Онлайн чтение книги Дорога ветров
5

Той осенью, когда праздничная процессия, трещащая, стучащая и цветастая, двинулась к гавани, чтобы утопить Старину Аммета, ее охраняли солдаты с новыми ружьями. Митт не хотел на них смотреть. Каждый фестиваль приносил ему ночные кошмары, в которых Канден подходил к двери их комнаты и разваливался на куски. Однако их дом находился так близко от гавани, что не увидеть процессию было крайне сложно. В этот год к ним пришел Дидео: он высунулся из окна между Миттом и Мильдой и стал с завистью глазеть на новые ружья.

– Штука, которую в них засовывают, может разнести человека на куски, если знать, как ее применить, – объяснил он. – Когда-то я ходил в море с парнем, который где-то ее добывал. Мы ею для промысла пользовались. Хотя, может, по отношению к рыбе это и нечестно. Но бомбы я с тех пор делать умею. И я как раз думал, что если бы бомбу бросить во время шествия Аммета, то можно было бы в один миг и избавить мир от Хадда, и устроить восстание во всем Холанде.

Митт с матерью обменялись изумленными взглядами поверх корявой шляпы Дидео. Вот оно! Какая мысль! Они принялись возбужденно ее обсуждать, как только шествие закончилось и Дидео ушел.

– Если бы ты смог достать бомбу и бросить ее в старого Хадда… бомбы ведь бросают, да? – говорила Мильда, – то ты мог бы крикнуть, что тебе велели это сделать Дидео и Сириоль.

– Меня могут не услышать, – возразил Митт. – Надо, чтобы меня поймали. А во время допроса я скажу Харчаду, что меня подучили «Вольные холандцы». Но как нам заполучить эту ружейную штуку?

– Достанем, – ответила мать. – Придумаем как. Но тебе надо это сделать, пока ты еще мал и тебя нельзя повесить. Я не вынесу, если тебя повесят!

Она пришла в такое возбуждение, что пошла и потратила остатки своего заработка на фрукты и сладости, чтобы отпраздновать.

Митт посмотрел на связки яблок в карамели так же кисло, как Сириоль, и вздохнул. Было ясно, что затею с бомбой придется отложить, пока он не заработает достаточно денег, чтобы арендовать для Мильды новую ферму, иначе она умрет с голода, если его арестуют. Наверное, к тому времени он станет таким же старым, как Дидео, а то и старше.

Но вышло по-другому. Неделю спустя Митт пришел домой, распродав всю рыбу, – вонючий, склизкий и посиневший от холода. Ему хотелось одного: лечь в постель. Но к его досаде, у матери оказался гость – кряжистый серьезный мужчина, выражение лица которого что-то Митту напомнило. Или кого-то. Одежда на нем была гораздо более приличная, чем та, которую обычно носили прибрежные жители. Больше всего раздосадовало мальчика то, что на этот раз мать потратила свой заработок на бутылку кандеракского вина для гостя. Митт остановился в дверях, возмущенно глядя на него.

– О Митт! – радостно воскликнула Мильда. Она была очень хорошенькая, и на ее щеке снова появилась ямочка. – Ты помнишь Кандена?

Митт конечно же помнил Кандена – даже слишком хорошо. Его до сих пор, с того злополучного фестиваля, преследовали кошмары о нем. Когда Митт услышал имя Кандена, ему пришлось изо всех сил вцепиться в дверной косяк, чтобы не упасть. Мильда, совершенно не подозревая о его чувствах, продолжала:

– Ну так вот это – брат Кандена, Хобин. Он приехал из Уэйволда. Хобин, это мой сын, Митт.

Гость улыбнулся и направился к Митту, протягивая ему квадратную, мозолистую руку. Тот содрогнулся, сжал зубы и протянул в ответ ладонь, пропахшую рыбой.

– Я весь в рыбе. – Мальчик надеялся, что гостю не захочется до него дотрагиваться.

Однако теплая квадратная рука обхватила его ладонь и пожала.

