Глава 2. Убийство

Онлайн чтение книги Земля королевы Мод
Глава 2. Убийство

– Что вы можете сказать о семье потерпевшего? – спросил меня молодой милиционер после обычного обращения присутствовавшего здесь же участкового к «интеллихенции» и беглой демонстрации каких-то невразумительных удостоверений.

Удостоверения я особенно рассматривать не стала, резонно полагая, что в присутствии хорошо знакомого мне участкового все остальные милиционеры тоже – настоящие.

– Обыкновенная, на лиговский манер счастливая семья, – ответила я. – Трое детей.

– У нас вот тут есть сведения, – милиционер заглянул в какие-то бумаги. – Что Федор Кривцов с женою постоянно скандалили. Он пил и рукоприкладствовал. За прошедшие три года четыре раза вызывали милицию. Два раза – она, один раз соседи, и один раз… – милиционер запнулся.

– Ну да, и один раз – сам Федор, – подтвердила я и пояснила. – Это когда она его фросиным утюгом по плечу… Кажется, Зоя тогда нашла какую-то заначку Федора, но не отдала и не разбила об его голову, как обычно, а выпила сама. Потом велела ему уходить насовсем, передвинула к двери антикварный комод, который им от Фроси достался, и забаррикадировалась в комнате вместе с детьми. Мы ее пытались уговорить, и он ждал, когда она опамятуется, но старшие дети все вопили в окно и звали на помощь (они Зою совершенно не боятся ни трезвую, ни пьяную – это у них игра такая была) … Но Федор тогда сам мало что соображал, поэтому испугался, пошел на улицу и вызвал милицию из автомата…

– А вы говорите – счастливая семья, – брезгливо поморщился один из милиционеров, похожий на эсэсовца из советских фильмов. Его арийское лицо состояло из равносторонних треугольников. С двух из них смотрели бледно-зеленые глаза. – Чем так жить…

Я взглянула на него повнимательнее, он открыто встретил мой взгляд и даже, кажется, выпятил подбородок.

– Вы, наверное, любите восточно-европейских овчарок, – предположила я. – Таких сильных, здоровых, с черной спиной и рыжими подпалинами…

– Да! Конечно! – он не ожидал подвоха и сразу согласился. – А… откуда вы знаете?

– Странные они какие-то нынче, вроде как правильные, но нечеловеческие, – пожаловался мне немолодой участковый после того, как милиционеры отправились опрашивать Фросю и Наталью. – Этот вот, у которого вы про овчарок-то спрашивали… Вроде он жену-то Федора утешить хотел, а что сказал?

– Что же? – спросила я.

– Да вы не убивайтесь, говорит, Зоя Александровна, так-то уж по мужу. Ведь был он, по вашим же и других рассказам, пьяница и вообще пропащий человек. Ни вам поддержка, ни детям отец. Все равно помер бы скоро от цирроза и алкогольной деградации… Так на так и вышло… А вы, Зоя Александровна, теперь, после его смерти, хоть голову поднимете, от побоев и скандалов избавитесь, за детей возьметесь, чтобы они по той же дорожке не пошли… И вообще, может, еще свою личную жизнь устроите…

– Да уж, утешил… – согласилась я.

– Отчего так? – спросил участковый. – Вы, как интеллихенция, объяснить можете?

– Вряд ли, – я пожала плечами. – У вас семья есть?

– Да, конечно, – кивнул милиционер. – Без году тридцать лет с супругой прожили, двух дочерей вырастили, замуж выдали…

– Проблемы были?

– Ну еще бы! Три раза на развод подавали. Вы не подумайте: все я виною, работа моя проклятая, да… еще там всякое… А потом, как перебесились, так и другое подкатило… Вот помню, как младшая в возраст вошла…

– Ну, а вот теперь… Теперь, когда на эти семьи рекламные смотрите, ну, которые порошки там всякие и пасты зубные, как вам?

– Да наплевать! – энергически сообщил участковый и, подумав, добавил. – Впрочем, когда, бывает, и замутит… Врут ведь все! Были такие, если помните, целлулоидные пупсы…

– Вот! – обрадовалась я. – Вы сами все и сказали… Целлулоидная жизнь и жизнь обыкновенная. Молодежь-то наша росла в этом, не всегда может разобраться. Кто-то и подумать решится, что целлулоидная жизнь – настоящая и есть… Но, если можете, как же все случилось-то? Кто Федора нашел?

– Да пацаны какие-то. Полезли в подвал и… Сколько дней-то прошло, как он пропал?

– Сегодня четвертый… Мы уж понимали все… Хотя и не хотелось верить… А у Зои в милиции все заявление не хотели принимать…

– Да знаю я!

* * *

Уходя, молодой милиционер-«эсэсовец» еще раз постучался в мою комнату.

– Заходите, – пригласила я.

– Я еще спросить хотел, – треугольно улыбнулся он. – Не по убийству. Как вы все-таки догадались про овчарок?

Я напустила на себя мрачный и пронзительный вид, глянула исподлобья:

– Вам надо из милиции уходить! Сейчас, пока возможность есть!

