Онлайн чтение книги Возвращение доктора Фу Манчи
ГЛАВА XI. БЕЛЫЙ ПАВЛИН

Найланд Смит решил не откладывать в долгий ящик осуществление разработанного им плана кампании против Фу Манчи, которым он, как это уже известно читателю, поделился с инспектором Джоном Веймаутом. Не прошло и двух суток, как мы покинули дом ныне покойного Слаттена, а я уже трясся в такси по Уайтчепел-роуд, увлекаемый отчаянным беспокойством.

Шел дождь, и через залитые стекла авто было трудно разглядеть, что происходит на улице. И все же было видно, что неблагоприятная погода не является серьезной помехой деловой активности. Во всяком случае, в этом районе. Мы осторожно пробирались через торгующую и галдящую разноплеменную толпу, запрудившую улицу. По обеим сторонам мостовой тянулись ряды бесконечных лавочек. Казалось, их владельцы решили бросить вызов хозяевам окрестных магазинов и отбить всех покупателей.

Евреи-лоточники в характерных безрукавках наперебой расхваливали свой товар. Меня всегда поражала эта потрясающая неуемность детей Израиля в погоне за наживой. Для них не существует ни чужого языка, ни чужой природы. Их энергия абсолютно одинакова как на грязной лондонской мостовой под проливным дождем, так и под знойным небом на рынках Ближнего Востока.

Они предлагали ткани и какие-то экзотические одеяния, всевозможную обувь и лак для волос. Чтобы заполучить покупателя, они прибегали к тысяче уловок, остроумных шуток, трюков и самых последних анекдотов сезона.

Нет, надо собственными глазами увидеть эту толпу, где поляки, русские, сербы, венгерские евреи, итальянцы… где Ближний и Дальний Восток толкаются локтями, где варварский английский торгуется с идишем и тем не менее оба умудряются понимать друг друга, где аукционист, происхождение которого остается вечной загадкой антропологии, с рутинным пафосом навязывает публике никому не нужный хлам…

Какие-то драные картузы, шали, наброшенные небрежно на засаленные локоны, растрепанные женщины сомнительного вида, многие с младенцами на руках, — все они кишели на мостовой и тротуарах, буквально облепив мелкие лавчонки подобно термитам, копошащимся в кусках падали.

А дождь продолжал поливать все это меркантильное человеческое столпотворение, барабаня по крыше такси, заливая стекла, блестя алмазными каплями на волосах прохожих, заглушая удары молотков аукционистов, стекая тонкими струйками с брезентовых крыш лавчонок. Но человечеству, собравшемуся здесь с севера, юга, запада и востока, не было ровным счетом никакого дела до влаги вверху и грязи внизу. Оно толкалось, галдело, ругалось, поносило и расхваливало, всецело поглощенное безрадостным процессом купли-продажи.

Время от времени за запотевшим стеклом мелькала чья-то желтая физиономия или же мертвенно-бледная и черноглазая, но практически невозможно было в этом калейдоскопе заметить хоть одно приличное, здоровое лицо. Это был особый, подпольный мир, где грязь и порок расхаживают рука об руку по безобразным улицам, своего рода тигель для всех отбросов общества, Зазеркалье, поглотившее прошлой ночью Найланда Смита.

Я без устали вглядывался в толпу, пытаясь отыскать в ней знакомое лицо. Чье именно, я тогда даже не знал, но нисколько бы не удивился, если бы среди всего этого безобразия передо мной мелькнули прекрасные черты Карамани, хитрая физиономия бирманского бандита, аскетическое, подернутое бронзовым загаром лицо Найланда Смита… Сто раз я ошибался, принимая чье-то красное лицо за румяного инспектора Веймаута. И в какой-то момент (сердце у меня упало) померещилось, что зеленые раскосые глаза Фу Манчи мелькнули в толчее между лавочками.

Я, конечно, понимал, что все это плоды воспаленного воображения, бессонных ночей, а также безотчетного беспокойства, которое не покидало меня в течение последних тридцати часов. Беспокойства за Найланда Смита. Вчера вечером по очень слабой наводке Берка, бывшего коллеги Абела Слаттена по нью-йоркской полиции, он отправился в какой-то притон, где предположительно скрывается уже упомянутый нами Сингапурский Чарли, он же Шень Ян, некогда содержавший логово наркоманов. Как мы знали, Шень Ян являлся креатурой доктора Фу Манчи. Экспедиция была слишком рискованной, чтобы позволить Смиту отправиться в нее одному. Но мне помешал срочный вызов к тяжелобольному, и Найланд почему-то не стал меня дожидаться.

Видимо, сама судьба распорядилась, чтобы он отправился без меня. И наверняка произошло что-то страшное, потому что буквально по пятам за Найландом инспектор Веймаут с сотрудниками Центрального департамента расследований прочесал весь район, но никаких следов Смита не нашел. В конце концов муки неизвестности стали для меня непереносимы, и я сам бросился на поиски друга. Поехал искать без всякого определенного плана, лишь с одними мрачными предчувствиями.

