Онлайн чтение книги Элеанор Олифант в полном порядке Eleanor Oliphant is Completely Fine
5

Наконец-то пятница. Когда я пришла в офис, коллеги уже толпились вокруг чайника и обсуждали мыльные оперы. Меня они не заметили. Я уже давно прекратила попытки завязать с ними любого рода беседу. Повесив свою телогрейку на спинку стула, я включила компьютер. Спала я плохо, будучи несколько расстроена разговором с мамочкой. Прежде чем браться за работу, я решила выпить чашку бодрящего чаю. У меня есть своя кружка и ложка, которые я из соображений гигиены храню в ящике стола. Коллегам это кажется странным – во всяком случае, такой я сделала вывод на основании их поведения, – но при этом они с удовольствием пьют из грязных сосудов, небрежно вымытых непонятно кем. Для меня же недопустима сама мысль о том, чтобы погрузить в горячий напиток ложку, которую какой-то час назад облизывал чужой человек. Какая мерзость.

Я стояла у раковины, ожидая, пока закипит чайник, и стараясь не вслушиваться в их разговор. Потом для верности еще раз сполоснула заварной чайник горячей водой и погрузилась в приятные размышления о нем . Я гадала, что он делает в настоящую минуту, – возможно, сочиняет песню? Или все еще спит? Я попыталась представить себе, как его прекрасное лицо может выглядеть во сне.

Вода закипела, я налила кипятка в заварной чайник и насыпала «дарджилинг» первого сбора. Мысли по-прежнему были заняты предполагаемой красотой моего спящего трубадура. В них стали врываться инфантильные смешки коллег, но я заключила, что это связано с моим выбором напитка. Никогда не пробовав ничего лучшего, они довольствуются лишь тем, что опускают в чашку пакетик чая самого низкого качества, обваривают его крутым кипятком, а остатки вкуса отбивают ледяным, только из холодильника, молоком. При этом по какой-то непонятной причине, странной снова считаюсь я. Но если уж захотелось выпить чашечку чая, то почему бы не доставить себе максимальное удовольствие?

Они продолжали хихикать, Джейни начала что-то тихо насвистывать. Не было даже попытки завуалироваться, теперь они громко хохотали, а Джейни запела. И мелодия, и слова были мне совершенно незнакомы. Джейни замолчала, потому что из-за смеха больше не могла петь, но продолжала странно двигаться задом.

– Доброе утро, наш Майкл Джексон, – обратился ко мне Билли, – зачем тебе белые перчатки?

Так вот что послужило источником их веселья. Невероятно.

– Это из-за моей экземы, – произнесла я медленно и терпеливо, будто объясняя маленькому ребенку, – в среду вечером мне довелось здорово понервничать, кожа на правой руке очень воспалилась, и я надела эти хлопковые перчатки во избежание инфекции.

Смех тут же затих, повисла долгая пауза. Они молча переглянулись – как жвачные животные в поле.

Поскольку мне нечасто доводилось взаимодействовать с коллегами в столь непринужденной обстановке, я умолкла и задумалась, не воспользоваться ли мне случаем. Бернадетта через брата была связана с объектом моей привязанности; вероятно, почерпнуть с ее помощью новые сведения о нем было делом несложным. Не думаю, что мне хотелось бы вступать с ней в длительный вербальный контакт: ее голос был громок и скрипуч, а смеялась она, как обезьяна-ревун, – но несколько минут на нее потратить все же стоило. Вращая чайник по часовой стрелке, я стала обдумывать мой гамбит.

– Билли, как тебе оставшаяся часть концерта? – произнесла я.

Мой вопрос его, похоже, удивил, поэтому ответил он не сразу.

– Все было ок, – сказал он.

Как всегда красноречиво. Да уж, это будет тяжело.

– Остальные артисты выступали так же достойно, как… – я сделала вид, что роюсь в памяти, – …Джонни Ломонд?

– По-моему, нормально, – ответил он, пожимая плечами.

Какое проницательное, точное описание. Как я и предполагала, Бернадетта тут же заговорила, не устояв перед возможностью любыми средствами привлечь к себе внимание:

– Я его знаю, этого Джонни Ломонда, – гордо сказала она, – в школе он дружил с моим братом.

– Да ты что? – спросила я, в кои-то веки с неподдельным интересом. – Что это была за школа?

