Онлайн чтение книги Смерть и «Радостная женщина» Death and the Joyful Woman
Глава V

— Да, я уже слышала, — сказала Джин Армиджер. — Это было в дневных газетах, вы же знаете. Я ждала вашего прихода.

Джин была стройной брюнеткой. Ее короткие черные волосы плотно облегали красивую точеную головку. Недлинное, широкое в скулах, страстное лицо говорило о живости характера. Ей было не больше двадцати трех — двадцати четырех лет. Она стояла посреди своей некрасивой, нелепо обставленной полугостиной-полуспальни на третьем этаже невзрачного дома миссис Харкнесс, расположенного в переулке на окраине города, стояла лицом к Джорджу и свету, падавшему на нее из окна, и ничего не стеснялась. Небольшой животик, прикрытый свободным синим платьем, несколько сковывал ее движения, но руки и голова по-прежнему были проворны как ртуть. По какой-то причине, возможно, потому, что Китти неизменно затмевала всех и вся, Джордж не ожидал, что увидит нечто столь привлекательное, столь яркое и живое. Джин, как говорил Уилсон, была девчонкой что надо. Теперь нетрудно было понять, почему Лесли Армиджер заметил ее, даже знаясь с Китти. Ведь он рос вместе с последней и привык относиться к ней как к сестре.

— Вы, конечно, понимаете, что мы должны провести обычное расследование. Прошлым вечером вы были дома, миссис Армиджер?

Услышав вопрос, она скривила губы и обвела беглым взглядом комнату, которую Джордж удостоил такого названия. На лестничной площадке была тесная импровизированная кухонька, а в саду — сарайчик, где Лесли дозволялось держать мольберт, холсты и краски. Но назвать это домом?

— Да, — сказала она, воздерживаясь от комментариев своего и без того красноречивого жеста. — Весь вечер.

— И ваш муж?

— Да, и Лесли тоже, правда, он ненадолго выходил примерно в половине десятого, чтобы отправить письма и подышать свежим воздухом. Он вчера весь день занимался упаковкой заказов на складах, поэтому ему был необходим свежий воздух. Но это только на полчаса.

— Значит, к десяти он вернулся домой?

— Думаю, даже немного раньше. К десяти-то наверняка.

— И больше не выходил?

— Нет. Разумеется, вы можете это проверить, спросив у него самого, — пренебрежительно добавила она. В эту самую минуту, если все шло по плану, Грокотт должен был задавать Лесли Армиджеру те же самые вопросы в директорском кабинете предприятия Молдена, чтобы персонал, без сомнения, уже почуявший «жареное», не делал скоропалительных выводов и не думал, что Лесли вот-вот арестуют. Но Джин этого, конечно, не знала. Джордж даже толком не понимал, почему он решил допрашивать этих молодых людей одновременно: ведь пока эта парочка дала ему ничуть не больше поводов для недоверия, чем любой другой возможный подозреваемый. Но он умел прислушиваться к своим предчувствиям.

— Безусловно, мы так и поступим, — сказал он, покривив душой. — Скажите-ка мне, миссис Армиджер, были ли у вас какие-нибудь встречи с вашим тестем с тех пор, как вы поженились?

— Нет, ни разу, — твердо отвечала она с резкостью, недвусмысленно говорившей о том, что таково было ее желание.

— А у вашего супруга?

— Они не встречались. Лесли один раз написал отцу, но лишь однажды, где-то пару месяцев назад.

— Пытался помириться?

— Просил помочь. — Произнося эти слова, она яростно стиснула зубы, будто перекусила нитку, и умолкла.

— С вашего согласия?

— Нет!!!

Она не очень-то заботилась о том, чтобы скрывать свои чувства, но явно не ожидала, что это отрицание прозвучит так гневно. На несколько секунд она отвернулась, закусив губу, но, видимо, решила, что слово — не воробей, и теперь нет смысла что-то смягчать и идти на попятный.

— И с каким результатом?

