Онлайн чтение книги Экипаж
Глава III

Дешан тем временем выпивал у унтер-офицеров, лениво ронял слова, которые все они с уважением ловили.

В этой столовой так же, как и в первой, размещались стол и бар. Все здесь, однако, было проще, небрежней. Подобно казарме, здесь валялись открытые планшетки, на полу – окурки, воздух был менее свежим. А мужчины с грубыми лицами, одетые в более простые одежды, позволяли себе дальше заходить в проявлениях своих чувств, которые не требовали от них глубокого анализа.

В столовой находились три пилота: Виранс, крупный парень с багровым лицом; Брюлар, механик, перешедший в пилоты; Лодэ, чьи седые волосы обрамляли молодое лицо; оба пулеметчика – Живаль и Малот, и фотограф Дюфрэн. Все они в тот день поднимались в небо, подогретые горячностью Тели; след от нее все еще был виден в их взглядах, блестевших больше обычного.

В их компании Дешан расцветал. До своего недавнего перевода в ранг младшего лейтенанта он жил в этом бараке, ел за этим столом, пил это скверное красное вино, которое и сейчас наполняло его стакан. День, когда портной эскадрильи пришил к его летной куртке галун офицера, был самым славным в его жизни. Это повышение стало финальным аккордом в удовлетворении его тайной и почти стыдливой жажды успеха, которому он придавал чрезмерное значение.

Прошло первое опьянение, и новый образ жизни стал стеснять его, как слишком подогнанная по фигуре форма. За столом голоса казались слишком тихими, движения – слишком сдержанными, а ему приходилось следить за своими массивными руками, деформированными крестьянским и военным трудом. Его собственные шутки звучали фальшиво, чужих он не понимал. Поскольку простоты в общении ему не хватало, а своими ранениями и подвигами он по праву гордился, то все это время смутно и стойко страдал.

Равновесие к нему возвращалось лишь среди капралов и сержантов. Для них он был большим человеком, живым примером тех почестей, на которые могли претендовать и они, и, поскольку каждый знал, каким образом он заслужил их, в их восхищении не было зависти. Самым восторженным поклонником среди всех остальных казался Брюлар, его механик.

Вошел пилот, все разговоры тут же смолкли. Перед тем как заговорить, он опорожнил наполненный до краев стакан.

– Эх, хорошо, – выдохнул он, – после трехчасового регулирования-то.

Виранс спросил:

– Верро, а кто-нибудь еще остался в воздухе?

– Капитан все летает. На обратном пути я видел его вдалеке.

Он не спеша снял дубленую одежду, шлем и предстал перед всеми такой тоненький, с приглаженными волосами, влажными губами и вкрадчивыми повадками бродяги и любовника.

Затем он объявил:

– Я видел на поле кого-то из новичков.

Он выделил эти слова, чтобы привлечь внимание каждого из присутствующих. Один только Дешан не повернул головы.

– Это лейтенант, – объяснил Виранс. – Когда мы приземлились, он заговорил с Марбо. Думаю, что он приехал к нам.

Виранс посмотрел на неподвижно сидящего Дешана и спросил у него:

– Тебе об этом что-нибудь известно?

Шрам на лице покалеченного стал от напряжения шире, но он холодно ответил:

– Я слышал о нем. Это лейтенант Мори.

– Похоже, что он станет командиром пилотов, – не унимался Верро.

На этот раз Дешан не сумел сдержать своего раздражения.

– Да, это так, – закричал он, – и это постыдно! Он только что окончил летную школу, и из-за того, что у него две нашивки, его ставят над парнями, которые еще и не таких видали.

Он ударил себя в грудь, и его награды, с которыми он никогда не расставался, зазвенели.

Брюлар встал, дрожащими руками теребя свои жесткие усики.

– Неужели они так с тобой поступят, Луи?! – воскликнул он.

– Капитан ничего тут не может поделать, – с горечью заметил Верро. – Все этот новый циркуляр: бывалыми пилотами должен командовать офицер с двумя нашивками.

– Пусть только он попробует отдать мне какой-нибудь приказ, – спокойно сказал Лодэ. – В моем моторе окажется песок.

