Онлайн чтение книги Сущий рай Very Heaven
Пять

Если бы Хейлины не горели желанием выгодно женить Криса, а, наоборот, стремились внушить ему отвращение к браку, они вряд ли могли бы поставить более удачную серию предостерегающих живых картин, чем свадьба Жюли.

Началось с того, что родители приехали почти тайком, после наступления темноты, в наемной машине. Нелл была в новом сшитом на заказ костюме, по покрою которого можно было заметить усилия провинциального портного. Она ликовала и вместе с тем нервничала. Фрэнк напоминал портновский манекен, но его великолепие омрачалось широким черным шарфом, которым поддерживалась его «больная» левая рука; у него был испуганно-виноватый вид. Этот новый метод лечения паралича вызвал громогласные соболезнования Жюли и Гвен, Крис же созерцал все это молча.

Сказать правду, молчание было главным занятием Криса во время и после обеда, прошедшего в оживленных разговорах о будущем решительно всех, кроме него. Теперь, когда брачный контракт был подписан, всякое притворство было отброшено, даже при Гвен. Жюльетту ласково пожурили за то, что она пригласила в качестве опекуна такого «мальчишку», как Ротберг, но даже это было прощено в атмосфере розового благодушия.

Крис слушал их радостную болтовню.

— Мы продали дом! — с сияющим видом объявила Нелл.

— Не может быть! Как замечательно! — Жюльетта захлопала в ладоши. — За сколько?

— Восемьсот фунтов сверх задолженности по закладным! — сказал Фрэнк.

— Вам просто повезло! — воскликнула Гвен.

— Повезло, не правда ли? — подхватила Нелл.

— Здесь у меня кое-какие цифры, которые вам, возможно, будет интересно узнать, — сказал Фрэнк, вынимая из кармана большой, сложенный вдвое конверт. — Мы это вычислили с Хичкоком. Надеюсь, вы поймете из них, что наше состояние спасено!

Дамы разразились целым фейерверком поздравлений, насладившись которыми Фрэнк приступил к делу.

— Постойте-ка, постойте-ка! На чем я остановился? Ах да. Восемьсот фунтов позволяют расплатиться со всеми долгами, и у нас еще остается четыреста пятьдесят на погашение задолженности банку, которая составит после этого всего двести двадцать фунтов тринадцать шиллингов шесть пенсов — то есть фактически сведется к нулю. Остальное будет погашено, как только мы получим первые семьсот пятьдесят фунтов от Жюли. Экономия в тридцать фунтов в год на одних процентах!

Гул одобрения поднялся, как фимиам. Фрэнк, по-видимому, был тронут. Он снял очки, осторожно положил их на колено и высморкался громко, как труба герольда. Затем, указывая очками на Жюли, он внушительно объявил:

— Все это главным образом для сведения Жюли. Но я хочу, чтобы вы выслушали меня и поняли не только, что она делает дли нас, но и как мы все помогаем друг другу в этом деле первостепенной важности. Ни одна дочь не могла бы сделать больше. Да будет она щедро вознаграждена!

— О папа!

— Я воздаю тебе должное, только и всего. Итак, на чем же я остановился? Ах да. Во-первых, Жюли, мы, старики, чувствуем, что нужно сделать все возможное для блага наших детей. А посему мы снимем небольшой коттедж и постараемся жить на четыреста фунтов в год.

— О! — воскликнула Гвен.

— Неужто это возможно? — спросила Жюли.

— Это необходимо — на ближайшие десять лет. Если я останусь в живых, мне будет тогда около шестидесяти лет, а вашей матери… — тут он заметил холодный взгляд Нелл, — гораздо меньше, разумеется. Итак, мы еще можем надеяться провести закат нашей жизни среди относительного благополучия.

— А нельзя ли сделать так, чтобы благополучие наступило раньше? — спросила Жюльетта, которую похвалы, расточаемые ее самоотверженности, взвинтили до истинного героизма. — Почему не взять у меня всю тысячу?

— Леди Хартман должна иметь несколько шиллингов на булавки, — сказал Фрэнк. — Но вернемся к плану. Он, на мой взгляд, очень хорош. Из-за того, что мы платим семь процентов по закладным, наше состояние в этом году даст всего лишь триста пятьдесят фунтов дохода.

Снова поднялся ропот, на этот раз ропот соболезнования или, вернее, негодования по адресу Шейлоков, требующих семь процентов с людей, которые сами получают, вероятно, не больше девяти или десяти.

