он вызвал на помощь своих дружков. Вы думаете, случайно появились в городе военные? Как бы не так!

— Так мы должны вывести его на чистую воду!

Это выкрикнул Этьенн. Он выглядывал из своего угла, как нахохленный, задиристый птенец.

— И выведем, не беспокойся, — отозвался Корасон.

Кюньо усмехнулся.

— Слышали? У ребят уже прорезались зубы! — Он повернулся к Марселине: — Надпись на заводской стене видела? Известно тебе, чья это работа?

— Они мне признались, — сказала Марселина. — Обещали, что впредь будут советоваться с нами. — Она глянула в тот угол, где сидел Точильщик. — Жан тоже хорош: поддерживает ребят в любом сумасбродстве, помогает им. Ведь я знаю, чья была идея спустить подвесную люльку…

Точильщик полусердито, полусмеясь погрозил мальчикам:

— Выдали! Эх вы, конспираторы…

Корасон залился краской. Этьенн пристально разглядывал стену. Кюньо сказал строго:

— Не думайте, что вам, как несовершеннолетним, простят. Теперь даже дети отвечают за свои убеждения. Жан должен это понимать. И вот еще что, — он повысил голос, — если вы хотите идти по одной дороге со всеми нами, вы должны готовиться для этого, много знать, много работать… Нам нужны не отчаянные головы, а дисциплинированные, целеустремленные люди.

— Отец, мы всегда… Ты же знаешь, отец, — горячо начал Этьенн.

Кюньо жестом остановил его.

— Мы еще поговорим об этом. — Он повернулся к Марселине: — Кажется, ты хотела что-то рассказать?

— Хотелось передать кое-что тебе и другим товарищам. Тоже о семье Фонтенак, — отозвалась Марселина. — Как раз к нашему сегодняшнему разговору…

И Марселина, стараясь ничего не упустить, передала то, что услышала от Ксавье и Витамин, побывавших в замке.

Кюньо слушал, продолжая курить. Лицо старого Фламара все время было в движении: он то хмурился, то иронически усмехался, то свирепо вздергивал кверху усы. Горячий Поль несколько раз вскакивал, порывался что-то сказать, но Кюньо тыкал в него своей трубкой, и Поль всякий раз покорно садился. Брат и сестра Венсан покраснели, как два пиона. Один только Точильщик сидел, уставясь в пол, и как будто вовсе не слушал.

— Ого, это действительно продолжение нашей темы, — сказал Кюньо, когда Марселина кончила свой рассказ. — Думаю, можно заранее сказать, о чем пойдет разговор, когда вся эта компания встретится. — Он пустил в потолок большое облако дыма. — Кажется, опять начинается эра «воинствующего антикоммунизма», как они любят это называть. — Он усмехнулся. — Старая история! Как только большим хозяевам становится ясно, что какая-нибудь страна не поддается на их уговоры, не желает им подчиняться и танцевать под их дудку, они немедленно начинают винить в этом коммунистов. Сейчас же в ход пускаются клевета, фальшивки, преследования. Словом, видно, опять надо ждать похода и против нас и против тех, кто с нами. — Он повернулся к Марселине: — Если бы твои ребята отправились в замок в другое время, не произошло бы ничего особенного. Но сейчас, когда на нас и так точат зубы, заварится целая каша. Вот теперь «эми» запомнили имена тех, кто подписывался в «Тетради Мира». Их, оказывается, тоже берут на заметку… Кто там подписывался, Марселина, ты помнишь?

— Корасон, покажи товарищам тетради, — распорядилась Марселина.

Мальчик послушно вынул из внутреннего кармана куртки уже знакомые школьные тетради и плотную пачку денег.

— Вот здесь все подписи и то, что мы собрали, — сказал он, передавая все Кюньо.

Жером, не обратив внимания на деньги, стал просматривать испещренные подписями тетради.

— Все наши друзья, самые надежные, — проговорил он как бы про себя. — Гомье, Леду, жена Бонара, крестьяне со Старой Мельницы, ребята из нашего цеха, заречные… Ничуть не удивлюсь, если всех их теперь возьмут под наблюдение, — сказал он, возвысив голос. — Но, мне кажется, дело здесь вовсе не в одних «Тетрадях Мира». Все гораздо серьезнее, гораздо глубже…

Кюньо положил трубку на стол, поежился, застенчиво глянул на товарищей. Нет, Кюньо не был оратором. Он не умел делать ни развернутых докладов, ни пышных выступлений. Но сказать сейчас людям о том, что происходит в большом мире, там, за снегами и моренами Волчьего Зуба, за синими, туманными долинами, надо!

