Онлайн чтение книги Искушение Тьюринга Fall of Man in Wilmslow
Глава 8

С судебными документами творилась полная неразбериха, тем не менее Корелл сумел довольно быстро восстановить картину событий.

После ареста Алана Тьюринга его фотографию и отпечатки пальцев передали в Скотланд-Ярд, что означало, как и говорил Хамерсли, пожизненную слежку со всеми вытекающими отсюда последствиями. То, что Корелл мало что знал о Тьюринге, объяснялось относительной давностью этого преступления: большинство коллег, имевших с ним дело, успели по той или иной причине покинуть свои посты в участке. Вообще, с выведенными на чистую воду гомосексуалистами обходились, как с прокаженными. Разоблачение вело к изоляции, и в конечном итоге делало жизнь человека несносной. В случае Тьюринга, впрочем, эти меры казались оправданными.

Если верить протоколам, математик воспринял свой арест со всей возможной покорностью, но в содеянном не раскаивался, что, впрочем, вряд ли ему помогло бы. Юного Арнольда Мюррея выставили невинной жертвой богатого и пресыщенного развратника. Напрасно распалялся адвокат ученого, вспоминая заслуги своего клиента. В их числе – на что Корелл обратил особое внимание – был назван орден Британской империи – награда за вклад в победу в войне. За что именно – умалчивалось, но вряд ли Тьюринг получил его на поле брани.

Вообще, он не производил впечатления храбреца и не имел на суде серьезной поддержки. За него выступили два свидетеля защиты, имя одного из которых – Хью Александр – показалось Кореллу знакомым…

В этот момент дверь приоткрылась, и дежурный с вахты объявил о визите очередного гостя. Помощник инспектора выругался, покосившись на кучу бумаг на столе. Навести порядок он не успел: в комнату ворвался мужчина с раскрасневшимся лицом и ринулся на Леонарда, словно движимый яростью. Молодой полицейский невольно сжался в комок, ожидая выговора, если не пощечины. Но вместо этого мужчина снял шляпу и протянул ему руку.

Визитеру было на вид лет сорок пять – пятьдесят. Темные волосы разделял пробор на сторону, под одеждой выпирал круглый живот. Судя по костюму, гость был важной птицей, быть может, даже сотрудником Министерства иностранных дел. Корелл уже рассчитывал получить от него какую-нибудь касающуюся расследования секретную информацию, когда вдруг ему показалось, что он уже встречался с этим человеком раньше. Причем встреча, похоже, была не из приятных. Обеспокоенный, Леонард замер на своем месте.

– Вы ко мне?

– Похоже. Вы помощник инспектора Корелл, если не ошибаюсь? Мое имя Джон Тьюринг. Я прибыл сюда, как только обо всем узнал.

У Корелла отлегло от сердца. Очевидно, перед ним стоял брат Алана Тьюринга, а дежавю объяснялось фамильным сходством.

– Мне жаль, – вздохнул он и продолжил, быстро приведя в порядок мысли: – Вы прибыли из Лондона?

– Из Гилфорда, – поправил Джон Тьюринг.

Тон его голоса выражал намерение держаться с достоинством и блюсти дистанцию со стражами закона.

– Не хотите присесть?

– Нет, спасибо.

– Тогда, может, выйдем на свежий воздух? Там как будто проглянуло солнце. Полагаю, вы хотите взглянуть на брата. Могу позвонить…

– Это необходимо?

– Боюсь, вас попросят его опознать.

– Разве это уже не сделала горничная?

– Полагаю, это хорошая возможность проститься…

– Хорошо… уж лучше я, чем мать.

– Ваша мать? Она тоже направляется сюда?

– Да, но, боюсь, доедет не скоро. Сейчас она в Италии… Вы ведь расскажете мне то, что знаете? – робко спросил мужчина.

– Разумеется. Только прослежу, чтобы в морге нас кто-нибудь принял. – Корелл прикрыл глаза, готовясь к очередному испытанию.