— С нулевым. В своем исполненном презрения ответе он нам отказал. — Она была этому только рада, ответ тестя успокоил ее бунтующую гордость, которую Лесли помимо своей воли ранил, обратившись к отцу за помощью.

— И больше никаких попыток наладить отношения не было?

— Ни одной, насколько мне известно. Уверена, что не было.

Поколебавшись, Джордж изложил ей условия завещания Армиджера. Такой шаг показался ему оправданным.

— Для вас это неожиданность, миссис Армиджер?

— Нет, — спокойно отвечала она. — С какой стати? Ведь должен же он был оставить кому-то свои деньги, а у него не было ни одного родственника, с которым он не рассорился.

— И вы не знали о его намерении сделать мисс Норрис своей наследницей?

— Мы знали только одно: что он навсегда списал Лесли со счетов. Поэтому нас это больше не касалось. Тесть ясно дал это понять.

Она вертела на пальце узкое обручальное кольцо, и Джордж заметил, что оно великовато ей. Щека, на которой глянцевито поблескивал темный локон, казалась неестественно впалой. Наверное, беременность, присмотр за этим угнетающе-тесным жилищем (не дом, а какое-то недоразумение) и работа на полставки причиняли ей слишком много беспокойства, изматывали ее, а тут еще, возможно, и какая-то червоточинка внутри. Что-то ужасное, необратимое произошло с ней, когда Лесли сдался и написал своему отцу, что-то такое, чего ему, возможно, никогда уже не поправить. Благодаря упрямству этого старого черта, его папаши, у Лесли появилась возможность оправдать ее ожидания, если он еще не совсем сломался. Но после промашки с письмом приходилось доказывать это, а прежде Джин, похоже, верила в него безоглядно. И все же Джордж мог понять Лесли: должно быть, он безумно любит свою жену, иначе он не сжег бы корабли ради нее; он видел, как она нервничает, думал о сыне, начинающем здесь свою жизнь, и этого было достаточно, чтобы заставить его смириться. Можно даже сказать, что он повел себя более ответственно, чем она. Но совершенно ясно, что этот его единственный жест, продиктованный доброй волей, подвел его брак так близко к опасной черте, что он едва не расстроился.

— Я вас больше не потревожу, миссис Армиджер. Спасибо вам за помощь.

Он поднялся, Джин проводила его до двери, сочтя ниже своего достоинства расспрашивать полицейского или что-то добавлять. Или она что-то скрывает? Впрочем, скоро он это выяснит.

На узкой темной лестнице пахло клеенкой, плесенью и политурой. Наверное, миссис Харкнесс с ее благородной строгостью не понравятся частые визиты лягавых, даже в штатском. Джордж уже заметил, что к дому не подходили телефонные провода и что телефонная будка располагалась аж в пятидесяти ярдах, на углу улицы. Он поехал в противоположную сторону, но свернул налево, в следующий же переулок, объехал квартал и остановился под деревьями так, чтобы видеть ярко-красный, похожий на птичью клетку домишко. С четверть часа он вел наблюдение. Потом еще пять минут, и еще пять, но Джин Армиджер все не появлялась.

Это его порадовало: Джин нравилась Джорджу и ему хотелось, чтобы она вела честную игру; и хотя в прошлом ему случалось терпеть разочарования, они так и не поубавили ему благодушия в оценке побуждений и действий людей, которые с первого взгляда производили на него благоприятное впечатление. Но и горькие уроки не прошли даром, и Джордж знал, что не сможет до конца поверить Джин, пока не позвонит Грокотту, уже вернувшемуся в управление.