Куда конкретно отправился Смит, я знать не мог, так как он покинул дом без меня: я был в то время у больного. В Скотланд-Ярде мне тоже не смогли сообщить ничего определенного. Веймаут, который вел дело под началом Смита, покинул управление рано утром, и с тех пор о нем тоже ничего не было известно.

Водитель свернул на какую-то слабо освещенную улочку. Сияние, шум и гам одной из главных артерий города понемногу угасли за нашей спиной. Я забился в угол кэба, буквально раздавленный ощущением отчаянного одиночества.

Теперь мы двигались к домам, которые скучились у дороги на Вест-Индские доки и с одной стороны ограничивались Лаймхаузской дамбой, а с другой стороны — улицей Пеннифилдс. Это было в своем роде уникальное китайское гетто — своего рода миниатюра более крупного Чайнатауна в Ливерпуле и уже совсем огромного китайского квартала в Сан-Франциско. Внезапно меня осенила идея, и я, схватив переговорную трубку, распорядился:

— Сначала в участок речной полиции, а потом на Радклифское шоссе.

Водитель повернулся и согласно кивнул.

Тут же он свернул направо, на еще более узкую улочку. Она спускалась под уклон в восточном направлении и соединялась с широкой магистралью, по которой бежали сияющие огнями трамваи. Я уже совсем было потерял направление, как вдруг после правого и левого поворотов обнаружил, что за окном авто — дверь в полицейский участок.

Погруженный в состояние какого-то механического отупения, я открыл дверь и увидел за столом старого знакомого по одному из самых мрачных эпизодов нашей кампании против желтолицего доктора — инспектора Раймэна.

На мой немой вопрос он движением головы дал столь же немой отрицательный ответ. Затем прибег к словам:

— С десяти часов наш катер стоит против Каменной лестницы. Вместе с людьми из Скотланд-Ярда мы прочесываем этот район…

Я поежился при слове «прочесываем», потому что, хотя и в иносказательном применении, для меня оно заключало самый страшный смысл. Смысл, обусловленный манерой Фу Манчи убирать врагов со своего пути. В воображении тут же возникли зеленые от воды бревна причала Лаймхауза, плеск под ними Темзы и в нечетком отраженном свете фонарей тело захлебнувшегося Найланда Смита.

А Раймэн продолжал:

— Кроме того, мы пустили катер патрулировать вдоль берега от нашего причала и до Тильбюри. Третий поставили караулить у мола… — И он для наглядности показал большим пальцем за спину. — Не желаете ли сами в этом убедиться?

— Благодарю вас, нет, — ответил я. — Судя по всему, вы сделали все, что в ваших силах. Можете ли вы мне дать адрес того места, куда прошлой ночью направился Смит?

— Разумеется, — отвечал инспектор с оттенком разочарования в голосе. — Правда, я думал, что он вам известен. Вы помните, где обретался Шень Ян? Это неподалеку от бухты Лаймхауз. Так вот дальше на восток, к дамбе, между улицами Джилл и Трикольт втиснулся квартал деревянных домов. Припоминаете?

— Да, припоминаю. Так, значит, наш старый приятель снова там обосновался?

— Как будто так. Однако вам, судя по всему, неизвестно, что Веймаут сегодня рано поутру произвел там повальный обыск.

— Неужели?

— Да, но, к сожалению, безрезультатно, — монотонно продолжал свое повествование инспектор. — Мерзавец Шень Ян как сквозь землю провалился, и хотя у нас не было никаких сомнений, что в доме находится игорный притон, нам не удалось собрать никаких подтверждающих эту версию доказательств. А также… мы не нашли никаких признаков того, что там могли находиться мистер Найланд Смит и этот американец Берк, который вызвался быть его проводником.

— Откуда такая уверенность, что они пошли именно туда?

— Двое из Центрального департамента расследований, которые вели наблюдение за домом, видели, как оба джентльмена туда входили. Они уже собирались подать сигнал, но как раз в это время — в половине четвертого утра — в дом ворвалась полиция.

— Кого-нибудь арестовали?

— За что? — вскричал инспектор. — Каждый дюйм этой крысиной норы был тщательно обследован. Китаец, который представился полиции хозяином этого, как он выразился, «респектабельного дома с квартирами для найма», оказывал полиции всяческое содействие.

— Как я понимаю, место это долго находилось под наблюдением?

— Разумеется. Как с берега, так и с реки. Да нет их там. Они могут быть где угодно, только не там!

Некоторое время я соображал, что теперь следует предпринять. Пообещав Раймэну, что зайду к нему позже, я вышел из участка в туман и дождь, подозвал дожидавшееся меня такси и велел шоферу вернуться на прежнюю дорогу.

