Онлайн чтение книги Дом сна
4

думал, что в комнатах клиники Даддена есть что-то странное, и теперь понял, что именно – в них имелось все: платяные шкафы, раковины, туалетные столики, письменные столы, мягкие кресла и прочие необходимые атрибуты жилых помещений. В комнатах не было лишь одного – кроватей. Разумеется, в этом и крылся весь смысл. Ровно в 22:30 тринадцать пациентов, умывшись и переодевшись в пижамы, выходили из своих комнат и отправлялись спать в лабораторных условиях – в тринадцать маленьких, просто обставленных спален, к каждой из которых примыкала комната для наблюдений. Спальни-лаборатории занимали большую часть первого этажа. Так что в других комнатах кровати были попросту не нужны. И все же комната без кровати производила странное впечатление, он помнил, что на последнем курсе здесь жил Роберт, и во всем, кроме исчезнувшей кровати, она выглядела точно такой же. Даже мебель осталась та же, и все предметы стояли на тех же местах.

Терри удивило, что комнату Роберта он помнил лучше, чем его лицо. Он попытался вспомнить, когда в последний раз его видел, и плохо сфокусированный флэшбэк перенес его в серое субботнее утро их последнего лета: Роберт сидит на краю обрыва и разговаривает с Сарой, оба выглядят усталыми и изможденными. Двенадцать лет назад. После той субботы Роберт исчез, канул – бесповоротно и недвусмысленно, и сейчас Терри вдруг осознал, что исчез Роберт весьма эффектно. Двенадцать лет назад он об этом не задумывался, поскольку тем летом был больше озабочен стартом собственной славной карьеры. Он припомнил, что Сара время от времени пыталась навести справки о Роберте. Впрочем, безуспешно.

Терри сел за письменный стол, лицом к морю, и открыл свой «Пауэрбук». Он еще не знал, о чем станет писать, но аккуратная основательность аппарата, его блестящая поверхность, изящные, даже сексуальные формы неизменно вдохновляли его и успокаивали. Терри достал из чемоданчика сетевой шнур и огляделся в поисках розетки. Она обнаружилась лишь за гардеробом, но хотя между розеткой и задней стенкой шкафа имелось достаточно места для стандартной трехконтактной вилки, массивный адаптер туда не проходил. Требовалось чуть сдвинуть шкаф – из тикового дерева и очень тяжелый. Терри навалился всем своим весом на боковую стенку и дюймов на шесть сдвинул шкаф вдоль стены; теперь розетка была свободна. Но помимо розетки доступно оказалось и кое-что еще. На стене виднелась какая-то надпись, которую прежде скрывал гардероб. Надпись и размазанное бурое пятно – примерно в трех футах над плинтусом. Два слова.

– Очаровательно, – вслух произнес Терри и тут же решил сообщить о находке доктору Даддену. Возможно, удастся войти к нему в доверие.

Он включил компьютер и принялся просматривать файлы, двигая колесико мыши влажным от пота и чуть подрагивающим пальцем. В тридцати с лишним папках содержалось более тысячи документов, но ни один из них не вдохновил Терри. Тогда он достал из кармана пиджака маленький органайзер, включил и принялся искать в разделе «Ежедневник». Он не заглядывал в записную книжку с начала «Синефона», и кое-что сразу привлекло внимание. Терри снова сунулся в карман пиджака, висевшего на кресле, достал мобильный телефон и нажал пару кнопок, вызывая из памяти номер. Трубку сняли почти сразу же.

– Алло, Стюарт? Это Терри… Не так плохо. Пока без пагубных последствий… Слушай, почему ты не поручил мне написать рецензию на новый фильм Кингсли? Он выходит в пятницу… Армстронг? Ты в своем уме или как? Он ничего о нем не знает. Ничего. Он вообще ни в чем не смыслит. В конце концов, я же не в чертовом отпуске. Сижу тут в какой-то Жопе-на-море, весь день валяю дурака и тупею от скуки. Я мог бы всю твою долбаную газету заполнить материалом… Кто его распространяет? «Фокс»? Так пусть пришлют мне кассету… Конечно, мог бы. К какому сроку она тебе нужна?… Без проблем… Нет, я сам им позвоню. Уже сажусь… У него было достаточно перерывов. И перерывы ему больше не нужны. Талант ему нужен, а не перерывы… Нет, я сам позвоню. Я все улажу. Не волнуйся. Завтра днем… Нет, это ни к чему… Все очень просто: если я не перезвоню через полчаса, значит, они посылают мне кассету и я делаю рецензию. Дай полчаса, затем звони Армстронгу и скажи, пусть валит на хер… Да. Просто… Чао .

