Просвещение и здравый смысл

Онлайн чтение книги Полный назад! «Горячие войны» и популизм в СМИ A passo di gambero: guerre calde e populismo mediatico
Просвещение и здравый смысл

Вот мы тут спорим о Просвещении, и мне захотелось поспорить кое с чем конкретно. А именно – с тезисом Маффеттоне[79]Себастьяно Маффеттоне (p. 1948) – итальянский философ, председатель Итальянского общества политической философии. Близок к позициям левой светской либеральной философии (линия, идущая от Гобетти к Боббио). Эко имеет в виду статью в La Repubblica 30.12.2000 г. (с которым я, должен сказать, соглашаюсь по остальным пунктам) насчет того, что хотя Эудженио Скальфари[80] Эудженио Скальфари (р. 1924) – итальянский журналист, в 1976 г. основал и до 1996 г. был главным редактором газеты La Repubblica , которая является рупором леволиберальной интеллигенции и соперничает с Corriere della Sera, занимающей более консервативную позицию. всю жизнь занимается Просвещением, это якобы совсем не чувствуется теми, кто читает курируемые Скальфари литературный и научный разделы газеты «Репубблика».

Ну зачем же так преувеличивать. Если не считать раннего периода (двадцать лет назад культурная страница в «Репубблика» была зациклена на проблеме дисбаланса между Северной Италией и Южной, потому что в то время Скальфари, как и все остальные, был посткрочеанцем)[81]Крочеанцы – мыслители, отличавшиеся живым отношением к реальности, подобно Бенедетто Кроче. Б. Кроче в послевоенный период часто отходил от философских тем, предаваясь политическим размышлениям. Кроче живо интересовался так называемым «южным вопросом» (questione meridionale) – то есть проблемами, вставшими перед молодым объединенным государством: требовала осмысления и актуальных программ резкая экономическая диспропорция Севера (капиталистического и индустриализированного) и Юга (аграрного, отсталого). Фраза Эко о «посткрочеанцах», надо полагать, слегка иронична: имеется в виду политизированность образа мышления в ущерб философским обобщениям., раздел культуры состоит в равных пропорциях из статей о Ницше и из рассуждений в духе литературных салонов XVIII века, так что определенная доза Просвещения там вполне наличествует. Коль уж на то пошло, это газету «Коррьере делла сера» можно упрекнуть в некотором перекосе в сторону божественной тематики.

Но мы говорим не об этом.

Лучше давайте определим, что значит быть последователем Просвещения в сегодняшние времена. Эпоха Просвещения ушла, и, по мне, малопродуктивно переквалифицироваться в столяров, как Дидро. Определим первостепенную посылку интеллектуальной этики просветительства – быть готовыми критически пересматривать не только любое верование, но и все то, что наука застолбила в качестве непререкаемых истин. Выделить некоторые обязательные условия и при их наличии опираться не на «твердое основание» (по Гегелю), а на нормальный здравый смысл. Ибо основное наследие Просвещения к тому и сводится: есть на свете рассудительный способ рассуждать, и, ведя себя разумно, всем бы следовало рассуждать, договариваться и соглашаться друг с другом. Философию тоже следовало бы подчинить здравому смыслу.

Значит, необходим здравый смысл – не столь всеохватный, как «голый разум» Бёрка[82]Эдмунд Бёрк (1729—1797) – ирландский государственный деятель и политический теоретик. «Голый разум» (naked reason) – выражение, использованное Бёрком в трактате «О вкусе» (ок. 1756). По мнению Бёрка, люди скорее приходят к согласию в эстетических суждениях, чем в теоретических вопросах «голого разума»., но все-таки очень полезный. Хотя, конечно, боже упаси воспринимать собственную разумность как нечто метафизическое и высокое. Просто-напросто, помните, у Лейбница? Хорошо, когда все садятся вокруг стола и говорят «посчитаем» (calculemus).

Поэтому я думаю, что порядочный просветитель – это тот, кто имеет представление о том, «как устроен мир». Этот минималистски-реалистичный подход недавно было заново упрочен Серлем[83]Джон Роджерс Серль (р. 1932) – американский философ языка и автор концепции «интенции», создающей предпосылки для лингвистического акта. Серль ввел в теоретическую лингвистику практические эксперименты, в частности – проделал известный «эксперимент с китайской комнатой», доказывая, что искусственный разум (компьютерный), не имея «интенциональности» лингвистического акта, может расцениваться только как неосмысленный исполнитель полученных извне инструкций., который отнюдь не всегда прав, но иногда у него бывают дельные и резонные мысли. Говоря «мир устроен так-то», мы отнюдь не заявляем, будто познали мир или надеемся когда-то познать его. Но, несмотря на то, что нам не суждено никогда познать мир, он все равно будет устроен так-то, и нисколько не иначе. Даже те, кто полагает, будто мир сегодня устроен так, а завтра эдак, то есть что мир странен, хаотичен и непостоянен, что законы мира меняются то и дело наперекор метафизикам и космологам, – даже они согласятся, что капризность и непостоянство мира грамматически описываются с помощью фразы «мир устроен так-то».

