Онлайн чтение книги Битва за Севастополь. Одиночный выстрел
Глава четвертая. Степная война

Оранжевое солнце медленно клонилось к горизонту. Небо потемнело. Только на востоке неоглядные причерноморские равнины еще казались наполненными ярким светом июльского дня. Степь как будто вздохнула свободнее. В тишине, особенно явственной после четырехчасового боя, в небо поднялся жаворонок и запел свою песню. У земли распрямились тонкие стебли ковыля и тысячелистника. Громче зазвенела вода в обмелевшей за лето речке Когильник. Белая степная пыль, успокоившись, легла на грунтовую дорогу, четко обрисовав неглубокие ее колеи.

Тихо стало и на кривых улочках селения Татарбунары, которое одним боком притулилось к излучине Когильника. Он нес свои бурливые воды к лиману Сасык, соленому озеру по соседству с Черным морем. О древности Татарбунар свидетельствовали руины цитадели, расположенной на холме. Высокими и мощными видел их турецкий путешественник Эвлия Челеби, посетивший эти места в середине XVII столетия. В книге он описал и крепость Татарбунары, что в переводе означало «татарский источник, колодец, фонтан», и реку, и озеро со стоячей пересоленной водой, и даже лечебные грязи, где страдающие от ревматизма люди могли избавиться от болей.

Тогда в Северном Причерноморье хозяйничали турки и их вассалы буджакские татары. Не рокот танковых моторов разносился по округе, но перестук копыт сотен и сотен лошадей мусульманских всадников, вооруженных луками и кривыми булатными саблями. Знамя ислама реяло над бесконечной степью почти полтора столетия. Потом сюда пришли русские батальоны. Круглыми свинцовыми пулями они быстро успокоили буйных воинов пророка Мухаммада. Турки отступили к южным берегам Черного моря. Татары превратились в мирных подданных великой царицы Екатерины Второй.

В декабре 1821 года Татарбунары посетил Александр Пушкин, молодой чиновник канцелярии одесского генерал-губернатора. Османская крепость показалось ему живописной, лечебные грязи – весьма полезными для здоровья. Никаких признаков восточной жизни он здесь не обнаружил. В Татарбунарах обитали русские, украинцы, молдаване, евреи и болгары, имелось 16 каменных лавок, 2 питейных дома, 6 ветряных мельниц и 2 – водяных, а также одна православная церковь…

Людмила в бинокль рассматривала руины цитадели на холме. Артиллерийская перестрелка причинила им урон. От прямых попаданий снарядов образовалось несколько крупных воронок и провал в остатках стены, обращенной на запад. Как человек, пристально изучавший историю России и Украины, студентка Киевского университета сожалела о таком печальном состоянии памятника. Год назад во время практики она работала на археологических раскопках около города Чернигова. Там нашли интересные предметы: железный сфероконический шлем Х века, много наконечников стрел и копий, стремена, фрагменты кольчуг.

По расположению фундамента, уцелевшим остаткам стен и четырех башен Павличенко определила цитадель как фортификационное сооружение, характерное для позднего Средневековья. Теперь ей очень хотелось взобраться на холм, побродить среди развалин, заглянуть в подземный ход, куда вели истертые ступени. Земля и обломки камней заполняли его. Но если правильно организовать раскопки, то, может быть, в крепости найдутся вещи из железа, бронзы и даже золота, принадлежавшие древним воинам…

– О чем задумалась, Людмила? – спросил сержант Макаров, сбрасывая с пехотной лопатки очередную порцию рыхлой степной земли.

– О вечности, – она рассмеялась.

– Давай копай дальше. Надо углубить ход сообщения хотя бы до полутора метров. Тебе же будет легче, когда начнется артобстрел.

– А он начнется?

– Непременно. После двенадцатого июля румыны точно осатанели. Лезут вперед, как бешеные. Если они тут прорвутся сегодня-завтра, то вечность для нас с тобой наступит быстро.