Звонок, похоже, подтвердил его мнение о Джин. Она была честна с ним и дала правдивые показания. Лесли, деликатно вызванный на допрос из пыльного склада за большим магазином на улице Герцога, поведал историю, до мелочей совпадающую с рассказом его жены. Отправив письма, он пошел прогуляться по парку. Отсутствовал менее получаса, потому что, когда снова вошел в дом, церковные часы еще не пробили десять. Все очень просто и в высшей степени вероятно, супруги явно не успели сговориться, и, тем не менее, Джорджу из чистого упрямства захотелось еще раз взглянуть на свои боевые порядки: да, основания для сомнений пока сохранялись. Джин знала (и неосмотрительно призналась в этом), что заявление Дакетта появилось в дневных газетах. Прошлой ночью в «Веселой буфетчице» нашли труп Армиджера с пробитой головой. Было ясно, что это убийство, хотя Дакетт всячески избегал называть вещи своими именами. Этого было достаточно, чтобы насторожить и лишенного наследства сына, и беззаветно преданную ему жену. Преступники или невинные, они знали, что вскоре придется отчитываться за тот вечер; преступники или невинные, они могли остаться без алиби, если не считать поручительства друг за друга, и поэтому поспешно согласовали свои показания, подготовившись к любым вопросам. После выхода утренних газет Джин вполне могла позвонить Лесли по телефону. Приунывший Джордж порылся в памяти, отыскивая какую-нибудь мелочь, которая исключала бы их виновность, а значит, и все его сомнения, но ничего не вспомнил. Итак, сговор между супругами возможен, особенно если учесть, что Джин — очень умная женщина.

— Как он выглядел?

— Неплохо. Немного ошарашен, естественно, но он и не прикидывался, будто ладил с отцом и ужасно переживает. Впрочем, он все равно не подал бы виду, уж это точно. Очень сдержанный парень. Ну, и немного осторожничает, конечно.

— Что, боится?

— Я бы не сказал. Но он вполне отдает себе отчет в том, что привлекает нездоровое внимание любопытной публики и паше. Он далеко не дурак и знает, что его дела стали всеобщим достоянием. Знает, что самая сильная его карта — тот самый кукиш, который он получит после смерти папаши.

— Он как-то старался привлечь твое внимание к этому обстоятельству?

— Ты его недооцениваешь, — сказал Грокотт, издав смешок. — Он понимает, что мы и сами это знаем. Мне показалось, что каждый раз, когда беседа принимала щекотливый оборот, он искал в этом опору и обретал равновесие.

— А как он ладит с водителями и рабочими на складе? — полюбопытствовал Джордж. В таких маленьких рабочих коллективах не всегда хорошо относятся к более образованным и воспитанным молодым людям, случайно затесавшимся в них, особенно если человек держится отчужденно.

— На удивление хорошо. Они, похоже, любят его, зовут Лесом, позволяют ему встревать в их разговоры или отмалчиваться, если он того пожелает. Главное, по-моему, в том, что он ведет себя совершенно естественно, без всякого притворства. Он не строит из себя рубаху-парня, не перенимает их выговора, речь у него правильная. Будь иначе, они устроили бы ему заговор молчания, но он совсем не дурак. Или слишком гордый. Как бы там ни было, он оказался в выигрыше.

Привлекательный портрет, думал Джордж, возвращаясь к машине, но все равно нельзя расслабляться и списывать Лесли со счетов. Деньги — не единственный мотив для убийства. Здесь по одну сторону — наследница, уже настолько богатая, что деньги как повод для преступления никак не могут быть мотивом; а по другую — эта молодая чета, действительно очень нуждающаяся, но ничего не выигрывающая от смерти Армиджера. Для них он представлял какую-то потенциальную ценность, пока оставался в живых, поскольку со временем мог бы смягчиться и в конце концов вернуть им свое расположение. Особенно в преддверии рождения внука или внучки. Но, с другой стороны, люди, хорошо знавшие покойного, считают такую перемену к лучшему крайне маловероятной. А в ярость может впасть каждый, даже не из корысти, а просто чтобы отомстить за жгучую боль.

А ведь сын был не единственным, кто недолюбливал Армиджера. Клейтон, этот спокойный здоровяк в униформе, оказывается, состоял на учете в полиции, и Армиджер — очевидно, во время ссоры — припомнил ему отсидку в тюрьме и сказал, что ему еще здорово повезло с работой. Случайный укол? Или Армиджер намекал, что, если захочет, может обеспечить Клейтону безработицу во всех мидлендских графствах? Людей убивали и по куда менее существенным причинам. Есть еще Барни Уилсон. У него из-под носа увели жилье, о котором он так мечтал, и лишь потому, что Армиджер хотел подгадить сыну. Такая рана может жечь еще сильнее. Есть и деловые партнеры Армиджера, которые терпели из-за него убытки, и люди, которые работали на него.