– Откуда вы знаете? – от улыбки не осталось и следа. Страха и злости тоже не было. Удивление, может быть, заинтригованность.

– Звезды так сложились. Вам другая работа нужна.

– Да я и сам чувствую, – неожиданно признался милиционер. – Вроде бы и хотел в милиции служить, а теперь… Меня вот в… в другое место, в аналитический отдел зовут, это, по звездам – как?

– Если от людей подальше, а к схемам поближе, то – отлично! – быстро сориентировалась я.

– Я и сам… но… откуда вы… Вы ж меня первый раз в жизни видите…

– Я – потомственная колдунья, – не моргнув глазом, заявила я. – В семнадцатом поколении. Фамилия моя Аполлонская. Помните, вы же протокол опроса заполняли? Так вот мою прапрапра– и прочее бабку еще при царе Алексее за колдовство клеймили и на каторгу сослали. Не слыхали про эту историю? – милиционер ошеломленно помотал головой. Я, между тем, вспоминала, был ли в российской истории царь Алексей. Царевич точно был, а вот – царь? – Но колдовской талант на каторге не сгноишь! Все по наследству потомкам досталось. То есть – мне, – я значительно подняла палец и мотнула головой, давая понять, что аудиенция окончена.

* * *

Когда я была школьницей, сбоку на стене, над моим столом, за которым я готовила уроки, висела политическая карта мира. Я любила ее рассматривать. Огромный розовый Советский Союз вызывал законную гордость: знай наших! Маленькая, пестрая Европа – удивление: надо же, такой небольшой кусочек земли, а сколько там всего напридумывали! Все остальные многочисленные страны рождали какое-то странное тянущее чувство: где-то там прячутся удивительные и невозможно прекрасные вещи, но я никогда этого не увижу…

Карта висела над столом таким образом, что, когда я поворачивала к ней голову, взгляд мой всегда и прежде всего упирался в Антарктиду, в черную полукруглую надпись вдоль ее западного берега: «Земля королевы Мод».

Эта надпись тревожила меня своей почти иррациональной экзотичностью: что за королева? Почему – Мод? Кто и когда назвал ее именем ледяную пустыню?

Перед моим слегка затуманенным взором по очереди вставали плавучие ледяные горы, хищные утесы, бородатые люди, обледеневшие паруса, зловеще звенящие на ветру, переливчатые сполохи полярного сияния… Бальные залы, кринолины, бриллиантовая диадема, детское, холодное лицо, трещинки на нем, как на старых полотнах в Русском музее… Взгляд в никуда… Деловитые пингвины, похожие на взвод вышколенных официантов, по очереди соскальзывают в дымящиеся черные волны…

Классе в седьмом я справилась о королеве со странным именем в школе, сначала у учительницы географии, потом – истории. Обе одинаково отмахнулись от меня: о королеве Мод они не знали ровным счетом ничего, и не хотели, чтобы я отвлекала их по пустякам.

В районной детской библиотеке пожилая тетенька искренне хотела мне помочь, но не сумела разыскать ничего подходящего в подвластных ей фондах.

В Публичку меня не пускали без паспорта. Когда я объяснила свою проблему, мне посоветовали сходить в Библиотеку Академии Наук с кем-нибудь из родителей. Там скорее и полнее разыщутся интересующие меня сведения.

«Мама, – попросила я. – Ты не могла бы после работы зайти и записаться в Библиотеку Академии Наук? Я узнавала, они по понедельникам работают до семи часов, ты успеешь.»

– Зачем это мне? – удивилась мама.

– Мне нужно узнать про королеву Мод, – честно объяснила я.

– С ума сойти, Анжелика! – вздохнула мама. – Только мне и дела после работы! Ну почему бы тебе, как всем детям, во дворе не поиграть? Да и полы неделю не мыты. Мы, между прочим, в твоем возрасте уже мальчиками интересовались, а не этими… полярными королевами…

Я ничего не ответила, но подумала, что мама, кажется, не очень последовательна в своих пожеланиях…

Из холодного вестибюля куда-то вверх уходила широкая лестница. Вкусно, как обедом, пахло старинными книгами. Бородатый дяденька в толстых очках был третьим, к кому я обратилась. Предыдущие двое вежливо отказали.

– Заказ будет готов только через два часа, – сказал он. – Если ты согласна ждать, то…

– Я буду ждать здесь! – сказала я и для верности указала пальцем.

– Ну зачем тебе два часа стоять, – примирительно сказал дяденька. – Вон там, под лестницей, есть стулья, ты можешь посидеть.

– А меня не выгонят?

– Запомни, девочка: из библиотеки Академии Наук не выгоняют желающих знать, – наставительно сказал дяденька.

От его слов у меня на глаза почему-то навернулись слезы. Я привычно запрокинула голову и загнала их обратно. Большие девочки не плачут – это я давно усвоила.

Ждать пришлось почти три часа. Я уже начала думать, что дяденька забыл обо мне, но вот – он спустился торопливо, и сразу же положил руку мне на плечо, заглянул в глаза.