– Я знаю, каково бывает прийти с работы грязным, – улыбнулся Хобин. – Сам я оружейник, и порой мне кажется, что я никогда не ототру сажу. Иди мойся и не обращай на меня внимания.

Митт неуверенно улыбнулся. Он понял, что брат Кандена – славный малый. Хотя брат его от этого не перестал быть ночным кошмаром. Митт пошел к стоявшему в углу ведру, чтобы умыться, втайне надеясь, что Хобин вернется обратно в Уэйволд и больше его в Холанде не увидят.

Эта надежда развеялась почти мгновенно.

– Да, у меня славный домик на улице Флейт, – говорил Хобин Мильде. – Внизу мастерская, а наверху большие жилые комнаты. Граф Хадд принял меня хорошо.

Митт понял, что Хобин приехал жить в Холанд. Он пришел в такое отчаяние, что громко спросил:

– И кого граф Хадд выгнал оттуда, чтобы хорошо вас принять?

– Ох, сынок! – воскликнула Мильда, а потом сказала Хобину: – Не обращайте на него внимания. Он – вольная птаха, мой Митт.

Митт пришел в ярость. Она не имела права говорить незнакомцу такие личные вещи.

– Да, – сказал он. – Мы тут для вас слишком бедные и простые, верно?

И чтобы Хобину не захотелось снова их навещать, он принялся ходить по комнате, бормоча самые гадкие ругательства. Это явно встревожило Хобина. Он все время бросал на Митта озабоченные взгляды. Мильду поведение мальчика тоже обеспокоило. Она беспрестанно извинялась за сына, отчего тот злился еще сильнее. Когда Хобин наконец протянул руку, чтобы попрощаться, Митт повернулся к нему спиной и сделал вид, что ничего не заметил.

– Зачем ты так себя вел, Митт! – укорила Мильда сына, когда Хобин ушел. – Разве ты не понял? Он же оружейник! И видно, что он любил Кандена. Если бы только мне удалось уговорить его присоединиться к «Вольным холандцам», то мы получили бы бомбу – или даже ружье, что еще лучше. Тогда ты смог бы застрелить Хадда прямо из этого окна!

Митт только хмыкнул. Уж лучше отнять ружье у солдата на улице, чем получить его от брата Кандена.

К глубокому огорчению мальчика, Хобин снова зашел к ним – и не один раз. Потребовалось много месяцев таких визитов, чтобы Митт смог забыть о том, что у Хобина был брат, который в его кошмарах распадался на куски. А когда все-таки забыл, то обнаружил, что Хобин ему нравится. Тем временем оружейник твердо, но очень добродушно сопротивлялся уговорам Мильды стать борцом за свободу. Он соглашался с тем, что графы превращают жизнь народа в страшную муку. Как и с тем, что дела в Холанде идут плохо. И на налоги жаловался не меньше других. Однако говорил, что не признает борьбы за свободу. Он называл Кандена – печально, но довольно сурово – мальчишкой, игравшим с огнем. А когда Мильда горячо выступала против несправедливости, улыбался и говорил, что в ее положении это можно понять. Спустя некоторое время Хобин начал добродушно выговаривать ей за то, что она покупает для него вино, которое ей не по средствам.

Зимой Хам становился день ото дня все мрачнее. Митт не мог понять почему – до одного весеннего утра, когда «Цветок Холанда» скользил по воде, выходя из гавани с отливом.

Сириоль сказал:

– Твоя мать собирается выйти замуж за этого Хобина?

– Нет! – возмущенно воскликнул Митт.

– Для дела будет хорошо, если она выйдет, – заметил Сириоль.

Хам вздохнул и великодушно поддержал подельника.

– И для нее тоже. Хобин – человек приличный.

Мальчик пришел в ярость. И когда Сириоль и Хам оказались правы, он затаил на них еще одну обиду. На свадьбе Митт бормотал себе под нос, что сквитается с Сириолем и Хамом за это, пусть даже ценой своей жизни. С прошлого фестиваля он привык к мысли, что у него нет будущего, – вот подложит бомбу под графа Хадда, и все. В свадьбе его радовало одно: теперь он будет жить рядом с запасами пороха.

