Онлайн чтение книги Воительница Лихоземья Warrior of the Wild
Глава 4

Горн возвещает окончание обряда инициации. Подъемные механизмы убирают разделяющие перегородки лабиринта, и опытные воины высыпают на арену, чтобы покончить с уцелевшими зирапторами. Через амфитеатр то и дело прокатываются одобрительные выкрики зрителей, которые отмечают каждого убитого хищника. Отец с сестрами отделяются от толпы и спешат ко мне.

В глупой попытке оттянуть неизбежное я прячу левую руку за спину, будто это может спасти от распространения яда по венам.

Торрин неспешно подходит к Хаварду и дружески хлопает его по спине, затем что-то шепчет на ухо. Они оба поворачиваются в мою сторону и смеются.

Я должна хоть что-то сказать. Что-то сделать. Но я ничего не предпринимаю. Тело до сих пор охвачено горячкой сражения, желанием бежать и убивать. Однако разум словно в спячке. Я могу лишь беспомощно смотреть на Торрина с Хавардом в попытке осознать произошедшее. В попытке понять, что же теперь меня ждет.

Затем начинает действовать яд.

И я мешком оседаю на землю.

Мышцы горят от боли, она жалит все сильнее, постепенно охватывая все тело. Руки и ноги сводит, доспехи скрежещут по камням, а голова безвольно перекатывается из стороны в сторону.

Небо сливается в одну голубую полосу.

Во рту – вкус земли.

Карие глаза Торрина.

– Расмиру укусил зираптор! – объявляет он во всеуслышание.

Приветственные крики и топот стихают, все внимание переключается на меня.

Мне становится дурно. Но не от яда. От унижения.

Какой же я оказалась наивной!

Торрин – великолепный актер. Все задиры открыто меня презирали, и мне даже в голову не приходило, что их ненависть может прятаться за фасадом дружбы.

Пока я лежу на земле, не в состоянии контро-лировать свое собственное тело, перед глазами мелькают не замеченные ранее сцены: Торрин с Хавардом планируют предательство, Торрина передергивает, когда он берет меня за руку, ехидные улыбки Хаварда при виде нас с Торрином, Торрин и Хавард смеются над моей доверчивостью.

Теперь истина становится совершенно очевидной.

Торрин терпел мое общество целых шесть недель, притворялся другом и даже больше чем другом, я подпустила его достаточно близко в день инициации для осуществления их замысла.

А я еще планировала на сегодня свой первый поцелуй!

В горле стоит ком, и я начинаю задыхаться, по-прежнему глядя в небо, не способная пошевелиться.

Пока кто-то не приходит мне на помощь и не переворачивает на бок.

– Разойдитесь! – выкрикивает Иррения. – Вы что, все с ума посходили?

Она укладывает мою голову себе на колени, придерживая ее, и мы ждем, пока действие яда закончится.

Где же отец?

– Все будет хорошо, – успокаивает меня сестра, гладя по волосам. – Через несколько минут все пройдет.

Она – целитель и видит множество укусов каждый день, навещая воинов. Но зачем она меня обманывает? Судороги, может, скоро и прекратятся.

Но ничего хорошего меня точно не ждет.

* * *

Наконец я начинаю вновь чувствовать свое тело. А вместе с тем и оглушительную боль в мышцах, которые горят, словно в огне. Я измотана и с трудом шевелюсь, но поднимаюсь на ноги в попытке вернуть себе хоть часть достоинства. Я утираю натекшую во время паралича слюну рукавом.

Затем взгляд падает на Торрина.

Мне хочется свернуться клубком и спрятаться от всего мира, от стыда, от воспоминаний о предательстве. От всего, что со мной произошло.

Но затем во мне вспыхивает ярость, ярко и внезапно, словно от удара молнии. Она ослепляет меня, и я даже не замечаю, как предатель растягивается во весь рост на земле. Должно быть, я врезала ему под дых.

– Подонок! Отвратительный, жалкий, лживый червь! – я наношу удары, докуда могу дотянуться. Ему повезло, что топор выпал из моей руки, как только подействовал яд, иначе я давно отрубила бы предателю голову. Теперь же я выбила из него весь дух, и он не может защищаться. Его так называемые дружки лишь смеются, наслаждаясь представлением. Я не удостаиваю их взглядом в стремлении превратить Торрина в отбивную, чтобы даже родная мать не смогла его узнать.

Чьи-то сильные руки оттаскивают меня.