Терри возбужденно захлопнул крышку мобильника и поспешил вниз. В бывшей телевизионной теперь располагалась комната отдыха для пациентов. В углу по-прежнему стоял телевизор – большой цветной приемник с выключенным звуком, на экране какой-то панк в поварском колпаке кромсал овощи и что-то безмолвно бормотал, обращаясь к пустой комнате, – но Терри рассчитывал здесь найти вовсе не его. Он нетерпеливо прищелкнул языком и отправился искать кого-нибудь из персонала.

В одной из наблюдательных комнат он обнаружил лаборантку Лорну. На коленях у нее лежал планшет с листком бумаги, в руках – кружка с чаем, Лорна смотрела на телеэкран, стоявший на полке над полисомнографом. Она заметила в дверях Терри, бегло глянула на него и тут же снова уставилась на экран. Несколько секунд они вместе рассматривали картинку. На экране расплывчатым черно-белым пятном спала женщина в ночной рубашке, голова ее была утыкана электродами. Женщина не двигалась, камера тоже. Экран пару раз мигнул. Терри взглянул на Лорну, которая не отрывалась от экрана, затем снова посмотрел на изображение, но картинка так и не изменилась.

– Какая чушь, – сказал он наконец. – Не выношу я этот европейский артхаус. А вы?

Лорна слегка улыбнулась, взяла пульт дистанционного управления и нажала на «паузу».

– Вам не положено это смотреть, – сказала она. – Чего вы хотите?

– Не этот ли фильм сейчас переснимают в Голливуде с Тедом Дансоном и Голди Хоун?[4]Тед Дансон (р. 1947) – американский комедийный киноактер, дважды удостаивался премии «Эмми». Голди Хоун (Голди Стандленджхоун, р. 1945) – американская киноактриса, в основном – комедийного плана.

– Вас искал доктор Дадден, – сообщила Лорна. – Всего несколько минут назад.

– Да, знаю. В одиннадцать я должен был с ним встретиться. Но правда – зачем вы это смотрите? Разве это такой уж секрет?

– Секрет, если я не хочу нарушить обязательство о неразглашении. – И, опровергая свои слова, Лорна, помешкав, указала на пачку перфорированных листов, испещренных линиями самописца. – Согласно этим данным, – сказала она, – сегодня утром в четыре тридцать семь имела место вспышка активности. Вот я и подумала, что смогу что-нибудь обнаружить на видеозаписи – уловить движения ног или что-то еще. Но ничего нет.

– А почему изображение черно-белое? Разве эта штука не воспроизводит в цвете?

Терри наклонился, чтобы получше разглядеть видеомагнитофон.

– Если нужно, то может.

– А как же звук? Куда звук делся?

– На боковой панели монитора есть ручка громкости.

– Значит, это обычный видеомагнитофон? И на нем можно прокручивать обычные кассеты?

– Надо полагать.

– И что, каждая спальня оборудована таким устройством?

– Да.

– А нельзя ли завтра утром воспользоваться одним из них?

– Ну, спальня номер три сейчас свободна, потому что один из пациентов не приехал. Формально говоря, тем магнитофоном сейчас не пользуются. Но очень сомневаюсь, что доктор Дадден…

– В котором часу приносят почту? – спросил Терри.

– Примерно в девять тридцать.

– Превосходно. Это все, что я хотел знать. – Терри включил мобильник и, выходя из комнаты, уже набирал номер. – Спасибо, – сказал он, обернувшись в дверях. И, бросив последний взгляд на экран, произнес: – Позовете меня, когда начнется сцена с обнаженкой?

Терри позвонил в рекламный отдел видеокомпании и уговорил прислать ему копию фильма экспресс-почтой, после чего взглянул на часы и обнаружил, что уже на двадцать минут опаздывает на встречу с доктором Дадденом.

Взглянув на просунувшееся в дверь виноватое лицо пациента, Дадден снова погрузился в изучение машинописного текста у себя на столе, пробормотав:

– Входите, мистер Уорт, входите.

Когда Терри сел, доктор добавил (по-прежнему якобы погруженный в бумаги):

– Возможно, часы у меня спешат, но, по моим сведениям, сейчас одиннадцать двадцать три.

– Да, вы правы. Я опоздал.

Доктор Дадден наконец посмотрел на него:

– Понятно.

– Наверное, я проспал.

В ответ – пристальный взгляд. Терри стушевался и дал задний ход.

– Должно быть, вы каждый день выслушиваете подобные шутки, – беспомощно сказал он.

– Случается, – ответил доктор Дадден. – Моя коллега доктор Мэдисон верит, что юмор – превосходное лечебное средство. Возможно, нам стоит обсудить этот вопрос всем вместе.