– И в моем тоже! – воскликнул Брюлар.

– Мои пулеметы заклинят, – сказал Живаль.

– А у меня пленка застрянет, – заявил фотограф Дюфрэн.

Для Дешана счастьем было слышать подобное возмущение. Уже два дня, с тех пор как он узнал о назначении нового командира, он чувствовал себя уязвленным. Будучи доверенным лицом капитана, питая к нему собачью привязанность и ревнуя, словно женщина, он был жестоко потрясен известием, что какой-то недостойный незнакомец разрушит их задушевные отношения.

– Пошли посмотрим на его морду, – предложил он.

С летного поля светящейся пудрой поднимался голубоватый пепел вечера. На поле было пусто, а ожидавший Тели механик дрожал от холода. Возле ангаров пилоты заметили человека, он медленно расхаживал взад и вперед, опустив голову. Его длинная фигура была сгорблена, слишком узкое пальто с безжалостной четкостью очерчивало тщедушную худобу тела и легкую асимметричность плеч.

Заслышав приближение Дешана и его товарищей, он устремился к ним.

– Здравствуйте, господа, – воскликнул он, – я – лейтенант Клод Мори.

И протянул обе руки.

Дешан и, подражая ему, все остальные ограничились тем, что прикоснулись пальцами к фуражкам, но ничего не ответили.

Руки Мори опустились и стали неподвижными. Стоя напротив группы людей, от которых исходило почти физически ощутимое чувство враждебности, он в растерянности застыл. Лихорадочно застегивая свое пальто, он тщетно пытался подыскать слова, понять, как себя вести в ответ на холодность этих людей. Тут в ласковом небе раздался шум мотора, и все взгляды обратились к туманному востоку, в ту сторону, где начали вырисовываться очертания самолета…

Капитан первым спрыгнул на землю. Эрбийон мгновенно оказался возле него, их лица озаряло одинаковое оживление.

– Ну как, новичок, – спросил Тели, – вы засекли ту батарею, которая нас оглушила?

– Ничего не получилось! – признался Жан с хорошим настроением.

– Эта сволочь отлично стреляет, я же тебе, капитан, говорил! – воскликнул Дешан, гордый тем, что на глазах у чужака демонстрирует свои дружеские отношения с командиром.

Тели заметил, что к ним приближается какой-то новый силуэт, и лицо его застыло. Ему вовсе не хотелось, чтобы шуточки уменьшили его престиж перед этим офицером, о котором ему ничего не было известно.

Эрбийон никак не мог понять, симпатию ли вызывал у него Мори или тревогу. Может быть, его привлекал этот узкий рот, болезненно вкроенный между двух гладковыбритых щек? Или этот высокий лоб, покрытый тоненькими голубоватыми прожилками? Но как полюбить сероватый оттенок, просвечивающий сквозь кожу, и чрезмерное расстояние между носом и верхней губой? А как реагировать на это неуклюжее, точно подрубленное в коленях, в области таза и в плечах тело: жалостью, неприязнью или смехом?

Тем временем Мори докладывал капитану о своем назначении. Жан подошел к группе пилотов, с настороженным и недоброжелательным вниманием следящих за беседой. На их лицах он читал и легко расшифровывал примитивную враждебность, которую, казалось, ничто не в состоянии было обезоружить.

Когда Тели увел офицера-стажера составлять письменный рапорт по сектору, на летное поле опустилась темнота, но еще не настолько густая, чтобы нельзя было различить высокую фигуру, оставшуюся там стоять, неподвижную и брошенную, как никому не нужную вещь.

«Что здесь изменилось?» – подумал Эрбийон, войдя в столовую.

Новий барабанил по стеклу, Марбо покусывал свою бессмертную трубку, Дешан, «доктор» Ройар и наблюдатели Шаренсоль и Бессье спорили о достоинствах двух самолетов. Все, казалось, шло своим чередом.

Однако, заметив Мори, державшегося в уголке, Жан понял, что присутствие этого нового человека, не влившегося в тесный круг, нарушало его гармонию.