***

Снаружи и в самом деле светило солнце. Было почти жарко. Корелл отметил про себя, что куча мусора под окнами участка выросла. В глубине двора белело каменное здание, выглядевшее торжественно и даже нарядно на фоне полицейского участка и неба, пересеченного белым самолетным следом.

Корелл рассказывал о яде, электрических кабелях, кипящем котелке… Об Алане Тьюринге на узкой койке и выражении его лица – спокойном и полном смирения. Брат задавал на удивление мало вопросов.

– Вы были близки с Аланом? – не выдержал Корелл.

– Мы были братья, – ответил Джон Тьюринг.

– Само по себе это ничего не значит.

– Это так, – согласился Джон. – Вы правы, мы не были особенно близки. Разве что в детстве…

Он замолчал, как будто засомневался, стоит ли рассказывать дальше.

– Так что в детстве? – спросил Корелл.

– Тогда мы были близки по-настоящему. Так получилось, что в основном мы росли вне стен родительского дома. Отец служил в Индии, а тамошний климат не для детей. Одно время мы жили в семье одного старого полковника, на улице Святого Леонарда… Там все было сложно…

– Вы как будто старше Алана?

– На четыре года, – Джон Тьюринг кивнул. – Поэтому всегда чувствовал себя ответственным за него.

– Каким он был?

– Ребенком, вы имеете в виду?

– Вообще, каким?

Джон Тьюринг смутился, как будто вопрос показался ему странным или слишком личным. Тем не менее он стал вспоминать – суховато, как показалось Кореллу, будто бы из чувства долга и совсем не интересуясь тем, о ком говорил.

– Еще совсем маленьким, – начал Джон, – Алан решил, что с цифрами иметь дело интересней, чем с буквами. Он видел их повсюду – на лампах, паркете, листках бумаги. Еще не умея читать, складывал в уме двузначные числа. А когда учился писать, выводил буквы как курица лапой. Никто не мог прочитать его каракули…

«И до сих пор не может», – мысленно добавил Корелл, вспоминая записную книжку Алана Тьюринга. Помощнику инспектора было неприятно осознавать, что этот извращенец тоже был когда-то маленьким мальчиком и надевал ботинки не на ту ногу. Не понравилось Кореллу и то, что Алан Тьюринг с детства отличался неловкостью, почти не имел друзей и не пользовался любовью школьных учителей. Их пугала его страсть к математике. Кто-то из одноклассников Тьюринга сочинил на эту тему сатиру в стихах, где описывалось, как Алан увлекся футболом – «из интереса к геометрическим фигурам, которыми расчерчено поле».

– Вы учились в одной школе?

– Начинали в одной. Нас отдали в Хейзелхерст, а потом я перешел в «Мальборо», а он…

– В «Мальборо»! – воскликнул Корелл.

Он открыл было рот, чтобы удариться в воспоминания, но вовремя спохватился. Как было объяснить этому щеголю, почему бывший ученик частной школы оказался полицейским в маленьком городке?

– Всё в порядке, – Джон сделал успокаивающий жест. – Я был более спортивным, а эта школа… В общем, я с самого начала знал, что Алану придется там нелегко.

– То есть он не учился в «Мальборо»?

– Его отдали в «Шерборн». Там тоже свои сложности, но все-таки это лучше.

«Еще бы», – беззвучно согласился Корелл.

Они свернули на Гроув-стрит, миновали паб «Зест» и ряд низеньких домиков из красного кирпича, с магазинами и салонами. Народу на улицах было достаточно. Солнце все еще светило, но небо угрожающе потемнело. Корелл вспомнил колледж, сырые, темные залы в пансионе. Итак, Алана Тьюринга миновала сия чаша.

Усилием воли Леонард заставил себя вернуться к прерванному разговору.

– Когда вы с Аланом виделись в последний раз? – спросил он.

– На прошлое Рождество, в Гилфорде.

– И как он вам тогда показался?

– Неплохо, по-моему. Много лучше…

– Чем кто?

– Чем обычно.

– Признаков подавленности не заметили?

– Возможно, – Джон Тьюринг вздохнул. – Мы отдалились друг от друга после той истории. Собственно, я так и не понял, что там произошло…

– То есть это вы отдалились от него?