Огни участка речной полиции вскоре исчезли в тумане, и мы опять оказались в темном лабиринте туманных улиц, которые таили в себе больше страшных и грязных тайн, чем владения царя Миноса.

Великое лондонское торжище осталось далеко позади. Справа шли неровные ряды прибрежных строений. За ними плескалась Темза, воды которой похоронили следы стольких преступлений, сколько не знали ни древний Тигр, ни античный Тибр. Слева от меня с трудом пробивались сквозь туман огоньки над входами в дешевые кабачки. Слабый свет редких уличных фонарей, казалось, еще больше уплотнял тьму.

Временами мне казалось, что я мчусь навстречу бездне, которая неизбежно поглотит меня. Душевное состояние было — хуже не придумать, и я заметил: оно меня посещало всякий раз, когда я оказывался в лондонских трущобах. Ощущение грозящей мне опасности становилось почти физическим, повсюду мне мерещилась зловещая рука Фу Манчи.

Когда машина остановилась в каком-то темном закоулке, мне стоило больших усилий заставить себя выйти. Под ногами была скользкая грязь. С одной стороны дорогу преграждала высокая кирпичная стена, над которой в темноте угадывалась дымовая труба. Справа громоздились какие-то портовые строения, а впереди сквозь сетку мелкого дождя мерцал свет одинокой лампочки. Я поднял воротник плаща, уже коченея при одной только мысли, что сейчас придется углубиться в эту холодную сырую мглу.

— Подождите меня здесь, — приказал я шоферу и, нащупав в нагрудном кармане свисток, добавил: — Я свистну, куда вам надо будет подъехать.

Судя по всему, это был усердный и сообразительный малый. Я заказал его этой ночью как раз потому, что он уже не раз возил нас со Смитом и практически стал равноправным участником всех наших предприятий. Переложив свой браунинг из заднего кармана брюк в карман плаща, я шагнул в туман.

Дойдя до единственного в окрестностях уличного фонаря, я обнаружил, что свет фар такси совершенно поглотил туман. Плотная завеса мглы оставляла только один способ ориентировки — прислушаться. Но ухо различало только монотонный шум дождя и журчание в водостоках. Временами где-то в отдалении раздавалась пароходная сирена. На реке жизнь не прекращалась круглые сутки и в любую погоду, о чем свидетельствовал доносящийся с нее смутный гул.

Я завернул за угол, и передо мной открылась целая улица сплошь деревянных домов. Я попытался установить, не ведется ли за мной слежка. Впрочем, если и велась, то была достаточно умело замаскирована. На улице я не встретил ни души.

Без всякого плана я шагал под темными окнами до тех пор, пока не обнаружил, что улица кончается тупиком. Я подошел к расшатанным воротам, за которыми был длинный ряд ступеней, без сомнений, спускавшихся к реке.

Не знаю зачем, я тронул ветхие доски ворот и обнаружил, что они не заперты. Спускаясь по ступенькам, я обнаружил, что под сводами арки должен был гореть фонарь, но стекло было разбито, и дождь загасил пламя. Газ с бесполезным шипением вырывался из горелки.

Спустившись, я оказался на причале узенькой бухточки. Над Темзой висел тяжелый туман, способный, казалось, поглотить любой звук. И тут, как по заказу, раздался такой фантастически жуткий вопль, что я чуть в воду не свалился. Отпрянув от края пристани, я бросился назад, к лестнице, и тут передо мной встало что-то белое, как классическое привидение…

Я абсолютно убежден, что немногим на долю выпало столько тяжких испытаний, сколько вашему покорному слуге, но этот вынырнувший из темноты призрак я бы отнес к самым страшным явлениям, с которыми мне когда-либо приходилось сталкиваться.

Я буквально застыл на месте, объятый сверхъестественным ужасом, не в силах пошевелить рукой. Мне начало мерещиться, что призрак уже плывет по воздуху.

Нервы были настолько напряжены, что казалось, будто я обрел способность видеть в темноте. Надо было сделать один-единственный шаг навстречу неведомому, и, наконец, я его сделал. И — о чудо! — этого оказалось вполне достаточно, чтобы из состояния полного ужаса перейти к величайшему изумлению и непониманию того, кто я и где. Говорят, такое состояние посещает курильщика опиума, очнувшегося от наркотических грез. Протянув руки и схватив это белое видение, я обнаружил, что оно представляет собой вполне живое и теплое нечто. При ближайшем рассмотрении оно оказалось… белым павлином. Признаюсь, в первый момент, обнаружив это, я с огромным трудом сдержался, чтобы тут же не открутить ему голову. Право же, стоило ради такой находки спускаться среди ночи на самое дно этих грязных и опасных лондонских трущоб.

Однако же птицу надо было куда-то девать, и со своей находкой под мышкой, волоча ее метровый хвост по грязи, я направился к оставленной машине.