Тихий городок Верней. Тихая жизнь. Но как обманчива эта тишина! Ни снега, ни морены, ни высокие горы не заслонят человека от тревог и неправды, не защитят и не укроют его от жестоких, несправедливых войн, если сам он не защитит себя — не станет бороться.

Свирепо и беззастенчиво торгуются в этом жестоком мире банкиры и министры, стальные, угольные и нефтяные короли, безработные генералы и полководцы. Им нужна война. Им нужны предлоги для войны. И вот они запугивают народы коммунистами. Боитесь красных? Хотите поддержки? Тогда давайте своих солдат, свои земли для полигонов, для аэродромов, для военных баз. Помогайте создавать армию.

— Ну-ка, поглядите в окно на мусорные кучи, где играют наши дети. Что, видели? Зато все средства тратятся на вооружение, зато у нас строятся военные заводы и министры наши в дружбе с Вашингтоном…

— Ух, прямо мороз по коже подирает, как подумаешь о том, что делается на свете! — не выдержала Франсуаза. — Эти атомные и водородные бомбы… Когда у человека есть дети… — она с нежностью взглянула на Этьенна.

— Пока в правительстве есть такие, как Фонтенак, нас всегда будут тащить в военные союзы, — угрюмо сказал молодой Венсан, — и у народа не будет ничего радужного.

— Народ поумнел, — вмешался Фламар. — Никого теперь не уверишь, что бомбы испытывают только для обороны. Нет, уж теперь глупых не найдешь… — Он нежно, как старая нянька, тронул руку Кюньо. — Смотри, Жером, чтобы они не подстроили тебе какую-нибудь пакость. От них всего можно ожидать. Слышал, как они тебя там, в замке, именовали: «Здешний руководитель красных»! Видно, они за тобой давно приглядывают… — Фламар встопорщил белые усы, — Ох, до чего же это начинает напоминать мне время, когда мы сидели в окружении…

— Тра-та-та, тра-та-та, — насмешливо пропел из своего угла Точильщик. — Все та же песенка, как видно: «окружение, окружение, напоминает старое…» А что ты сделал, Фламар, для того, чтобы вырваться из этого окружения? — Распрямив спину, Точильщик подошел к столу. Под лампой заблестели и заиграли его живые, умные глаза. — Я вижу, мы опять проводим время в разговорах, а пока мы тут сидим и рассуждаем, Фонтенак и его дружки действуют, и действуют исправно. — Он сердито посмотрел на Фламара, как будто именно тот был виноват в том, что Фонтенак действует. — Помните, как он сказал недавно в своей речи: «Сердцем я француз и всегда с французами, но мы должны поддержать предложение Соединенных Штатов, потому что только политика силы может спасти нас от коммунизма, от влияния Советов». И тут же, не теряя времени, пошел обрабатывать правых политиканов. Вот как они работают, эти хозяева! Мы здесь, конечно, маленькие люди, но и мы опасны Фонтенаку. Мы у него давно все на заметке, и он сумеет с помощью своих дружков заткнуть нам рты. Поэтому, пока не поздно, мы должны по-настоящему взяться за дело! — Точильщик обратился к Полю Перье: — Вот ты здесь сегодня предлагал послать в правительство письмо. Так, мол, и так, мы, рабочие «Рапида» и все здешнее Заречье, не согласны терпеть в правительстве Фонтенака. Уберите его, мы требуем этого! Но ты должен понимать, Поль: твое предложение наивно, как детская сказка.

— Детская сказка?! — вскочил Поль. — Тогда почему ты не выдумаешь чего-нибудь повзрослее?

— Ему все кажется наивным, когда предлагает не он, — подал обиженный голос Фламар. — А я уверен, письмо подействует.

Брат и сестра Венсан тоже вмешались в спор. Они поддерживали Точильщика. В комнате становилось шумно. Кюньо задумчиво прислушивался.

— А ты что предложила бы, Марселина? — обратился он, наконец, к Марселине, заметив, что она не принимает участия в споре.

— Мне кажется, Жан во многом прав, — отозвалась Марселина Берто, и все невольно начали прислушиваться к ее мягкому, как будто нерешительному голосу. — Посылать такое письмо — полумера. Что закричат, узнав о письме, Фонтенак и его друзья? Конечно, что здесь, на заводе, окопались коммунисты, что это красные подстрекнули кучку рабочих написать протест. Этим они еще раз припугнут хозяев, заставят их присоединиться к правому крылу. Нет, — продолжала Марселина, воодушевляясь, — вот если бы мы смогли доказать всем, показать всему народу, кто такой Фонтенак! Доказать его предательство во время войны, раскрыть его сговор с дружками за океаном… И доказать все цифрами, фактами — вот это было бы настоящей борьбой! Тогда непременно выступит народ, скажет свое слово. И это будет гораздо внушительнее, и правительство уже не сможет отмахнуться!