Тон, каким она произнесла название учебного заведения, подразумевал, что я должна была быть о нем осведомлена. Я сделала вид, что очень впечатлена.

– Они до сих пор дружат? – спросила я, продолжая вращать чайник.

– Не особенно, – ответила она, – он был у Пола на свадьбе, но с тех пор они мало общаются. Знаешь, как это бывает: когда у человека семья и дети, он теряет связь со своими свободными друзьями. У вас как бы больше нет ничего общего…

У меня не было ни знаний, ни опыта в подобной ситуации, но я все же с понимающим видом кивнула. Тем временем в голове у меня крутилась одна и та же фраза: он свободен, он свободен, он свободен.

Я взяла чай и вернулась к своему столу.

Смех коллег, судя по всему, сменился тихим шепотом. Меня всегда поражало, какие вещи кажутся им интересными, смешными или необычными. Единственное, что я могу заключить: они ведут крайне замкнутую жизнь.

Секретарше Джейни сделал предложение этот ее последний неандерталец, и сегодня ей на подарок собирали деньги. Мой личный вклад составил семьдесят восемь пенсов. В кошельке лежала только мелочь и пятифунтовая банкнота, но у меня, конечно же, не было намерения класть в общий конверт столь значительную сумму, чтобы потом на эти деньги купили какую-нибудь ерунду человеку, которого я едва знаю. Я, должно быть, потратила сотни фунтов за все эти годы: подарки на дни рождения, подарки для детей, прощальные подарки для увольнявшихся – и что получила взамен? Мой собственный день рождения всегда проходит незамеченным.

Тот, кто выбирал свадебный подарок, остановился на наборе из графина и бокалов для вина. Когда пьешь водку, все это снаряжение представляется совершенно лишним. Я просто наливаю ее в мою любимую кружку. Я приобрела ее несколько лет назад в благотворительном магазине. На ней изображен круглолицый мужчина в коричневой кожаной куртке. А наверху идет надпись «Топ Гир», сделанная странными желтыми буквами. Не могу сказать, что я уловила ее суть. Но эта кружка вмещает идеальное количество водки, тем самым устраняя необходимость частых доливаний.

Джейни не планировала надолго откладывать свадьбу, на вопросы жеманно улыбалась, поэтому неудивительно, что вскоре воспоследовал неизбежный сбор денег на свадебный подарок. Из всех принудительных финансовых пожертвований это раздражает меня больше всего. Два человека шляются по универмагу «Джон Льюис», выбирают то, что им нравится, а платить за это почему-то должны другие. Самая что ни на есть бесстыдная наглость. Выбирают вещи вроде тарелок, мисок, столовых приборов – неужели у жениха и невесты ничего этого нет и сейчас им приходится вытаскивать еду прямо из пакетов голыми руками и класть сразу в рот? Я просто не способна понять, почему регистрация отношений двух людей обязывает их друзей, родственников и коллег обновлять за них содержимое их кухни.

На настоящей церемонии бракосочетания мне не доводилось бывать ни разу. Пару лет назад я получила приглашение на свадебную вечеринку Лоретты, как и все остальные сотрудники. Мероприятие происходило в ужасном отеле неподалеку от аэропорта, и чтобы добраться туда, мы заказали микроавтобус. Мне пришлось внести свою часть оплаты, и это не считая расходов на поездку на автобусе в центр города и обратно. Весь вечер гостям самим приходилось покупать напитки, что повергло меня в шок. Признаться, я действительно не большой знаток в сфере развлечений, но если ты хозяин, то должен быть ответственным за обеспечение гостей спиртным, разве нет? Ведь с незапамятных времен это был основополагающий принцип гостеприимства во всех обществах и культурах. Я на том мероприятии пила только воду из-под крана, потому что редко употребляю алкоголь на людях и наслаждаюсь им только дома, когда остаюсь одна. Но под конец, вечером, нам хотя бы подали чай и кофе с безвкусными пирожными и, что еще удивительнее, кусками рождественского пирога. Все эти долгие часы была дискотека, и уродливые люди танцевали под уродливую музыку совершенно уродливые танцы. Я сидела одна, никто меня не приглашал, и я была этим вполне удовлетворена.