– Понимаешь, девочка, на русском языке я как-то ничего не нашел. Наверное, есть где-нибудь, но я не мог сообразить. Это все-таки не моя специальность. Поэтому долго. Вот – из английского географического журнала, я перевел и записал тебе на листке. Возьми.

– Спасибо большое, – сказала я, взяла листок и вышла из библиотеки, потянув на себя тяжелую, резную, деревянную дверь.

Он смотрел мне вслед. Я чувствовала себя так, как будто бы должна была сказать или сделать что-то еще, но ни тогда, ни потом не могла сообразить – что именно. У каждого, наверное, бывали в жизни такие мгновения… Спустя много лет мне однажды пришло в голову, что я должна была спросить его имя и назвать ему – мое собственное.

Листок, на две трети заполненный крупным, летящим почерком, я прочла еще в трамвае, когда ехала от библиотеки к станции метро Василеостровская.

«Королева Мод (Queen Maud), Шарлотта Мария Виктория, годы жизни – 26.11.1869 – 20.11.1938 – старшая из выживших (3 – й ребенок) детей короля Эдварда 7 (Английского, сына королевы Виктории) и королевы Александры (принцессы Датской). Ее сестра, принцесса Дагмар (Мария Федоровна) была женой Александра Ш (Императора Российского) и матерью Николая П, следовательно, королева Мод приходилась кузиной нашему последнему царю.

22 июля 1896 года принцесса Мод вышла замуж за своего кузена – принца Карла Датского (впоследствии с 1905 года Хаакона 7 Норвежского). Их единственный ребенок – принц Александр (впоследствии король Норвежский Олаф 5) родился 2 июля 1903.

Хаакон седьмой был по сути первым настоящим норвежским королем ( Haakon VII of Norway – 3.08.1872–21.09.1957 ). До этого у Норвегии были какие-то хитрые унии с Данией и Швецией, и своего отдельного короля не имелось.


Впервые побережье земли, ныне называемой Землей королевы Мод (Queen Maud Land) увидела русская экспедиция Беллинсгаузена в 1820 году.


Столетием позже в 1929-30 годах норвежский капитан Hjalmar Riiser-Larsen с помощью самолетов (взлетавших с его корабля) исследовал эти места, впоследствии они были названы Землей королевы Мод. Интерес норвежцев в этих водах, в 20–30-х годах был связан с китобойным промыслом. И до сих пор, кстати, Норвегия предъявляет претензии на владение этой частью Антарктики – между 20° з.д. и 45° в.д.»

Потом в квартире переклеили обои, а карта обтрепалась по нижнему краю и отправилась на антресоли, где мама хранила вещи, которые «может быть, когда-нибудь пригодятся».

И о Земле королевы Мод я снова вспомнила только много лет спустя.


– Я знаю, папашу вовсе не алкаши убили, – сказал Кирилл, сумрачно сверкая глазами в полутьме коридора. – Только менты всамделишнего убийцу все равно искать не станут…

– Почему же? – спросила я.

– А на что им? – Кирилл пожал плечами. – Тот так и сказал: сдох, всем легче…

– Ты не так понял, – попыталась объяснить я. – Это он просто так неуклюже утешить пытался. Глупо, конечно…

– Нет! – мальчишка упрямо помотал головой. – Он взаправду говорил…

– А почему же ты думаешь, что версия милиции – неправильная? – я попробовала сменить тему.

Кирилл испытующе взглянул на меня, потом на ряды дешевых детективов на дощатых, не струганных полках.

– Вы чего, все это прочли, что ли? – вопросом на вопрос ответил он.

– Ну… скажем так – просмотрела, – уклончиво сказала я.

Врать мне не хотелось, но и спугнуть мальчишку – тоже. Кирилл крайне редко откровенничал со взрослыми. Да что там редко – никогда. Что же теперь? Конечно, смерть отца, каким бы он ни был, – потрясение для любого подростка. Может быть, ему просто хочется поговорить об этом? С кем-нибудь, кто не станет жалеть и причитать? (зная меня, он мог быть стопроцентно уверен в обоих пунктах). Почти автоматически во мне проснулся специалист.

– Если ты хочешь что-то сказать, я тебя выслушаю и отнесусь к этому серьезно. Обещаю, – сказала я, допустив в интонацию лишь самую малость внушения. – Давай зайдем ко мне в комнату.

Кирилл пожевал еще пухлую нижнюю губу, обжег меня еще одним недобрым взглядом и решился.

– Ладно, пойдем.

Я распахнула дверь. Подросток вошел первым.

Прямо у входа он споткнулся о Хлопси (а может быть, это была Топси). Зверюшка истошно завизжала. Кирилл нагнулся, не глядя взял ее на руки и стал сильно пощипывать жирный загривок. Визг сразу прекратился, сменившись довольным пофыркиванием.

Я оглядела пол, но, кроме объекта на руках у Кирилла, никого не обнаружила. Клетка у окна, разумеется, была пуста.

– Попрятались, сволочи, – вздохнула я.