– Так ведь патроны пока есть, – Люда поправила кожаный подсумок с обоймами, прикрепленный у нее на ремне справа.

– Вот именно – пока, – проворчал сержант.

– У меня осталось штук сорок, не меньше. Предположим, двадцать из них в цель не попадут по разным причинам. Но половина-то должна сработать.

– Снайпера-новичка на фронте видно сразу, – наставительно заметил Макаров. – Он из идеальных условий учебного отряда исходит. Но здесь их не бывает.

– А какие бывают?

– Боевые. При наступлении противника действует его артиллерия, минометы, танки, штурмовая авиация. Они не дают сосредоточиться, вот в чем беда…

– Уже видела, знаю, – она тоже воткнула лопату в грунт.

– Ты и впрямь ничего не боишься? – Игорь внимательно посмотрел на молодую напарницу.

– Почему? – Людмила пожала плечами. – Боюсь, конечно. Только очень любопытно мне все это…

На рубеже Арциз – Татарбунары 25‑я Чапаевская дивизия продержалась до 22 июля. В ночь на 23‑е ее воинские части получили приказ отходить на восток, на линию: село Староказачье – городок Каролино-Бугаз. Отступление проводили «ступенями», то есть кто-то прикрывал отход, кто-то уходил, кто-то готовил новые огневые позиции. Расклад получился такой: 31‑й Пугачевский и 287‑й стрелковые полки оборонялись, 54‑й Разинский полк отходил, 225‑й Домашкинский полк окапывался. Потом воинские части менялись местами: «домашкинцам» – воевать, «пугачевцам» – отходить, «разинцам» – рыть окопы и траншеи.

Соблюдая правила маскировки, «разинцы» в полночь начали погрузку. Автомобилей в стрелковом полку было мало, по штату – всего 18, причем 9 из них принадлежали санитарной роте. Солдаты называли их «полуторками», и действительно грузоподъемность армейского ГАЗ-АА не превышала 1500 кг. Служивые передвигались, в основном, на повозках, запряженных лошадьми. Конная тяга вывозила полковые 45-мм и 76-мм пушки, тяжелые 120-мм минометы, штабную документацию, радиостанции и даже полевые кухни, коих насчитывалось 21.

Усевшись на скамью за спиной ездового, Людмила положила в ногах ранец и свернутую шинель. Приклад винтовки тоже упирался в деревянное днище повозки, а ствол лежал у Павличенко на плече. Левой рукой она обнимала свою боевую подружку – «трехлинейку», правым плечом касалась высокого борта повозки. Так удобно, в углу, устроил ее сержант Макаров. Сам он сел рядом, слева. Теперь Игорь старался помогать ей во всем, и в данном случае прикрывал студентку Киевского университета от особо общительных бойцов пулеметного взвода, жаждавших завязать знакомство с симпатичным снайпером-наблюдателем.

Впрочем, многие во второй роте уже знали про историю с танком, остановленным в поле недалеко от их огневых позиций. Расспросить Людмилу об этом захотел даже командир батальона капитан Сергиенко. Она сказала ему, что все дело в игре, которая называется «Донышко». Капитан удивился. До сего времени он ничего не слыхал о подобном развлечении. Однако пообещал, что красноармеец Павличенко получит новую снайперскую винтовку с оптическим прицелом ПЕ при первом же удобном случае.

Люда, прислонившись к борту повозки, задумчиво смотрела вдаль. Повозка ехала, изредка подскакивая на ухабах. Степь расстилалась по обеим сторонам дороги, как открытая книга. Этой светлой летней ночью она была таинственно тиха. Но днем громыхала от орудийных залпов, вспыхивала зарницами, дышала пороховой гарью.