Онемевший Терри смог только кивнуть.

– Итак. – Доктор Дадден собрал машинописные листы и сложил их в аккуратную стопку, затем придвинул к себе папку с именем Терри. – Вчера доктор Голдсмит провел ваше полное медицинское обследование. Никаких отклонений мы не обнаружили. Более того, доктор Голдсмит пришел к заключению, что у вас превосходное здоровье.

– Чудесно.

– Однако в его отчете я отметил пару примечательных особенностей. Например, вы утверждаете, что потребляете в день в среднем тридцать-сорок чашек кофе.

– Совершенно верно.

– После приезда сюда вы пили кофе?

– Нет. Судя по всему, здесь его нет.

– Пациенты пьют кофе только в экспериментальных целях: мы смотрим, как он влияет на характер сна. Значит, вы искали кофе?

– Да.

– И как вы чувствуете себя, после того как не пили кофе в течение последних… девятнадцати часов?

– Неуютно.

– Мне кажется, что тридцать-сорок чашек в день – многовато. Почему вы столько пьете?

– Чтобы не заснуть.

– Понятно. Весьма примечательная фраза. Мой опыт свидетельствует, что большинство страдающих инсомнией ищут способ заснуть, а не оставаться в бодрствующем состоянии. Из этого отчета следует, что вы не принимаете никаких медикаментов, чтобы избавиться от заболевания.

– Верно.

– И что, вы никогда не стремились получить медицинскую консультацию?

– Нет.

– На большинство людей бессонница действует угнетающе и в некоторых случаях оказывает разрушительное воздействие на организм. Вы ничего подобного не испытывали?

– Днем я часто чувствую усталость и сонливость. Именно поэтому пью кофе. Но больших неприятностей это мне не доставляет.

– Вам никогда не приходило в голову, что на самом деле у вас нет бессонницы?

– Не понимаю.

– На этой стадии диагностики, – пояснил доктор Дадден, – очень важно провести различие между психофизиологической и субъективной бессонницей.

– Субъективной?

– Да.

– Вы хотите сказать… что бессонница – плод моего воображения? Или что я притворяюсь? Симулирую?

– Это слово, при всем моем уважении к вам, не очень уместно. Мысль о том, что вы не можете заснуть, способна так же угнетать, как если бы вы действительно не могли заснуть. Подобные случаи не так уж редки. Сюда поступает немало пациентов, они проводят ночь в лаборатории и уверяют, что всю ночь не сомкнули глаз. А затем мне удается поколебать их уверенность, представив научные доказательства крепкого сна, который иногда длится шесть-семь часов.

– Наверное, вы получаете большое удовлетворение, – заметил Терри.

– Помощь людям всегда приносит мне удовлетворение, – сухо ответил доктор Дадден, протягивая руку к телефону. Он набрал местный номер. – Лорна? Вы не могли бы принести распечатку ЭЭГ мистера Уорта за прошлую ночь? – Он резко опустил трубку на рычаг и взглянул на Терри: – Как я понимаю, у вас сложилось впечатление, будто прошлой ночью вы не спали ни минуты. Сейчас моя помощница принесет данные, и мы сможем установить, что же было на самом деле. А пока… – Он вновь придвинул к себе медицинскую карту Терри. – Я хотел бы кое-что знать. Из того, что вы сообщили вчера доктору Голдсмиту, следует, что, по всей видимости, характер вашего сна претерпел кардинальные изменения примерно… двенадцать лет назад.

– Да, в восемьдесят четвертом.

– По вашим словам, до этого времени вы нередко спали по четырнадцать часов в сутки.

– Да.

– Вы тогда были студентом?

– Да.

– Студентом… этого университета, как я заметил.

– Верно. Как и вы.

Что-то ненадолго пробудилось в глазах доктора Даддена – внезапная настороженность, ясно дававшая понять: он не любит, когда пациенты преподносят ему сюрпризы.

– Полагаю, эти сведения раскопали ваши помощники? – осведомился он.

– Нет, – ответил Терри. – Об этом прошлой ночью мне сообщила доктор Мэдисон.

– Понятно. Значит, вы познакомились с моей коллегой?

– Очень поверхностно. – Терри и доктор Дадден смотрели друг на друга, пытаясь понять, что прячется за улыбкой другого. – Более того, я жил в этом самом доме. Несколько месяцев.

– Я тоже, – сказал доктор Дадден. – Я жил здесь два года.

– Интересное совпадение. Но мы ни разу не пересеклись.

– По-моему, нет. Иначе…

– Иначе мы наверняка бы вспомнили друг друга.

– Именно.