Сидя в машине и созерцая поля, Джордж ни на шаг не продвинется в своем деле. Он стряхнул минутное сонное оцепенение и поехал в правление фирмы «Эль Армиджера», которое располагалось в современном здании из бетона и хрома, воздвигнутом на уступе над излучиной реки. Главный пивоваренный завод находился внизу, за железнодорожным депо, в дыму и копоти старого Комербурна, но служащие правления наслаждались широкими зелеными лужайками и цветущими деревьями перед окнами, а также теннисными кортами и прекрасной новенькой стоянкой для своих большей частью прекрасных новеньких автомобилей. «Райли» мисс Гамилтон оказался тут единственным стариканом, но его необычная длина и благородное достоинство только делали честь всей остальной колесной братии.

Водила она свой «райли» очень даже неплохо. Джордж часто видел секретаршу за рулем и восхищался ее неизменным спокойствием и ловкостью. Чаще всего летом, в выходные, ее видели в машине с двумя-тремя неоперившимися юнцами, членами расположенного в центре города молодежного клуба, управлять которым она помогала полицейскому инспектору по работе с несовершеннолетними. Возможно, любовь к этому содержащемуся в прекрасном состоянии старому «райли» даже спасла одного-двух потенциальных правонарушителей.

Войдя в вестибюль, Джордж тотчас увидел Реймонда Шелли. Он тут же остановился, видимо, собираясь развернуться.

— Вы ко мне? Я как раз уходил. Но, если я вам нужен, то конечно… — Он держал под мышкой свой портфель, а в руке — шляпу серебристо-серого цвета. Его продолговатое лицо с резкими чертами выглядело усталым и обеспокоенным, щека нервно подергивалась, но манеры Шелли оставались все такими же безупречными, а лицо сохраняло обычное выражение аристократической доброжелательности. — Нынче утром у нас уже побывал один из ваших людей, поэтому я предположил, что на сегодня вы с нами покончили. Я направлялся к мисс Норрис, но ничего, могу позвонить ей и отложить нашу встречу на часок-другой.

— Не надо, — сказал Джордж. — Я поговорю с мисс Гамилтон, если она свободна. А вы идите по своим делам.

— Вот как? Ну, если я могу вам еще чем-то помочь, то, естественно, я с удовольствием. По крайней мере, я провожу вас до комнаты Рут. — Он протянул длинную худую руку к полированным перилам лестницы и пошел вверх. — За себя мы, разумеется, уже отчитались. — С насмешливой улыбкой проговорил он.

— Я случайно видел, как вы уходили из пивной вместе с мисс Гамилтон вчера вечером, — сказал Джордж, улыбнувшись в ответ. — Я был в вестибюле.

— Прекрасно, это ставит нас в очень выгодное положение. Хотелось бы, чтобы и все другие сложности разрешались так же просто. Дельце-то скверное, мистер Фелз.

— Убийство обычно таким и бывает, мистер Шелли.

При слове «убийство» Шелли на миг замер.

— А это точно убийство? В официальном заявлении не сказано ничего определенного, и ваш человек нынче утром был очень осторожен в выражениях. Что ж… — Он поднялся по лестнице и свернул направо, в широкий обшитый панелями коридор на втором этаже. — Не буду делать вид, что я удивлен. Все говорило за то, что так оно и есть. Просто сейчас я никак не могу понять, что же случилось. Голова работает, но пока не в состоянии ничего уразуметь. Не сразу привыкнешь к тому, что его уже нет здесь.

— Понимаю, — посочувствовал Джордж. — Вы проработали с ним очень много лет. Знали его, наверное, лучше любого другого, вы и мисс Гамилтон. Вам его будет недоставать.