Остальные гости развлекались – мне, по крайней мере, казалось, что дело обстояло именно так. Пьяно топтались на танцполе с красными лицами. Их обувь выглядела очень неудобной, они кричали друг другу в лицо слова песен. Никогда больше не пойду на такого рода торжество. Ради чашки чая и куска пирога? Оно того не стоит. Впрочем, вечер все же не пропал зря: мне удалось завернуть в салфетки и сунуть в сумку дюжину пирожков с мясом. На потом. К сожалению, они оказались не очень вкусны – куда хуже, чем в надежной булочной «Греггз».

По окончании отвратительной процедуры вручения подарка я выключила компьютер и застегнула телогрейку, радостно предвкушая, как вернусь домой и включу ноутбук. С учетом тех крупиц информации, которые мне сегодня удалось выманить у Бернадетты, в Сети, вероятно, найдутся ценные сведения о его школьных годах. Как чудесно было бы взглянуть на фото его класса! Мне очень хотелось увидеть, как он выглядел в юности, был ли он всегда красив или же расцвел и превратился в восхитительную бабочку несколько позже. Могу поспорить на любые деньги, что он был прекрасен с самого рождения. Наверняка должен быть и список его наград: по музыке, очевидно, и, возможно, по английскому, ведь он написал такие чудесные тексты песен. Как бы там ни было, на меня он точно произвел впечатление победителя.

Я стараюсь планировать свой уход из офиса так, чтобы мне не нужно было ни с кем говорить по пути. Иначе мне задают столько вопросов. «Что будешь делать сегодня вечером? Какие у тебя планы на выходные? Куда поедешь в отпуск?» Понятия не имею, почему окружающих так интересует мое расписание. Я распланировала все самым тщательным образом и уже занесла над порогом сумку, но вдруг поняла, что кто-то за моей спиной потянул дверь и придерживает для меня. Я обернулась.

– Как дела, Элеанор? – со спокойной улыбкой спросил Рэймонд, пока я распутывала в рукаве тесьму варежек. Хотя при нынешней умеренной погоде необходимости в этом аксессуаре не было, я оставила их в изначальном месте, дабы облачиться в них при первой перемене ветров.

– Все в порядке, – ответила я и для вежливости добавила: – Спасибо, Рэймонд.

– Нет проблем, – сказал он.

К моей досаде, по лестнице мы стали спускаться вместе.

– Куда направляешься? – спросил он.

Я неопределенно кивнула головой в сторону холма.

– Я тоже, – сказал он.

Я нагнулась и сделала вид, что застегиваю на ботинке липучку. Возилась как можно дольше, в надежде, что он поймет намек. Но когда наконец выпрямилась, он по-прежнему стоял передо мной с безвольно повисшими руками. В этот момент я заметила, что на нем дафлкот. Дафлкот! Разве они не остались уделом детей и плюшевых медвежат? Мы направились по улице вниз, Рэймонд вытащил пачку сигарет и предложил мне. Я отшатнулась.

– Как отвратительно! – воскликнула я.

Он невозмутимо закурил и пробормотал:

– Да-да, я знаю, вредная привычка. Извини.

– Вреднее некуда, – сказала я, – вы умрете намного раньше назначенного вам срока, вполне возможно, от рака легких или болезни сердца. Вы некоторое время не будете чувствовать влияния на легкие и сердце, но зато заметите проблемы с ротовой полостью: у вас будут болеть десны и выпадать зубы. А кожа ваша уже сейчас серая и морщинистая, что для курильщиков весьма типично. К вашему сведению, в химический состав сигарет входят цианид и аммиак. Неужели вам добровольно хочется поглощать столь ядовитые вещества?

– Для некурящего человека ты знаешь о сигаретах чертовски много, – сказал он, выдыхая тонкими губами облако вредоносных канцерогенов.

– Некоторое время я раздумывала, не начать ли курить, – признала я, – но прежде чем что-то предпринять, я провожу тщательное исследование, и в итоге курение не показалось мне целесообразным и разумным времяпрепровождением. Кроме того, оно непривлекательно с финансовой точки зрения.

– Угу, – кивнул он, – и правда, это жутко дорого.

Мы немного помолчали, после чего он спросил:

– Тебе куда, Элеанор?

Я задумалась, как лучше всего ответить на его вопрос. Мой путь лежал домой, где у меня было назначено волнительное рандеву. И по столь неслыханному случаю – свиданию с гостем у меня в квартире – нужно было как можно скорее завершить это незапланированное и томительное взаимодействие. Как следствие, я могла выбирать любой маршрут, лишь бы Рэймонду было со мной не по пути. Но какой именно?

