Онлайн чтение книги Аргус против Марса
5. АКАДЕМИЯ ИЛЛЮЗОРНЫХ НАУК

Бертон вышел на привокзальную площадь, и ему показалось, что он очутился в другом мире. В столице, откуда он уехал несколько часов назад, моросил дождь, было сумрачно, промозгло-сыро, а здесь ослепительно и знойно сияло солнце. Витрины магазинов по-летнему были защищены полосатыми тентами. Весь багаж Бертона состоял из легкого плаща, перекинутого через плечо. Скомкав и бросив в урну билет экспресса Париж – Марсель, он растворился в многоликой и многоязычной толпе. Теперь в своих темных очках-светофильтрах, в скромном сером костюме он ничем не выделялся среди окружающих. Через минуту такси умчало прибывшего налегке пассажира.

– Здравствуй, Марсель!..

Бертон любил этот город, несмотря на все, что ему довелось здесь пережить, город древний и новый, по-южному темпераментный, полный иностранцев и все-таки удивительно французский.

Во время войны его жестоко бомбили гитлеровцы, потом англо-американская авиация. Нынче город зализал свои раны, но старая часть Марселя, расположенная амфитеатром вокруг гавани, была все так же грязна, и все так же тесны были ее извилистые улицы, забитые городской и портовой беднотой. И все так же контрастировали с этими кварталами виллы и особняки промышленных тузов и экспортеров в новом городе, вызывающе и спесиво сверкавшие белизной фасадов и зеркальными окнами.

Но город, ласкаемый солнцем и теплым морем, не изнежился, подобно Ницце или Каннам. Он остался прежде всего городом загорелых мозолистых рук и славных революционных традиций – никому не дано забыть, что именно отсюда пришла в мир «Марсельеза».

Бертон остановил такси на улице Каннебьер, рассчитался с шофером и пошел дальше пешком.

Тихонько насвистывая, не спеша, будто прогуливаясь, он шел, подолгу останавливаясь у витрин, разглядывая на стекле отражения прохожих за своей спиной. Наконец, он оказался у старого трехэтажного здания со стенами кирпичной кладки. У резных дубовых дверей висела потемневшая бронзовая доска: «Академия иллюзорных наук». Под ней была вторая вывеска, поменьше и поновее: «Студия Киеси Мицуда». На жестяной стрелке под этой вывеской значилось: «Вход со двора».

Бертон обогнул здание, прошел по переулку вдоль каменной ограды и, оглянувшись, шагнул под арочный свод. Его обступили замшелые стволы старых платанов. На аллеях запущенного сада то и дело встречались статуи каких-то идолов, египетских фараонов и сфинксов. Музейная тишина. Пахло гнилью и увядшим листом. К тыловой части здания примыкал асфальтированный двор, заставленный пестро расписанными бутафорскими павильончиками из фанеры и папье-маше.

Бертон на минуту задержался у дверей. Мраморный барельеф изображал танцующее, многорукое индийское божество. Неземная улыбка его мало гармонировала с надписью под барельефом: «Факиром может стать каждый». Бертон шагнул через порог.

Потолок вестибюля украшали великолепные люстры, сквозь слой пыли угадывался блеск хрусталя и позолоты. Стены облицованы полированным деревом, задрапированы тяжелым бархатом. Бертон наугад направился в одну из боковых галерей.

Галерея заканчивалась стеклянным тупиком. Зеленоватые стены, подсвеченные изнутри, были разрисованы чертями и драконами. На одной из стен проступала надпись:

«Витторио Керлатто, великий магистр натуральной магии, посвященный храма Изиды. Оккультные знания. Тайные обряды. Постоянные связи с потусторонним миром».

– Только и всего?! – усмехнулся Бертон.

Кто-то тронул его за рукав, Бертон обернулся. Перед ним стоял небрежно одетый широкоплечий увалень с курчавыми волосами и влажным взглядом темных волооких глаз. В левом ухе незнакомца дрожал золотой полумесяц серьги.