А следовательно, имеет смысл продолжать стараться и описывать как можно большее число вещей мира.

Когда-то я сказал Ваттимо, что верю в законы природы, то есть знаю: если скрестят кобеля с сукой, родится собака, а если скрестят кобеля с кошкой, или не родится ничего, или родится такое, что упаси нас господь увидеть в своей квартире. Ваттимо на это отвечал, что в нынешнюю эру генные инженеры уже научились менять характеристики видов. Ну да, парировал я: если для того, чтоб скрестить кошку с собакой, нужно привлекать инженеров (то есть искусство), это значит, что было первоначальное естество, природа, над которой впоследствии совершили неестественность, то есть природу извратили искусством. Выходит, что я больший просветитель, нежели Ваттимо, – думаю, он не огорчится, услышав эти слова.

Здравый смысл подсказывает: во многих случаях можно договориться о представлениях, как устроен мир. Говоря, что солнце встает на востоке и заходит на западе, мы соответствуем здравому смыслу, хотя в астрономическом отношении это условность. Но бессмысленно писать примечания, что это не солнце встает, это земля поворачивается. Кто знает, а может быть, вся Галилеева космология заслуживает пересмотра? Мы видим, что солнце с одной стороны встает, на другую сторону заходит, об этом гласит наш здравый смысл, со здравым смыслом не поспоришь.

Во время работы над этой статьей я получил известие о смерти Куайна[84]Виллард Ван Орман Куайн (1908—2000) – американский философ, теоретик философии языка и логик, крайне важный для формирования научных взглядов У. Эко. Противопоставил теории американского языковеда Ноама Хомского (р. 1928) идею о недетерминированности концепции тотального перевода. В математике отрицал принципиальную разницу между аналитическими и синтетическими методами. Внес неоценимый вклад в онтологию научных теорий работами: «Новые основания математической логики» (1937); «Математическая логика» (1940); «Проблема значения» (1953); «Слово и объект» (1960); «Вещи и теории» (1981); «Quidditates» (1987). Пример с Гавагаем взят из книги «Слово и объект» ( Word and Object , 1960. Рус. пер.: Праксис, 2000).. Куайн был эмпиричнее всех остальных эмпириков, он даже позволял себе заявлять, что повторяющаяся интерпретация некоего слова вызывается стереотипным автоматизмом наших реакций на повторяющиеся стимулы. Однако тот же Куайн сказал, что никакое утверждение не бытует в одиночку, что утверждения способны бытовать только в контексте культурных условностей. Как примирить эту пару заявлений, с виду взаимопротиворечащих? Опыт сообщает нам, что на нас капает с неба вода, культурные условности подсказывают вывод, что, кажется, день дождливый.

Если еще до того как начинать спорить, что такое «дождь» в представлении метеорологов, собеседники способны согласиться, что на всех участников дискуссии с неба капает вода, – эти собеседники замечательные минималисты-просветители.

Мы помним чудесный пример у Куайна насчет Гавагая, который я перескажу в вольном и кратком виде.[85]Пример из книги Dire quasi la stessa cosa (У. Эко. Сказать почти то же самое. СПб: Симпозиум, 2005. С. 43). Jungle linguist описан Куайном в его очерке «Значение и перевод» из книги «Слово и объект». Этим же примером вдохновлен образ Гавагая – одного из героев романа У. Эко «Баудолино».

Некий путешественник не знает ни слова туземного языка. Перед путешественником в густой траве пробегает кролик. Путешественник вопросительно глядит на туземца. Тот восклицает: «Гава-гай!» Может, это значит, что на туземном языке «гавагай» означает «кролик»? Не обязательно. Может быть, «гавагай» значит «зверь» или «бегущее существо». Непонятно, но ничего страшного. Нужно просто повторить тот же опыт, когда пробежит собака или когда путешественники и туземцы увидят неподвижного кролика. Однако что, если туземец подразумевал под «гавагай» колыхание травы при пробеге быстрой твари? Или он хотел сказать, что изменяется положение предмета в пространстве и времени? Или что лично он любит жареных кроликов? Мораль: путешественник может только выстраивать предположения, он может создавать для себя свое собственное пособие по переводу, которое, возможно, ничем не лучше любого другого пособия. Важно, однако, чтобы внутри пособия соблюдалась определенная логика.