— А теперь прошу вас вникнуть в мой план. Мы берем себе четыреста фунтов из семисот пятидесяти Жюльетты; остается триста пятьдесят. Это и наш доход идут на выкуп закладных. Вся красота этого плана, — с энтузиазмом добавил Фрэнк, — в том, что с каждым годом состояние будет давать все больше и больше дохода, так что каждый год можно выплачивать по закладным больше и больше и получать благодаря этому больший доход. Это и есть то, что в математике называется геометрической прогрессией.

— А что это такое? — спросила Жюльетта.

— Да я же только что объяснил, — поспешно сказал Фрэнк. — Пожалуй, я не буду входить в подробности, важен принцип. Из-за проклятой задолженности мы в этом году выплатим только четыреста пятьдесят фунтов. В будущем — семьсот. И так далее. Мы вычислили, что через десять лет будет выплачено свыше десяти тысяч и доход наш превысит тысячу фунтов. Ну разве это не великолепно?

— Все это звучит очень соблазнительно, — с сомнением в голосе сказала Гвен, — но я ничего не понимаю в цифрах. А вы, Жюли?

— Я тоже, — милостиво улыбнулась Жюльетта, — но раз папа говорит…

— Это чисто коммерческое дело, — скромно сказал Фрэнк. — Итак, к тому времени общая сумма, авансированная нам Жюли, достигнет семи с половиной тысяч без процентов. Такая щедрость должна быть соответствующим образом вознаграждена. С полного согласия матери я изменил свое завещание так, что Жюли получит, во-первых, чистых десять тысяч.

— Какой ты милый! — Жюльетта подбежала к отцу и нежно поцеловала его. — Только, пожалуйста, не говори о завещании. Ты знаешь, я не выношу…

— Никто не бессмертен, — сказал Фрэнк, точно возвещая о каком-то новом важном открытии. — Обязанность всякого делового человека — предвидеть подобные события и принимать соответствующие меры. Что же касается остальных денег, независимо от того, какова будет их сумма, она будет по справедливости поделена между тобой и Крисом.

— Так что мы во всех отношениях надеемся и верим, что все будет сделано по справедливости, — сказала Нелл.

— Что же касается Криса, — сказал Фрэнк, поворачиваясь в его сторону. — Да что же с ним случилось? Где он?

Крис отправился ко сну.

Лечь спать — это была хорошая мысль; но это не было идеальным алиби. Как-никак пришлось встать и пережить свадьбу Жюли до конца.

Крису было трудно сказать, как именно он представлял себе эту свадьбу раньше; но на деле она прошла для него как мрачный кошмар, который он наблюдал, встревоженный, но бессильный что-либо изменить.

Некоторые детали ярко выделялись из общего туманного пятна. Мельком виденное лицо Жюльетты, покрасневшее и несчастное, когда она сходила к автомобилю с лестницы Гвен, шурша белым шелком подвенечного платья. Поездка во втором автомобиле с Гвен, которая держала Криса за руку и взволнованно и бессвязно говорила ему что-то, а он, не слушая ее, не сводил неподвижного взгляда с безрадостных улиц. Мрачная лестница, ведущая в зал регистрации, где дожидался с несколькими друзьями Джеральд.

Снова и снова лицо Жюльетты, становившееся все бледнее и бледнее, в то время как Крис, в судорожном бессильном кошмаре, силился сказать то «она сейчас лишится чувств», то «остановись, Жюли, остановись, пока еще не поздно!» и не мог вымолвить ни слова.

Внутренняя борьба с чувствительностью, охватившей женщин, как облако невидимого слезоточивого газа.

Подпись в метрической книге и безмолвное «так вот оно что…» при известии, что Джеральд был уже женат и разведен.

Уверенность, что смертельно бледная Жюли упадет в обморок, когда она споткнулась на лестнице.

Возвращение с родителями и Гвен под аккомпанемент истерических рыданий.

Ненависть к тупым и самоуверенным лицам сопровождающих Джеральда друзей-мужчин, готовых до последней капли крови отстаивать систему, которая, в свою очередь, отстаивает и гарантирует их доходы; к ярким и шикарным женщинам, возбужденно обсуждавшим, что предпримут «Джерри и Жюли», когда «вернутся назад».

Лицо Жюльетты, когда она поцеловала его на прощание, Жюльетта, возбужденная и раскрасневшаяся от шампанского, когда она болтала с небольшой группой друзей, столпившихся вокруг автомобиля.

Затем жужжание мотора, идиотское «ура» друзей-спортсменов, когда автомобиль тронулся в путь к Дувру и Монако, и руки Жюльетты над головой, руки новой Иокасты, обреченной на заклание.