– Месье, покорно прошу вас вернуть мне мою Рикки, – сказал этот странный человек, протягивая руку к плащу Бертона.

– В чем дело?

– Помилуйте, месье! – воскликнул курчавый. – Моя бедная Рикки!

– Откуда вы взялись? – удивился Бертон. – Не имею ни малейшего понятия о местопребывании вашей обожаемой Рикки. Советую обратиться к психиатру, там вы получите интересующую вас информацию.

– Простите, месье, но я в своем уме, – возразил незнакомец.

Бертон вдруг ощутил, как под его плащом что-то шевельнулось. Он встряхнул плащ, и на пол шлепнулась большая змея.

– Афганская кобра, – пояснил курчавый и еле слышно свистнул.

Змея поднялась на хвосте и угрожающе расправила капюшон.

– Сколько времени может прожить человек после укуса этой твари? – осведомился Бертон.

– Я думаю, месье, минут пять, – ответил факир, показывая белые зубы.

– Для того, чтобы свернуть вам шею, мне достаточно будет одной, – раздраженно сказал Бертон.

– Что вы, месье, – укоризненно ответил курчавый. – Рикки ласковое и безобидное существо, она неспособна на дурные поступки. Рикки, фьють, ко мне, моя красавица!

Он схватил кобру за шею и с непостижимой быстротой завернул в цветастый шелковый платок. Секунду спустя в его руках брыкался пушистый лемур с огромными печальными глазами. Факир ловко схватил его за полосатый хвост и, улыбаясь, протянул Бертону.

– Отличная работа, – отозвался Бертон. – Значит, вы и есть знаменитый Керлатто?

– О нет! – воскликнул фокусник. – Я недостоин целовать мизинец на ноге Непревзойденного. Я всего лишь рядовой слушатель академии. Селим ибн Дауд, к вашим услугам, – он по-восточному скрестил руки на груди и поклонился. – Через месяц я получаю степень магистра иллюзорных наук, но, если месье сочтет нужным, я готов хоть сегодня подписать долгосрочный контракт.

Бертон заметил, что его окружают уже человек пять будущих магистров.

Впервые доводилось Бертону попадать в столь оригинальное заведение: под крышей ателье на улице Каннебьер помещался целый комбинат чудес. Прежде всего это была академия иллюзорных наук, готовящая магов, факиров и фокусников для цирков, мюзик-холлов и варьете Европы и Америки. Состав учащихся был чрезвычайно любопытен: по большей части это были инвалиды цирка, переучивающиеся на более легкие профессии. Аудитории заполняли отяжелевшие борцы, манежные ковбои, из-за возраста вышедшие в тираж, воздушные акробаты с переломанными ребрами, жонглеры, заболевшие склерозом. Одни жаждали постигнуть искусство чревовещания, другие – стать манипуляторами с картами и шариками, третьи приобщались к секретам чтения чужих мыслей.

Немало здесь было и авантюристов, наследников графа Калиостро, добывавших кусок хлеба за счет человеческой глупости, невежества и суеверий. Они имели собственные маленькие студии, поставляющие оптом более мелким шарлатанам талисманы и амулеты на все случаи жизни, магические зеркала, хрустальные шары для ясновидящих и тому подобный инвентарь.

Под сенью ателье наиболее солидной и доходной была студия Киеси Мицуды, серьезное коммерческое предприятие, решительно далекое от всякого жульничества, – фабрика волшебной аппаратуры со своими мастерскими и конструкторами.

Бертон еще раз оглядел питомцев академии: на него устремлены пять пар вопрошающих глаз. «Судя по всему, им чертовски нужна работа», – подумалось ему.

– Вы меня с кем-то путаете, ребята, – сказал он. – Я не антрепренер. Я не имею ни малейшего отношения к вашей профессии. Очень жаль, но это так...

Огоньки надежды в глазах окружающих угасли. Люди растаяли, как молчаливые тени. Бертон задержал Селима и шепнул ему на ухо:

– Если вас устроит несколько франков, проводите меня в студию Киеси Мицуды.

