Онлайн чтение книги Дорога волка The Wolf Road
Глава 2. Камень

Бабушка несла прозрачный целлофановый пакет, вроде тех, с которыми проходят досмотр в аэропорту. В нём были мамины сумочка, блокнот и ожерелье, папины кошелёк и перочинный ножик, и их обручальные кольца, телефоны и ключи. Она достала папины ключи и направилась к двери, и прежде, чем я успел сказать ей, что это не её дом, она открыла дверь и зашла. Я усилием воли заставил себя промолчать и прошёл за ней.

Она не сняла обувь, но уже была на кухне. Я стянул кроссовки в прихожей. Мне было противно смотреть, как она бросила папины ключи на кухонный стол, будто свои собственные. Они звякнули. Поставила пакет и прошла мимо меня в нижнюю уборную. Мне было противно, что она воспользовалась ею без спросу. Я смотрел на окровавленные папины ключи на кухонном столе. Я не хотел смывать кровь. Это было неправильно. Неуважительно. Как будто того, что случилось, не случилось.

Это случилось.

На стойке стояла миска с ежевикой, которую папа собрал на другом краю поля. Он собирался сделать ежевичный пирог.

Послышался звук смыва, и бабушка вернулась.

Она стала наполнять чайник.

– Сначала нужно спросить разрешения, – сказал я.

Она повернулась ко мне, её губы были плотно сжаты.

– Я проехала две сотни миль и не спала. Могу я выпить чашку чая?

Мы несколько секунд смотрели друг на друга, не желая уступать. Потом я ушёл, оставив её хлопать дверками шкафчиков.

Мама оставила открытую книгу на ручке кресла в гостиной. Книга была о морских приливах. Мамино присутствие расходилось от книги как невидимая, но ощутимая сила. Я аккуратно перевернул страницы. Я не знал, что делать теперь, когда мама и папа мертвы. Я не мог просто продолжать жить как обычно, как ни в чём не бывало. За окном приземлился ворон. Папа любил воронов, говорил, что у них хорошее чувство юмора. Ворон гордо расхаживал по саду.

– Я сделала тебе чай, – сказала бабушка за моей спиной.

Я повернулся к этой странной женщине в фиолетовых ботинках, мужской рубашке с коротким рукавом и вязаной жилетке. Она протягивала мне чашку чая, а её глазницы были отчётливо видны, как лунные кратеры.

– Мама не любит, когда по дому ходят в обуви, – сказал я, проходя мимо неё так близко, как только мог, не отталкивая её руку и не разливая чай.

Наверху в ванной из крана капало, и я закрыл его плотнее. На подоконнике лежала белая галька, которую мама подобрала на пляже. Когда я был младше, мы часто ходили с мамой к морю, хотя в последнее время прогулкам с ней я предпочитал встречи с Митешем и ребятами в городе. Но мама не уставала звать, и в конце концов мы пошли. Она собирала камни и ракушки у линии прибоя, мы лежали на песке, она читала свою книгу, и мы говорили, ни о чём конкретно и ни о чём, что я мог бы вспомнить. Я играл с мячом, не давая ему коснуться земли, а потом мы пошли купаться. Вода была ледяной. Камень был белым, гладким, почти идеальным, не считая складки с одной стороны. Я взвесил его в ладони.

Я смотрел в окно в своей комнате. Ворон разгуливал снаружи, будто бы ожидая друга. За вспаханным полем и тополями торчали скелеты электролиний, с которых свисали тонкие, как хлопковые нити, провода.

Я лёг на кровать и закрыл глаза рукой. Я хотел, чтобы всё это просто прекратило жить, существовать, раз теперь нет мамы и папы.

* * *

Я проснулся уже вечером, дома было тихо. Электролинии и обвисшие кабели были отчётливо видны на фоне яркого размытого заката. Я подумал о звере посреди дороги. После аварии он всё ещё был там. Значит, он не шелохнулся, когда на него мчалась машина. Когда он смотрел на меня, он будто бы смотрел на что-то неживое. И я тоже это почувствовал: я стал неживым, когда он посмотрел на меня.