Чужаки, вторгшиеся с запада, нарушили ее вековой покой. Они принесли неисчислимые бедствия. Людмила уже видела разбомбленные поселения, разбитые снарядами склады и зернохранилища, взорванные мосты, сгоревшие поля пшеницы, всевозможную технику, брошенную вдоль дорог, сотни погибших и тысячи людей, в страхе покидающих родные места.

Картины разрушений и огромного народного горя непреходящей болью отзывались в ее сердце. Павличенко думала о мести. Те, кто вероломно покусился на мирную жизнь ее родной страны, должны понести суровое наказание, и она их накажет. После первого боя Люда поняла, что сможет это сделать. В уме она прикидывала свой счет: сто, двести, триста вражеских солдат и офицеров. Они останутся лежать здесь, в сухой и рыхлой степной земле, которую мечтали захватить…

Колонна 54‑го полка уходила дальше на восток, к реке Днестр. Уже под утро над степью, но далеко от них, где-то на северо-западе занялось широкое зарево. Там, на правом фланге Южного фронта, шли ожесточенные бои. Немцы и румыны рвались к городу Тирасполю.

Однако на левом фланге Южного фронта чапаевцам пока удавалось отрываться от противника. Но каждый раз – все с большим трудом. Враг наращивал усилия, а противопоставить ему русские ничего не могли, поскольку резервов уже не имели. У нашего командования оставалась одна надежда – Тираспольский 82‑й укрепленный район. К 25 июля 1941 года там собрали все отступавшие войска.

Построили 82‑й укрепрайон задолго до войны и оборудовали неплохо: бетонные, деревянно-земляные, каменные сооружения, блиндажи, траншеи, огневые точки. Здесь расположили в капонирах и полукапонирах около ста орудий разных калибров, 632 станковых и 285 ручных пулеметов, более десяти тысяч человек личного состава. Советские генералы рассчитывали на 82‑м укрепрайоне остановить вал вражеского наступления, перемолоть на днестровских берегах немецкие и румынские пехотные дивизии и затем отбросить их к западной границе СССР. К сожалению, этот стратегический замысел осуществить не удалось. На рубеже 82‑го УР наши воинские части продержались только 12 суток, с 26 июля по 8 августа…

Сначала 54‑й стрелковый полк прикрывал переправу воинских частей 54‑й дивизии через реку Каплань по дамбе, стоявшей у села Паланка. Почти весь день 24 июля и в ночь на 25 июля эта дивизия переправлялась, а «разинцы» отошли к деревне Маяки и окапывались, готовя огневые рубежи.

Среди однообразных серовато-желтоватых равнин вдруг блеснуло, как награда за четырехдневный переход, ясное зеркало воды. Днестровский лиман и его ответвление – Карагвольский залив – глубоко врезались в земную твердь своими извилистыми протоками, тихими заводями, глубокими затонами. Кое-где вдоль берегов рос камыш, гнездились утки, играла на небольшой глубине речная рыба. Позиции, отведенные 54‑му полку, находились как раз у деревни Маяки, известной на всю Украину богатыми рыбой местами.

Печально взирал сержант Макаров с высокого обрывистого берега на приятную глазу мирную картину. Внизу, на желтом песчаном откосе лежали три больших баркаса, перевернутые килем вверх. Их ребристые мокрые бока темнели на солнце. Дальше сушилась растянутая на шестах мелкоячеистая пеньковая сеть. Стайка босоногих мальчишек с удочками на плечах уверенно двигалась к пристани, где покачивалась на мелкой речной волне лодка-плоскодонка.

Лейтенант Ковтун сегодня не отпустил Макарова в деревню, хотя снайпер обещал снова накормить всю вторую роту свежей ухой из карасей. Игорь, будучи заядлым рыболовом, отлично знал местные промыслы. До войны он приезжал сюда раза два, свел знакомство с деревенскими мужиками, ходил с ними на ночную рыбалку.

– Карась пойдет на опарыша, – рассуждал он, повернувшись к Людмиле. – Но конечно, удилище из бамбука, поплавок – не тяжелый, крючок размера 0,2.