* * *

Вообще-то я равнодушна к детям и животным. Это качество в моей собственной системе ценностей обозначает категорическую недоразвитость и неполноценность человеческого экземпляра. Впрочем, до действий по этому поводу у меня никогда не доходило, так как законы природы и их требования – это, пожалуй, единственное, что я действительно уважаю. Как я уже упоминала, у меня есть взрослая дочь. А у окна, в большой и неистребимо вонючей клетке живут четыре морские свинки. Я их, разумеется, не люблю, но прилежно за ними ухаживаю, кормлю, рву свежую травку на витамины и слежу, чтобы у них всегда была чистая вода, хотя, кажется, хомяки и морские свинки в последнем не нуждаются, если едят достаточно сочную пищу. Но я не знаю наверняка и потому регулярно, с брезгливой гримасой на физиономии прочищаю поилку. Свинки, разумеется, завелись в комнате не по моей воле. Одна девочка три года назад умолила меня взять ее морскую свинку всего на две недели, пока она едет в отпуск на море. Прямые наезды на меня не действуют абсолютно, но вот если начать меня убеждать, что это необходимо, и только я могу помочь… Обычно я в конце концов соглашаюсь.

Девочку я больше никогда не видела, а подозрительно толстая, бело-рыжая свинья в положенный срок разродилась четырьмя маленькими уродливыми свинками. Один из детенышей к вечеру сдох, а три других выросли и превратились в точную копию мамаши. Я их не слишком-то различаю, хотя и дала из приличия имена. Свинок зовут Топси, Мопси, Хлопси и Флопси. Все они невероятно глупы, и имен своих, конечно же, не знают. Впрочем, Флопси (если я не ошибаюсь) кажется посмышленее остальных и где-то года за полтора научилась носом отодвигать задвижку в клетке, если я не запираю ее до самого упора. Увидев открытую Флопси дверцу, свинки расходятся по углам и там затаиваются. Вечером, обнаружив пропажу, я шарю под диваном и прочей мебелью шваброй и где-нибудь непременно натыкаюсь на испуганное пофыркиванье. Три свинки, будучи схваченными, висят покорно, как пыльная ветошь (грязи у меня в углах столько, что свинок после каждого похода приходится полоскать в тазу), а Флопси лягается короткими ножками и пытается укусить меня за руку. Понятно, что Флопси нравится мне больше других.

Единственная видовая информация, которой я располагала на момент заведения своих домашних животных, относилась еще к той поре, когда я работала в научно-исследовательском институте. Там бытовала такая сексистская загадка: «Угадай, что общего между морской свинкой и женщиной ученым?» Правильный ответ: «Морская свинка по сути и не „морская“, и не „свинка“. А женщина-ученый – и не ученый, и не женщина».

О прочих привычках своих постояльцев я не осведомлена, и даже не знаю, кто они по полу. Формальная логика подсказывает, что все – самки, иначе количество свинок в нашей квартире возрастало бы в геометрической прогрессии. Возможно, у морских свинок действует та же, что и у людей, закономерность: самцы менее живучи, и единственный представитель «сильного» пола в свинячьем семействе сдох сразу после рождения.

* * *

Топси (Мопси, Хлопси) на руках Кирилла закатила глаза и приобрела вид еще более идиотский, чем обычно. Приблизительно такой вид почему-то имеют дамы в годах, появляющиеся «в обществе» с молодым кавалером.

– Колян сказал, что за два дня до того папаша с каким-то хмырем базарил, который на «мерсе» приехал.

– Но, может быть, хмырь просто дорогу спрашивал, или номер дома? – предположила я, решив пока не вдаваться в подробности и уточнения. Представить себе, что у Федора могли быть какие-то дела с владельцем «мерседеса» я не могла категорически.

– Да! Как же! Он сказал, они как бы не час беседовали, Колян, пока ждал, всю водяру вылакал, папаша его потом сам чуть не убил…

– А что же, Федор потом пересказал Коляну содержание разговора? – спросила я.

– Нет! В том-то и дело! – торжествующе воскликнул Кирилл. – Колян и сейчас обижается, мол, рассказал бы мне, может, ничего дальше и не было бы. Он спрашивал его, конечно. А папаша уперся: секрет фирмы, говорит, и ухмыляется так паскудно…

– Зачем это тебе? – спросила я.

Кирилл бросил на меня быстрый взгляд, шевельнул губами и не ответил. Однако, я поняла. Пареньку очень хотелось, чтобы если не в жизни, то хотя бы в смерти отца было что-то значительное, превышающее масштаб квартальной рюмочной.

– Хорошо, – сказала я. – Сведи меня с Коляном. Но как хочешь: сделай так, чтобы он был хотя бы относительно трезвым.

Кирилл кивнул, встал, опустил Хлопси в кресло и вышел, ничего более не сказав. Я не обиделась, так как давно привыкла к тому, что говорить «спасибо» и вообще благодарить Кирилл, по-видимому, просто не умеет. Так же, как и приблизительно половина лиговских детей. Порою мне даже кажется, что проще было бы научить их выражать свои эмоции по-собачьи: кусаться или лизать руки – в зависимости от обстоятельств. Скорее всего это не так, просто я, как уже упоминалось, не люблю ни детей, ни животных.