– Я знал девушку, – сказал Терри, – по имени Сара Тюдор. Она одно время встречалась с парнем по имени Грегори. Вас ведь зовут Грегори?

– Да.

– Да. Понимаете, доктор Мэдисон сказала мне прошлой…

– …ночью. Разумеется. Во время вашего поверхностного знакомства.

– Да.

– Сейчас, дайте подумать… – Доктор Дадден откинулся на спинку стула и закатил глаза к потолку, слишком демонстративно изображая, что вспоминает. – Теперь, когда вы назвали имя, я действительно припоминаю девушку по имени Сара. Полагаю, мы время от времени виделись с ней. Но вряд ли можно сказать, что мы, по вашему выражению, встречались.

– Доктор Мэдисон считает, что она, возможно, страдала нарколепсией.

– Доктор Мэдисон тоже ее знала?

Теперь настороженность превратилась в некое подобие паники.

– Нет, разумеется, нет. Просто вчера вечером я упомянул, что эта девушка, Сара, видела очень яркие…

Разговор прервался стуком в дверь, и появилась Лорна с пачкой компьютерных распечаток. Казалось, доктор Дадден был обрадован, что их отвлекли.

– Прекрасно, прекрасно. Именно это мне и нужно. Спокойная деловитость. Все работает как часы. Лорна, вы просто сокровище. Вы знакомы с Лорной, мистер Уорт? Вас представили нашей главной лаборантке и оператору полисомнографа?

– Нет, не представили. – Терри встал и пожал Лорне руку: – Приятно познакомиться.

Лорна в замешательстве смотрела на него.

– Но вы же всего несколько минут назад со мной разговаривали. По поводу видеомагнитофона. – Заметив, что ее все еще не узнают, она добавила: – А вчера вечером я укладывала вас спать. И подключала к вам электроды.

Терри рассмеялся.

– Ну да. Конечно.

Доктор Дадден, нарушив тягостное молчание, забрал у Лорны бумаги и отпустил ее. Когда дверь закрылась, он спросил, всегда ли у Терри столь плохая память на лица.

– Не знаю. Никогда об этом не задумывался.

– То есть вы никогда этого не замечали?

– Наверное, я встречаю не так уж много новых людей.

– Мне казалось, что характер вашей работы подразумевает постоянные встречи с новыми людьми.

– Ну да, наверное, так оно и есть, но обычно больше мы не пересекаемся. Так что проблемы не возникает.

– Но проблема существует?

– Нет, не думаю. – Впервые доктор Дадден заметил смущение на лице Терри. – Знаете, я очень устал. Я девятнадцать часов не пил кофе. Неудивительно, что я никого не узнаю.

– Вы предпочитаете кофе сну?

– Я уже вам говорил, я не сплю. Никогда не сплю. Я не сплю уже много лет.

– Ну, давайте посмотрим. – Доктор Дадден взглянул на записку, где подводился краткий итог наблюдений, которую Лорна положила поверх бумаг, затем порывисто, но внимательно просмотрел сами бумаги. Они были испещрены неровными разноцветными линиями, и, судя по хмыканью, данные доктора удивили. – Имеется длительный промежуток времени, где записи отсутствуют, – сказал он в одном месте.

– Да. Мне надоело, поэтому я отсоединил электроды и вышел из комнаты.

– Надеюсь, под присмотром, – сказал доктор Дадден, но, к счастью, не стал дожидаться ответа. – Так, – он отложил бумаги и быстро записал себе что-то для памяти, – похоже, что прошлой ночью ваше субъективное ощущение вас не обмануло. Вы не спали. Вопреки нашим ожиданиям, быстрый сон не наступил. Нет даже первой стадии. Более того, даже полудремы. Должен сказать, это совершенно поразительно, если учитывать испытание, которому вы подверглись во время просмотра фильмов.

– Я же вам говорил, – сказал Терри. – Я не сплю.

– Все спят, мистер Уорт. Надеюсь, вы не станете уверять меня, сейчас или позже, что вы не спали все последние двенадцать лет.

– Почти не спал, – сказал Терри. – Хотя, как вы говорите, возможно, мне так казалось. Или снилось, или не знаю что. Бывает же, что людям снится, будто они не могут заснуть?

– Разумеется. Постоянно. Но в вашем случае такое предположение выглядит маловероятным. Давайте проверим некоторые пункты, которые вы обсуждали с доктором Голдсмитом. Вы алкоголик?

– Насколько я знаю, нет.

– Согласно указанным данным, ваша ежедневная норма алкоголя весьма велика. Но осмелюсь предположить, что причина ваших неприятностей кроется вовсе не в этом. О пристрастии к кофеину мы уже говорили… Я вижу, что у вас нет аллергии… У вас не бывает по ночам неприятных ощущений в ногах? Не возникает желания шевелить нижними конечностями?