Все это очень просто и обыденно, повседневное происшествие, одним Стрефоном и одной Хлоей больше. И однако… бесповоротные решения, моральные последствия, социальные обязательства…

Крис быстро вошел в дом, чтобы взять пальто и шляпу, ему хотелось хоть немного пройтись после всего этого. Выходя, он столкнулся с Фрэнком.

— Привет, в чем дело? Куда ты? — весело сказал Фрэнк. — Выпей-ка еще бокал шампанского.

— Благодарю, с меня довольно, — сказал Крис с поклоном. — Но разрешите мне поздравить вас, сэр. Вы действительно спасли ваше состояние самым достойным образом.

На следующее утро Крис встал рано и после завтрака стал неторопливо укладываться. Он намеревался в этот же день переселиться в небольшую комнату, возможно, не без клопов, которую он снял в Сохо, на полпути между работой для денег в Мэйфере и работой «для души» в библиотеке Британского музея.

Он даже удивлялся, с каким спокойствием и бесчувствием расстается с родителями, но решил раз и навсегда, что ему с ними больше не по пути и что единственный правильный выход — уйти от них без лишних разговоров и взаимных обвинений. Единственное, что беспокоило его, как быть с Гвен? Он отдавал себе отчет в трудности создавшегося положения. Невозможно было уйти из дома, даже не поблагодарив Гвен за ее благорасположение к нему. С другой стороны, было в равной степени невозможно с невозмутимым видом явиться к ней в комнату и сказать:

— Очень благодарен вам за гостеприимство. Оно доставило мне массу удовольствия…

Мало того что это было бы грубостью: это неизбежно вызвало бы сцену. И потом, у него не было ни малейшего желания порывать с Гвен. Напротив: было бы крайне приятно продолжать видеться с ней, и притом как можно чаще. Как же поступить? Может быть, стоило бы оставить ей свой адрес? Почему бы и нет?

Он решил, что проще всего объяснить ей все в письме и назначить свидание…

Крис как раз заканчивал это довольно трудное дело, когда раздался осторожный стук в дверь и вошел Фрэнк; вид у него был крайне озабоченный.

— Я хочу серьезно поговорить с тобой, — внушительно сказал он.

— Пожалуйста, — вежливо сказал Крис, надеясь выдержать назревавшую семейную сцену насколько возможно в дружеском тоне. — Что ты хочешь сказать?

Фрэнк сразу смутился. Удивительно, как теряются «прямодушные» северяне, когда их собеседник также проявляет прямоту и решительность.

С нежной заботливостью поддерживая свою руку на черной перевязи, Фрэнк опустился в кресло.

— Сейчас не время быть легкомысленным, — объявил он. — Перестань возиться с чемоданом и послушай меня.

— Пожалуйста, — согласился Крис. — Ничего, если я закурю?

— Во-первых… — Фрэнк откашлялся; казалось, он старается что-то припомнить. — Ах да, объясни, пожалуйста, почему ты скрылся, когда я рассказывал о нашем финансовом положении?

— Когда? Ах, ты хочешь сказать, позавчера вечером? Я не хотел слушать разговоры о делах, которые меня не касаются.

— Как это не касаются? Ты, как я вижу, собираешь вещи, чтобы вернуться домой. Раньше, чем я допущу это, я хочу, чтобы ты объяснил мне свое поведение в этом доме.

Крис покраснел, но попытался сдержать себя.

— Что ты хочешь узнать от меня?

И на этот раз простота и прямота, по-видимому, привели в замешательство Фрэнка. Он замялся.

— Я хочу знать… то есть мы с твоей матерью хотим знать, каковы твои намерения в отношении твоей… твоей… ну, словом, хозяйки этого дома?

— Ответить на это нетрудно, — сказал Крис, улыбаясь и взглядывая на часы. — Я покину ее дом после того, как попрощаюсь с ней, примерно через полчаса.

Фрэнк засопел.

— Ты что же думаешь, что можешь так просто улизнуть, и все тут? — с усмешкой спросил он. — Пользуясь нашим покровительством?

— Нет, зачем же, — сказал Крис. — Я уйду отсюда сам по себе и сделаю это самым открытым образом.

— Я тебе сказал, что не желаю терпеть этого дерзкого легкомыслия и не буду! — сказал Фрэнк, хлопая себя по коленке. — Знаешь ли ты, что скомпрометировал репутацию порядочной женщины? И мало того, женщины, репутация которой должна была быть для тебя священной, потому что она близкий друг твоей матери и твоей сестры.

Крис сразу решил не отрицать ничего и не вступать с Фрэнком в философские споры.

— Ну и что же? — спросил он.