Мильда с Миттом переехали в дом на улице Флейт, немного к западу от берега. Это была хорошая постройка, хотя и небольшая и облупившаяся. Даже имелся двор с катком для белья, а на грязной кирпичной стене была закреплена мишень – там Хобин пристреливал ружья, которые делал. Митта это чрезвычайно заинтересовало.

Впервые за много лет у мальчика появилась отдельная комната – и, хотя гордость не позволяла в этом признаться, ему было там очень одиноко. Его мать бросила работу вышивальщицы и сновала по четырем комнатам верхнего этажа, напевая и смеясь, и горестная морщинка, похоже, навсегда исчезла с ее лица. Митту было грустно видеть это: ему самому удавалось развеселить мать только изредка – а вот Хобин сделал ее счастливой. Хобин предложил отправить Митта в школу, но мальчик предпочел продолжить работу. «Вольным холандцам» не будет проку от мальчишки, который целыми днями сидит за уроками. И потом, Митту казалось, что борьба за свободу оставалась последним звеном, соединявшим его с Мильдой.

Именно тогда Хобин продемонстрировал неожиданную строгость.

– Ты дурак, Митт, – сказал он. – У тебя есть мозги, и тебе следовало бы научиться ими пользоваться, а не тратить свое время на болтовню о свободе с кучкой лодочников, которые даже не понимают значения этого слова. Когда ты вырастешь и станешь мужчиной, ты пожалеешь, что не занялся настоящим делом.

Такие доводы всегда звучат неприятно. Митт ерзал на месте и молчал. Мальчик мог бы сказать, что вырасти ему не суждено, ведь он убьет графа Хадда, – но под взглядом серьезных голубых глаз отчима ему не хотелось это делать.

– Ну, если уж тебе обязательно нужно работать, – сдался Хобин, – то ты можешь выполнять одну работу – и только одну. Например, учиться у меня моему делу, или делу Сириоля у него, или продавать рыбу. Но нельзя делать больше одного.

Митту страстно хотелось продавать рыбу и дальше.

Ему нравилось выкрикивать гадости о Хадде. Это даже веселее, чем обманывать солдат Харчада. Что до рыбной ловли, то он радовался любому предлогу, чтобы ею не заниматься. С другой стороны, мальчик понимал, что у него будет гораздо больше возможностей заполучить немного пороха, если он станет учеником Хобина. Он помялся, глядя в пол, и наконец сумел справиться со своим раздражением настолько, чтобы неохотно проговорить:

– Тогда я буду учиться твоему делу.

– Умница, сынок! – воскликнула Мильда и радостно его обняла.

Митта это немного утешило. Однако он испытал неожиданную неловкость, когда Хобин пошел с ним к Сириолю домой, чтобы объясниться с рыбаком и выкупить у него остаток его ученичества. Альда обхватила Митта обеими руками и запечатлела на его щеках пропахшие аррисом поцелуи. По лицу Лидды медленно катились слезы.

– Мне будет не хватать тебя за прилавком, – призналась она.

К этому Митт был готов. А вот к чему он не был готов – так это к выражению разочарования и огорчения, которое появилось на лице Сириоля.

– Как я раньше не понял, что оно так выйдет, – сказал рыбак, доставая бутылку арриса и наливая всем по стакану, из чего Митт понял, что нынче – особый случай.

– Да, мог бы и раньше догадаться, – повторил Сириоль, когда они все в напряженной тишине сидели за столом. – На твоей стороне право, Хобин, и Митт заслуживает лучшего ремесла, чем ловля рыбы. Хотя мне это нелегко – ведь у меня нет собственного сына.

Хобин явно смутился. Лидда и Альда плакали. Митт ерзал на стуле. «Я из-за этого чувствовал себя каким-то склизким, – признался он потом Мильде. – Словно весь вымазался в рыбной требухе. И я ненавижу вкус арриса».