Унылое лицо факира заметно оживилось.

– К вашим услугам, месье! Хотел бы я иметь такого хозяина, как вы! Большинству из нас очень трудно получить работу, ведь мы не звезды, как Бенито, как Тульчио, как Эвридика. Я люблю свою профессию и работаю не хуже Тульчио, но ухлопал на учебу все сбережения. Сейчас я не имею столько денег, как этот выскочка, чтобы купить свеженькие трюки, приобрести оборудование, заплатить за рекламу.

– Факиром может стать каждый... – напомнил Бертон.

– Каждый, кто имеет деньги. Везде только деньги, месье!

У двери, обитой коричневой кожей, Селим сказал:

– Здесь вы найдете японца.

– Благодарю вас. Возьмите эти франки и получите в придачу совет: во-первых, не пользуйтесь горячей завивкой волос. По-моему, химическая выглядит гораздо естественней. Во-вторых, подберите себе имя пооригинальнее. В-третьих, внимательно следите за своей речью. Провансальский выговор выдает вас с головой. До свидания, э-э... Селим ибн Дауд.

– Жюль Моно, месье... Просто Жюль Моно, – шептал потрясенный факир, сжимая в кулаке кредитку.

Бертон толкнул дверь и оказался лицом к лицу с тем, кого искал.

– Здравствуй, Ми. Узнаешь?

Мицуда отступил назад и долго вглядывался в гостя сквозь толстые стекла очков в золотой оправе. Бертон выжидающе глядел ему в глаза.

Это был миниатюрный, прямо-таки игрушечный японец в отличном смокинге, с гвоздикой в петлице. Из-под шелкового лацкана смокинга выглядывали фантастические ордена. Бриллиантовый перстень на мизинце и сигара во рту придавали ему совсем респектабельный вид. Возраст японца определить было нелегко, однако седые виски и сухая, почти пергаментная кожа лица говорили о том, что старость берет свое. Наконец, Мицуда улыбнулся. Он сделал знак кому-то за своей спиной. Торопливо процокали каблучки, и молодая женщина, секретарь Мицуды, окинув Бертона любопытным взглядом, исчезла за дверью кабинета.

– Здравствуй, друг! – сказал Мицуда, усаживая гостя и наполняя пахучим кофе маленькие чашечки. Долго молчал, глядя на Бертона.

– Разве с того света возвращаются? – спросил, наконец, он, обрезая сигару.

– Возвращаются, Ми, – спокойно ответил Бертон, прихлебывая кофе. – Впрочем, ты маг и чародей и тебе должно быть больше известно на этот счет.

Японец выпустил клуб сигарного дыма.

– М-м-м... Как только кончилась война, я узнал, что ты находился на борту одного из «кораблей смерти», торпедированных в марсельской бухте...

– Да, я был на «Валькирии». Но, как видишь, я здесь и надеюсь, ты не принимаешь меня за призрак?

– Понятно, – Мицуда посмотрел на часы и, вытянув шею, лисьим движением повел головой, будто нюхая воздух. – Хочешь или нет, но я не отпущу тебя никуда дня три, ты мой гость. Согласись, что для тех, кто вместе глядел смерти в глаза, а потом не виделся семнадцать лет, три дня не такой уж большой срок.

– Я бы сказал, даже недостаточный, – добавил Бертон.

Мицуда поправил очки. И снова то же лисье движение.

– Ага! Старая игра в «кошку и мышки»?

– Нет, Ми. Игра, к сожалению, новая: «мышка и кошки». Но правила остались те же: мышка, проиграв, платит головой. Меня преследуют, Ми.

– Кто?

– Загибай пальцы: молодчики из «Второго бюро» – раз.

– Так.

– Наследники адмирала Канариса из «Бундеснахрихтендинст».

– Ты имеешь в виду ведомство генерала Гелена, боннскую разведку?

– Угу. И это не все.

– Кто еще?