Порядочный просветитель, таким образом, подвергнет сомнению любое существующее пособие по переводу. Но он не станет отрицать, что туземец при виде бегущего в густой траве кролика вскричал «Гавагай!», а до той минуты, пока он любовался небом, он не кричал «Гава-гай». Туземец сказал это слово, только когда его взор обратился на место, где путешественник видел кролика.

Я уверен, что подобный подход уместен и при решении самых сложных вопросов. Прав ли Папа, утверждая, что эмбрионы – человеческие существа? Или прав Фома Аквинский, пишущий, что эмбрионам не суждено будет воскреснуть в Судный день? Это решается исходя из культурных контекстов. Однако необходим здоровый эмпиризм, чтобы все решающие одинаково признавали разницу между эмбрионом, плодом и новорожденным. Установим, о чем спор, и установим, что как называется, – а уж потом calculemus.

Есть ли не трансцендентная этика, которую любой уважающий себя мини-просветитель должен признавать? Думаю, да. В принципе, любое человеческое существо желает обладать любой вещью, которая нравится. Дабы обладать, существо должно отобрать эту вещь у другого существа, которому она тоже нравится. Лучшее решение – убить другого. Homo homini lupus , побеждает сильнейший. Но этот закон не может быть тотальным, ибо кто перебьет всех, тот останется в одиночестве, а человек – общественное животное. Адаму нужна как минимум Ева – не столько для удовлетворения сексуального чувства (обошелся бы козой), сколько для воспроизведения генотипа. Если Адам убьет Еву, Каина и Авеля, он станет одиноким животным.

Поэтому людям приходится договариваться о добрососедстве и взаимном уважении. То есть они вынуждены подписывать общественный договор. Когда Иисус говорит, что любит ближнего, когда нас призывают не делать ближним того, что мы не хотим, чтобы делали нам они, Иисус – отменный просветитель (и вообще он всегда на просветительских позициях, за исключением заявления, будто сам является сыном Бога – потому что это заявление не может подтвердить никто, кроме самого Иисуса, а следовательно, оно бездоказательно, а следовательно, оно основывается на вере, а не на здравом смысле).

Просветитель думает, что можно выработать этику, даже очень сложную, и даже геройскую (допустим, что уместно пойти на смерть, дабы спасти жизнь своих детей), основываясь на принципах разумных договоренностей.

Наконец, просветителю известно, что у людей есть пять первостепенных потребностей. В данный момент я сумел подобрать именно пять. Это питание, сон, любовь (в том числе половая, хотя в принципе это всякая привязанность – в том числе к домашним животным), игра (то есть когда занимаются чем-то просто для удовольствия) и установление причин явлений.

Я выстроил потребности по степени их жизненной насущности, но убежден, что даже маленький ребенок, после того как он накормлен, поспал, поиграл, научился узнавать маму и папу, неизбежно захочет понять, по какой причине что-то как-то устроено. Первые четыре потребности присущи всякому животному, пятая типична для людей и предполагает пользование языком.

Основная причина, которую люди хотят выяснить, – это причина существования вещей. Философ хочет понять, почему существует бытие и не существует «ничто», но этот вопрос нисколько не крупнее вопроса обычного человека, гадающего, по какой причине сотворился мир и что было в мире до сотворения. Пытаясь найти причину, человек создает пантеон богов (или познает их, не важно – не хочу вдаваться в богословские тонкости).

Следовательно, просветитель, кроме всего прочего, знает, что, когда человек нарекает богов, он занят совсем не пустым делом. Просветитель знает еще, что вид и характер пантеона – это культурная условность и о ее формах позволительно дискутировать, но сама по себе потребность в пантеоне есть природная потребность, поэтому она не обсуждается.

Ну вот, я определил, что такое в наше время «просветители». Если всех устраивает это определение, я причислю к ним самого себя.


Читать далее

Фрагмент для ознакомления предоставлен магазином LitRes.ru Купить полную версию
Просвещение и здравый смысл

Нецензурные выражения и дубли удаляются автоматически. Избегайте повторов, наш робот обожает их сжирать. Правила и причины удаления

закрыть