— Раз уж тебе приходится напоминать о подобных элементарных истинах, — Фрэнк попытался придать своим словам джентльменски саркастический тон, — разреши мне указать тебе, что ты поставил себя в такое положение, когда единственный выход для тебя как для джентльмена — это жениться на миссис Мильфесс. Вот и все.

— А если я этого не сделаю?

— Здесь не может быть никакого «если», — грубо сказал Фрэнк. — Говорю тебе чистосердечно, Крис, ты сделаешь то, что ты должен сделать, или ты не вернешься домой.

— Хорошо.

— Что хорошо?

— Я не вернусь.

Фрэнк был так ошеломлен, что Крису пришлось отвернуться, чтобы скрыть улыбку. Крис ожидал гневной филиппики, но в эту минуту вошла Нелл; своевременность ее появления наводила на мысль, что она подслушивала у двери. Крис встал, чтобы в соответствии с требованиями этикета предложить ей стул, и приготовился к дальнейшим военным действиям против этого нового, более грозного противника.

— Ну как, все уладилось?

— Я не понимаю даже, какую чепуху он несет! — возмущенно заявил Фрэнк. — Я не могу добиться от него ни одного разумного слова. По-видимому, он думает, что может остаться здесь.

— Милый мальчик! — с материнским сочувствием промурлыкала Нелл. — Еще бы ему не хотеть остаться! Ты забыл, что значит быть влюбленным, Фрэнк?

Фрэнк пробормотал что-то невнятное, видимо, ни мало не польщенный этим комплиментом.

— А теперь, Крис, голубчик, послушай меня и попробуй рассуждать разумно ради нас всех, — сказала Нелл сладким голосом, но с холодным и воинственным видом. — У нас не такие устарелые понятия, чтобы ругать тебя за то, что ты полюбил Гвен. Мы знаем, как бурлит молодая кровь, и, по правде сказать, мы наполовину догадывались, что тут произошло. Но, видишь ли, милый, если ты будешь продолжать жить здесь, пойдут сплетни, а ты знаешь, что это такое, и как это будет неприятно Гвен и всем нам. Я отлично понимаю твое нежелание расставаться с ней. И, раз уж мы все равно переезжаем, ты мог бы остаться и в Лондоне, это не составит лишнего расхода. Единственное, что ты должен сделать, это перебраться в комнату, которую мы тебе сняли, и оставаться там, пока ты узаконишь свои отношения к милой Гвен. До тех пор ты будешь получать от нас три фунта в неделю и…

— Неплохо придумано, — перебил Крис, стойко выдерживая ее взгляд. — Серия брачных союзов, совсем в стиле Бурбонов. Так вот из-за чего вы не дали мне окончить колледж, для чего вы требовали, чтобы я поехал в Лондон? Серьезно, мама, тебе следовало бы издавать «Брачную газету»…

— Послушай-ка… — сердито начал Фрэнк.

— Оставь его, пусть он оскорбляет свою мать, — язвительно сказала Нелл. — У них считается, что это так и нужно, у этого молодого поколения самодовольных грубиянов.

— Да ты и в самом деле очень неплохо придумала, — Крис по-прежнему сохранял невозмутимость, — и, с твоей точки зрения, с самыми лучшими намерениями.

— А! — Нелл несколько смягчилась и поспешила ухватиться за то, что казалось ей началом капитуляции. — Вот теперь ты уже рассуждаешь гораздо разумнее. Подумай, как это все для тебя удачно складывается, Крис. Это же прямо, как говорится, Бог послал. Что ты можешь сделать для себя сам? Ничего! А тут у тебя рядом очаровательная женщина, которая души в тебе не чает, которая сделает для тебя все на свете, позволит тебе вести спокойную обеспеченную жизнь и заниматься на досуге твоими науками. Чего тебе еще надо?

— Я сказал «с твоей точки зрения». А теперь позволь мне изложить мою точку зрения, — сказал Крис, собирая все силы для боя. — Мне кажется, вы просто помешались на деньгах, у вас какой-то маниакальный страх лишиться их. Покуда мир так устроен, может быть, действительно разумно хватать все, что только возможно, и везде, где только возможно. Я понимаю, как важно иметь деньги, и по своему опыту знаю, что значит испытывать в них недостаток. Но деньги — только средство для достижения каких-то целей, а вы превращаете их в самоцель. Для вас деньги — настоящая религия. У вас какая-то мистическая вера в них, как, впрочем, у большинства представителей вашего поколения — отвечаю комплиментом на комплимент, — они заменяют для вас все, из чего складывается жизнь…

— Мы пришли сюда не за тем, чтобы выслушивать твои дурацкие теории, — резко сказала Нелл, — а за тем, чтобы сказать тебе…