– Нет.

– Вы не храпите?

– Откуда мне знать?

– Могла жаловаться ваша партнерша по сну.

– У меня нет партнерши.

– Хм. А как насчет депрессии? Вы не относите себя к депрессивному типу?

– В общем, нет. Если у меня и была депрессия, то раньше, в студенческие годы, и тогда мне хотелось только одного – спать.

– У вас нет какой-нибудь гипотезы, почему вам хотелось тогда спать?

– Пожалуй, во сне я чувствовал себя более счастливым, чем наяву. Мне тогда снились очень приятные сны.

– А… – Доктор Дадден записал его слова. – Очень интересно. И что вам снилось?

– Не знаю. Я никогда не мог запомнить снов.

– Тогда откуда вам известно, что сны были приятными?

– Просто… оставалось ощущение. Когда я просыпался.

– Хм. А потом все это прекратилось? В восемьдесят четвертом?

– Да.

– Может, вы мне расскажете о том периоде своей жизни?

– Ну… – Терри заерзал на стуле, словно эта тема была ему неприятна, но на губах появилась едва заметная ностальгическая улыбка. – Я окончил университет и через несколько недель получил работу журналиста, а вскоре со мной случился… пожалуй, самое подходящее слово – кризис.

– Какого рода кризис?

– Я ликвидировал один журнал. Собственноручно.

– И как вам это удалось?

– Это был журнал о кино, и в нем опубликовали статью, которую я должен был проверить. К сожалению, я допустил определенные… неточности. К еще большему сожалению, оказалось, что эти неточности очень смахивают на клевету. На журнал было подано семь исков по обвинению в клевете.

– Семь.

– Да. Не могу вспомнить всех персонажей, но среди них точно были Деннис Тэтчер, Норман Уиздом, Вера Линн…

– Понятно.

– …Клифф Ричард, Кингсли Эмис, Эдвард Хит…[5]Деннис Тэтчер (1915–2003) – муж бывшего премьер-министра Великобритании Маргарет Тэтчер; Норман Уиздом (1915–2010) – английский комик, прославившийся исполнением роли мистера Питкина в знаменитых комедиях; Вера Линн (р. 1917) – британская певица, чрезвычайно популярная в годы Второй мировой войны; Клифф Ричард (р. 1940) – известный британский поп-певец, один из первых британцев, ставших исполнять рок-н-ролл; Кингсли Эмис (1922–1995) – английский писатель, один из лидеров поколения «рассерженных молодых людей»; Эдвард Хит (1916–2005) – британский политик-консерватор, в 1970–1974 гг. был премьер-министром.

– Автор умудрился в одной статье оклеветать всех этих людей?

– Да, вследствие моей небрежности. Точнее… – Довольная улыбка расползалась по лицу Терри. – Наверное, это был несчастный случай. Просто-напросто не повезло. В этом-то и вся прелесть.

Убедившись, что Терри не намерен вдаваться в подробности, доктор Дадден спросил:

– Полагаю, вы лишились работы?

– Именно с тех пор я сделался независимым журналистом. Я собирался написать книгу. Об одном режиссере – малоизвестном режиссере, о нем практически ничего не писали, а также… о других вопросах. Теоретических. В каком-то смысле – книгу об утрате. Об идее утраты.

– Но вы ее так и не закончили?

– Я ее так и не начал. Мне приходилось очень много работать, чтобы прокормиться… Большей частью я работал до полуночи и, к собственному удивлению, вскоре понял, что к концу дня чувствую себя не таким уж усталым. Поэтому я не ложился спать, а всю ночь бодрствовал. Смотрел видео. С этого все и началось.

– Итак, вы готовы согласиться, – сказал доктор Дадден, – что фильмы заменили вам сновидения, которые некогда были…

Тут на столе запищал маленький будильник. Доктор Дадден отложил карандаш и с коротким вздохом разочарования закрыл папку.

– Боюсь, это все, – сказал он.

– Что?

– Время вышло. Одиннадцать сорок две, а на одиннадцать сорок пять у меня назначена другая встреча.

– Но мы только подошли к самому интересному.

– У нас все расписано по минутам, мистер Уорт. Если бы вы не опоздали на двадцать три минуты, мы продвинулись бы значительно дальше. А так придется ждать до утра.

– Но ведь у нас есть еще три минуты.

– Нет. Во время первой беседы мы оставляем время для ответа на несколько вопросов практического характера. Например… – Дадден замолчал, лицо его стало непроницаемым. Посидев секунду-другую с рассеянным взглядом, он внезапно принялся шарить в одном из ящиков стола и наконец достал лист бумаги. – Ах да. Забавно, но я никогда не могу их запомнить. – Он зачитал по листку: – Как вы устроились в клинике?