– Янки. Видимо, из службы «Джи-два». Однако, как видишь, я здесь и пока на свободе. Тем и другим, и третьим нужен, собственно, не столько я, сколько мое изобретение. Рассказывать тебе о нем сейчас не буду – не время и не место.

– Достаточно. Я все понял. – Японец усмехнулся мгновенной бесстрастной усмешкой. – Внешне между всеми этими тайными службами существует альянс, дружба в рамках НАТО. Но каждая из них стремится захватить лакомый кусочек единолично в свои руки и подставляет ножку одна другой...

– Только это и дало мне возможность ускользнуть.

– Хорошо! Чем больше конкурентов, тем очевиднее твои шансы наставить им нос.

– Но ты понимаешь, что это не может продолжаться бесконечно. Силы слишком неравны. Спрячь меня, пока докеры из старых друзей не помогут мне переправиться за границу.

– Хорошо.

Ни один мускул не шевельнулся на его азиатском лице: Это был надежный человек, как железо.

– Я верю тебе.

– Верь, Анри. Тебе нужно сохранить здесь инкогнито?

– Крайне желательно, мой догадливый друг.

Мицуда снова взглянул на часы.

– Арман Роше, – сказал он. – Запомни. Утром ты получишь документы на это имя. А сейчас у меня, к сожалению, дела. Впрочем, ты тоже можешь присутствовать на просмотре. Для новичка там много занятного.

– Благодарю, я охотно воспользуюсь твоим приглашением. Кстати, в чем заключается теперь твой бизнес?

Мицуда улыбнулся. Бертону эта улыбка показалась печальной.

– Торгую. Грезы и иллюзии оптом. Поставляю реквизит, приборы и целые программы по собственным сценариям зрелищно-увеселительным заведениям Европы и Америки. Любопытный товар, не правда ли? Однако выгодный.

– Ты конкурируешь с Витторио Керлатто?

– Ни в коем случае. Керлатто – это ловкость шарлатана. Мицуда – ловкость ума. Я не только владелец фирмы, но и ее главный выдумщик. Без ложной скромности могу сказать, что мне удалось создать немало оригинальных иллюзионных эффектов. Никакой мистики здесь, разумеется, нет и в помине: сколько-то оптики, немного кибернетики, радиоэлектроника, новые материалы, продуманная композиция света, тени и красок, плюс использование некоторых физиологических особенностей человеческого зрения. Что еще? Искусно подобранные музыкальные ритмы, наконец – мастерство

исполнителей. Впрочем, ты сейчас убедишься сам, до какой степени можно ввести в заблуждение человеческий глаз. Но я – честный предприниматель, Анри. Пусть это звучит парадоксом, но я беру деньги только за стопроцентный обман.

В центральной, богато убранной ложе просмотрового зала стояли два ряда белых пенопластовых кресел и небольшой пульт на колесной треноге. Под ногами путался кабель.

Тотчас за японцем и Бертоном в ложу вошли еще трое: два незнакомых мужчины и женщина – секретарь Мицуды.

Японец представил их друг другу.

– Мистер Кросби, мистер Драйберг, месье Арман Роше, Владелец варьете в Лионе.

– Очень рад, – равнодушно сказал пожилой толстый мужчина. На этом, видимо, исчерпывался весь его запас французских слов, потому что, подумав, он добавил, неизвестно к чему: – О'кей.

– Прошу садиться! – новым и каким-то вкрадчивым голосом пригласил Мицуда. И, обращаясь к Бертону, пояснил: – Мистер Кросби – продюсер, хозяин зрелищных предприятий в Калифорнии, один из самых уважаемых моих клиентов-заказчиков. Мистер Драйберг – его консультант по вопросам рекламы. Он же переводчик.

Бертон промолчал. Японец склонился к микрофону на пульте:

– Антуан! Что там у вас?

– Готово! – отозвался репродуктор.

– Предупреди остальных: в сценах с привидениями поменьше философии, побольше динамики. Даю сигнал на режиссерский пульт!

На доске перед креслом Мицуды вспыхнул красный глазок.

– Начали!