Сириоль принес мятый лист бумаги, который два года назад за Митта подписала Мильда. Сначала он отказывался взять за него деньги. Хобин настаивал. Все чувствовали себя все более неловко, пока не позвали Хама в свидетели договора. Хам хлопнул Хобина по плечу и очень долго тряс Митту руку. Мальчик даже испугался, что не сможет больше ею работать. И вообще Хам держался так весело и был так рад за Митта, что вся неловкость исчезла. Все выпили еще по стакану арриса, а Митт тайком перелил свою порцию Альде. Потом они с Хобином ушли.

– Но мне действительно неприятно, правда, – поделился с мамой Митт. – Как будто я обязан сказать им, что нам нужен порох.

– А почему бы и впрямь не сказать им об этом? – отозвалась Мильда. – Дидео знает, как делать бомбы. Так что неплохо заставить их помогать нам.

– Ты хочешь сказать – привлечь «Вольных холандцев» к этому делу? – переспросил Митт.

Ему показалось, что это хорошая мысль.

К несчастью, в эту минуту вошел Хобин, который услышал слова «Вольные холандцы». И он снова продемонстрировал неожиданную твердость.

– Я не желаю, чтобы в доме шли разговоры о борьбе за свободу, – заявил он. – Глупые шпионские шуточки! И не думайте, будто я боюсь Харчада. Он прекрасно знает, что я могу вернуться в Уэйволд, если захочу. Меня просто достает, что эти лодочники никак не хотят повзрослеть. Для них это игра, как было и для Кандена. И в моем доме никто в эту дурацкую игру играть не будет!

Митт с Мильдой смогли продолжать свои разговоры только тайком, урывками, либо когда Хобин уходил в гильдию оружейников. Но на следующее собрание «Вольных холандцев» Митт выбраться сумел. Для этого пришлось наврать Хобину, а мать его поддержала. На собрании он изложил им свой план: он украдет достаточно пороха, чтобы сделать бомбу, и бросит ее в Хадда, когда тот в следующий раз понесет Старину Аммета в гавань.

Это предложение было встречено изумленным молчанием. Его нарушил Хам, который укоризненно сказал:

– Я радовался за тебя не из-за пороха, Митт. Надеюсь, ты так не подумал.

– Странно. А я был уверен, что ты этого от меня и ждал, – отозвался Митт, которому всегда трудно было удержаться, чтобы не поддразнить Хама.

– Ну, Митт… – начал Хам.

– Тихо, – сказал Сириоль. – Научись понимать шутки, Хам. Митт, это опасно. Очень опасно. Тебя арестуют.

Для осторожного Сириоля это было очень много: он согласился хотя бы всерьез обдумать план. Страшно обрадованный, Митт поспешил заверить его, что не собирается дать себя арестовать.

– А что, если на мне будет желтое с красным, как на дворцовых мальчишках? Они не поймут, кто я, пока не станет слишком поздно. И я умею бегать.

– Знаю, что умеешь, – отозвался Сириоль. – Но ведь твоя мать на такое не согласится, правда?

– А вы спросите у нее, – предложил Митт. – Только когда Хобина рядом не будет. Она сошьет мне костюм – если мы достанем материю.

Сириоль задумался – надолго и глубоко.

– Митт похож на всех остальных мальчишек, – вступил в разговор Дидео. – Я частенько и сам кого-нибудь за него принимаю. С превеликой охотой сделаю бомбу.

По правде, всем «Вольным холандцам» затея понравилась. Они подались вперед, тихо переговариваясь в тусклом свете ночника.

– Бум! И Хадд взлетает на воздух! – говорил кто-то. – Здорово!

– И весь Холанд поднимается по нашему призыву, – добавил другой. – Сириоль, Митт и впрямь может справиться с этим делом.

– Тихо! – потребовал Сириоль. – Я знаю, что может. Но потом ему надо будет унести ноги. А это нужно как следует спланировать.

Митт примчался домой на улицу Флейт в полном восторге.

– У нас получилось! – прошептал он Мильде, которая встретила его на лестнице. – Все решено!

– И ты ничуть не боишься? – изумленно выдохнула мать.

– Нисколечко, – ответил Митт.

И это была правда. Мальчик не боялся, он только и думал, что о своем будущем подвиге.