* * *

Иногда мне кажется, что на Лиговке всегда – поздняя осень. Впрочем, нет. Еще бывает середина жаркого пыльного лета. Все прочие времена года здесь куда-то деваются. Местный феномен. Флуктуация. В фантастике шестидесятых описывали что-то подобное.

Многие говорили и писали об акварельности ленинградских и петербургских пейзажей. Я и сама знаю в городе такие места. Лиговка нацарапана на закопченном стекле. Или написана углем на картоне.

Матово-желтое солнце на сером небе. Пейзаж несвежего яйца. Снег падает изредка и исчезает неизвестно куда, как гуманитарная помощь. Когда приходишь из ближайшего магазина домой, хочется выпить водки или почиститься щеткой. Хотя твердо известно, что это не поможет. Лиговка живет внутри. Излечиться от нее также трудно, как от гепатита.

* * *

Колян был похож на телевизионную помеху в старом, черно-белом телевизоре. На нынешнем сленге его состояние называлось – «колбасит и плющит». Тоже довольно точно.

На пальто моего собеседника виднелись следы вчерашней закуски. Кажется, это были сардины и бобы в томатном соусе. Из кармана торчало горлышко пустой бутылки. Дрожащие руки жили своей суетливой жизнью. Мозг умирал без литавров, панихид и чьих-либо ( в том числе и хозяина) сожалений.

Чтобы поскорее извлечь нужные мне сведения, не терзать свое обоняние и сократить время мучений Коляна, я без зазрения совести использовала все известные мне и подходящие к случаю психотехники.

Результат обескураживал.

Получалось, что пьяница Колян действительно видел, как накануне смерти его друг Федор Кривцов встречался с явно заинтересованным именно в нем, Федоре, человеком. Человеку было около пятидесяти лет, он ни от кого не прятался и не скрывался, приехал на машине марки мерседес, был одет в кожаное длинное пальто и кожаную же кепку. Роста среднего, никаких особых примет не имеет. Когда незнакомец разговаривал с Федором, то показывал ему какую-то бумагу из папки, которую держал в руках. Может быть, текст, может быть, фотографию. Федор, глядя в раскрытую папку, отрицательно качал головой. Незнакомец вроде бы Федору ничем не угрожал и ничего от него не требовал, с начала до конца разговаривал вполне спокойно и даже уважительно. Последнее утверждение можно списать на гордыню Коляна, но первое – сомнений не вызывает. Разговор был спокойным . В этом Коляну можно верить. Алкаши чувствуют изменения окружающей эмоциональности внелогичным способом, как собаки и маленькие дети. Условие выживания.

Напоследок Федор и незнакомец как будто бы о чем-то договорились и пожали друг другу руки. Потом последний сел в мерседес и уехал, а Федор пошел пить водку с Коляном, но, даже выпив, так ни о чем и не рассказал. Колян, разумеется, настаивал, но Федор только загадочно ухмылялся и говорил, что, мол, Лиговка еще себя покажет…

Показала…

Я спросила Коляна, почему он не рассказал всего этого милиционеру. Пьяница скорчил обиженную мину и сообщил, что его «ни о чем таком не спрашивали» и интересовались только тем, где был он сам в предполагаемое время убийства (у Коляна было железное рюмочное алиби), и еще: кто из их общих друзей мог по пьяни прикончить Федора Кривцова?

* * *

Следующий вопрос: зачем мне это нужно?

Никакого ража к играм в детективов я не испытывала в детстве и юности, и не испытываю теперь.

Кирилла ввели в заблуждение книги, и это – неудивительно.

С литературой мои отношения всегда были едва ли не сложнее, чем с реальной жизнью. Наследие советского интеллигента, в жизнь которого виртуальность входила чуть не с молоком матери и, во всяком случае, задолго до изобретения персональных компьютеров.

Описание кровавого убийства и его расследование – верное, хотя и кратковременное средство от скудости эмоциональной жизни. Причем номер построен на контрастах. Не случайно действие самых изящных детективов разворачивается на максимально респектабельном фоне. Это закономерно. Представьте: вековая зализанность фамильного замка, вышколенная прислуга, тускло блеснувший в отблесках камина бок серебряного кофейника… Или: евроремонт, бежевая кожа пухлого дивана, тихая музыка, благородные очертания кухонной техники «Бош», отмытой «Комметом» и прочими абразивными изысками последнего поколения… Чтобы возникла разность потенциалов, действие пошло, – что напрашивается? Правильно – недвижное тело с медленно расползающейся из-под головы лужей отнюдь не кетчупа… И так далее – см. все бесчисленные современные детективы.

А вот другая картинка: выщербленная мостовая, продавленная сетка кровати, обкрошившийся кирпич, осколок зеленого стекла с загустевшей в углублении каплей, грязная приглушенная ругань где-то вблизи сцены… Что должно произойти здесь, чтобы началась жизнь по законам литературы? Среди битого кирпича расцветает прекрасная роза, рождается удивительная и чистая любовь… И опять же тому подобное – см. нашу и зарубежную классику 19 и 20 века.