Зашуршала поднимаемая штора, открывая взгляду круглый зал. Белый потолок конусом с темным отверстием посредине, прозрачный, видимо, стеклянный пол, вместо стен – алюминиевые жалюзи.

Освещение померкло. В дальнем конце зала в стене образовалась голубая щель... Там, в клубке синих теней, под медленный волнующий ритм мелодии зарождались обещанные Мицудой грезы.

...В глубине сцены возникает волокнистая спираль галактики. Излучения мириад далеких солнц сливаются в красноватое зарево. На фоне его – двое: мужчина и женщина в легких костюмах космонавтов, он – в голубом, она – в розовом. Бенито и Эвридика. Полная невесомость – она в движениях, в мелодии музыкального сопровождения. «Космонавты» разыгрывают сложную акробатическую пантомиму, витая в пространстве, как воздушные шарики. Сцена прощания. Трогательный поцелуй. Он надевает шлем, включает невидимые двигатели и, подобно звездному кораблю, уносится в сторону галактической спирали... Эвридика в отчаянии. Скачут, беснуются звуки джазовой музыки. Выражение лица Эвридики меняется, глаза вспыхивают, телодвижения становятся непристойными. В сторону летят перчатки, расходятся застежки-молнии, разрезая костюм на части. Космический стриптиз... Обнаженное тело продолжает извиваться в пространстве под ударами джазового ритма.

Американцы кивают. Это им определенно нравится.

Сцены иллюзионного ревю сменяют одна другую. Коварная русалка увлекает влюбчивых аквалангистов на дно морское, превращает их в дельфинов и катается на них. Привидения играют в регби и танцуют твист. Блестящее мастерство постановщика и исполнителей, ошеломляющая техника спектакля принесены в жертву откровенной вульгарности многих эпизодов: японец знал вкусы своих заказчиков. К концу спектакля Бертон еле сдерживал зевоту, его тянуло уйти, но не хотелось обидеть друга.

Но вот привидения исчезли в своих гробах, и занавес опустился. Мицуда вопросительно глядел на американцев.

Мистер Кросби обратился к своему советнику:

– Скажите господину Мицуде, что нашей публике это будет по вкусу. Теперь мы сможем успешно конкурировать с телевидением. Желательно только в окончательном варианте ревю иметь побольше...

– Чего именно, мистер Кросби? – осведомился Мицуда. – Наши гарантии учитывают любые требования клиентуры.

– Побольше секса, господин Мицуда!

Бертон рассмеялся.

Прошло пять дней.

Бертон старался как можно реже выходить из маленькой, удобной комнаты, предоставленной ему гостеприимным хозяином. Раза два или три к вечеру Бертон исчезал и возвращался поздно. Мицуда догадывался, что он бывает в порту.

В первой половине дня в комнате Бертона царила тишина. Во второй половине наступало время репетиций в студии, и тогда комната превращалась в резонансный ящик: жужжали трансформаторы, доносился рев громкоговорителей, гремел джаз.

Каждый день утром приходила Люсьена – секретарша Мицуды. Она приносила все, что просил Бертон, наводила в комнате порядок. Иногда они вместе пили кофе за маленьким столиком, и Бертон не знал, куда деваться от взгляда ее умных, пытливых глаз. Говорили о пустяках. Вечерами, прогуливаясь в старом парке академии, он вспоминал этот взгляд и смущенно пожимал плечами.

Мицуда захаживал редко. Но сегодня он принес бутылку хорошего коньяка: захотел выпить с другом по случаю завершения работы над новым спектаклем. Бертон заметил, что Мицуда чем-то угнетен.

Выпили сразу по большому бокалу.

– Семнадцать лет! – воскликнул Мицуда. – Подумать страшно, Анри!

– Согласен, Ми. Семнадцать лет назад мне было двадцать девять, – отозвался Бертон.

Мицуда, казалось, не слышал. Бертон глянул в его отсутствующие глаза, больно защемило под сердцем.