Джон Тьюринг остановился и посмотрел на свои руки. На какое-то мгновение его лицо исказила гримаса, но быстро исчезла.

– Нет… Я поддерживал его, сколько было можно. Давал советы как юрист… Делился контактами…

– Но вы же адвокат?

– Да… С Аланом было трудно говорить… Он никогда никого не слушал. Я советовал ему сознаться во всем еще во время следствия и перестать философствовать…

– И что он?

– Он был настроен говорить правду. Ложь – худшее из зол в понимании Алана, и это, безусловно, делало ему честь. Но… с ним никогда не было просто… Все перевернуть и поставить с ног на голову… Возможно, подобные методы уместны в его работе, но в зале суда… Бог мой, он выглядел как инопланетянин. Он сказал, что признать свою вину и отрицать случившееся означало бы для него одинаково солгать.

– То есть?

– Он имел в виду, что не намерен отрицать, что совокуплялся с этим мужчиной, поскольку это правда. В то же время не может усмотреть в этом никакого преступления, то есть своей вины.

– Вас на суде не было?

– Нет.

– Почему?

– Честно говоря, мне не хотелось бы обсуждать это.

– Понимаю.

– Но, раз уж вы настаиваете… знаете, я никогда не одобрял того, что называется «нетрадиционной ориентацией»… – Джон Тьюринг озлобленно фыркнул, Корелл вскинул на него удивленные глаза. – И не имел ни малейшего понятия, что Алан… я… я был шокирован, когда он написал мне об этом.

– И вы отвернулись от него?

– Это допрос?

– В общем, нет.

– Алан по-своему наслаждался всем этим… в смысле, судебным расследованием, процессом…

Корелл вздрогнул. Это прозвучало как насмешка.

– Или нет, – поправился Джон Тьюринг. – Он воспринял все настолько серьезно, что увидел в этом повод для дискуссии о границах «да», «нет» и «собственно, нет», и обратил все в логический парадокс.

– Я всего лишь спросил…

– Мне нечего было возразить на это, – продолжал Джон, уже мягче. – Так о чем вы меня спросили?

– Вы отвернулись от Алана?

– Он и сам меня отталкивал. Пенял, что я не понимаю, как тяжело приходится гомосексуалистам.

– Он имел в виду?..

– Что эти люди – изгои. Он прочел мне целую лекцию, но – видит Бог – мне и без геев было чем заняться. Его же делом, черт возьми! Но брат этого не понимал. «Тебя волнует только твоя слава», – сказал он мне, и это было неправдой. Я думал о нем, я старался, чтобы он пострадал как можно меньше, но брат… он просто сошел с ума на этой почве.

– На какой?

– За пределами своего интеллектуального мира Алан выглядел чудовищно наивным.

– Но вел себя вполне разумно во время расследования. – Корелл вдруг решил, что его роль в этой беседе скорее возражать, нежели соглашаться.

– Похоже на то, – Джон Тьюринг кивнул.

– Как он воспринял наказание и… то, что называют лечением?

– Не могу сказать точно, – ответил Джон Тьюринг. – Но как можно воспринять такое…

– О чем вы?

– Пичкать мужчину эстрогеном; что может быть унизительнее?

«Эстроген», – мысленно повторил Корелл. Он хотел было спросить Тьюринга, что это такое, но устыдился своего невежества.

– И что, это помогает? – спросил он вместо этого.

– Разве что на короткое время, – ответил Тьюринг. – В перспективе такое лечение могло бы только навредить ему. Подозреваю, Алан вообще был для них подопытным кроликом. В этом направлении будто бы велись какие-то исследования, но ни к каким определенным результатам они не привели. В любом случае этим занимаются не так давно. Алана использовали как лабораторную крысу… просто уму непостижимо… С другой стороны, пичкать людей эстрогеном… не это ли делали нацисты в концлагерях? Простите, не могу говорить об этом спокойно… Не уверен, что выдержал бы, если б увидел Алана после всего этого.