Вышеприведенное рассуждение кажется мне таким очевидным и лежащим на поверхности, что трудно не удивляться тому, как последние лет десять по телевизору, в газетах, журналах и пр. неглупые вроде бы люди то и дело занудно спрашивают друг друга: «Отчего это на наших экранах и в наших книгах так много насилия, убийств, крови и т.д.?» Потому что пытаемся строить общество потребления, а не чего-нибудь другого. А психологические законы дают свою отмашку. В том числе и в литературе. Что же в этом странного или непонятного? Все в соответствии с законом сохранения вещества и энергии, сформулированного еще Ломоносовым: «Если где-то что-то прибавится, то где-то непременно что-то убавится». Добавим еще сиропу в семейную рекламу йогурта «Фруттис», получим еще поллитра экранной крови в следующем за рекламой боевике «Убить и выжить».

* * *

За последние дни лицо у Зои почти не изменилось, только покрылось темными пороховыми крапинками, как будто бы она только что вышла из боя. Кирилл шлялся дольше обычного. Машка из соображений такта еще не решалась в открытую хамить матери, и потому то и дело отыгрывалась на Кире. Кира ревела хриплым баритоном и била ногами по стенам. Прочие с явной неловкостью таскали по квартире траур, как шляпу, которую держат в руке и не знают, куда пристроить. Только Руслана почти в открытую торжествовала: каким бы ни был Федор, но раньше у детей Кривцовых было перед ней существенное преимущество – наличие отца. Теперь это преимущество исчезло.

– Бог тебя накажет, – не выдержала как-то Фрося. – Нельзя перед лицом смерти злорадствовать…

– Кто бы говорил! – презрительно фыркнула Руслана.

Фрося пригорюнилась, видимо, и вправду задумалась о своих грехах.

– Бросьте, Фрося, – сказала я. – Не обращайте внимания.

Злости на Руслану не было – только раздражение, как от просыпавшейся на грязный пол крупы. Вошедшая в кухню Дашка вдруг всхлипнула непонятно над чем. Федора она не любила и в частых семейных разборках Кривцовых всегда грудью бросалась на защиту Зои и детей. Однако, Зоя как будто бы ждала сигнала: в суп начинающимся дождем закапали крупные слезы.

– Федька добрый был и веселый, – в полный голос заявила вдова. – Мухи не обидит. Его через то и любили все. За что убивать-то?

Руслана от неожиданности засмеялась, но тут же поняла, что переборщила, и закрыла себе рот ладонью.

Комментариев Зоино заявление явно не требовало. Я вопросительно взглянула на Дашку.

– Мужик из той квартиры к соседке клеится, – поспешно сообщила она. – А у самого ребеночек маленький и жена сердцем болеет.

– С чего взяла? – с интересом спросила Фрося. Она сразу же поняла, что речь идет о «сериале», который Дашка смотрит в чужом окне из своей комнаты.

– Он ее на кухне лапал, – ответила Дашка. – Она сначала отбивалась, но все равно так… понарошку как бы…

– А тебе жену жалко? – уточнила Фрося.

– Конечно, – Дашка хлюпнула широким носом. – Маленькому-то у них едва два годика исполнилось… А она чуть не каждую ночь ходит из холодильника какие-то капли пить…

– Вернее всего – валокордин, – вступила в разговор Зоя, прекратив плакать.

Я облегченно вздохнула.

– А может, и корвалол, – сказала Фрося. – Или настойку какую-нибудь.

Фрося не пьет вообще никаких лекарств, но любит беседовать о различных способах лечения. Она помнит лечение кровопусканием, холодным и горячим обертыванием, скипидаром, касторкой и пирамидоном. Помнит, как все это «отменили». Придерживается довольно интересной мне, как бывшему биологу, теории. В самых общих чертах она доступна вербализации и заключается в следующем. Существование лекарственных веществ Фрося не отрицает вовсе, но полагает, что человеческий организм может сам синтезировать любое потребное лекарство из поступающей пищи и питья. В нужных именно ему и единственно правильных дозах и концентрациях. «А откуда они еще берутся-то?» – рассуждает она. Поэтому в медицине главное – скрупулезно подобрать диету и поддерживать в больном волю к жизни. Поскольку оба пункта стопроцентно совпадают с основными положениями медицины Гиппократа, я не могу мысленно Фросе не аплодировать.

Заболев, Фрося лечится в полном соответствии со своей концепцией. Когда она плохо себя чувствует, всех навещающих ее просит рассказывать «истории» (предпочитая смешные, но не отказываясь и от страшных – «лишь бы не скучно было»), при этом ест мало и очень выборочно, и каждую трапезу заканчивает рюмкой водки (вероятно, для образования внутренней «настойки»). Когда в позапрошлом году участковый врач подозревал у старушки пневмонию (идти на рентген Фрося отказывалась), я, чувствуя себя полной идиоткой и мысленно готовясь к похоронам упрямой соседки, спрашивала: «Ну что, Фрося, антибиотиков, если хотите, я могу нарастить вам сколько угодно в помойном ведре… Но в каком продукте, позвольте узнать, может располагаться аспирин, чтобы сбить вам температуру?!»