– Семнадцать лет! – повторил Мицуда с каким-то странным волнением. – Чтобы увидеть свою внешность, достаточно посмотреть на себя в зеркало... Но чтобы заглянуть в свою душу, нужно встретить старого друга. Великий бог, что ты наделал со мной!

Щуплое тело японца содрогалось в рыданиях. Выпавшая из рук сигара дымилась на ковре. Пепел, просыпанный на рукав пиджака, попадал в глаза. Попадал в самое сердце. Пепел, пепел, пепел...

Кучки еще горячего пепла скользят по лопате. Лопата скользит по обгорелым костям, не держится в слабых руках. «Шнель, япанишес швайн, шнель!» Кучи пепла растут. Даже ветер не в силах поднять этот тяжелый, жирный, еще горячий пепел. Ветер пролетает мимо, унося за колючую проволоку дым из страшной трубы и слабый человеческий плач. «Шнель, япанишес швайн!» Лопата гребет быстрей и быстрей. Не руки, нет – она сама подчиняется окрику: «Зо, яволь. Нимм дас зайне фрюштюк» [Быстрее, японская свинья, быстрее! Так, хорошо. Получай свой завтрак! (нем.)]. Прямо в лицо бросают дохлую кошку. Грубый хохот. «Цу тиш! Гутен аппетит!» [За стол! Приятного аппетита (нем.)]. Автоматная очередь. Ветер уносит крики и стоны. И дым...

– Мужчины не плачут, Ми.

– Прости, Анри, старею, нервы...

Мицуда долго протирает очки.

– Ми, ты хочешь знать, почему я здесь?

– Ты говорил, Анри.

– Нет... я сказал не все. Ты думаешь, мне жаль отдать свое изобретение людям? Нет, не жаль, Ми. Но оно дает им в руки опасное могущество. Нельзя допустить, чтобы им завладели маньяки в военных мундирах. Иначе пепел новых жертв ляжет в озера крови и слез...

– Пепел... Пепел... Слезы и кровь. Да... Да... – и Мицуда снова низко опустил голову.

– Перестань, старина. Погибших не вернешь, – сказал Бертон. – Кстати, не слыхал ли ты, в каком лагере погибла Вики?

– Не знаю, нет... Но мне известно – кто.

Бертон подался вперед, до боли в пальцах сжав подлокотники кресла.

– Кто предал? Кто? Говори! Он жив?

– Насколько мне известно – да. Он из тех, кого в Западной Германии называют «подводниками». Ты, вероятно, знаешь, что в ФРГ сейчас проживает больше двух сотен гитлеровских военных преступников, которые официально числятся умершими. Бывший гауптштурмфюрер СС Фридрих Кунц был похоронен по всем правилам, но потом всплыл в Оснабрюке. Он выдает себя за эльзасца, хотя на самом деле – судетский немец. Сейчас он носит имя Франца Гюбнера.

Кулак Бертона с силой обрушился на хрупкий столик.

Была уже половина первого ночи, когда Мицуда вернулся к себе в кабинет. Достав кофейник, он выпил подряд несколько чашек холодного черного кофе. Внезапно до него донесся сдавленный крик.

Дверь распахнулась. Вошли двое, в шляпах, в светлых плащах. Третий остался стоять в коридоре. Левой рукой он крепко держал за локоть Люсьену, в правой был пистолет.

– Проходите, господа, – сказал Мицуда. – Я ждал вас. Отпустите девушку: она все равно ничего не знает.

– Нас интересует Анри Бертон! – сказал один из вошедших.

– Знаю, – сказал японец. – Анри Бертон находится здесь.

– Я уполномочен арестовать его по обвинению в государственной измене.

– Это его не должно обескуражить, – сказал Мицуда. – Он человек привычный... Пройдемте со мной, господа.

В дверях Мицуда замешкался на секунду, встретив напряженный взгляд своей секретарши.

– В чем дело, Люсьена? – спросил он. – Вы мне больше не нужны сегодня. Прошу вас уйти...