– Расмира! – рычит мой отец.

Я стараюсь вырваться. Торрин должен понести наказание. Это он должен корчиться на земле, пока все глазеют на его позор.

– Успокойся сейчас же!

– Он меня подставил! – кричу я. – Меня не укусили, это он подстроил. Все они…

Он влепляет мне пощечину.

Крайнее изумление заставляет меня отвлечься от мысли о необходимости оправдаться. Отец никогда раньше меня не бил. Ему этого и не требовалось: я всегда была идеальным ребенком. Его любимицей. Теперь же в его глазах я вижу лишь разочарование. Озлобление. А еще ненависть. Будто это его поджидает участь обреченного на смерть в Лихоземье.

Я успокаиваюсь, медленно вдыхая и выдыхая. Затем стараюсь еще раз объяснить всем, что же произошло на самом деле.

– Меня не кусали зирапторы. Это он поранил меня зубами убитого монстра. Они хотят, чтобы меня изгнали из деревни. Клянусь, отец, так и было.

За спиной отца стоит совет старейшин. Самый старый и мудрый из них громко спрашивает:

– Кто-нибудь может подтвердить правдивость истории Расмиры? Кто-то это видел?

Я оглядываюсь и осознаю, зачем Хавард издал тогда боевой клич. Он отвлек внимание на себя, и стоящий совсем близко Торрин смог осуществить свой план незаметно.

Я смотрю на мать.

Она все видела. Я это точно знаю. Она может спасти мне жизнь.

– Мама? – с мольбой обращаюсь я к ней.

На ее лице написана нерешительность. Ей предстоит сделать важный выбор, который может изменить обе наших жизни.

В конце концов она заявляет:

– Богиня запрещает нам лгать, поэтому я не могу этого сделать, даже ради дочери. Я ничего не видела.

Исчезает последняя надежда, за которую я так отчаянно цеплялась. И я исчезаю вместе с ней. Мой мир рухнул, и я теперь – лишь обрывки разрозненных мыслей.

Почти невероятно, что ни один человек не заметил произошедшего, однако никто не спешит оспорить слова матери. Она же первая красавица деревни и жена вождя. А теперь еще и должница всякого, кто знает истину.

– Ну что же, – роняет отец лишенным всяких эмоций голосом. – Расмира Бендраугго, дочь Торлона, ты приговорена к изгнанию из деревни. Тебе дается время до следующего утра, чтобы собраться. Завтра совет назначит тебе маттугр .

* * *

У меня уходят все силы на то, чтобы просто переставлять ноги. Я чувствую, как сотни осуждающих взглядов прожигают во мне дыру. Ступив за порог дома, я позволяю себе расслабиться, опускаю плечи и свешиваю голову.

Медленно бреду в свою спальню. Мне нужно собрать вещи.

Мне не хватает воздуха.

Мысли путаются, когда я пытаюсь вспомнить, какие припасы мне понадобятся в Лихоземье. Запасные доспехи, шкуры, еда, свечи, кремень и кресало, мыло, фляга для воды, одеяло, точильный камень, масло.

Я встаю на колени, чтобы достать кожаный мешок для вещей из-под кровати. Вместо этого взгляд падает на шкатулку с украшениями. С серьгами, которые мне подарила мать.

В ярости я хватаю шкатулку и швыряю ее через всю комнату. В ушах звенит от крика. Моего собственного крика.

Ящик разлетается от удара о стену, и яркий солнечный свет отбрасывает разноцветные блики от разбросанных украшений. Я срываю топор со спины и роняю его на пол. Ударяю кулаком по набитой перьями подушке. В глазах и носу щиплет.

Я забиваюсь в самый дальний угол, где никто не сможет увидеть или услышать мои рыдания.

* * *

Какое-то время я просто лежу на кровати и бездумно смотрю в каменный потолок. Я уже упаковала мешок со всем необходимым. Остается лишь ждать.

Создается ощущение, что память меня подводит. Что я путаю кошмары с явью. Но радостные голоса жителей деревни напоминают мне, что я больше не одна из них. Я не являюсь полноправным членом общества, как остальные ребята моей группы. Я – изгой.

Я слышу хлопнувшую дверь и быстрые шаги. Затем дверь в спальню распахивается, и Иррения влетает внутрь, с трудом удерживая в руках груду разнообразных предметов.