– Естественно, – отозвалась Павличенко.

Она занималась недавно полученной новой снайперской винтовкой. Капитан Сергиенко сдержал свое обещание. По прибытии 54‑го полка на позиции в Тираспольском укрепленном районе «разинцам» выдали со складов боеприпасы и вооружение, согласно их заявке.

– Многие мне жалуются, – Макаров развивал прежнюю излюбленную тему. – Мол, не клюет. А ты что сделал, чтоб она клевала?

– Действительно, что? – глаза Людмилы лукаво блеснули.

– Ты подкормку ей давал? Ты свежую наживку заготовил? Ты до восхода солнца встал? – снайпер строго сдвинул брови.

– Нет! – быстро ответила Люда.

– То-то и оно! Значит, и рыба тебе уважения не окажет…

Неизвестно, сколько бы продолжалась беседа в таком духе. Однако Макаров вдруг увидел лейтенанта Ковтуна, шагающего к их блиндажу. На плече командир роты нес ручной пулемет Дегтярева, в руке – металлическую коробку с круглыми плоскими магазинами к нему.

– Ротный чего-то сюда припожаловал. «Дегтяря» несет, – сообщил своему снайперу-наблюдателю сержант. – Может, все-таки отпустит в деревню за рыбой?

– А вы сами его спросите, Игорь Сергеевич.

Но для начала они встали по стойке «смирно» и откозыряли офицеру, приложив ладони к пилоткам.

– Здравия желаю, товарищ лейтенант! – отчеканил Макаров, искательно заглядывая в глаза командиру.

Тот поднес руку к козырьку фуражки, потом опустил на землю ручной пулемет и передал коробку с магазинами Макарову:

– Приказываю вам, сержант, провести инструктаж с красноармейцем Павличенко. Объясните устройство и действие этой машины.

– Слушаюсь, товарищ командир!

– Меня разжаловали из снайперов в пулеметчики? – голос у Людмилы дрогнул. – Но почему, товарищ лейтенант?

– Не почему, а для чего, товарищ Павличенко. Ситуация такая, что надо бы вам освоить еще один вид стрелкового оружия. Или вы в запасном полку пулемет хорошо изучили?

– Никак нет. Времени было мало.

– Не сомневайтесь, товарищ лейтенант. Она освоит… – доложил Макаров и умоляюще добавил: – В деревню можно мне?

– В деревню нельзя по той же самой причине. Ситуация тяжелая. Всем быть на местах в боевой готовности.

– Так тишина вокруг, товарищ лейтенант. Покой, небо голубое, птички поют.

– Скоро петь перестанут! – мрачно произнес Ковтун, резко повернулся на каблуках и зашагал прочь…

Не мог командир второй роты рассказать своим бойцам о том, что слышал сегодня утром на совещании у командира 54‑го полка полковника Свидницкого. Оказывается, позавчера, то есть 2 августа 1941 года, противник, до сих пор двигавшийся в юго-восточном направлении от Дубоссар к Вознесенску, круто повернул часть своих сил на юг, затем – на юго-запад. По лощинам и перелескам фашистская пехота незаметно обошла наш стрелковый полк и ударила по трем советским дивизиям, сильно потрепанным в предыдущих боях. Против них выступили две пехотные дивизии немцев и одна румынская, недавно прибывшая на фронт.

Они прорвали боевые порядки русских и вышли в тыл нашей 95‑й Молдавской дивизии, едва не захватив ее командный пункт и весь штаб. Угроза окружения нависла над защитниками Тираспольского укрепрайона. Но Ставка Верховного главнокомандования в Москве, похоже, еще не понимала, что Южный фронт трещит по швам, и приказа об отступлении не отдавала.