Мы как раз проходили мимо клиники, специализирующейся на подиатрии. Тут меня осенило.

– Мне назначен прием, – сказала я, показав на входную дверь, – у меня костные мозоли.

Он посмотрел на мои ботинки.

– Сочувствую, Элеанор, – ответил он, – у моей мамы то же самое, она жуть как мучается ногами.

Мы ждали на пешеходном переходе, и Рэймонд наконец-то хранил молчание. Я смотрела на старика, который шел, пошатываясь, на противоположной стороне улицы. Крепкий и приземистый, он привлек мой взор благодаря помидорно-красному свитеру, сверкавшему из-под обычной для пенсионеров пепельно-серой куртки. Будто при замедленном воспроизведении, его ноги стали заплетаться, и сам он стал раскачиваться из стороны в сторону, дико размахивая руками; раздутые пакеты с покупками в его руках превращали его в человеческий маятник.

– Вечер только начался, а он уже пьян, – тихо сказала я, обращаясь не столько к собеседнику, сколько к самой себе.

Рэймонд уже открыл было рот, чтобы ответить, но в этот момент старик грузно упал на спину и затих. Покупки разлетелись в разные стороны, и я отметила, что он купил карамельные вафли и большую упаковку мясного фарша.

– Черт, – сказал Рэймонд, яростно тыча в кнопку, включающую зеленый сигнал светофора.

– Бросьте, – ответила я, – он просто напился. С ним все будет в порядке.

Рэймонд уставился на меня.

– Он пожилой человек, Элеанор, – произнес он. – И крепко приложился головой о тротуар.

Мне стало не по себе. Алкоголики, полагаю, тоже заслуживают помощи, хотя, на мой взгляд, нужно брать пример с меня и пить дома, где ты никому не создаешь проблем. Но не все же такие рассудительные и тактичные, как я.

Наконец на светофоре зажегся зеленый, Рэймонд отшвырнул сигарету в водосток и побежал через дорогу. «А сорить на улице нехорошо», – подумала я и неторопливо пошла за ним. Когда я достигла противоположного тротуара, Рэймонд уже стоял на коленях перед стариком, щупал у него на шее пульс и медленно, но громко, говорил ничего не значащие глупости:

– Здравствуйте, как вы себя чувствуете? Эй, уважаемый, вы меня слышите?

Старик не отвечал. Я склонилась над ним, потянула носом и сказала:

– А ведь он трезвый. Мы бы почувствовали запах, если бы он был настолько пьян, чтобы упасть и отключиться.

Рэймонд взялся расстегивать на нем одежду.

– Вызови «скорую», Элеанор, – спокойно сказал он.

– Я не обладаю мобильным телефоном, – объяснила я, – хотя я готова выслушать любого, кто убедит меня в эффективности его использования.

Рэймонд похлопал себя по карманам пальто, вытащил телефон и протянул его мне.

– Быстрее, – сказал он, – старик без сознания.

Мои пальцы стали набирать 999, но в этот момент память будто ударила меня по голове, и я поняла, что сделать это еще раз не смогу. Просто не смогу опять услышать голос, спрашивающий: «В какой конкретно помощи вы нуждаетесь?» – а потом вой приближающихся сирен. Я прикоснулась к шрамам, швырнула телефон обратно Рэймонду и сказала:

– Сами звоните, а я побуду с ним.

Рэймонд негромко выругался и встал.

– Говори с ним… о чем угодно, но не трогай… – сказал он.

Я сняла телогрейку, накрыла ею грудь старика и начала:

– Здравствуйте, меня зовут Элеанор Олифант.

«Говори с ним», – сказал Рэймонд, и я стала говорить:

– Какой чудесный свитер! Шерстяные изделия такого цвета редкость. Как бы вы могли описать его оттенок? Ярко-красный? А может, карминный? Мне больше нравится последний. Лично я бы, конечно, не осмелилась на такой оттенок. Но вы, наперекор всему, отлично справляетесь. Седые волосы и красный свитер – как у Санта-Клауса. Вам его подарили? Наверняка подарили, он слишком хороший, мягкий и дорогой, чтобы человек покупал его себе сам. Хотя не исключено, что вы из тех, кто балует себя хорошими и дорогими вещами. Я знаю, некоторые так и делают, считая, что во всем заслуживают только лучшего. Хотя, судя по остальной одежде на вас и содержимому пакетов из супермаркета, вы вряд ли принадлежите к их категории.