– Спасибо, очень хорошо, – ответил Терри, с изумлением глядя на доктора.

– Проявлял ли персонал учтивость и услужливость?

– Несомненно. – Терри решил воздержаться от замечания, что сам доктор Дадден пока не проявил ни того ни другого.

– Является ли ваша дневная комната чистой и уютной?

Только тут Терри замешкался.

– Уютной – да, – наконец ответил он.

Он позволил себе сполна насладиться страхом, нараставшим в глазах доктора Даддена, и лишь потом рассказал о надписи на стене.

* * *

– Псст!

Доктор Мэдисон остановилась и огляделась. Она не поняла, откуда исходит голос.

– Псст! – прозвучало вновь.

Из-за соседней двери высунулся палец, поманил ее и быстро исчез. Повинуясь пальцу, доктор Мэдисон проследовала в комнату номер девять, где обнаружила доктора Даддена – тот ждал ее с белым от ярости лицом (впрочем, ярость одолевала доктора не так уж редко), но поза его выдавала сконфуженное волнение.

– С-сюда! – прошипел доктор Дадден.

Доктор Мэдисон подошла к гардеробу.

– Взгляните, – сказал он. – Вы только взгляните на это.

И доктор Дадден ткнул в надпись – на стене чернилами было выведено два слова: ТУПОЙ МУДАК. Рядом темнело обширное пятно бурого цвета.

– Обнаружил мистер Уорт, – продолжил доктор Дадден. – Проклятый журналист, черт бы его побрал. Не правда ли, характерно? Характерно, что нам так везет?

– Почему до сих пор никто не видел эту надпись?

– Она была за шкафом.

– А зачем мистеру Уорту понадобилось двигать шкаф?

Доктор Дадден оставил вопрос без ответа:

– Я понимаю, доктор, что вы не хотите этого слышать, но данный факт подтверждает мою точку зрения. Именно по этой причине мы должны тщательно… подбирать пациентов. Вот что бывает, когда вы открываете двери всякой швали.

– Вы, случаем, – уточнила доктор Мэдисон, – не пациентов Национальной службы здравоохранения имеете в виду?

– Не думаю, что нужны объяснения, – ответил доктор Дадден. – Возьмем, к примеру, эту женщину из вашей группы. Из Брикстона[6]Район в Лондоне, основная достопримечательность которого – тюрьма.. Не хочу выглядеть снобом, но… чего можно ждать от таких, как она? Ни происхождения, ни положения…

– Эта комната – не Марии Грэнджер.

– Я не конкретно ее имел в виду, я говорю об общем принципе. – Он пристальней вгляделся в бурое пятно на стене и поморщился. – Что за человек, – сказал он, – что за ублюдок размазал по стене свои экскременты?

– Человек с нарушенной психикой, надо полагать. Человек, которому мы призваны помочь. – Мэдисон скользнула по пятну взглядом. – К тому же я думаю, что это, скорее всего, кровь.

– Надо срочно найти мистера Уорта, – сказал Дадден. – Он ни в коем случае не должен упоминать об этом в своей статье. Мы должны удержать его любым путем.

– Я уверена, что у мистера Уорта нет ни малейшего намерения…

– Поговорите с уборщицами, и немедленно. Пусть устранят надпись.

После ухода Даддена доктор Мэдисон на несколько минут задержалась в комнате номер девять, разглядывая надпись и пятно, и то ли от гнева, вызванного бесчувственностью коллеги, то ли из сострадания к несчастному существу, испытавшему невыразимую потребность осквернить комнату, глаза ее наполнились слезами, и доктор Мэдисон неожиданно для себя поняла, что в приступе сильнейшего раздражения трет стену рукавом. Тоже своего рода припадок безумия.

* * *

Несколько недель назад, – писал Терри , – мне довелось услышать один из тех разговоров, что часто заходят на званых обедах, – кто является «величайшим» режиссером из снимающих сегодня. Разговор вели два критика: первый принадлежал к старой школе и ратовал за ветерана кинематографа португальца Мануэла ди Оливейру, второй же, изображавший из себя кого-то вроде младотурка, размахивал знаменем с неизменным Квентином Тарантино.

Этот разговор напоминал… что же он напоминал? Да, как будто на пустыре играют в футбол две команды слепцов, которым никто не удосужился сообщить, что ворота сняли еще несколько лет назад.