– Прости, что так долго не появлялась, – выдыхает она. – Нужно было кое-что забрать. – Она сгружает вещи на пол и начинает их перебирать. – Это поможет сбить жар, – начинает перечислять сестра, беря в руки склянку с несколькими листьями внутри. – Это уймет боль, – указывает она на бутылочку с розовой жидкостью. – А здесь – мышечный релаксант. Там – средство от инфекции, а эту…

– Иррения…

– Эту настойку нужно добавлять в воду. Так ты будешь получать все необходимые организму питательные вещества. Их сложно будет достать в Лихоземье в достаточном количестве.

Я встаю, подхожу к ней и беру за руки в попытке успокоить.

– Иррения!

– Не перебивай меня! Тебе нужно все запомнить в точности! Это очень важно!

– Как, по-твоему, все снадобья поместятся в мой походный мешок?

– Значит, возьми еще один.

– Я выносливая, конечно, но хотела бы передвигаться не только ползком.

Сестра вскидывает голову.

– Сейчас не время для шуточек! Тебе скоро… Ты скоро будешь… – она разражается слезами.

Я не слишком расположена утешать ее перед лицом скорой смерти, но все же обнимаю ее. Именно Иррения с ее миниатюрной фигуркой больше всех из нас походит на мать. И является ее полной противоположностью во всем остальном.

Она позволяет себя обнимать лишь несколько секунд, а затем отталкивает меня.

– Не надо. Это я должна тебя успокаивать. Я – ужасная сестра. Я… я просто стояла там…

– Ты о чем?

– Мне всего лишь нужно было объявить, что я видела, как тот мальчишка тебя подставил. Неважно, что это неправда, я все равно должна была так поступить. Ради тебя.

У меня наворачиваются на глаза слезы.

– Я не хочу, чтобы ты обманывала людей ради меня. Ты не можешь запятнать свою душу, Иррения!

– И все равно, я должна была это сделать. Я готова ради тебя на все. Я просто растерялась. Испугалась за себя. Я просто отвратительна! Я…

– Хватит! Ты самый далекий от отвратительности человек на земле! А еще из всей деревни лишь ты по-настоящему любишь меня. Ты добрая и хорошая. Мне безумно повезло, что ты – моя сестра.

У Иррении снова начинают капать слезы.

– Но так нечестно! Тебя подставили эти несносные мальчишки…

– Все верно.

Она подхватывает с пола еще один предмет.

– Ну ладно, я не подумала, когда принесла столько лекарств. Но возьми хотя бы это. Я приготовила тебе подарок на прохождение инициации. Теперь… – она запнулась. – Теперь инициация позади, и я могу его вручить.

Она с вымученной улыбкой отдает мне небольшую жестянку. Я беру, открываю и принюхиваюсь.

– Фу, оно коричневое. Навоз, что ли?

– Кое-что получше. Я экспериментировала…

– С навозом?

– Да нет же! С кровью зирапторов.

Вот теперь она привлекла мое внимание.

– Ты бы не посмела!

От ее слез не остается и следа. В ней просыпается целитель.

– Посмела! Если поранишься в Лихоземье, то нанеси этот крем. Порезы и царапины должны зажить моментально. Сломанные кости не срастит и оторванные конечности не восстановит, хоть я и пыталась разобраться, как у зирапторов это получается. И до сих пор пытаюсь, но…

Я сжимаю ее в объятиях и не даю закончить предложение.

– Чудесный подарок. Уверена, мне пригодится.

Возможно, теперь я смогу продержаться вне деревни на день дольше. Сердце сжимается от боли: осталось совсем немного времени, и мне придется отпустить сестру навсегда.

* * *

Ничего удивительного, что в ту ночь мне не удается сомкнуть глаз. Я почти решаюсь покинуть деревню, пока все остальные спят. Так мне не придется встречаться со всей толпой утром. Но если я не останусь, то не услышу свое задание. Тогда я потеряю всякую надежду когда-либо вернуться домой, упущу шанс на восстановление чести и возможность попасть на небеса к богине.

К тому же у меня точно не получится уйти, не разбудив Иррению. Она отказалась спать в своей постели и заявила, что останется со мной, пока это возможно.

Птицы за окном громко чирикают, отсчитывая последние секунды моей безопасной жизни в деревне. Я ненадолго прикрываю глаза, но тут же воочию вижу отцовское лицо. Выражение разочарования, унижения и гнева на нем. И все из-за меня.

Могла ли я ошибаться? Могла ли принять за гнев обычное удивление? Разве мог отец так быстро отвернуться от меня? Спустя столько лет тренировок, которые нас сблизили.