— Да уж. — За этим кратким подтверждением не последовало никаких заверений в нежных чувствах к покойному. Постучавшись в дверь приемной, он заглянул туда. — Рут, к тебе посетитель, — объявил он и ушел, оставив их наедине.

Она поднялась из-за стола, высокая спокойная женщина в черном рабочем костюме, неожиданно превратившемся в траурный. Ее темные гладкие волосы были разделены пробором и уложены в пучок. Двадцать лет на службе у Армиджера. Она знала о нем и его семье почти все. А много знать — значит многое прощать. Ее невозмутимость, как всегда, восхищала, но на лице лежала печать пережитого потрясения. Джордж заметил, как она сдвинула черные брови, невольно выказывая недовольство, но Рут встретила его приветливо и села не за стол, а перед столом, как бы намекая, что разговор будет неофициальным.

— Я пришел к вам как к человеку, который лучше других поможет мне разобраться в этих семейных неурядицах, — без обиняков заявил Джордж. — Круг знакомств и дела мистера Армиджера, как вы понимаете, могут иметь очень большое значение. Как человек, который способен беспристрастно оценивать обе стороны, расскажите мне о ссоре мистера Армиджера с его сыном.

Она поставила открытую сигаретницу и массивную стеклянную пепельницу на край стола точно посередине между собой и Джорджем и ненадолго задумалась, прежде чем ответить. Джордж успел рассмотреть комнату, которая, казалось, переняла суровые черты своей хозяйки. Маленькие черные настенные часы со строгим циферблатом и красивым корпусом, конечно же, покупала сама Рут, как и элегантные канцелярские принадлежности на столе. На стене висели две фотографии в больших рамках, и одна стояла на столе — в рамке поменьше; на всех — группы ребят из клуба инспектора по делам несовершеннолетних. Пару снимков Рут, вероятно, сделала сама в каком-нибудь летнем лагере; на третьей фотографии запечатлены с полдюжины мальчишек, сгрудившихся вокруг Рут на вечеринке в клубе.

Казалось, она прекрасно ладит с молодежью, оставаясь при этом твердой и не допуская панибратства, но сохраняя женственность, отчего шестнадцатилетние подростки, давая ей прикурить или кружа ее в танце, словно делались выше ростом. Такая женщина, и пустоцвет, подумал Джордж. Вот уже двадцать лет вся ее личная жизнь — в этой конторе. Ей бы следовало завести пару сыновей и лелеять их, а не растрачивать себя на заботу о шалопаях из многодетных семей.

— Они оба не без греха, — проговорила она наконец, и после столь долгих раздумий это прозвучало немного банально. Она почувствовала это и улыбнулась. — Но, в сущности, мистер Армиджер сам во всем виноват. Вам, наверное, известно, что он был очень тяжелым человеком и дома, и на работе. Нет, не просто своенравным. Он плевать хотел на точку зрения другого человека, всерьез считал, что все должны крутиться вокруг него и делать то, что он хочет. В детстве Лесли ужасно баловали. Он мог делать все что хотел, если только это не шло вразрез с волей отца, и, нока он был ребенком, никаких серьезных столкновений между ними, естественно, не было. Добивался ли он успехов в живописи, блистал ли еще в каком деле, удавалось ли ему совершить что-нибудь особенное — это только льстило его отцу. И его никогда ни за что не наказывали, если только проступок не гневил отца. Когда миссис Армиджер серьезно заболела и перестала выходить из своей комнаты, они попросили меня переехать к ним жить.