«Вольные холандцы» начали строить планы – тщательно и неспешно, как всегда, когда за дело брался Сириоль. А Митт и Мильда строили свои планы. И все они очень скоро поняли, что во время ближайшего фестиваля бросить бомбу не получится. Как и сказал Сириоль, им необходимо точно выяснить, каким путем движется процессия и когда именно Митту безопаснее всего действовать. И продумать пути бегства, и подготовить убежища в разных местах.

Поскольку Митт не собирался сбегать, то он не слушал Сириоля, когда тот говорил об этом. Но, проработав неделю учеником Хобина, понял, что ему понадобятся годы для того, чтобы украсть достаточно пороха на бомбу. Хобину выдавалось очень мало взрывчатого порошка – ровно столько, сколько нужно для испытания ружей, которые он изготавливал. Оружейные инспекторы Харчада приходили каждую неделю и строго следили, не осталось ли лишнего пороха. Иногда они могли нагрянуть неожиданно. Инспекторы взвешивали порох и пересчитывали ружья, и, если где-то не хватало их печати, оружейнику не разрешалось работать. Это страшно раздражало Митта, хотя Хобина, похоже, не трогало. Он перешучивался с людьми графа так, словно они были друзьями.

Вскоре мальчик выяснил, что порох изготавливается из трех составных частей, которые Хобин тщательно смешивал сам. Одной из них был древесный уголь. С ним проще всего: Дидео легко мог достать его. А вот серу и селитру можно было только украсть. Митт предполагал, что их как-то изготавливают, но ему так и не удалось выяснить как именно. Инспекторы приносили их в опечатанных мешках, и Хобин держал все под замком. Первые несколько месяцев Митту даже не разрешалось до них дотрагиваться. Вместо этого ему приходилось заниматься плавкой свинца и изготовлением пулек, отливая их в цепочке маленьких форм, похожих на сосиски. И еще – смотреть, смотреть, смотреть.

Наибольшей помехой всем планам оказался сам Хобин. Он был таким осторожным – и таким терпеливым! Митт подозревал, что даже без инспекторов тот все держал бы под замком. На его услуги был огромный спрос. Почти все время в мастерской находился кто-то, кроме Митта и Хобина. Солдаты и офицеры приносили ружья, с которыми что-то было не так. Другие оружейники заходили, чтобы обсудить с Хобином сложные технические вопросы. Митт узнал, что Хобин изобрел способ сделать так, чтобы ружье стреляло более метко. Для этого внутри ствола делалась бороздка, идущая по спирали. Вот почему пульки, отливка которых заставляла Митта так скучать, были заостренными, а не круглыми, как дробь, – ею пользовался Харл во время охоты на птиц на Флейте. Дважды Хобина даже вызывали к Харчаду, чтобы получить его совет.

К тому времени, когда Митту позволили вырезать приклады и даже отвешивать понемногу пороха, он понял, что Хобин – лучший оружейник в Южном Дейлмарке. Митт очень этим гордился и радовался за мать. Но это означало и то, что он выбрал самого неподходящего человека для обворовывания. Хобин имел безупречную репутацию. В Гильдии его уважали. И очень долго Митт не решался ничего предпринять.

Хобину искренне хотелось, чтобы мальчик учился и стал, по его словам, «добропорядочным гражданином». Митту пришлось лучше одеваться. В хорошей одежде, конечно, зимой теплее, но он из принципа ее презирал. Каждый день, когда они поднимались наверх после работы, надо было мыться. Раз в неделю его заставляли мыться целиком, хотя Митт свято верил, что мытье отнимает у человека силы. И каждый вечер Хобин доставал книгу. Она называлась «Хрестоматия для бедных» и вызывала у мальчика страшную зевоту. «Раз не хочешь ходить в школу, учись дома», – говорил Хобин и заставлял Митта прочитывать вслух по странице – каждый вечер, после ужина.