Они стояли у дверей морга. Кореллу вдруг захотелось – он сам не мог сказать почему – признаться Джону Тьюрингу, что он тоже учился в школе «Мальборо».

– Вам известно, где был ваш брат во время войны? – спросил он вместо этого.

– Почему вы спрашиваете?

– Подозреваю, он выполнял какое-то важное правительственное задание.

– Возможно. Точно не могу сказать, но жил как будто где-то между Кембриджем и Оксфордом. В компании таких же светлых голов.

– То есть? – не понял Корелл.

– Правительство разместило всех умников в одном месте.

– Зачем?

– Точно не знаю. У меня есть свои подозрения, но, поскольку Алан никогда не говорил об этом, я тоже, пожалуй, промолчу. Могу сказать только, что несколько лет тому назад он снова побывал там.

– Что, опять пригласили?

– Нет, нет… видите ли, ему приспичило забрать серебряные болванки, которые он спрятал там на время войны… Зарыть серебро черт знает где, вместо того чтобы препоручить его какому-нибудь заслуживающему доверия банку… шутка вполне в духе Алана.

– И что? Нашел он свое серебро?

– Нет, насколько я знаю. Но его это не расстроило. Алан из тех кладоискателей, которые не слишком заботятся о сохранности своих кладов.

– Это здесь, – Корелл кивнул на дверь.

– Что? – не понял Джон Тьюринг.

– Морг.

Тьюринг, вздрогнув, выпучил глаза – не то удивленно, не то испуганно. Здание и вправду мало походило на морг. Выбеленное известью, с плоской черной крышей и голубыми дверями, оно напоминало о чем угодно, только не о смерти. Еще меньше ассоциировались с ней ухоженная клумба у входа, два кипариса и молодой дуб. Но Корелла, слишком хорошо знавшего, что находится за этими дверями, ничто не могло сбить с толку.

Усилием воли преодолев смущение, помощник инспектора нажал на дверную ручку. Их встретили двое несколько удивленных мужчин в твидовых костюмах. Оба приподняли шляпы.

Один был очень высокий, с правильными чертами лица и выразительными темными глазами – слишком, пожалуй, выразительными и красивыми для мужчины его возраста. Он с недоумением уставился на Джона Тьюринга. Самым удивительным в его внешности оказался косой, будто на сторону прилепленный затылок. Этому мужчине следовало бы носить кепку.

Его напарник выглядел более крепким и спортивным, хотя тоже был в годах. Он приветливо помахал гостям рукой. Румяные щеки и слишком крупный, несколько бесформенный нос придавали ему авторитетный вид. Корелл невольно задался вопросом, что здесь делают эти люди, когда вдруг появилась медсестра и объявила, что доктор Бёрд ждет их.

***

Чарлз Бёрд был в своей стихии. Сухой, с желтой кожей, он выглядел как сама смерть. И, как всегда, не мог упустить случая блеснуть своей ученостью. С Тьюрингом он держался как с коллегой. Начал, разумеется, с соболезнований, а потом, щедро пересыпая речь латинскими словами, принялся живописать тело его брата, так сказать, изнутри. Корелла удивила бестактность доктора. Тьюринг же, пропустив несколько фраз мимо ушей, не выдержал и решительно мотнул головой:

– Довольно.

– Я так не считаю, – пробормотал доктор.

Некоторое время они молчали, глядя друг другу в глаза. То, что один воспринимал как ежедневную рутину, для другого было трагедией. Такие моменты навевали на Леонарда меланхолию. С другой стороны, ему было приятно видеть смущение Бёрда.

– Пойдемте, – сказал он Тьюрингу.

Оба вышли, не сказав ни слова.

Неподалеку от морга проходила железная дорога, вдали прогромыхал товарный состав. По Готорн-лейн проехал «Роллс-Ройс», как привет из другого, блистательного мира. Несмотря на все это, Корелл чувствовал себя удовлетворенным. Он остался доволен тем, как повел себя с доктором Бёрдом. Самое время было вернуться в участок. Тем не менее Леонард продолжал идти рядом с Тьюрингом, плохо осознавая куда.