Он встал за стойку бара и спросил:

– Кто сегодня вечером желает выпить?

Мори шагнул было к нему, остановился, затем обратился ко всем присутствующим:

– Господа, – произнес он, – не желаете ли вы выпить за мое присоединение к вашему обществу?

То ли фраза показалась слишком вычурной, то ли не совсем ясно были расставлены акценты, но Эрбийон почувствовал всеобщее колебание, которое возросло, когда Дешан резким тоном заявил:

– Спасибо, я не пью.

Остальные подошли к бару, но видимо вопреки своему желанию, и вдруг Жан увидел, что узкие губы Мори опустились в складку мимолетную, но такую горькую, что ему стало понятно, как глубоко этот человек страдает от вызванной им неловкости.

Готовя заказанные коктейли, он одновременно наблюдал за ним. Морщины на висках, седые волосы нового товарища бросались в глаза, но больше всего его старила некая внутренняя усталость, которая, казалось, поразила немощью все его порывы к действию. Когда их взгляды пересеклись, Мори не отвел глаз. Жан отвел свои первым, так как встреченный им взгляд, очень мягкий, очень легкий, без особых усилий проник в самую глубину его существа, быстро лишил его тех защитных свойств, которые направляют против чужака.

Этим вечером алкоголь не подогревал веселья, скучный разговор еле тянулся, и каждый с нетерпением ожидал Тели, в надежде, что он развеет атмосферу дискомфорта.

Когда он появился, опрятный, блестящий, несущий с собой эту радость, всегда окрылявшую его в присутствии товарищей, даже Мори с облегчением улыбнулся. И непроизвольно спросил:

– Сколько же вам лет, господин капитан?

В его голосе прозвучало восхищение и какое-то грустное почтение. Однако Тели ничто не могло оттолкнуть больше, нежели упоминание каким-то чужаком его возраста, его молодости, которую он считал недостатком. Он сухо ответил:

– Мы в авиации редко доживаем до старости.

По тому, как резко Мори опустил голову, могло показаться, что его сразило пулей. Затем он машинально обвел взглядом собравшихся в комнатке офицеров. Тели говорил правду: самому старшему из этих людей не было и тридцати. Словно устыдившись, он коснулся ладонью своих седых висков.

Офицер-стажер тем временем уже читал меню, облекая его в немудреные стихи и присыпая их незамысловатыми шуточками. Капитан, чье настроение менялось так же быстро, как оно меняется у ребенка, смеясь, расхваливал усилия Эрбийона и приветливым жестом пригласил Мори, самого старшего по возрасту лейтенанта, сесть рядом с ним.

Прежде чем начался ужин, официанты поставили на стол восемь запечатанных бутылок.

– Кто же этот безумец? – спросил Тели.

Видя замешательство Эрбийона, он сказал:

– Это вы?

– Я осмелился, господин капитан… в честь моего первого вылета.

– Да не извиняйтесь вы, старина. Это было бы слишком.

– Точно, – проворчал Марбо, осторожно откупоривая первую бутылку.

Он обмочил губы в темном вине и вздохнул:

– Жаль, что это так дорого. Я с удовольствием пил бы его каждый день.

Его печаль потонула в единодушном смехе, и все весело приступили к еде. Мори почувствовал, как между ним и его товарищами промелькнула искорка той животной близости, которая зарождается от тепла и удовольствий совместной трапезы. От вина его сероватые скулы разрумянились, заигравший в глазах блеск смягчил в них выражение тоски.

Тели поздравил эскадрилью с той одержимостью, какую она продемонстрировала днем, но Марбо воскликнул:

– Да оставь же ты нас в покое! Ты ведь сам вылетел первым, а вернулся последним.

– Верно, господин капитан, – поддержал его Дешан. – Мне не по душе знать, что, когда садится туман, ты все еще где-то в воздухе. Мне на твоем месте было бы страшно.

При этих словах Мори обернулся и с любопытством посмотрел на него. Это движение стало для калеки поводом выплеснуть переполнявшее его бешенство.

– Да, вы там, вы слышите, мне страшно! – выкрикнул он. – И прежде чем осуждать меня, нахлебайтесь-ка с мое.