По-настоящему жаль мне было сторонника Тарантино. Точка зрения его оппонента хотя бы отличалась последовательностью, пусть и старомодной. Тогда как турок (возможно, памятуя о младоконсерваторах [7]Термин, который вошел в обиход в период правления Рональда Рейгана. Так называли членов его команды, придерживавшихся крайне консервативных взглядов. , следует ввести для таких субъектов неологизм: старотурок), казалось, не сознавал, сколь жалко выглядят его доводы: мол, Тарантино «вдохнул жизнь» в штампы фильмов категории Б и тем самым достиг определенной (да-да, он действительно употребил это слово) «оригинальности». Кажется, помоги ему господь, в один особенно отчаянный момент он даже помянул всуе постмодернизм.

Читатель, я не смог найти в себе силы и добить этих двух несчастных, чтобы не мучились. Молчаливое сочувствие показалось мне единственно уместной реакцией на то, как два утомленных донкихота гонятся за призраком оригинальности современного кинематографа. У меня для них есть совет, если только им доведется читать эту статью: пусть поскорее посмотрят фильм Джо Кингсли «Два сапога пара – 4 » (детям в сопровождении взрослых) и на его примере научатся всему, чему могут научиться.

Терри просмотрел статистику и обнаружил, что уже израсходовал треть места, отведенного под рецензию. Нельзя сказать, чтобы его это встревожило, – он всегда получал удовольствие от теоретических рассуждений. И все же пора заняться и самим фильмом.

Кингсли, бесспорно, мастер штампов. В этой области Тарантино, в сравнении с ним, – неумелый любитель, поскольку Кингсли никогда не впадает в неогуманистскую фикцию, будто в старые условности можно вдохнуть новую жизнь. Сериал «Два сапога пара» – сам по себе штамп (главные герои – два копа-напарника, полные противоположности друг другу), доведенный до логического конца. В третьей серии, поставленной экс-британцем Кевином Вилмутом, допущена фундаментальная ошибка: он попытался оживить действие романтическим подтекстом и побочной сюжетной линией, связанной с политикой. Сказался опыт работы Вилмута со слишком литературным материалом на Би-би-си. К счастью, в компании «Фокс» нашелся разумный человек, который вернул Кингсли бразды правления. Сериал «Два сапога пара» дал толчок всей карьере Кингсли и стал визитной карточкой его собственного стиля.

Триста тридцать слов. Что дальше? – подумал Терри. Кратко изложить сюжет? Но никакого сюжета нет. Обсудить игру актеров? Но актеры не играют, а совершают телодвижения. Оценить качество диалогов? Но диалоги – в точности как в предыдущих фильмах. По правде говоря, фильм едва царапнул сознание Терри. Как только привезли утреннюю почту, Терри взял кассету и отправился в наблюдательную комнату, примыкающую к спальне номер три. Лорна показала ему, как управлять видеомагнитофоном. Выходные данные на кассете извещали, что фильм длится девяносто семь минут, но так много времени Терри не понадобилось. Он внимательно прочел начальные титры, насладился первой сценой (продолжительная перестрелка, привлекшая нескольких пациентов, которые пришли выяснить, что за шум), затем перемотал кассету вперед, пропустив первую пояснительную сцену, а также все диалоги, длившиеся более тридцати секунд; попутно Терри поздравил себя с тем, что смотрит фильм именно так, как и рассчитывали его создатели, изначально целившие на видеорынок.

Было бы большой натяжкой, – писал Терри, переместив стул в тень (солнце, отражавшееся от мерцающего океана, слепило экран ноутбука),  – утверждать, будто «Два сапога пара – 4 » безупречен. Хулители Кингсли, чьи некомпетентные суждения, надеюсь, ничего для него не значат, любят утверждать, что его фильмы напоминают видеоклипы, растянутые на девяносто минут. В действительности это высший комплимент, который он не вполне заслужил. В фильме есть несколько провалов, изредка проявляется склонность к затягиванию: я замерил длительность нескольких кадров, взятых наугад, и с удивлением отметил, что многие длятся более шести секунд. Но и по истечении пятнадцати минут просмотра фильма критику все еще не на что жаловаться: я высоко оцениваю непочтительность фильма, его радостное презрение к зрителям, заразную ненависть к политической или какой-либо другой корректности, его хулиганскую энергию. Энергию, которая, кстати (если вернуться к нашим дуэлянтам на званом обеде), в наши дни является единственно доступной для кинематографистов. Безумная, маниакальная энергия быка в конце схватки, смертельно раненного, но все равно бросающегося вперед, ведомого лишь болью, яростью и бессмысленной волей к жизни. Таково состояние – смертельное, но безумное, «задыхающееся, но все-таки еще живое» [8]Цитата из песни Стивена Моррисси и группы The Smiths . – американского кинематографа в эти закатные дни двадцатого столетия. И Кингсли – его мастер.