— Нет, простите, — прервал ее Крис. — Вы должны выслушать меня, должны расстаться с вашим милым убеждением, будто я обидчивый дурак, который плетет бог знает что. Вы составили план, который налагает на меня обязательства на всю жизнь. Я надеюсь, что вы постараетесь понять, почему я отклоняю его, мне бы хотелось, чтобы мы расстались без всякой злобы. Видите ли, я сомневаюсь, чтобы даже с общепринятой так называемой практической точки зрения ваши «верные» деньги были такими уж верными. Эпоха или, по крайней мере, эра частной собственности подходит к концу. Мы уже не верим больше, что богатство равноценно добродетели, особенно когда это богатство ничем не заслужено. Мир охвачен паникой, и в особенности мир капитала. Лихорадочное бегство из одной страны в другую при малейших тревожных слухах достаточно показательно само по себе. Что же будет во время следующей мировой войны, к которой, по-видимому, все идет? Что станется тогда с вашими «верными» деньгами?

— Вздор! — сказала Нелл, упорно отказываясь вести какую бы то ни было отвлеченную дискуссию. — Какое отношение имеет международная политика к твоей женитьбе на Гвен? И что бы ни случилось, деньги — всегда деньги.

— Но ведь речь идет о том, чтобы я женился на Гвен ради денег? — сказал Крис. — А деньги имеют тенденцию улетучиваться, это мы все знаем по опыту. Надеюсь, вы не думаете, будто то, что вы двусмысленно называете «деньгами», существует в звонкой монете? Впрочем, вы, может быть, именно так и думаете. Не в этом дело. Я хочу только сказать, что «верность» нетрудового дохода может скоро оказаться иллюзией.

— Благодарю, — фыркнула Нелл. — Я готова пойти на этот риск. Но может быть, ты объяснишь нам, как это ты собираешься жить без денег?

— Погодите минутку, есть еще одна сторона вопроса! — сказал Крис. — Я бы умер от скуки и стыда, если бы мне пришлось всю жизнь жить трутнем при Гвен, находиться на ее содержании — за счет общества. Это было бы интеллектуальным и моральным самоубийством.

— Ах, скажите, — усмехнулся Фрэнк. — Мне кажется, ты сам толком не понимаешь, где твое благо. Ты достаточно ясно показал нам свое недовольство тем, что мы не дали тебе окончить университет. Ну я лично кончил его, а была ли для меня от этого какая-нибудь польза? И тебе никакой пользы не было бы. Да мы и не в состоянии себе этого позволить.

— Это я знаю, — живо сказал Крис. — Но кое-что другое вы в состоянии позволить себе, не так ли? Но не будем говорить о моем недовольстве. По сравнению с детьми бедняков я, можно сказать, просто счастливчик. Но раз уж я получил дополнительное образование, будет очень жаль, если я не смогу его закончить, тем более что у меня есть к этому склонность. Не могу понять, почему вы презираете меня за то, что я хочу работать мозгами, а не жить паразитом на содержании у женщины.

— Но господи боже мой! — с раздражением воскликнул Фрэнк. — Кто же тебе мешает работать твоими замечательными мозгами? Тебе предоставляется возможность работать без всяких помех и вместе с тем выполнить свой долг по отношению к женщине, которую ты скомпрометировал. Если она тебе настолько нравилась, что ты мог соблазнить ее, значит, ты можешь и жениться на ней, тем более что это клонится к твоей же выгоде.

— A-а! Вот мы и подошли к этому, — сказал Крис. — По-видимому, у нас с вами совершенно различное представление о морали. Скажите, а вы в этом не принимали никакого участия? Не приходило ли вам в голову, когда вы против моей воли заставили меня поехать сюда, чем все это может кончиться? Разрешите мне сказать вам откровенно, что подобные сделки, в которых половые отношения — товар, продающийся за деньги, кажутся мне в высшей степени отвратительными.

— Ты, верно, предпочитаешь умирать с голоду? Очень возвышенно с твоей стороны! — насмешливо сказала Нелл.

— Умирать с голоду? Это слишком громко сказано, — сказал Крис. — Но я готов мириться с очень, очень многим, лишь бы избежать унижения. А ваш способ устраивать жизнь кажется мне унизительным. Посмотрите, что вы делаете. Вы убеждаете свою дочь отказаться от очень порядочного, но обыкновенного молодого человека, которого она действительно любила, и заставляете ее выйти замуж за богатое животное, с которым она будет наверняка несчастна. Вы делаете это, в сущности, для того, чтобы спасти свою собственную финансовую шкуру, то, что на вашем языке таинственно называется «состоянием». Точно таким же образом вы хотите отделаться от обязательств, которые у вас, по вашему мнению, есть в отношении меня. Мне кажется это очень гнусным и мерзким: это гнилая мораль разлагающейся касты…

— Как ты смеешь говорить такие вещи! — воскликнула Нелл, теряя всякое самообладание. — Тебя послали сюда, чтобы ты охранял свою сестру, а у тебя, оказывается, такие низкие и грязные нравственные понятия, что ты соблазняешь нашу добрую знакомую, а потом сам же цинично издеваешься над этим.

