Онлайн чтение книги Ангел-хранитель
5

Доктор Бородин много повидал на своем веку. Он путешествовал по красивейшим местам Европы, а в годы армейской службы и военных кампаний видел неповторимые пейзажи Дальнего Востока, Маньчжурии, Китая. Всему этому он отдавал должное, но настоящий душевный восторг испытывал лишь в родных краях.

– Может, я, Викентий, и старомоден, – говорил он, – да только никуда меня больше не тянет. Зачем? Ведь здесь – такое приволье! То смешанный лес, полный грибов и ягод, то он вдруг расступится, и прямо перед тобой – луг, степная трава по пояс, а от запахов голова кружится! Речушка бежит, над ней ивы склонились, за речушкой, на высоком берегу, сосновый бор. Пройдешь его, и откроется вдали, на холме, церквушка старинная… Что там Италия! У нас своей старины столько! Ценить вот не научились… Нет, я отсюда никуда не уеду.

Викентий Павлович слушал шурина с улыбкой, попыхивая своей трубочкой. Можно было подумать, что Вадим только и делает, что гуляет по окрестностям. Вовсе нет! Он, конечно, большой знаток своего края, но есть у него страсть, которая затмевает все. Техника – вот чем занялся доктор Бородин, выйдя в отставку. Не избери он в свое время медицину, стал бы отличным инженером, изобретателем. Вот ведь какую мастерскую оборудовал! Но самая большая гордость доктора – вот он: беспроволочный радиотелеграф! Новейшее изобретение нового века, до сих пор поражающее воображение людей. Еще не в каждом крупном департаменте появился радиотелеграф. А доктор Бородин в своем загородном доме имел его! Он выписывал несколько технических журналов – отечественных и зарубежных, и по приведенным там схемам сам сконструировал сложный аппарат. И теперь каждый день, в определенные часы, связывался по радиотелеграфу с несколькими такими же энтузиастами в Москве и Санкт-Петербурге. Еще не успевала прибыть в «Бородинку» почта со свежими газетами, а Вадим Илларионович уже знал все самые последние новости.

После вечернего чая Бородин и Петрусенко приходили в мастерскую, сидели, беседовали. «Мужские посиделки» – смеясь, называла их уединение Люся.

– Всего лишь неделя, как мы здесь, у тебя, а так славно отдохнули!

– Но вы не собираетесь так скоро меня покинуть? – обеспокоился доктор.

– Ну уж нет! Здешний воздух, настоянный на разнотравье, вымывает из организма всю дрянь. А какой покой входит в душу… Так что, Вадим, терпи нас до сентября, до десятого числа у меня и у Саши вакации.

– Вот и славно! Жаль, что Митенька не приехал. Но он уже самостоятельный юноша. Сколько ему? Семнадцать?

– Да, семнадцать исполнилось. Знаешь, когда он решил ехать в Крым, я поддержал его.

– Что ж, верно, верно… Дань памяти родителям…

Митя Кандауров, племянник Викентия Павловича, вырос в его семье, как сын. Мальчик остался сиротой в восемь лет. Когда Викентий Павлович встретил маленького князя Берестова, он вспомнил своего племянника: у мальчиков были одинаковые судьбы – гибель одновременно обоих родителей в катастрофе. Митин отец, Владимир Кандауров, был инженером, специалистом по организации железнодорожного сообщения. Когда в Крыму, на Байдарском перевале, стали прокладывать паровозные пути, его назначили одним из руководителей строительства. Через некоторое время, узнав, что муж приболел, к нему поехала туда Екатерина – сестра Викентия Павловича. Маленький Митя остался в семье Петрусенко – временно, как предполагалось. Но случилась трагедия. Оползни – частое явление в горной местности. Но такого огромного и страшного оползня в Крыму давно не помнили. Лавина сошла с гор днем, услышав грохот летящих со страшной скоростью каменных валунов и вывороченных с корнями деревьев, многие люди бросились бежать. Кое-кто успел спастись. Но поселок строителей и часть дороги, где шли работы, накрыло, погребая заживо людей. Среди них были и Кандауровы – Владимир и Катя.

Это случилось девять лет назад. Тогда Викентий ездил на Байдарский перевал, прощался с сестрой и зятем. Родственники погибших решили не тревожить их общую могилу – разбирать завал было невероятно сложно. Потом, дважды в разные годы, уже с женой и подросшим племянником, он приезжал на это место. Крымский наместник распорядился устроить могилу, и холм был уже обнесен красивым сквером. На вершине холма простирался в небо обелиск, а у подножия была вмурована в грунт мраморная плита с именами погребенных. Строительство дороги со времени трагедии долго не возобновлялось не только из-за происшествия: началась война, внутренние беспорядки, бунты. И только год назад железная дорога через перевал вновь начала строиться по несколько измененному, обходному маршруту. И вот этим летом, окончив курс гимназии и сдав на «отлично» экзамены в юридическую академию, Дмитрий Кандауров, теперь уже студент, заявил дяде и тете:

– Я завербовался строителем на байдарскую железную дорогу. Поеду, поработаю там до начала занятий.

Он не стал ничего объяснять, все было ясно. Продолжение строительства трассы означало, что его родители отдали свои жизни не зря. И он, их сын, хотел продолжить дело не только символически, но и конкретным трудом. Викентий Павлович сказал ему тогда:

– Это хорошая мысль, дорогой. Конечно, поезжай.