Мистер Армиджер стал проводить больше времени дома и вести свои дела там, пока не обустроил эту контору. За те несколько лет, что я провела там, мне удалось кое-как поправить дело. Но тогда было уже поздно приучать мальчика к дисциплине, его уже испортили. Ну, а как только Лесли начал взрослеть и у него появилась потребность в личной жизни, сами понимаете, сразу пошли столкновения. Лет пять до разрыва они то и дело грызлись, и во всех первых схватках, естественно, побеждал мистер Армиджер. В его распоряжении было самое действенное оружие. Но, когда споры стали более принципиальными, улаживать их было уже не так легко. Лесли — способный художник, он всерьез хотел заняться живописью, по отец воспротивился, он потребовал, чтобы Лесли работал в этой конторе. Все должны были поступать так, как захочет он. Предполагалось, что Лесли женится на Китти Норрис и займется производством пива, еще больше расширив дело. А тут еще Лесли познакомился с Джин, и начался другой скандал, куда крупнее первого.

— Он познакомился с ней здесь, в конторе?

— Да, сначала они виделись здесь, а потом стали встречаться, даже не таясь, и мистер Армиджер рассвирепел. Произошла ужасная сцена, отец приказал Лесли больше с ней не встречаться и командным тоном изложил сыну свои планы на его будущее — вот, мол, ходи по струнке или пошел вон. Я не думаю, что тогда он говорил это серьезно, просто хотел заставить Лесли повиноваться, но дело было нешуточное, и все пошло к черту. Лесли следовало бы уступить и пообещать быть пай-мальчиком, но вместо этого он тут же увольняется, идет с Джин на танцы и недолго думая обручается с ней.

— Если этот брак только бунт против отца, вряд ли игра стоила свеч, — предположил Джордж.

— Нет, это было не так, — Рут покачала головой. — Отец добивался только одного: чтобы сын понял, как велики ставки и насколько важно выиграть. Лесли понял и принял вызов, хотя последствия были просто жуткие. На следующий день он пришел сюда, в кабинет отца, и выпалил начистоту: обручился. Может, по-другому и нельзя было. Но даже тогда мистер Армиджер думал, что сможет приказать ему разорвать помолвку. А когда понял, что это не в его власти, то пережил такое потрясение, что я подумала, как бы у него не случился инфаркт. Лесли уперся как осел. Отец никак не мог уразуметь, что это случилось с ним, а когда понял, выгнал Лесли и Джин, на этот раз всерьез. Ладно, говорит, если она тебе так нужна, если ты ею так дорожишь, то бери ее и сию же минуту уводи отсюда, только уж без возврата. Лесли ответил, что его это устраивает, тотчас сбежал вниз, помог Джин надеть пальто и вывел ее на улицу. Джин поселилась в квартире, которую он снял, а сам Лесли остановился в гостинице. В ожидании свадьбы они подыскивали себе жилье. Лесли только раз зашел к себе домой за вещами, но с отцом не виделся, насколько мне известно. Нашел для себя и Джин меблированную квартирку — на большее он и не мог рассчитывать, — а вот с работой дело обстояло хуже: он не имел никакой специальности и образования. Единственное, чем он серьезно занимался в Оксфорде, была живопись. Пришлось Лесли устраиваться разнорабочим. Боюсь, нелегко ему пришлось — сдавать всю задолженность по дисциплине в один прием. Если он преодолеет все и останется цел, можете быть уверены, что Лесли справится с любой житейской трудностью.

— Может, он все-таки смягчился бы?

— Мистер Армиджер? Нет, никогда. Непослушание он считал святотатством. Я еще могу представить себе, что он состарился, выжил из ума и стал сентиментальным. Но пока он был в здравом уме и твердой памяти, никакого примирения.

— Пытался ли кто-нибудь образумить его?

Она улыбнулась, понимая, что на самом деле он хотел спросить: пытались ли вы?

— Да, Рей Шелли бился несколько недель. Китти тоже старалась как могла. Она очень расстроилась, чувствовала себя чуть ли не виноватой. Ну, а я знаю, какой он непробиваемый. Я ему и слова не сказала. Во-первых, это было бесполезно, а во-вторых, если бы у него и возникло желание дать задний ход, то любой шаг мог только испортить дело.

— Вы, случайно, не видели письмо, которое Лесли прислал отцу два месяца назад? — спросил Джордж и почувствовал на лице пристальный взгляд ее темных глаз.

— Вам о нем говорил Лесли?