— Меня послали сюда затем, чтобы ваша добрая знакомая соблазнила меня, — сказал Крис, тоже теряя терпение, — и вы это знаете. Вы…

— Ничего подобного! — пронзительно выкрикнула Нелл. — Тебя послали сюда, чтобы ты вел себя как джентльмен, а не как негодяй…

— Ну-ну! — презрительно сказал Крис. — Уже пошли вход жалкие мещанские ругательства? Сказала бы сразу, что у меня воображение, как помойная яма.

— И скажу!

— И что ты скорее отравишь меня синильной кислотой, чем потерпишь, чтобы я отрекся от ваших предрассудков и лицемерил. В каком мире ханжества и фальши вы живете!

— Довольно! — сказал Фрэнк, тяжело подымаясь на ноги. — Идем, Нелл. Пусть делает по-своему и пусть мучается угрызениями совести за свою неблагодарность!

— Он не останется здесь и не будет позорить нас, — мстительно сказала Нелл, — уж об этом я позабочусь!

Прежде чем Крис успел ответить, дверь с треском захлопнулась за ними. Он сел, стараясь совладать с нервной дрожью. И нужно же было так глупо выйти из себя. Адреналин в крови, вот что. Возмутительно — быть во власти какой-то железы, когда стремишься ни больше ни меньше как властвовать над собой и своей судьбой!

«И вот еще одна попытка рационального объяснения кончилась всего лишь грубым скандалом, вовремя которого было сказано многое такое, чего говорить не следовало. Иметь дело с человеческими существами — предприятие безнадежное. Взывать к Разуму — утопия, фантазия. Вовсе не Разум управляет ими. Для большинства людей Разум — это их личная точка зрения. Попробуй рассуждать о чем бы то ни было с более высокой точки зрения, вдаваться в обобщения — это только приводит их в ярость. Они, как гориллы, панически боятся всего непонятного. Единственный способ общаться с человеческими существами — это умело льстить им, когда ты слабее, и приказывать им, когда ты сильнее их»…

«Почему бы тебе не примкнуть к остальным? Принять участие во всеобщем грабеже? Добывать себе пропитание из любой канавы? Почему бы тебе не жениться на Гвен и спокойно жить у нее на содержании, пользоваться ее деньгами? Чего тебе беспокоиться о какой-то честности по отношению к массам, которых ты никогда не увидишь, к судьбам человечества, о которых ты никогда ничего не узнаешь, к человеческому достоинству, в которое ты не веришь? Зачем обременять себя трудновыполнимыми обязательствами?..»

— Войдите! — сердито крикнул Крис в ответ на робкий стук в дверь. Это была Гвен; глаза у нее были заплаканы, а рот подергивался от досады и огорчения.

— Крис!

Они смотрели друг на друга, и каждый старался угадать скрытые мысли и чувства другого.

— Вам угодно…

— О Крис! Зачем вы поссорились с ними?

— Я бы сказал, что это они поссорились со мной, — угрюмо сказал Крис.

— Но зачем, зачем вы рассказали им о наших отношениях?

— Я не рассказывал. Это сделала милейшая Жюли.

— О! — Пафос в голосе Гвен сменился негодованием. — После всего, что я для нее сделала… Но почему же вы не опровергли их слов?

— Бесполезно. Им хотелось верить, и они не поверили бы моим опровержениям, даже если бы это была правда, в особенности если бы это была правда.

— Вы должны были защищать меня!

— На вас никто не нападал.

— Но они страшно злы на меня, и они расскажут всем, и я…

— Нет, нет, они этого не сделают, — успокоил Крис. — Преступник я, а не вы.

— Не понимаю…

— У них был маленький план, своего рода пятидесятилетка, — сказал Крис, пристально глядя на нее. — Нас с вами свели с определенной целью. Предполагалось, что мы с вами ляжем в постель. Мы это и исполнили, как послушные дети. Затем под несколько устарелым предлогом, что вы скомпрометированы — восхитительное словечко! — я должен был освятить наши отношения браком и поступить к вам на содержание до конца нашей совместной жизни. Мое преступление в том, что я отказываюсь принять участие в этом элегантном шантаже.

— О!