«Капустки и морковки сырой принеси, Анджа, если не трудно… – с трудом шевеля посиневшими губами, отвечала Фрося. – И бутылочку винца красненького… Вроде „Медвежьей крови“ чего-нибудь…»

Спустя три недели врач, навестивший и внимательно выслушавший больную, признаков пневмонии уже не слышал.

Учитывая Фросин возраст, бодрость старушки и полное отсутствие маразма, полагаю, что к ее теориям можно было бы и прислушаться. В конце концов, я как специалист могу подтвердить, что ее концепция ничуть не глупее тех, что порою появляются на книжных прилавках, в твердых обложках и с разноцветными картинками.

Еще о книжках. Два стеллажа детективов в коридоре нашей квартиры, в сущности, принадлежат мне. Теперь, правда, они стали как бы коллективной собственностью, но изначально были объектом именно моего интереса и исследования. Почему бы и нет?

Мне не нравится, когда любое явление трактуют в стиле «или-или». Феномен массовой литературы заслуживает своих исследователей. Где они? О нынешних детективах, например, мне так и не удалось прочесть ни одной приличной критической статьи. Либо категорическое: «ЭТО – не литература!» (А что же тогда?); либо тот или иной ярлык-выкидыш англо-саксонского происхождения: «ЭТО – супербестселлер!» (Ну и что из этого следует? Как это объясняет суть или хотя бы происхождение явления?).

Я тяжело живу. Не по обстоятельствам, а по ощущениям. И постоянно о чем-то думаю – то ли привычка, то ли врожденный дефект. В детстве и юности долго не могла поверить, что у других – не так. Чтобы уравновесить собственную тяжесть, мне нужно что-нибудь легкое, как объект размышлений. Почему не детективы? Поскольку «книгу не читал, но автора не одобряю» явно не метод, я стала покупать эти книжки, менять или забирать у знакомых уже прочитанные, так как им они были уже не нужны. Один из первых результатов проведенного исследования: мне еще не доводилось видеть ни одного человека, который сознательно перечитывал бы уже прочитанные им современные детективы. Слово «сознательно» принципиально в плане чистоты эксперимента. У меня есть знакомый старенький академик-зоолог и две пожилые подруги моей мамы, которые любят для развлечения пролистать детективчик-другой и отнюдь этого не скрывают. Так вот они, по их собственному признанию, многие детективы фактически перечитывали по два и даже по три раза, и только к последней трети по совокупности признаков догадывались о том, что они это уже читали.

У моего исследования есть и другие результаты, но применения им я пока не нашла, да, если честно, и не искала. Писать статью в Литературную газету? Суета… Есть большой спорт и утренняя гимнастика. Первое – зрелище, второе – польза для здоровья. У меня, конечно, второе – гимнастика для мозгов, чтобы не слишком быстро усыхали.

Когда разноцветных книжек стало слишком много, мы выбросили из коридора около кубометра какого-то коммунального барахла неопределенного происхождения (например, так никто и не признался к трем пальто, линзе от телевизора КВН и старинному репродуктору-тарелке), Семен по моей просьбе сколотил из досок два стеллажа, туда я и поместила книжки. Фрося и Семен распустили в квартале тщательно отредактированный мною слух и – дело пошло. Теперь читающие жители Лиговки по вторникам, во второй половине дня ходят к нам менять прочитанные ими детективы. Каждый обмен стоит три рубля. Квартирным «библиотекарем» состоит Семен под присмотром Фроси. Он почти всегда дома, а по вторникам не пьет до самого вечера. Семен принимает деньги и следит за соблюдением порядка. На вырученные от обмена рубли мы покупаем новые книжки. Мое начинание пользуется в квартале определенной популярностью.

Когда раздался звонок, я вспомнила, что сегодня как раз вторник. Наверное, по случаю траура следовало бы отменить «прием», но я как-то не сообразила. Да и как, собственно, это можно было сделать? Давать всем приходящим от ворот поворот, объясняя ситуацию и отвечая на неизбежные вопросы? Пожалуй, проще позволить желающим быстренько поменять книжки…

– Анджа, это к тебе, – позвал из коридора Семен.

– Ко мне? – невольно насторожилась я. Я никого не ждала, а нежданные, без звонка, гости ко мне не ходят. Не тот возраст и не тот характер.

В коридоре у моей двери стояли два милиционера, и с недоумением оглядывали Семена, который, опираясь подмышками на костыли, держал в руках пластиковую коробочку из-под майонеза, до половины наполненную тусклыми рублями, двухрублевиками и пятерками. По-видимому, милиционерам еще никогда не доводилось видеть калек, просящих милостыню в своей квартире. О нашей «библиотеке» они, разумеется, ничего не знали. Пожилой участковый о ней, напротив, хорошо осведомлен, и, с моего согласия, иногда использует этот своеобразный квартальный клуб в своих профессиональных целях.

«Старость наступает тогда, – читала я в мемуарах какой-то знаменитой советской дамы. – Когда понимаешь, что все милиционеры, в сущности, молодые люди…»

Зачем-то явившиеся ко мне милиционеры были возмутительно молодыми. Я печально вздохнула и ждала процедуры предъявления удостоверений и какой-нибудь фразы насчет: «нам надо задать вам еще несколько вопросов…»

Во всяком случае, именно так вели себя в телевизоре милиционеры, расследующие уголовное дело. Несколько удивляло, что они пришли вдвоем. Во всех детективах написано, что в милиции категорически не хватает людей. Не опасаются же они меня, в самом-то деле?!