— Нет, его жена. С Лесли я еще не беседовал.

— Да, видела, — спокойно ответила она. — И скажу, на тот случай, если вы не знаете, что в нем было: назвать это письмо жалобным никак нельзя. Оно было написано весьма ершисто, если не сказать больше, но все равно свидетельствовало о капитуляции. Очевидно, Лесли и Джин твердо решили завести ребенка, и бедный мальчик почувствовал, какая на него ложится ответственность. Подозреваю, что это его и подкосило. Он сообщил отцу о скором рождении ребенка, просил помочь ему хотя бы обзавестись жильем, поскольку отец отнял у них дом, на который они рассчитывали. Я не уверена, знаете ли вы об этом.

— Знаю, продолжайте.

— Мистер Армиджер ответил ему очень сурово, будто на деловое письмо, и повторил, что их отношениям конец и что теперь ответственность Лесли перед семьей — целиком и полностью его забота. Ответ был составлен в тщательно подобранных выражениях, чтобы исключить всякую надежду на примирение в будущем. Отец якобы не знал, что Лесли нужен амбар, но раз уж он интересуется этим домом, то пусть примет прощальный дар, напоминающий о сделке, и больше никаких подарков пусть не ждут. Как будущий художник, Лесли наверняка оценит подношение. Это была старая вывеска, которая осталась еще с тех времен, когда дом был гостиницей.

— «Радостная женщина», — догадался Джордж.

— Так она называлась? Я не знала. Тогда все понятно. Я видела вывеску, когда мистер Армиджер принес ее вниз, чтобы упаковать. Это был поясной портрет смеющейся женщины — довольно грубая работа. На грязной гнилой доске. Мазня-мазней. Строители нашли его на чердаке. На одной из машин компании портрет отвезли к дому, который снял Лесли, и скинули его там на другой день после написания письма.

Джин ничего не говорила о «подарке», только о резком письме, сообщавшем об окончательном разрыве отношений. Но, пожалуй, в этом умолчании не было ничего странного, поскольку «подарок» задумывался как оскорбление, способ подчеркнуть то, что говорилось в письме: это все, что ты можешь ожидать от меня, живого или мертвого, и это все, что тебе достанется от «Радостной женщины». Владей на здоровье.

— Лесли больше не писал, не звонил?

— Больше нет, насколько мне известно. Будь иначе, я бы знала.

И весь день, размышлял Джордж, я отказываюсь принимать в расчет неплохую версию только из-за моей уверенности, что, во-первых, если бы Лесли все-таки попросил Армиджера о встрече, тот отказал бы ему, и, во-вторых, если бы он все-таки согласился с ним встретиться, то наверняка не с распростертыми объятиями, шампанским и осмотром своего ужасающего танцевального зала. Впрочем, возможно, что в конце концов именно так он и мог его принять, чтобы посыпать соль на раны, издевательски подразнить дешевыми чудесами, сотворенными большими деньгами. Вечером, с ощущением успеха. Вероятно, такая встреча гораздо больше в его духе. Не откровенная злость, а изощренная пытка исподволь. «Ему будет интересно увидеть, что можно сделать с таким местечком, если у тебя есть много денег и предприимчивость…» «Он был ужасно доволен собой!»

— Мисс Гамилтон, есть ли у вас какая-нибудь не очень давнишняя фотография Лесли?

Она устремила на него долгий оценивающий взгляд, будто решая, зачем ему фотография и испортит ли она дело, показав ее полицейскому. Затем Рут, ни слова не говоря, встала, обошла стол и извлекла из ящика небольшой фотопортрет. Она протянула его Джорджу с тусклой улыбкой, чуть тронувшей уголок ее рта. Когда-то портрет был в рамке: края фотографии остались в сохранности, а средняя часть чуть потускнела. Недавно ее разорвали на два неровных клочка, потом тщательно восстановили с помощью клейкой ленты. Края разрыва были аккуратно совмещены, но на живом, умном, капризном лице остался-таки безобразный шрам.

Джордж перевел взгляд с фотографии на женщину за столом.