— Вот это правильно! Так и нужно сделать! Лучше всего собрать факты! — не вытерпел Корасон, хотя Этьенн подавал ему выразительные знаки. — Мама, вы абсолютно правы!

— Корасон, дай сказать старшим, — нахмурилась Марселина.

Кюньо притянул мальчика к себе.

— Не притесняй его, Марселина. Вспомни твоего Александра: он презирал людей с холодной кровью, резонеров, тихонь… Надо радоваться, что наши ребята растут не такими. — Он обратился к остальным: — Напрасно вы так расшумелись. Правы и те и другие. Конечно, надо протестовать, написать в правительство, послать делегацию. Но не только рабочие нашего «Рапида» и Заречья должны подписать этот протест. Надо, чтоб тысячи патриотов подписались под ним. Надо сделать так, чтобы Фонтенак сам был вынужден просить отставки…

— Легко сказать… Но как же это сделать? — вставил Поль.

— Фламар, ведь ты, кажется, недавно ездил вместе со своими железнодорожниками в Лонгви на встречу участников Сопротивления? — спросил Кюньо. — И, помнится, на эту встречу приезжали бывшие заключенные Бухенвальда. Ведь так, Фламар?

Фламар закивал.

— Да, вот это было свиданьице! — сказал он с удовольствием. — Две тысячи человек явились из двадцати четырех департаментов, да еще из Бельгии, из Голландии, да еще сотни две из других стран, которые тоже испытали, что такое фашизм. Целый интернационал! И тут уж не стеснялись! Обо всем поговорили по душам! Мои ребята тоже выступали. Да и я сказал словечко, — гордо прибавил он.

— Отлично! — Кюньо постучал трубочкой о стол, призывая к тишине. — Вот то дело, ради которого я созвал вас сегодня, друзья, — сказал он. — Мы созовем такое же собрание, как в Лонгви. Даже еще шире, если удастся. А я уверен, что удастся! Нам пойдут навстречу Комитеты Мира, все, кто сражался в Сопротивлении, все кто по-настоящему хочет мира. Мы позовем народ из нашего и из соседних департаментов.

— Вот это идея! Здорово придумано! Это будет настоящий суд народа! — воскликнул с энтузиазмом Точильщик.

— И такой суд прозвучит не только на всю Францию, но и на весь мир, — кивнул Жером. — Ведь речь пойдет не об одном только Фонтенаке. У нас много наболевших вопросов…

— Не забывайте про нас, — сказала Марселина. — Мы тоже можем пригодиться в таком деле. Наши грачи хорошо знают народ в окрестностях. Мы сможем развозить приглашения, листовки, да мало ли еще что…

— Отлично! Значит, мы будем рассчитывать и на помощь грачей, — отозвался Кюньо.

Корасон покраснел от радости.

Начали обсуждать, как лучше организовать народное собрание. Марселина писала своим аккуратным мелким почерком предложения: «Поднять кампанию в нашей печати», «Привлечь к участию в собрании железнодорожников», «Составите текст листовки», «Отпечатать плакаты».

— Прибавь еще: «Организовать рабочих на „Рапиде“», — сказал Кюньо, нагнувшись над ее плечом. — Мне кажется, лучше приурочить собрание к тем дням, когда сюда приедет Фонтенак. Пускай он и его дружки убедятся в силе народа.

— А где мы соберемся, Жером? Здесь, в Заречье, даже нет такого места, — спросил Фламар. — Ведь нужно иметь в виду: как только станет известно о собрании, Фонтенак и власти постараются его сорвать. Это ясно. Мы…

Он не договорил. Раздался стук в дверь, сильный, настойчивый. Фламар с тревогой взглянул на Кюньо. Тот не спеша направился к двери.

— Э, да это Рамо пожаловал, — сказал он, разглядев вошедшего.

— Здравствуй, приятель, — приветствовал он Рамо. — Очень хорошо, что ты приехал. Сейчас мы тебе расскажем про наши дела…

Однако Рамо только бегло кивнул присутствующим и обратился к Марселине:

— Я за тобой. Едем в Гнездо. К нам приехали американцы.