Кроме того, сегодня, то есть 4 августа, прервалась проводная связь 25‑й Чапаевской дивизии со штабом Южного фронта, а работу радиостанции противник забивал помехами. Понятно, что провода могли перерезать диверсанты, которых немцы во множестве забрасывали в советский тыл. Очень страдала проводная связь также от артобстрелов и бомбовых ударов. Ведь превосходство фашистской авиации в воздухе уже проявлялось совершенно отчетливо.

На равнинных пространствах от реки Днестр до реки Южный Буг, от города Тирасполя до города Одессы постепенно возникал настоящий военный хаос, и управлять войсками становилось невозможно. Все перемешалось в неоглядных степях Причерноморья. Целые многотысячные корпуса вместе со своими командующими попадали в окружение и плен. Генералы и полковники гибли в обычных пехотных перестрелках. Полками и батальонами командовали лейтенанты. Некоторые дивизии теперь существовали лишь на бумаге. Разрозненные остатки их бродили по дорогам, пробиваясь к своим. Они шли без артиллерии и обозов, без продовольствия и боеприпасов, сберегая последние патроны и гранаты, но бросив противогазы, шинели, плащ-палатки.

Бывало, их выручали взводы противовоздушной обороны, вооруженные счетверенными пулеметами «максим», установленными на «полуторках». Они носились по степи и легко уничтожали прорвавшиеся группы фрицев и мамалыжников-румын, хотя предназначались для прицельной стрельбы по вражеским самолетам в небе.

Несчастья первых недель войны миновали 25-ю дивизию. Она не находилась на острие главного удара фашистов, а защищала прибрежные районы Черного моря, рек Дунай и Прут, где враг особой активности не проявлял. Чтобы избежать окружения, чапаевцы отступали, удерживая фронт и отбивая наскоки противника. Потери несли, но не значительные. Таким образом, к началу августа 1941 года дивизия сохраняла свое довоенное устройство, штаб, артиллерию, транспортные, санитарные, хозяйственные части.

На совещании полковник Свидницкий отметил этот положительный факт. Далее он объяснил командирам трех своих батальонов, а также командирам стрелковых, пулеметных, минометных рот и артбатарей, что при разгроме наших воинских соединений на северных участках Тираспольского укрепрайона немецко-румынская орда тотчас навалится всей мощью на южный фланг и будет прорываться к Одессе. Генерал Антонеску, как доносила фронтовая разведка, уже опубликовал приказ: Одессу взять штурмом к 15 августа и назвать город по собственному его имени – «Антонеску», дабы навсегда искоренить в этих краях память о проклятых русских.

Офицеры громко заговорили. Среди голосов послышался и смех.

– Не верите, товарищи? – спросил полковник.

– Нет!

– Тогда послушайте еще, – он взял со стола лист бумаги. – Румынский комендант приказывает разрушить все прежние памятники в городе, переименовать его улицы, запретить употребление русского языка, за разговоры на нем – штрафовать. Евреев подвергнуть выселению, затем расстрелять. Их дома безвозмездно передать румынам…

– А не подавятся ли они, мерзавцы, таким куском? – спросил кто-то в наступившей тишине.

– Чтобы подавились, воевать надо очень хорошо, – произнес Свидницкий. – Ни шагу назад, товарищи! Пушки, минометы, пулеметы, винтовки должны работать безотказно. Помните, не мы развязали войну на уничтожение жителей Земли…

Он прочно стоял на раздвинутых металлических сошках и концом массивного приклада упирался в землю. Ствол при этом грозно смотрел вверх. В нем было нечто, напоминающее сказочное существо. Скорее всего Змея Горыныча. Необычно смотрелся довольно большой плоский диск патронного магазина, укрепленный на стволе сверху, и конусообразный пламегаситель, навинченный на дуло.

Людмила попробовала поднять ручной пулемет и сразу почувствовала, как трудно ей будет держать его. Вес – более одиннадцати килограмм, почти в три раза тяжелее винтовки. Впрочем, знакомые, винтовочные детали на нем имелись. Во-первых, прицельная планка с подвижным хомутиком, во-вторых, спусковой крючок и скоба, его прикрывающая, в-третьих, деревянный приклад и брезентовый плечевой ремень. Но самое главное – тот же калибр, что и у винтовки – 7,62 мм.