Я собралась с духом, сделала три глубоких вдоха, медленно протянула руку и накрыла его ладонь своей. Я держала ее столько, сколько смогла вынести.

– Мистер Гиббонс звонит в «скорую», – продолжала я, – не переживайте, вам не придется долго лежать посреди улицы. Для волнения у вас нет ни малейшего повода: медицинское обслуживание в нашей стране совершенно бесплатно, а его стандарты считаются одними из самых высоких в мире. Вам повезло: упасть и грохнуться головой где-нибудь в Южном Судане, с учетом тамошней политической и экономической обстановки, было бы куда хуже. А здесь, в Глазго… вы, если позволите так выразиться, ударились очень даже удачно.

Рэймонд нажал кнопку отбоя и склонился над стариком.

– Как он, Элеанор? – спросил он. – Не пришел в себя?

– Нет, – ответила я, – но я, как вы просили, постоянно с ним разговаривала.

Рэймонд взял старика за другую руку.

– Бедолага, – произнес он.

Я согласно кивнула. С удивлением я ощутила чувство, которое идентифицировала как волнение и тревогу за этого незнакомого мне пожилого человека. Потом села, почувствовала ягодицами что-то большое и круглое, повернулась и увидела большую пластиковую бутылку «Айрн-Брю». Я поднялась на ноги, разогнула спину и принялась собирать разбросанные вокруг покупки и складывать в пакеты. Увидев, что один из пакетов порвался, я вытащила из сумки свой собственный: незаменимый и вечный «Теско» со львами. Упаковав продукты, я сложила пакеты у ног старика. Рэймонд улыбнулся мне.

Мы услышали рев приближающихся сирен, и Рэймонд протянул мне телогрейку. Машина «скорой» припарковалась рядом с нами, из нее вышли два человека. Они что-то оживленно обсуждали, и меня удивил их пролетарский выговор. Я думала, они будут говорить, как доктора.

– Так! – сказал тот, что постарше. – Что тут у нас? Старичок навернулся, да?

Пока Рэймонд вводил его в курс дела, я наблюдала за вторым: тот склонился над стариком, щупал у него пульс, светил в глаза небольшим фонариком и слегка похлопывал, пытаясь добиться какой-то реакции. Потом повернулся к коллеге и сказал:

– Надо торопиться.

Они вытащили из машины носилки, положили на них старика и пристегнули ремнями – на удивление быстро и заботливо. Тот, что помоложе, накрыл его красным шерстяным одеялом.

– Того же цвета, что и джемпер, – промолвила я, но они оба проигнорировали меня.

– Вы поехаете? – спросил тот, что постарше. – У нас только одно местечко.

Мы с Рэймондом переглянулись. Я бросила взгляд на часы. Мой визитер ожидался через тридцать минут.

– Я поеду, Элеанор, – сказал он, – а ты иди к своему подиатру.

Я кивнула, и Рэймонд забрался в автомобиль и устроился возле врача постарше. Санитар тем временем настраивал капельницы и мониторы. Я взяла пакеты с покупками и подняла их, чтобы отдать Рэймонду.

– Послушайте, – раздраженно бросил врач, – это вам не фургончик торговой сети «Асда». Мы не занимаемся доставкой товаров.

Рэймонд разговаривал по телефону, скорее всего, с матерью. В двух словах предупредил, что задержится, и тут же дал отбой.

– Элеанор, – сказал он, – позвони мне через часок. Может, привезешь потом вещи в больницу?

Я на мгновение задумалась и кивнула. Он порылся в карманах, вытащил ручку и схватил мою ладонь. Я потрясенно ахнула, отпрянула и спрятала руку за спину.

– Мне нужно на чем-то записать номер моего телефона, – спокойно произнес он.

Я вытащила из сумки маленький блокнотик, он взял его и через несколько секунд вернул. Одна из страниц была покрыта синими каракулями: неразборчивое имя, а под ним последовательность цифр, нацарапанная неуклюжей, детской рукой.

– Через час или около того, – сказал он, – думаю, что к этому времени с твоими костными мозолями уже разберутся.