Гвен отвела глаза, не в силах выдержать пристальный взгляд Криса, и стояла, нервно теребя свой платок.

«Она была в заговоре! — подумал Крис. — Она знала все это. И все же мне ее жаль. Представляю себе, какое это для нее унижение».

— Мне очень жаль, — грустно сказала Гвен, точно угадав его мысль.

Ее покорность и то, что она приняла его отказ без эгоистической обиды и выражения оскорбленного тщеславия, глубоко тронули Криса. Повинуясь невольному порыву, он взял ее за руку.

— Жалеть тут не о чем, — сказал он. — Зачем жалеть о том, что давало нам радость? Вы дали мне нечто непреходящее — живое переживание вместо теорий. И, однако, все, что я говорил вам тогда, у нас дома, — все это правда: в отношении меня. Но в любви принимают участие двое. Предполагая, что это правда и в отношении вас, я причинил вам зло.

— Нет, нет! — великодушно запротестовала Гвен. — Зло исходило не от вас. Вы держались вполне откровенно и прямо, вы меня предупредили. Но я думала — меня заставили думать, — что вы говорите так для красного словца. Я не понимала, что вы искренни. Это звучало слишком хладнокровно для такого молодого человека, как вы.

— Хладнокровно! — Крис почувствовал себя задетым. — Дорогая моя девочка. Что может быть хладнокровнее, чем эта гнусная матримониальная сделка, в которую нас собирались вовлечь? Особенно когда все это так лицемерно прикрывалось идеалами и сантиментами, недомыслием и невежеством? Разве у меня не было достаточно жару в крови, когда я был с вами?

Гвен промолчала, ожидая, что он сделает следующий шаг. Он выпустил ее руку и начал расхаживать взад и вперед по комнате.

— Нас обоих поставили в ложное положение, — сказал он. — Это всегда случается, когда пытаешься что-нибудь изменить. Я отлично понимаю родителей, но они неспособны понять меня. Знаете, Гвен, они вовсе не такие пуритане, какими они себя выставляют. Если бы они не разорились, если бы у вас не было денег, если бы они не решили, что это великолепный способ обеспечить мое будущее, они не придали бы нашей связи никакого значения.

— О, вы так думаете?

— Я в этом уверен! Деньги — вот микроб, который вызвал у них этот внезапный приступ нетерпимости в сексуальных вопросах. Но черт возьми! Этим они испортили для нас все. Как только в такие личные, интимные вещи вмешиваются посторонние, все идет прахом, потому что посторонние вносят в них унизительную фальшь. Это всегда можно сделать. Представьте себе Антония и Клеопатру в бракоразводном процессе! Все, к чему прикасаются посторонние, становится таким гнусным…

Гвен не слушала. Она прервала Криса.

— Ваша мать только что сказала мне, что они не позволят вам…

— Знаю.

— Что же вы будете делать?

— Постараюсь сказать вам «спасибо за все», попрошу разрешения поцеловать вас, остаться вашим другом и уеду.

— Куда?

— Я снял комнату в Сохо.

— Но, Крис, на что вы будете жить?

— Да, ну хорошо, я вам скажу. Дело вот в чем… только никому не рассказывайте: у меня будет работа.

— Какая работа?

— Да так, маленькая работа.

— И вы будете получать жалованье?

— Мизерное, но мне хватит.

— Вам нравится эта работа? Это то самое, что вы хотите делать?

— Не совсем, но у меня будет оставаться время и на другое.

— Крис! — Голос Гвен дрожал от волнения. — Я не могу допустить, чтобы вы вот так ушли и жили в нищете. Позвольте мне помочь вам. Не смотрите так сердито и подозрительно: я это говорю не в том смысле, в каком этого хотела Нелл. Я вижу теперь, какая это была ошибка. Вы слишком молоды, и вы должны жить по-своему.

— В этом мне никто не может помочь, — гордо сказал Крис.

— Неужели же я никогда вас не увижу? Я не могу примириться с тем, чтобы вы навсегда ушли вот так из моей жизни. В конце концов, ведь вам же было хорошо со мной, и мы были счастливы иногда. И разве мы не могли бы изредка встречаться?

Крис с сомнением покачал головой. Час назад предложение Гвен показалось бы ему не только желанным, но и легко осуществимым. Но теперь инстинкт предостерегал его против этого. Не из обиды на Гвен за то, что она дала Нелл вовлечь себя в ее гнусный «план», за это Крис уже простил ее. И даже не потому, что вмешательство Нелл и Фрэнка внесло в его отношения с Гвен какой-то унизительный оттенок, это можно было бы преодолеть. Но он знал, на что направит свою мстительность Нелл. Она, конечно, постарается нанести ему удар через Гвен. Единственный способ спасти Гвен, это немедленно порвать с ней, полностью, раз и навсегда.