На монитор легла тень, и Терри поднял голову. Доктор Дадден, бесшумно появившись на террасе, терпеливо ждал, когда Терри прервется.

– Пару слов, мистер Уорт. Только пару слов. Я вовсе не хочу отрывать вас от дел.

– Ничего страшного, – сказал Терри, щурясь от солнечного света.

– Смею ли я надеяться… смеем ли мы надеяться, смеем ли мы все надеяться, что это черновой набросок, первые пробные шаги вашей статьи?

– Моей статьи?

– О том, чем мы здесь занимаемся.

– А-а. – Терри об этом даже не думал. Более того, он еще не решил, настолько ли интересна эта клиника, чтобы посвятить ей отдельную статью. – Нет, на эту тему я пока размышляю.

– А… Все еще составляете план. – Доктор Дадден выдавил принужденную улыбку, в которой профессиональная неискренность соперничала с отчаянным желанием снискать расположение. – Когда вы к ней приступите… разумеется, я далек от того, чтобы диктовать вам или даже пытаться хоть как-то влиять… но когда вы все-таки приступите к статье, я очень надеюсь, что небольшое… отклонение от безупречности в вашей комнате не умерит и никоим образом…

– Отклонение от безупречности? – переспросил Терри.

– Я говорю о том злосчастном… э-э… граффити, на которое вы столь любезно, столь предусмотрительно…

– Ах вот вы о чем. – Терри столь же льстиво улыбнулся. – Понимаете, я могу писать только о том, что вижу, воспринимаю вещи такими, как они выглядят, поэтому, так сказать…

– Хм. – Доктор Дадден бледно улыбнулся в ответ. – Как мне кажется, мы друг друга понимаем. – Терри не поддержал и не опроверг это утверждение, и доктор повернулся, чтобы уйти, но замешкался и выдавил: – Кстати, у нас хорошая новость.

– Да?

– Судя по вашей ЭЭГ, вчера произошел небольшой прорыв.

– В каком смысле?

– Вы вошли в первую стадию сна. На двенадцать минут, примерно в три часа ночи.

– Это случилось впервые.

– С тех пор как вы находитесь под моим наблюдением, да. Как я сказал – небольшой прорыв. Естественно, я не могу поставить это себе в заслугу. Пока я еще не приступал к вашему лечению. – Дадден подождал (напрасно) восторга со стороны Терри, затем добавил: – Я подумал, вы захотите об этом узнать.

Доктор Дадден скрылся в доме. Терри перечитал последние строки рецензии, и внезапно ему захотелось только одного – закончить статью как можно скорее. Этот разговор о прорыве почему-то встревожил его – он вдруг обнаружил, что ему трудно сосредоточиться, трудно достичь той вовлеченности, что вдохновляла его весь последний абзац. Снедаемый нетерпением и скукой, Терри решил не напрягаться и завершить статью явным штампом, рассчитывая, что читатель воспримет его как шуточную демонстрацию главной идеи рецензии.

Не могу не выставить фильму наивысшие оценки , – написал он. – Это смехота, это буйство, это освежающий порыв спертого воздуха. Короче говоря: удовольствие для всей семьи.

Затем он вставил пустую страницу и напечатал счет.

От цифр Терри отвлек шум открывшегося где-то вверху окна. Он повернулся, вытянул шею и понял, что знает это окно. В той комнате он собирался снова побывать, как только представится шанс, – в длинной низкой мансарде на четвертом этаже, где он некогда жил и откуда имелся выход прямо на крышу. Кто-то распахнул окно, но Терри не видел кто. Через секунду из окна то ли что-то вылетело, то ли выбросилось. В первый момент Терри подумал, что это чайка, затем – голубь: белое порхающее пятно на фоне идеальной полуденной голубизны неба. Но если и птица, то она разучилась летать: после недолгого скольжения в воздушных потоках начала падать пологой, сжимающейся спиралью. Когда предмет подлетел ближе, Терри узнал бумажный самолетик, – тот на секунду завис у него над головой, потом резко ушел вбок и полетел в сторону моря; описав идеальный полукруг, самолетик снова нацелился на Терри, прямо ему в грудь; наконец, потеряв скорость, нырнул вниз и, проехавшись по клавиатуре, словно то была посадочная полоса, изящно замер у Терри на коленях.

Окно захлопнулось. Терри встал, держа в руке самолетик, прикрыл глаза от солнца и попытался разглядеть фигуру за бликующим стеклом. Но было слишком поздно.

Он разгладил лист бумаги и прочел криво написанное послание: СПРОСИ ЕГО О СТИВЕНЕ УЭББЕ.