Всех присутствующих офицеров охватило глубокое смущение.

– Ну что вы, – пробормотал Клод, – я же вам ничего такого не сказал.

Однако Дешан, взбешенный выражением упрека, которое он прочел в глазах у всех, охмелевший от злобы и вина, утратил сдержанность, приличествующую за столом капитана.

– Я хочу, чтобы вы знали, – прокричал он, – те, кто других считают трусами, сами не больно-то храбрые!

Мори не шелохнулся; уголки его губ чуть дрожали.

– Я вам запрещаю так со мной разговаривать, – сказал он приглушенным голосом, но твердо.

– О! Господин начальник летного состава…

Удар кулака, от которого зазвенели стаканы, перекрыл голос Дешана. Капитан Тели стоял, охваченный таким гневом, что все потупили глаза, чтобы не встретиться с ним взглядом.

– Довольно! – воскликнул он. – Я не потерплю этих пьяных сцен. Дешан немедленно под арест, в свою комнату, до утра. А вы, Мори, вы…

Он дождался, чтобы покалеченный вышел из комнаты, и добавил:

– Ничего, вы были правы.

Клод поднялся.

– Господин капитан, – сказал он, – позвольте мне удалиться. Я устал с дороги.

Тели не стал его удерживать. В душе он сердился на него за то, что ему пришлось наказать своего лучшего пилота.

После ужина Тели, Новий, «доктор» и Шаренсоль засели за свой ежедневный бридж; Марбо занялся пасьянсом; Бессье, которому на следующий день предстояло сложное регулирование, изучал фотографии.

Эрбийон обычно стоял за спиной капитана, обучавшего его тонкостям игры. Однако в тот вечер его внимание было рассеянным, мысли вертелись вокруг Мори.

Слишком мало времени прошло с тех пор, как он прибыл в эскадрилью, чтобы без волнения думать о пустой комнате, куда новому товарищу, изгнанному необъяснимой враждебностью, пришлось уйти, чтобы скрыть там свою душевную боль. Он испытывал потребность прийти к нему на помощь. А не заденет ли это человека, который был старше него по возрасту и по званию? Тут его пронзило воспоминание, очень приятное и очень горькое, заставившее его решиться: воспоминание о том, как Бертье вошел в его комнату.

Он застал Клода сгорбленно сидящим на постели, его руки вяло свисали вниз. Он, должно быть, как сел, так и сидел без движения. Когда офицер-стажер вошел, он даже не пошевелился. Молодому человеку пришлось задеть чемодан, чтобы заставить его поднять голову.

Свет голой электрической лампочки, четко отражавшийся от стен и делавший их еще темнее, резал глаза. Этот свет беспощадно выставлял напоказ всего Мори, не оставив в милосердной тени ни дюйма его плоти. Его лицо обмякло от усталости.

Мори это осознал; он с видимым усилием изобразил вежливый интерес.

Эрбийон неуверенно заговорил.

– Простите, что потревожил вас, – сказал он. – Но я знаю, как неуютно чувствуешь себя сразу после приезда.

Он не знал, что вложил в эту фразу глубокую симпатию, и удивился произведенному эффекту. Мори выпрямился и, сжав руки молодого человека, воскликнул:

– Насколько легче мне стало от ваших слов, мой мальчик, насколько легче!

Офицер-стажер не нашелся, что ответить. Казалось, у этого человека в душе саднила тайная рана и любое неосторожное слово могло ее разбередить.

Клод стал ходить по комнате, его движения были резкими, как у разладившегося механизма, они выдавали молодому человеку все недостатки тела. Было очевидно, что он хочет взять себя в руки, завязать спокойную беседу, но это ему не удавалось. Наконец, повернувшись спиной, он спросил, так и не сумев совладать с дрожанием в голосе:

– Что я им всем сделал?

– Да ничего. Просто недоразумение.

– Да нет же! – воскликнул Мори. – Дешан меня ненавидит, всех остальных, и капитана в том числе, я стесняю…

– Не говорите ничего плохого о капитане, – живо возразил Эрбийон. – Уже завтра вы его полюбите, я в этом уверен.

