Онлайн чтение книги На мраморных утесах Auf den Marmorklippen
26

Чтобы из темноты огромного леса выбраться обратно на пастбищные угодья, мне нужно было только придерживаться следа, который мы оставили, идя сюда, и я, погрузившись в думы, зашагал по белой тропинке.

Мне казалось странным, что во время бойни я находился у мертвецов, и я воспринял это как символ. Я по-прежнему пребывал в плену грёз. Это состояние не было для меня абсолютно новым; прежде мне уже приходилось переживать его вечерами тех дней, когда смерть поступала ко мне совсем близко. Тогда силой духа мы немного выходим из тела и подобно провожатому шагаем рядом с нашим подобием. Только я никогда так сильно не ощущал расторжения этих тончайших нитей, как здесь, в лесу. Сомнамбулически следуя по белому следу, я увидел мир в тёмном мерцании эбенового дерева, в котором отражались фигурки из слоновой кости. В таком состоянии я пересёк также болото возле Филлерхорна и невдалеке от высоких тополей ступил на территорию Кампаньи.

Здесь я с ужасом увидел, что небо озарено гибельными всполохами пожаров. На пастбищных угодьях также царил недобрый переполох, и мимо меня торопливо скользили тени. Среди них могли быть слуги, избежавшие резни; но я поостерёгся окликать их, поскольку многие находились, похоже, в пьяной ярости. Потом я увидел людей, размахивавших головёшками, и услышал жаргон пикузьеров. Толпы их, нагруженные добычей, уже снова направлялись к лесам. Передняя роща Красного быка была ярко освещена; крики женщин там смешивались со смехом триумфального пиршества.

Исполненный недобрых предчувствий, я торопливо направился к пастбищному хутору и уже издалека понял, что за это время лесным сбродом был убит и Сомбор со своими близкими. Богатое поселение было охвачено языками яркого пламени, добравшегося уже до стропил дома, хлева и амбаров, а «огненные черви» с улюлюканьем плясали вокруг пожарища. Грабёж был в полном разгаре; они уже распороли перины и, как мешки, набивали их добычей. Рядом я увидел группы кутивших, которые добрались до домашних запасов; они выбивали крышки наполненных бочек и шапками черпали вино.

Убийцы шатались от неумеренности, и это обстоятельство сыграло мне на руку, ибо я брёл среди них точно во сне. Ослеплённые пламенем, убийством и пьянством, они передвигались как звери, каких видишь на почве мутных трясин. Они скользили совсем рядом со мной, и один, волочивший узел, полный бутылок водки, двумя руками поднял его в мою сторону и, ругаясь, ушёл, когда я отказался его принять. Я прошёл сквозь них нетронутым, как будто мне была свойственна vis calcandi supra scorpiones.[49]Сила (или: смелость) ходить по скорпионам ( лат. ).

Когда я покидал развалины пастбищного хутора, мне бросилось в глаза одно обстоятельство, ещё более усилившее мой ужас. А именно — мне показалось, будто за спиной накал пожара поблек — но не столько потому, что я удалялся, сколько от нового, более грозного зарева, поднимавшегося на небосводе передо мной. Эта часть пастбищных угодий тоже была не совсем безлюдной. Я увидел разогнанный скот и спасающихся бегством пастухов. Прежде всего, я различил вдали лай рыжей своры, которая, похоже, приближалась. Поэтому я ускорил шаг, хотя моё сердце сжимал страх перед ужасным кольцом пламени, навстречу которому я шёл. Я уже неясно видел мраморные утёсы, возвышающиеся как чёрные рифы в море лавы. И уже слыша собак за спиной, я торопливо взобрался на крутой выступ скалы, с края которого мы в высоком опьянении так часто впитывали взглядом красоту этой земли, увиденную теперь в пурпурной мантии уничтожения.

Сейчас вся бездна гибели открылась в высоких языках пламени, а вдали на фоне заката вспыхивали древние и прекрасные города на краю Лагуны. Они сверкали в огне подобно цепи рубинов, и из тёмной глубины вод, извиваясь, вырастало их отражение. Пылали также деревни и посёлки по всему краю, а из гордых замков и монастырей в долине высоко к небу били пожары. Языки пламени как золотые пальмы бездымно поднимались в неподвижный воздух, и из венцов их падал огненный дождь. Высоко над этим искрящимся вихрем в ночи парили озарённые красными лучами стаи голубей и цапли, поднявшиеся из камыша. Они кружили до тех пор, пока оперение их не охватывал огонь, тогда они как горящие лампионы опускались в пожар.

Как будто пространство совершенно лишилось воздуха, наружу не проникало ни звука; спектакль разворачивался в жуткой тишине. Я не слышал снизу ни плача детей, ни жалобных причитаний матерей, но не доносилось оттуда и боевых кличей родовых союзов, и рёва скота, стоявшего в хлевах. Из всех ужасов уничтожения до мраморных утёсов поднималось только золотое мерцание. Так вспыхивают дальние миры для услады глаз в красоте заката.

Я не слышал и крика, изданного моим собственным ртом. Только где-то глубоко внутри меня, как будто я сам стоял в пламени, я слышал треск огненного мира. И только это тихое потрескивание я мог воспринимать, в то время как дворцы разваливались обломками, а из портовых хранилищ высоко в воздух взлетали мешки с зерном, чтобы разлететься в раскаленную пыль. Потом, сотрясая землю, взорвалась большая пороховая башня у Петушиных ворот. Тяжёлый колокол, который тысячелетиями украшал Бельфрид и звон которого сопровождал бесчисленных людей в жизни и смерти, начал сперва темно, потом всё ярче накаляться и, наконец, рухнул с опоры, круша колокольню. Я видел, как в красных лучах светятся коньки фронтона на храме с колоннами и с высоких цоколей вниз клонятся божественные изображения со щитами и копьями и беззвучно погружаются в пекло.

Перед этим морем огня меня во второй раз, и ещё сильнее, сковало сомнамбулическое оцепенение. И как в таком состоянии мы одновременно обозреваем многое, так и я услышал, как неуклонно приближаются своры и за ними лесные шайки. Вот собаки уже достигли кромки утёсов, и в паузах я чуял низкий лай Шифон Ружа, которого с воем сопровождала стая. Но в этом состоянии я был неспособен даже пошевелить ногой и чувствовал, как крик застревает у меня в горле. Лишь уже увидев зверей, я смог сдвинуться с места, однако чары не рассеялись. Мне казалось, что я мягко парю вниз вдоль ступеней мраморных утёсов; лёгким взмахом я также перелетел над живой изгородью, огораживающей сад Рутового скита. А за мной тесной стаей, громыхая, по узкой скальной тропе гналась Дикая охота.