Я вспоминаю день, когда наши отношения изменились. Это произошло десять лет назад. В тот же день я осознала: мать никогда не сможет больше меня любить.

Меня всегда дразнили за нескладную фигуру. Даже в детстве у меня были широкие плечи, коренастое и мускулистое телосложение. Я знала, что не похожа на сестер, а ровесники не забывали об этом напоминать. Отец тогда почти не обращал на меня внимания, ведь я была всего лишь дочерью номер шесть. Шестым крушением надежд. У него никогда не было на меня времени.

Мне быстро надоело, что меня дразнят за внешность, которую я унаследовала от отца, а он даже не смотрит на меня.

В конце того года всех восьмилеток выстроили в линию и приказали выбрать будущее ремесло. Дети по очереди подходили к отцу и объявляли, чем они планируют заниматься всю оставшуюся жизнь. Затем их отправляли к наставнику учиться выбранному делу.

Когда настал мой черед, отец посмотрел на меня буквально мгновение и сразу отвел взгляд, словно стыдился моего существования, и тогда я произнесла:

– Я хочу быть воительницей.

Помню, как сама была поражена сказанным. Я планировала стать ювелиром, как мать и сестры.

Но тогда отец впервые по-настоящему на меня посмотрел. Впервые меня заметил.

– Расмира, не отнимай у нас время. Назови реальное для себя занятие.

Я не отвела глаз и постаралась вести себя уверенно.

– Дай мне свой топор.

Отец выполнил просьбу, несмотря на недовольные взгляды и смешки деревенских жителей. Он достал из перевязи на спине топор, который не могли сдвинуть даже Иррения и Ашари, и протянул его мне.

Я приняла оружие. Подняла его над головой. А затем бросила так, что топор вонзился в ствол ближайшего дерева.

Я ощутила правильность этого действия. Я бесконечно наслаждалась изготовлением безделушек, но именно это было делом всей жизни. Особенно теперь, когда отец смотрел на меня с гордостью. И я повторила:

– Я хочу стать воительницей.

Отец сам отвел меня к наставнику Беркину. По пути он сообщил мне:

– Во всем слушайся наставника Беркина. Если ты справишься и станешь лучшей в группе, то я назначу тебя своим наследником и следующим правителем деревни.

С тех пор я завладела вниманием отца безраздельно. Он следил за моими тренировками и сам давал наставления, разговаривал и, наверное, даже по-своему любил. Мать же потеряла мужа. Когда она осознала, что пути назад нет, то стала относиться ко мне так же, как отец относился к ней самой. Я стала изгоем, объектом для насмешек и придирок по всяким мелочам. Я стала постоянным источником ее разочарования.

Я находила утешение в оттачивании мастерства обращения с оружием, но это лишь отдаляло нас друг от друга еще сильнее.

Я не совершила ровным счетом ничего, чтобы заслужить ненависть собственной матери. Каким образом я могла повлиять на поведение отца? Я пыталась его игнорировать, чтобы заставить лучше обращаться с женой, но тогда со мной не разговаривали оба родителя. Этого я вынести не могла.

Похоже, я так отдалилась от матери, что она предпочла рискнуть бессмертием души, лишь бы не провести остаток жизни с нелюбимой дочерью.

Но не отец! Я – его гордость и отрада. Он не отправит меня в Лихоземье с невыполнимым заданием. Он не сможет так поступить. Ему нужен наследник. Ему нужна я, чтобы передать бразды правления деревней. Он не разрешит совету назначить мне слишком сложное испытание. Наверняка оно будет сложным, но выполнимым. То, что я смогу быстро выполнить и вернуться домой с честью.

С этой мыслью я, наконец, задремала.

* * *

Я остро чувствую на себе взгляды окружающих по пути на центральную площадь. За плечами у меня навьючен вещевой мешок и секира в перевязи. Рядом шагает Иррения, однако она молчит. Да и вряд ли можно что-то сказать идущему на смерть человеку.

Я стараюсь отогнать мрачные мысли. Я иду не на смерть. Отец меня выручит. Он меня любит и сумеет убедить совет.

Этим утром воздух необычайно морозный, и у меня по всему телу пробегают мурашки, несмотря на теплые меха. Я замечаю колыхание жесткой травы, разлетающиеся у меня из-под ног камешки и жужжание насекомых, особенно отчетливо разносящееся в утренней тишине. Сестра сжимает мою руку в безмолвной попытке поддержать, пока я иду сквозь глазеющую толпу.