Митт диву давался, как он в тот первый год не умер от скуки. Ему казалось, что он ожил, только когда наконец смог относить Дидео крошечные пакетики с серой и селитрой. Это было даже интереснее, чем беготня с поручениями от «Вольных холандцев». Митт придумывал какую-нибудь отговорку для Хобина – «врал, как весы торговца рыбой», как он говорил матери, – и ускользал со своим пакетиком из дома, понимая, что если его поймают с этой ношей, то ему придется плохо. Ощущение опасности приятно волновало, и так здорово было осознавать, что наконец-то дело движется.

Хотя и не слишком быстро. Хобин был терпеливый, но порой он сердился на Митта. Мысли мальчика были сосредоточены только на добыче пороха. Он не собирался становиться оружейником, так что прислушивался к Хобину не больше, чем к Сириолю, когда тот учил его рыбачить. Тем временем Мильда родила ребеночка, а спустя год – еще одного. Митт страшно удивился, обнаружив, что обзавелся двумя сестренками задолго до того, как заполучил бомбу. Девочки – помеха серьезная. Они плакали, у них резались зубки – и они отнимали время у Мильды тогда, когда она была нужна Митту.

Однако младенцы не подозревали, что они – помеха. Стоило матери вручить Митту одну из сестренок, как малышка принималась смеяться и гулить у него на руках, словно ее брат вовсе не досадовал на нее.

А потом Митт пошел в рост. Это тоже его изумило. Он привык, что он самый маленький парнишка на улице. А теперь стал одним из самых больших, с длинными-предлинными худыми ногами. Женщине, что украла красную и желтую материю на костюм, в котором Митту предстояло бросить бомбу, пришлось украсть еще – и Мильда отложила шитье до того времени, когда станет ясно, что сын из одежды не вырастет.

– Оно и к лучшему, – заметил Сириоль. – Если ты и дальше станешь так расти, то уже через год после побега так изменишься, что даже шпионы Харчада тебя не узнают.

Беда только в том, что Митту нужно было много есть, а денег у Хобина становилось все меньше. Хадд опять повысил ренту по всему Холанду. Ружья мало ему помогли. Все остальные графы Южного Дейлмарка тоже поспешили обзавестись ружьями. Хадду пришлось просить мира, а это стоило денег. Митт радовался, когда Хобин принялся ворчать не меньше других и первым подписал прошение гильдии оружейников, где испрашивалось позволение повысить цену ружей. Хадд отказал им.

– Ну, теперь ты разве не согласен, что в борьбе за свободу есть прок? – поинтересовался Митт.

– От этого только хуже, – ответил Хобин.

– Нет, послушай, – попытался убедить его Митт. – Можно заставить всех графов воевать друг с другом, а потом устроить восстание. И тогда Север придет нам на помощь. Обязательно придет!

– Если Север это сделает, – возразил Хобин, – то графы перестанут воевать друг с другом и набросятся на Север. И ты окажешься на их стороне, Митт. Ты бы ничего не смог поделать, потому как родился южанином. И Север понимает это лучше, чем ты. Это история. Восстанием делу не поможешь.

– Ты слишком терпеливый, вот в чем твоя беда! – заявил Митт.

Несмотря на свою терпеливость, к весне отчим начал сдавать. Ему нужно было кормить Митта и малышек. А Мильда по-прежнему бегала на улицу и «случайно замечала» дорогие вещи – в последнее время это была в основном мебель. Хобин серьезно заговорил о том, чтобы переехать обратно в Уэйволд.

– Мы же не можем уехать! – в ужасе сказал Мильде Митт.

– Знаю. Ведь я столько лет тебя обучала, – согласилась Мильда. – Но если Хадд исчезнет, Хобину ни к чему будет уезжать. Сбегай и отыщи Сириоля.

И она разбила целую миску яиц только для того, чтобы у Митта появился предлог уйти из дома.

Митту посчастливилось поймать Сириоля, когда тот садился на «Цветок Холанда». Рыбак стоял на причале и думал так долго, что Митт уже решил, что он пропустит отлив.

– А, – наконец буркнул Сириоль. – Да. Значит, тебе надо действовать этой осенью.

– Значит, осенью! – согласился Митт, и от волнения у него задергались мышцы на икрах ног. – И слава богам! После трех горелых лет я уже больше не могу ждать!