— Не говорите сразу «нет», подумайте над этим, — умоляла Гвен. — Будьте разумны! Зачем нам разлучаться навсегда? И потом — с вашей стороны будет такая глупость тратить время на какую-то работу, когда вы должны были бы готовиться к более интересной, более нужной деятельности. Позвольте мне помогать вам, для меня это будет такое счастье. Позвольте мне дать вам денег, чтобы вы могли вернуться в колледж, если вы действительно этого хотите. Если нет, позвольте мне помогать вам здесь, в Лондоне. Мне это будет совсем нетрудно, и у меня будет чувство, что и моя бесполезная жизнь на что-то пригодилась!

Криса тронуло искреннее чувство, слышавшееся в ее голосе, и у него было искушение принять этот столь желанный дар, который ему так просто предлагали. Почему не сказать «да»? Почему? Для Гвен это вопрос каких-нибудь нескольких сот фунтов, без которых она вполне обойдется, а для него — это может изменить всю его жизнь. Во всяком случае, ему будет дана возможность изменить ее.

Он колебался, раздумывая, взвешивая возможные моральные последствия своего поступка.

— Почему вы так великодушно предлагаете мне это? — спросил он, почти не думая о своих словах.

— Потому что я люблю вас!

— А!

Крис подошел к ней, обнял ее за плечи и сказал мягко:

— Именно поэтому я не могу принять ваших денег.

— Но почему, почему?

— Потому что…

— Всякие «потому что» здесь ни при чем, — сказала Гвен, глядя ему прямо в глаза. — Это все ваша бессмысленная гордость.

Крис внутренне застонал. Конечно, он был не настолько горд, чтобы отказываться от помощи, но он был слишком горд, чтобы позволить какой бы то ни было женщине знать, что его мать неминуемо отомстит ей, если она поможет ему преступить грозную материнскую волю. Он попытался выдумать предлог, который показался бы не слишком прозрачным.

— Если вы дадите мне денег, потому что вы меня любите, а я приму их на том же основании, не сведется ли это к тому, что вы меня сделаете альфонсом?

Он знал, что это свинство сказать такую вещь.

— О! — Гвен вырвалась из его рук, глубоко оскорбленная. — Зачем вы говорите такие грубые, такие жестокие вещи!

— Что ж, разве это не так? — сказал он, пытаясь лгать как можно искуснее. — Вы понимаете, получится, что я беру деньги, пользуясь каким-то обманным правом. Конечно, вы вовсе не собираетесь покупать меня, у вас самые великодушные, самые хорошие чувства…

Он остановился, не зная, как высказать этот убогий аргумент. Гвен докончила за него фразу:

— Но я могу оставить свои грязные деньги при себе?

— Нет, нет! — в отчаянии воскликнул Крис. — Я хотел сказать совсем не то. Я…

— Вы хотите, чтобы все делалось по-вашему, — с горечью перебила Гвен. — Вы ничего не соглашаетесь брать от жизни, а если соглашаетесь, то только на поставленных вами условиях, и вы хотите их диктовать сами. И вы презираете всех, у кого мозги не так хороши, как у вас!

— Нет, нет! — протестовал Крис.

— Да, да! Вы нас всех считаете глупцами. Может быть, вы и правы, но ведь мы — те люди, с которыми вам придется жить.

— Почему вы так думаете? — воскликнул Крис, надеясь перевести разговор на другую тему.

— Потому что всякий человек…

— «Всякий человек»? Разве это теперь не синоним «буржуа»? А ведь какое замечательное животное — настоящий человек! И мужчина и женщина. Гвен, дорогая, неужели, по-вашему, так бесчеловечно — не следовать слепо обычаям небольшой касты, в которую вы попали по случайности рождения?

Несмотря на все свое нежелание причинить огорчение Гвен и навлечь на нее месть Нелл, Крис не мог не увлечься оборотом, какой принял их спор. Гвен нечаянно затронула этот очень существенный для него вопрос. В самом деле, в какой мере человек должен подчиняться обычаям, которые он считает устарелыми и бессмысленными? Если бы все безоговорочно подчинялись всяким общепринятым условностям, разве не остались бы люди до сих пор дикарями? И разве мы не вышли из состояния дикарей исключительно благодаря самоотверженности отдельных личностей, которые отказывались подчиняться засасывающему действию среды?

Но Гвен и тут обманула его ожидания.

Вместо того чтобы принять участие в диспуте, она бросила на него горький укоризненный взгляд и, не говоря ни слова, выбежала из комнаты.