– Неважно, что они думают. Богиня – свидетель произошедшего. Ты попадешь в рай, как и должно быть. Я не смогу жить счастливо без на-дежды на встречу.

– Спасибо тебе, сестренка.

– Ты постараешься выполнить его во что бы то ни стало, поняла?

– Выполнить что?

– Порученное задание. Каким бы оно ни было. Обещай! Обещай вернуться ко мне!

Она снова готова разрыдаться, поэтому я быстро отвечаю:

– Да, я обещаю. Я постараюсь выполнить испытание.

Я и сама не уверена, были ли эти слова ложью.

* * *

– Расмира Бендраугго, дочь Торлона, подойди.

Уже второй раз отец обращается ко мне подобным образом. Будто не является упомянутым Торлоном. Должно быть, он просто притворяется. Делает вид, что не держит любимчиков, до объявления маттугра . Я твержу так про себя, чтобы не дать угаснуть последним искрам надежды.

Кажется, вся деревня явилась посмотреть, как меня отправляют в ссылку. Кол, Сигерт, Хавард и Торрин оказываются в передних рядах. Они передают друг другу кулек с семенами мырквы и сплевывают их шелуху на землю, будто собрались поглазеть на одно из актерских представлений.

Почему так тихо? Даже дети не шепчутся в стоящей передо мной полукругом цепочке людей. Не слышно ничего, кроме щелканья этих проклятых семян.

Я делаю шаг вперед и пристально смотрю на отца.

– Расмира… – он запинается и позволяет сорвавшемуся голосу на короткое мгновение выдать его настоящие чувства.

Я совершаю ошибку, посмотрев на стоящую слева от него мать. Она старается спрятать улыбку, но я все вижу. Мать в восторге от всей ситуации.

– Расмира, – делает отец еще одну попытку, – ты – моя дочь. Я сам тебя обучал, как и наставник Беркин. Нельзя делать скидку на то, что ты девушка. Многие женщины в древности проходили подобные испытания, да и ты сама ничем не уступаешь остальным ровесникам. Войдя в лабиринт, ты приняла на себя ответственность, заявила, что готова быть воином. Ты обманула нас. И так как ты – моя дочь, то тебе назначается особая задача.

Я выпрямилась. Вот оно. Он даст мне выполнимое поручение, и я смогу избежать смерти.

– На протяжении веков, – продолжает отец, – мы были деревней охотников. На нас лежит ответственность снабжать мясом Пераксоло в виде ежегодной Дани. В результате наши дети вынуждены голодать, охотники выбиваются из сил, а дичь в лесах вокруг деревни встречается все реже.

Я запуталась. Я должна буду обеспечить жителей пропитанием? Я могла бы научиться охотиться. Я могу убить зираптора, насколько сложнее может оказаться поимка вальдезавра?

– Поэтому, – объявил отец, – твой маттугр – убить бога Пераксоло.

* * *

Что они хотят?!

Я прокручиваю слова в голове не менее трех раз, пока до меня начинает доходить их смысл.

– Если ты выполнишь возложенную миссию, то будешь удостоена величайшей для любого смертного чести. Пред тобой распахнутся…

Я перестаю слушать. Это не имеет значения. Он не мог сказать ничего, что бы смягчило потрясение.

Я должна убить самое могущественное в наших землях существо.

Как же должен презирать меня отец, чтобы поручить такое?! Он позаботился о том, чтобы я никогда не смогла вернуться домой. Ведь никто не может убить бессмертного бога.

– …настало время покинуть деревню, – тем временем говорит отец. – У тебя было достаточно времени попрощаться со всеми. Отправляйся же, или будешь навеки изгнана из рая Рексасены.

Я не осмеливаюсь взглянуть на лицо матери, чтобы не увидеть радости в ее глазах. Не хочу на это смотреть, как и на лица тех, с кем я тренировалась бок о бок. Мне и без того хватает хруста скорлупок, сопровождающих каждый мой шаг. Я бросаю быстрый взгляд лишь на немногих дорогих мне людей. Салвания, Тормиса, Алара, Ашари и Иррения. Пять сестер прижимаются друг к другу со слезами на лицах, их глаза светятся любовью.

Их образ – последнее, что я вижу, прежде чем повернуться спиной к дому.

Последнее, что я вижу, прежде чем покинуть прежнюю жизнь и отправиться на верную смерть.