Удостоверений молодые менты предъявлять не стали, и вообще вели себя как-то необычно, как будто бы смущались.

– Что ж, проходите, – сказала я, открывая дверь в комнату, проходя вперед и тапком отпихивая с дороги Флопси, опять находящуюся на вечном и бесперспективном пути к свободе.

– Ой, это у вас что? – с явной опаской спросил тот милиционер, который выглядел постарше напарника. – Хомяк?

– Да, только большой, – подтвердила я, не желая вдаваться в объяснения.

– Ну ни черта себе! – милиционер прищелкнул языком. – А чего это он так вырос?

– Флуктуации биополя. Мутация, – еще раз вздохнув, сказала я.

Милиционеры, как и мои хомяки, тоже были особой породы. Зачастую перекинувшиеся из бывших трудных подростков, из социально неблагополучных семей. Так сказать, антиподы Братка Леши. Две расходящиеся мутации. Разновидность: мент лиговский, привокзальный…

– Вот, вот! Вы сами сказали! – откровенно обрадовался тот милиционер, что помладше. – Мы же как раз за этим к вам и пришли! По личному, так сказать, вопросу…

– Простите? – не поняла я. – За чем вы пришли?

В голове промелькнуло сразу несколько одинаково диких и абсурдных мыслей. Милицейские криминалисты хотят о чем-то посоветоваться со мной, как с бывшим биологом. Федор был мутантом, и теперь, после вскрытия это выяснилось. Одна из современных мракобесных организаций занялась коррекцией лиговского биополя, и при этом каким-то образом заручилась поддержкой милиции… И так далее, по нарастающей. От мысли, что на сегодняшний день все вышеперечисленное в принципе возможно, по моим губам словно сама собой проползла улыбка и пощекотала их.

Милиционеры синхронно улыбнулись в ответ – отраженными, почти робкими, мальчишескими улыбками. В этот момент я догадалась.

– Ваше отделение находится под покровительством Сатурна, – заявила я. – У вас, – я бесцеремонно ткнула пальцем в того милиционера, который показался мне более бойким и по-мужски привлекательным. – Неопределенность в отношениях с женским полом, а у вас, – тут я указала на второго милиционера. – Уже давно неприятности с желудком. Вы подозреваете что-то нехорошее, но, по счастью, напрасно…

И желудочные, и ипохондрические проблемы были очевидны внимательному наблюдателю, каковым, скажу без ложной скромности, я всегда являлась. «Да и чем они там, на работе, целый день питаются-то? В забегаловках, да при вокзале? – с сочувствием подумала я. – Регулярно, да еще без вреда для себя переваривать лиговско-вокзальные пирожки не легче, чем в причернобыльском лесу выжить…»

Милиционеры смотрели на меня с животной выразительностью парочки Топси-Хлопси.

– Отвечу на все ваши вопросы, но в обмен вы расскажете мне, как проходит расследование по делу убийства Федора Кривцова. Дальше меня эти сведения никуда не пойдут.

Я старалась говорить отчетливо и отчужденно, как Никита из одноименного фильма. Расхохотаться посетителям в лицо хотелось, но умеренно. Кажется, я уже приняла решение.

Милиционеры переглянулись и после паузы согласно кивнули.

Психологическая консультация получилась продолжительной, но не слишком интересной. Любимец женщин на самом деле дорожил своей работой в органах охраны правопорядка, и власть любил больше, чем большую зарплату. Мечтал о карьере, звездочках на погонах. При этом оставался человеком достаточно легким, а значит – сравнительно безопасным. Искать более хлебных мест его подталкивали родители. Узнав, что иные звезды вполне благосклонны к его нынешнему трудоустройству и амбициям, он сразу же успокоился, расслабился и забалагурил. Второму – ненормированная и плохо оплачиваемая оперативная работа в самом прямом смысле стояла поперек глотки. Второй год он мучился постоянной тошнотой, бессонницей и запорами. Не мог пить вместе со всеми. Начал видеть жизнь и людей исключительно в черном цвете. Ему надо было уходить…

… Экспертиза сообщила, что Федора Кривцова били перед тем, как зарезать. «Непрофессионально», – так выразился желудочник. Подумать только – значит, где-то есть и профессионалы! Живут среди нас. Не во времена Тайного сыска или Третьего рейха, а нынче… «Непрофессионально, но и не случайным образом, по-видимому, хотели что-то узнать…»

Но что можно было узнать у несчастного Федора?! Где спиртное дешевле?

И – следующий вопрос – удалось ли им это узнать?


Читать далее

Фрагмент для ознакомления предоставлен магазином LitRes.ru Купить полную версию
Глава 2. Убийство

Нецензурные выражения и дубли удаляются автоматически. Избегайте повторов, наш робот обожает их сжирать. Правила и причины удаления

закрыть