— Вот, выудила ее из мусорной корзины, починила и сберегла. Не знаю, правда, зачем. Лесли никогда не был мне особенно дорог, но он рос на моих глазах, поэтому мне было горько видеть, как уничтожается последнее воспоминание о нем. Возможно, она поможет вам разобраться, что же произошло между ними. Фотографии этой два года, но другой в конторе нет. Я уверена, что дома у Армиджера искать их теперь бесполезно.

Джордж это понимал. Видимо, фотографировать парня любили. Он представил себе грудничков-херувимчиков, глазастых годовалых малышей, серьезных школьников, целеустремленных спортсменов, стеснительных пай-мальчиков, горящих в огне. Представил себе печку Армиджера, часами, словно Молох, пожирающую изображения его сына.

— Благодарю вас, мисс Гамилтон. Вы получите ее назад, я вам ручаюсь, — сказал он.

Пока он шел к машине, лицо с фотографии стояло у него перед глазами. Внешне Лесли Армиджер не был похож на своего отца: выше, уже в кости, гораздо легче. Каштановые волосы, посветлее, чем у отца, красиво вились над высоким лбом, во взгляде заметны честность и живой ум с легкой примесью диковатой настороженности, свойственной юным и очень порывистым натурам. Линии рта тоже выдавали уязвимость и острую чувственность. Судя по внешности, Лесли едва ли мог тягаться с отцом в состязании умов и воли. Но, несмотря на церемониальное уничтожение его изображения, Лесли все еще жил; а бык взрыл копытами землю и, бросившись в последний бой, навсегда отбодался.

Было четыре часа, и Доминик поднимался по Хилл-стрит к автобусной остановке. Шагая мимо полицейского управления, он обычно заглядывал туда, в надежде, что отец на месте и его дежурство заканчивается. Иногда ему везло. Сегодня Джордж подобрал его на углу и привез к себе на работу. Он подшил к делу свой последний отчет и повез сына домой.

— Еще один звоночек, — сказал Джордж, — и поедем пить чай. Подождешь? Я быстро.

— И тогда — все? — Доминик украдкой посмотрел ему в лицо, надеясь прочесть мысли отца. Ему хотелось спросить напрямик, известно ли уже что-нибудь, доказана ли непричастность Китти к этому делу. Но как он мог это сделать? Во всем, что касалось работы Джорджа, семья уже много лет придерживалась кодекса, хотя и неписаного, но тем не менее свято почитаемого. Сегодня Доминика уже предупредили, что нарушать его не следует. Никаких расспросов. Если отец сам решит что-то рассказать, слушай на здоровье, но вопросы запрещены, а всякое нераскрытое дело скрывал занавес молчания, как в исповедальне. Поэтому Доминик мужественно ждал, скрывая боль.

— Еще не знаю, Дом. Смотря что ждет меня здесь. — Он въезжал на пустую стоянку «Веселой буфетчицы». — Если застану того, кто мне нужен, то минут пять, не больше.

Действительно, дело не заняло и пяти минут, потому что Тернер сидел в отделенном ширмой баре, и к выпяченной губе его прилипла сигарета. Он жадно просматривал результаты скачек. Ему хватило одного взгляда на фото Лесли Армиджера.

— Это он. Тот самый парень, что заходил и спрашивал мистера Армиджера. Стоял у порога и ждал его. Но, когда он вошел, я видел его при ярком освещении. Одежда тут, конечно, другая, но это он. Ошибки быть не может.

— Вы могли бы поклясться, что это он?

— Когда угодно. Вошел он примерно без пяти десять, к нему вышел мистер Армиджер, а больше я их уже не видел.

— Спасибо, — сказал Джордж, — это все, что мне было нужно.

Он сунул снимок в карман и пошел назад к машине, мрачно размышляя; «К десяти уже дома — вот как, мой милый! Значит, ты решил задачу, над которой я все ломаю голову: как оказаться одновременно в двух местах. Интересно, захочешь ли ты рассказать мне, как это делается?»