Мори со страдальческой улыбкой склонил голову:

– Да я уже его люблю. Он исполнен кристального благородства, которое не может обмануть. Только, почему…

– Он так сухо вам ответил? – перебил его Жан. – Вы напрасно заговорили с ним о возрасте.

– А между тем я не мог сделать ему лучшего комплимента, – сказал Мори.

Он опять сжал руки офицера-стажера.

– Послушайте, я вам клянусь, что для меня нет ничего более восхитительного, чем молодость.

Затем, изменившись в лице, которое приобрело отсутствующее выражение, обычно выдающее навязчивую идею, и, словно охваченный страшным подозрением, добавил:

– И ничего более ужасного.

Его взгляд, в котором отразилось смешанное чувство радости и бессознательного опасения, упал на гармонично развитые плечи Эрбийона, на его еще нежное лицо.

– Вас здесь полюбили сразу же? – спросил он.

Он почувствовал смущение молодого человека, провел своими длинными пальцами по лбу.

– Я сегодня глупо чувствителен, – глухо сказал он. – Не осуждайте меня за это. Бывают дни, когда действительно чувствуешь себя на пределе.

Он опять заметался по комнате, в несколько шагов покрывая ее узкое пространство, снова подыскивая фразу, способную повернуть их беседу в более нормальное русло. Офицер-стажер как зачарованный, будучи не в состоянии отвести взгляд, наблюдал за этим механическим движением.

Наконец, когда это молчание, которое, казалось, ничто не сможет нарушить, стало для Эрбийона невыносимым, он предложил:

– Как насчет того, чтобы чего-нибудь выпить?

Сначала, ничего не понимая, Мори остановился. Потом вдруг:

– Ну конечно же! – воскликнул он. – Мне следовало сразу же предложить вам. Извините. Что вы предпочитаете?

Он засуетился, пытаясь догадаться до того момента; как Жан заговорит. Так и не дав ему возможности ответить, он воскликнул:

– Постойте-ка! Может быть, вы любите виски? У меня есть бутылка; говорят, превосходного.

Поскольку молодой человек подтвердил это предположение, он бросился к одному из своих чемоданов и поспешно открыл его. Эрбийон увидел, что тот заполнен книгами.

Клод перехватил этот взгляд, и офицер-стажер впервые увидел, как губы его необычного товарища растянулись в настоящей и теплой улыбке.

– У меня много их, – очень нежно произнес он, склонившись над переплетами.

И порывисто добавил:

– Они в вашем распоряжении, знайте это. Когда вам захочется что-нибудь почитать, заходите сюда и берите все, что вам понравится.

Эрбийон питал к книгам ту самую нежность, которая обычно сопровождает жизнь вечных друзей. Мори догадался об этом по тем словам, которые молодой человек выбрал, чтобы выразить ему свою благодарность. Теперь они, внезапно умиротворенные и сплоченные, занялись изучением томов.

Многие из них были нетронутыми и только готовились подвергнуться первому испытанию, другие же, не раз перечитанные, свидетельствовали об особо трепетном к ним отношении. Клод рассказывал о своих любимых книгах, читал стихи, Эрбийон их подхватывал.

Глубокое чувство нежности делало их ближе друг к другу, а снаружи дул ветер людских недовольств.

Клод смотрел на Эрбийона с признательностью и дружеским чувством. Затем из недр чемодана он достал запечатанную бутылку, откупорил ее и наполнил до краев две кружки. Офицер-стажер следил за его движениями с некоторым беспокойством.

– Вы хотите, чтобы я вышел от вас пьяным? – спросил он.

Клод ответил ему с простодушным смущением:

– Я хочу вам кое в чем признаться. Я никогда раньше не пробовал виски; не знаю, сколько нужно наливать. Но я хочу стать настоящим летчиком, пить, играть. Вы меня всему этому научите.

Гримаса исказила его черты. Он добавил, причем Эрбийон так и не смог понять, иронией ли были окрашены его слова или горечью:

– Ведь женщинам нравится именно это, не так ли?