Замечательный русский инженер Василий Дегтярев, всесторонне изучив иностранные образцы, создал свою, совершенно оригинальную конструкцию, превосходящую их по основным показателям. Ее отличало минимальное количество движущихся деталей, простота сборки, надежность работы, малый вес. Достаточно давно, в 1927 году, этот ручной пулемет (ДП, или «дягтярев пехотный») приняли на вооружение Рабоче-Крестьянской Красной Армии. По штатам 1941 года в каждой стрелковой роте насчитывалось 6 таких пулеметов, то есть больше, чем снайперских винтовок. Потому лейтенанту Ковтуну не составило труда выдать красноармейцу Павличенко один «дегтярь» для обучения часов на пять – семь. Он полагал, что этого сообразительной девушке будет достаточно.

Сержант Макаров отнесся к приказу командира родной роты со всей ответственностью. Он тоже считал ДП весьма удачным изделием советской оборонной промышленности.

– Люда, – сказал он ей, – ты не тушуйся. Пулемет разбирается легко, в четыре приема.

– Зачем разбирать? – возразила она. – Покажите только, как стрелять из него.

– Стрелять просто. Жми на спусковой крючок, и все.

– Неужели?

– В том-то и дело, – он усмехнулся. – В магазине – 47 патронов. Его придется часто менять потому, как спусковой механизм рассчитан лишь на ведение автоматического огня, очередями по три – шесть выстрелов. Да еще последние четыре-пять патронов иногда застревают…

– Странный вы человек, Игорь Сергеевич.

– Почему?

– Сразу главное не рассказываете.

– Это чтоб тебе интереснее было.

– Мне и так интересно, – ответила она с некоторым вызовом. – Я ведь хочу побыстрее здесь всему научиться.

– Думаешь, это спасет? – сержант посмотрел на свою молодую напарницу с грустной улыбкой.

– Спасет? – повторила она за ним в растерянности. – Право, не о спасении нам нужно думать.

Сержант промолчал и стал разбирать пулемет, показывая Людмиле разные его детали, называя их и объясняя, как они взаимодействуют.

У нее из головы не выходила последняя его фраза. Ведь в беседах они старались не вспоминать ни о смерти, ни о жизни. Смерть кралась за ними по пятам. Не стоило лишний раз приманивать ее пустыми словами. А жизнь будет особо прекрасна после войны потому, что человечество, перенеся такие ужасные страдания, очистится от грехов, по-новому оценит сотрудничество, дружбу, любовь и так достигнет всеобщего процветания и покоя…

Может быть, нехорошие предчувствия навели Макарова на грустные мысли? Люда слышала, что на войне это бывает и у самых смелых бойцов.

В сущности, она знала о напарнике очень мало.

По возрасту он ей годился в старшие братья, то есть имел около тридцати лет от роду. Невысокий, полноватый, с виду как будто неуклюжий, но сильный, с характером весьма и весьма флегматичным, устойчивым к разным испытаниям. В армии Макаров служил уже сверхсрочно, то есть более пяти лет. Вначале он успешно окончил снайперские курсы, и оказалось, что эта военная специальность – истинное его призвание.

За три недели, проведенные бок о бок, Людмиле не в чем было упрекнуть сержанта. Игорь оказался отличным фронтовым товарищем. Когда надо помогал, когда надо учил суровой армейской науке. Не приставал, не заигрывал, грязных намеков не делал, даже не ругался при ней нецензурно. Наоборот, понимал, что женщине одной среди мужчин быть совсем не просто и потому постоянно прикрывал, подстраховывал.