Но когда сын Саша узнал, что «Митенька едет работать в Крым», стал горячо проситься отпустить его вместе с братом. С малых лет он рос рядом с кузеном, ходил за ним хвостиком, каждый вечер старался улечься спать в комнату «к Митеньке», повторял за ним словечки и выражения. Он совершенно искренне считал, что будет Мите в Крыму помощником. Но Викентий Павлович и Людмила отлично понимали, что Митя едет трудиться по-настоящему, что работа на строительстве тяжела и не оставляет свободного времени. Мальчишка станет брату обузой. Митя уехал, конечно же, один, а разобиженного и недовольного Сашу родители повезли в гости к дяде Вадиму…

В эти час-полтора времени «мужского уединения» Вадим и Викентий говорили не только о семейных делах. Всегда разговор поворачивался к тем событиям, что происходили в стране и в мире. Вот и теперь, глянув на клубок телеграфной ленты у буквопечатающего аппарата, Викентий спросил:

– Что слышно из внешнего мира? Какие последние новости тебе передал твой московский собеседник?

Два часа назад Вадим Илларионович провел последний сеанс связи со своим коллегой-радиолюбителем.

– Затишье, – он пожал плечами. – Все отдыхают, как и мы. Самый большой смутьян, наш Реформатор, слава богу, тоже еще у себя в Колноберже пребывает. Надеюсь, государь и вправду даст ему другое назначение, как поговаривают со слов Витте.

Вадим Илларионович был идейным консерватором и, как все консерваторы, резко не принимал всех нововведений Столыпина.

– Но, Вадим, ты разве забыл: Столыпин в марте сам подавал в отставку, а государь не принял ее.

– Принял бы, если бы не вдовствующая императрица Мария Федоровна. Это она уговорила сына.

– И очень хорошо! Такими светлыми умами нельзя разбрасываться. Премьер-министр делает все возможное, чтоб увести Россию с гибельного пути бунтов и революций. Разве не прекрасно он сказал: «Вам нужны великие потрясения, нам нужна Великая Россия»!

– «Великая Россия»! Поза, все поза! – воскликнул сердито Бородин. – Он сам же провоцирует эти великие потрясения. Еще министром внутренних дел был, а уже прикидывал, как бы распустить Думу. И взлетел наверх как раз на гребне той волны, что погребла под собой Думу! А следом новая волна пошла – террористов и боевиков с бомбами и пистолетами!

– Вадим, разгул террора начался раньше! Уж я-то об этом знаю лучше тебя. С февраля девятьсот пятого, когда московского генерал-губернатора великого князя Сергея Александровича убили. После этого, чуть больше чем за год, – пятнадцать покушений на губернаторов и градоначальников. На генерал-адъютанта Дубасова, на военного прокурора Павлова, на начальника главного тюремного управления Максимовского… И на самого Столыпина – да, уже после роспуска Думы.

– Разве этого не следовало ожидать? Согласись, Викентий! Но как человеку, я искренне сочувствую Петру Аркадьевичу. Как ужасно пострадали его дети, сын маленький и девочка! Сколько ей было тогда? Четырнадцать? Я согласен – Столыпин смелый человек. Помнит, что ходит как под приговором, но не уступает. Но как политика я его не принимаю, нет! Вот уже и новую Думу он подмять под себя хочет или опять же разогнать. К власти единоличной рвется наш премьер-министр, диктатором стать желает.

– А я другое вижу, милый мой доктор. – Викентий Павлович получал удовольствие от их дискуссии. – Своими реформами Столыпин тщится поднять одновременно и промышленность нашу, и сельское хозяйство. А в итоге – всю Россию.

– Как же, поднять! Запустить сюда иноземный капитал, чтоб заграничные магнаты скупили все наши богатства на корню! А теперь еще замахнулся на основы основ Российского державоустройства – на крестьянскую общину!

– Да, дорогой, многие бы с тобой согласились. Но я, прости, другого мнения. Еще пятьдесят лет назад, после отмены крепостного права, крестьянину – каждому! – нужно было дать возможность лично распоряжаться своей собственной землей. Я уверен: оттого и бунты начались, и погромы помещичьих имений, что крестьянин интуитивно чувствует – с ним поступили несправедливо. Община тяготит его, давит. Вон Европа! Хоть и тоже пережила всякие катаклизмы, но обошлась без социал-революционеров, подобных нашим. А секрет в том, что там крестьянин делом занят на своей собственной ферме.

Вадим Илларионович уже успокоился, однако сказал Викентию сердито:

– Россия – не Европа, известное дело. Что нашему человеку хорошо, то немцу – смерть. И вот что я думаю. Если начнет Столыпин все-таки общину крестьянскую ломать, то мы еще не таких катаклизмов дождемся! И голода, и бунтов страшных. Не дай Бог, конечно!.. А ты, Викентий, меня удивляешь: чиновник полицейской службы, и – либерал!

– Ну, положим, не либерал. Но именно служба позволяет мне видеть такое, что заставляет понимать: многое в нашей державе менять надо… Впрочем, как говаривал Цицерон: «Harum sententiarum quae vera sit, deus aliquis viderit» – Какое из этих мнений истинно, ведомо одному только Богу… Ладно, дорогой, времени, поди, уж много. Люся детей уложила, пойдем, погуляем вместе с ней в саду.

Вторая дверь из мастерской выходила прямо на террасу. Там, в кресле, сидела Людмила.

– Наконец-то! – воскликнула она. – Наговорились?

– Прости, дорогая!

Мужчины подхватили ее под руки с двух сторон и пошли по тополиной аллее через сад вниз, туда, где блестела вода одного из прудов.

– Что Саша? Завтра снова к Берестовым поедет? – спросил Викентий.

– Да, непременно. Он подружился и с маленьким князем, и с его воспитательницей. Они звали его. – Люся засмеялась. – Я его спать укладываю, а он все рассказывает, как они в какую-то рыцарскую башню ходили, да что по ночам там привидение бродит…