Я открыл ноутбук и начал искать в интернете породы собак. Я пролистал несколько списков, но ни одна картинка не казалась мне похожей. Больше всего подходили хаски, но виновник аварии был выше и сильнее. Я щёлкнул по очередной ссылке и замер в напряжении. Потому, что нашёл его. Зверя на дороге.

Волк.

От чтения меня отвлёк шум. Хлопающий звук. Он шёл откуда-то снизу. Я подумал, что в дом забралось животное. Может, тот ворон. Я взял мамин камень вместо оружия и выскользнул из комнаты. Дверь в спальню родителей была распахнута. Хлопающий звук шёл оттуда. Я боком подошёл к порогу и резко открыл дверь. Босая, с мокрыми после душа волосами, в незаправленной блузке, бабушка снимала простыню с родительской постели. Он уставилась на меня, будто бы в полусне.

– Что ты делаешь? – спросил я.

– Мне нужна кровать, – ответила она, сгребая простыни.

Невероятно. Она собиралась спать в родительской кровати. Я подошёл к ней вплотную и сказал:

– Это их комната.

– Я спала два часа. Мне нужна кровать.

– Убирайся, – прошипел я. Капелька слюны упала ей на блузку.

Бабушкин сжатый рот открылся от удивления, но она вернула себе самообладание.

– Не глупи, Лукас. Мне нужно поспать.

Она подошла к корзине для белья, сбросила туда простыни и пошла к тумбочке.

«Это мой дом!» – мысленно орал я.

Она залезла в ящики, копаясь в мамином белье, папиных рубашках, раскидывая их. Я сжал кулаки и вспомнил, что всё ещё держу камень. Я сжал его. Когда бабушка нашла чистую простыню и повернулась, я заметил, что на её блузке были вышиты цветы. Мамина. На ней была мамина блузка.

Она подошла к кровати, развернула простыню и встряхнула её, так что та надулась, как парус. Я почуял запах недавно стираного хлопка и аромат кондиционера для белья. Простыня опала. Я знал, что если останусь, то буду в бешенстве, может быть даже заору и ударю бабушку. Я вылетел из комнаты.

* * *

– Я не собираюсь жить с тобой.

– Это не обсуждается, Лукас.

– Мне плевать: я не собираюсь жить с тобой.

– Ты не можешь остаться здесь.

– Я могу делать что захочу.

– Социальные работники не позволят.

– Ну так не говори им.

– Не глупи, Лукас. Это реальность, а не фантазия.

– Это не твоё дело.

– Ближайший год, пока тебе не исполнилось шестнадцать, пока ты не окончишь школу, я за тебя отвечаю. Я твой законный опекун. Так что это именно что моё дело. Ergo[2] Следовательно (лат.) , ты будешь жить со мной.

– Нет, не буду.

Бабушка и я уперлись друг в друга взглядами поверх наших завтраков через кухонный стол, будто два шахматиста перед решающим ходом. Бабушка подняла свою кружку, отхлебнула чай, поставила кружку обратно и встала.

– Конечно, – сказала она.

Я победно улыбнулся.

– Едешь в место поинтереснее? – саркастично крикнул я, пока она надевала куртку. – Домой к себе, например?

– Я назначила встречу с директором твоей школы.

– Ты не можешь, – сказал я, вскакивая и выбегая в прихожую. – Это вообще не твоё…

– Потом у меня встреча с твоим соцработником, а после…

– У меня нет соцработника.

– Теперь есть. Она приходила, пока ты лежал в госпитале. Я сказала ей уходить. После я оформляю свидетельства о смерти твоих матери и отца. Хочешь поехать со мной?

Слова «свидетельство о смерти» были как удар в грудь – глухой, медленный, после которого совсем не остаётся сил.

Я не смог ответить.

Она молча подождала, а потом резко открыла дверь, впуская яркий день с его светом, пением птиц и далёким звуком торопливых машин. Дверь закрылась, и я остался один в пустом доме.