Следуя снайперскому обычаю, они больше молчали. На огневой позиции инструкция категорически запрещала разговаривать. Они обменивались жестами, пересвистывались. Когда возвращались в блиндаж и снимали камуфляжные балахоны, то занимали их вполне обыденные вещи. Например, как согреть воду для чая, если костер разводить нельзя.

Находясь в арьергарде отступающей дивизии, Макаров и Павличенко выдающихся результатов в уничтожении живой силы противника не показывали. Лишь один раз на их засаду наткнулась румынская конная разведка. Восемь подданных короля Михая Первого снайперы уложили на месте, двоим удалось ускакать. Обыскав трупы, они нашли у офицера флягу с коньяком и портсигар, наполненный душистыми сигаретами, которые взяли себе. Остальное: документы, письма, фотографии, оружие – принесли в штаб полка. Там каждому из них записали по четыре убитых и объявили благодарность в приказе.

Нет, не был Игорь Сергеевич Макаров слабаком. Все-таки за время финской кампании заслужил орден Красной Звезды за двадцать пять уничтоженных финских стрелков, прозванных «кукушками» и охотившихся за советскими солдатами и офицерами.

Теперь лейтенант Ковтун пообещал им тяжелую ситуацию. О том, что она ухудшается с каждым днем, снайперы догадывались и сами. Участились артобстрелы и бомбежки. С некоторых пор над укрепленными позициями 25‑й дивизии кружила «рама» – двухфюзеляжный и двухмоторный самолет «Фокке-Вульф‑189». Немцы называли его «Летающий глаз армии». Он действительно вел разведку и корректировку огня. Оттого действие вражеской дальнобойной артиллерии стало причинять чапаевцам гораздо больший урон, чем прежде. Летал «Фокке-Вульф» не быстро, но достаточно высоко. Все нападения на него наших краснозвездных «ястребков» ничем не заканчивались, да и мало их было, этих нападений…

Оповещение о воздушной тревоге на сей раз поступило слишком поздно. «Лаптежники», то есть одномоторные пикирующие бомбардировщики «Юнкерс‑87», имевшие неубирающиеся шасси, уже с воем заходили на цель, поливая очередями из крыльевых пулеметов позиции 54‑го Разинского и 31‑го Пугачевского стрелковых полков. Опустившись на дно глубокой траншеи, Людмила решила стрелять с колена. В окуляр оптического прицела она поймала выкрашенный желтой краской острый нос самолета и повела дуло винтовки перед ним. Это была ее давняя мечта – сбить фашистского стервятника в воздухе. Но раньше фрицы так безбоязненно, на небольшой высоте проходя над позициями, еще не летали.

Киевская Снайперская школа в своей программе не обошла вниманием тему стрельбы по быстродвижущимся мишеням. Потапов говорил курсантам, что, в принципе, сбить самолет из винтовки можно. В годы Первой мировой войны его однополчане лейб-егеря не раз сбивали германские «ньюпоры» и «фарманы». Целить лучше в мотор или в крылья, где находятся бензобаки. Только надо знать скорость летящей машины, чтобы правильно рассчитать упреждение.

С расчетом у Павличенко как-то не заладилось. Она попросту не знала, что скорость пикирования у «юнкерса» превышает 400 километров в час. Хищная серая птица с черными крестами на крыльях и литерами «LIKR» на фюзеляже надвинулась стремительно. Люда нажала на спусковой крючок, но промахнулась. Бомба упала у нее за спиной, недалеко от траншеи. Послышался грохот, похожий на удар грома. Земля встала дыбом, затем обрушилась. Наступила полная темнота.

Откопал ее Макаров.

Сержант очень обрадовался, что руки, ноги, голова у напарницы на месте и крови нигде не видно. Правда, говорить она смогла не сразу, еще дольше ничего не слышала. Тем не менее к вечеру слух восстановился. Людмила боялась, что теперь у нее будут дрожать руки и тогда ее выгонят из снайперов. Однако и тут все обошлось. По счастью, контузия оказалось легкой.