Мицуда вел ночных гостей по коридору, на ходу включая освещение. У распределительного щита с надписью «Студия К.М.» он остановился и перевел рубильник в положение «включено».

– Прошу сюда, господа. Следуйте за мной, господа, – то и дело повторял японец, показывая дорогу в лабиринте галерей и переходов.

Гости чертыхались, спотыкались о связки толстых кабелей, озирались по сторонам, разглядывая диковинные аппараты, похожие не то на радиотелескопы, не то на ракетные установки. Все четверо протопали по металлическому трапу и вошли в небольшое помещение, наполовину занятое полукруглым пультом, с окном в зал.

– Это – режиссерский пульт, – пояснил Мицуда, присаживаясь. – Сейчас я включу освещение в зале студии и вызову туда Бертона. Остальное – ваша забота...

Мицуда пробежал пальцами по тумблерам и кнопкам, как опытный пианист по клавишам.

– Внимание! – загремели громкоговорители. – Внимание, Анри Бертон! Прошу вас выйти в зал студии. Это необходимо!

Трое в плащах переглянулись и завертели головами в поисках того, кто был им нужен. Минуту спустя в зал вошел Бертон.

– Анри Бертон, не двигайтесь с места, – наклонявшись к микрофону, сказал японец. – Вы арестованы. Зал окружен, сопротивление бесполезно.

Один из агентов похлопал Мицуду по плечу и жестом приказал остальным спуститься в зал.

Мицуда оскалил зубы:

– Чтобы он не вздумал сопротивляться, я посажу его в клетку.

– Не стоит. Мои ребята сделают это быстрее и лучше. Теперь он от нас не уйдет, – сказал агент.

– Кто знает, – возразил японец. – Лишняя предосторожность не мешает. Вот посмотрите...

У агента от удивления отвисла челюсть. В центре зала появилась массивная клетка. Бертон оказался за частоколом железных прутьев.

– Подойдите к нему, – предложил Мицуда.

И они спустились по трапу в зал.

– Вы арестованы, Бертон, – сказал агент, приближаясь к клетке вплотную и держа пистолет наготове.

– Вы ошибаетесь, месье, – спокойно возразил Бертон. – Пока что я в клетке.

Лицо агента побагровело.

– Освободите его, – приказал он Мицуде. – Да поживей, черт побери!

Мицуда галантно поклонился.

– Ну что ж, если вы настаиваете, месье... У вас доброе сердце.

– К черту! Освободите его немедленно!

– Слушаю и повинуюсь.

Мицуда трижды хлопнул в ладоши. Откуда-то сверху слетело черное, блистающее звездами покрывало и накрыло клетку с Бертоном. Красивый, звучный аккорд разогнал тишину.

Один из агентов бросился к клетке и приподнял покрывало, но тут же с проклятием отскочил в сторону. Двое других мгновенно сорвали покрывало... и остались стоять, остолбенев: в клетке, свернувшись кольцами, лежал громадный питон. Бертон исчез.

Первым опомнился старший. Схватив Мицуду за воротник, он встряхнул его так, что у японца слетели очки.

– Где Бертон?

– Он уже далеко отсюда, месье, – невозмутимо ответил японец. – Кстати, должен предупредить, что я не выношу грубиянов.

– Ах ты, старая крыса! – заорал агент.

Львиный рык потряс воздух. Ошеломленные шпики выхватили из карманов оружие. Мицуда поднял очки и водрузил их на прежнее место.

– Пойдемте, господа, я покажу вам дорогу обратно. Здесь вам, право же, больше нечего делать.

На обратном пути японец так же педантично щелкал выключателями. Спектакль окончен, иллюминация уже ни к чему.

Едва он переступил порог кабинета, как наручники щелкнули у него на запястьях.

– Прошу прощения, господа, – сказал Мицуда, возвращая наручники. – Одну минутку, я должен надеть свой плащ.

Он не спеша оделся, запер в стол бумаги, отключил телефон.

– Ну вот, господа, теперь я готов. Пожалуйста... надевайте браслеты.

Мицуда протянул свои худые руки.