– Я тут подумал одну вещь… – начал Джон Тьюринг таким тоном, будто собирался сказать что-то важное.

– Что такое? – спросил Корелл.

– Вы точно знаете, что это было самоубийство?

Помощник инспектора посмотрел на красно-коричневый виадук над рекой Боллин и подумал, что Тьюринг собирается сейчас изложить одну из версий убийства или чего-нибудь другого в этом роде. Во всяком случае, чего-то связанного с государственной тайной.

– Что, если это был несчастный случай? – спросил вместо этого Тьюринг.

– Что вы имеете в виду? – удивился Корелл.

– Мать постоянно опасалась, что он во что-нибудь вляпается, – пояснил Джон. – Последний раз у нас дома, на Рождество. Она смотрела за ним, как за маленьким мальчиком: «Вымой руки как следует! И вытри!»

– Почему именно руки? – насторожился Корелл.

– Он имел дело с химикатами, – ответил Джон. – С цианистым калием в том числе. А она знала, как Алан забывчив. Поэтому постоянно предупреждала его…

– И зачем вашему брату понадобился цианид?

– Он золотил столовые приборы. Не спрашивайте меня зачем. Таков был Алан – занимался, чем хотел. Снимал золото с позолоченных отцовских часов и переводил его на ложки. Бессмысленное занятие, не так ли? Он с ума сводил мать своим цианидом. «Неужели ты не понимаешь, чем это может кончиться?» – спрашивала она.

– Мы и в самом деле нашли у него позолоченную ложку. – Корелл вспомнил находку Алека Блока.

– Ну, вот видите…

– На ней были следы цианистого калия.

– Алан запросто мог лизнуть такое по ошибке.

– Боюсь, на яблоке его было слишком много… – Корелл покачал головой. – Такое количество цианида не могло попасть туда по оплошности Алана. Все говорит о том, что он намеренно капнул на срез цианистого калия.

Корелл произнес это слишком уверенно, притом что сомневался как и в правильности собственной версии, так и в том, стоит ли возражать Тьюрингу. Уж если матери и брату угодно верить в несчастный случай, пусть так оно и будет. В этот момент его осенила одна идея. Вероятно, ее появление было подготовлено детским опытом Леонарда, его сложными отношениями с матерью и бессмысленными попытками выставить перед ней кошмарные события, имевшие место в школе, в как можно более мягком свете. Внезапно Кореллу стал ясен ход мысли Алана Тьюринга.

– Премного благодарен за то, что нашли время поговорить со мной, – сказал он Джону. – Но сейчас мне пора возвращаться в участок.

– Капнул на яблоко… – задумчиво повторил тот, будто не слыша собеседника.

– Простите? – не понял Корелл.

– Эта фраза кое о чем мне напоминает, – задумчиво проговорил Тьюринг.

– О чем именно?

– Помню, Алан говорил о каком-то яблоке… Может, есть какой-нибудь классический стих на эту тему или что-нибудь вроде того?..

Корелл пожал плечами. Отравленное яблоко – архетипический образ. Мало ли кто писал об этом…

– Ничего не приходит на память, – ответил он Тьюрингу.

Потом взял у него адрес и номер телефона, пообещав выслать тетради, куда Алан записывал свои сны. Такое не должно было попасть в случайные руки… После чего они простились. Джон Тьюринг сразу будто замкнулся в себе, надев привычную маску чиновника юридического ведомства, – и удалился. Его фигура успела превратиться в мелькающую между деревьями расплывчатую точку, когда Корелл вдруг вспомнил, что так и не спросил его о машинах и математических парадоксах.

В этот момент помощнику инспектора снова пришло в голову, что он, Леонард Корелл, только что предстал перед этим человеком лишь слабым отражением своего истинного «я». «“Я” – больше! – захотелось закричать ему вслед Джону Тьюрингу. – То, что вы видели, – не более чем моя тень!» Он едва не задохнулся от этой мысли и, спохватившись, улыбнулся двум проходившим мимо молодым женщинам.

Несмотря на нервозность, Корелл направился не в участок, а повернул на Стейшн-роуд, в сторону библиотеки, где нередко часами сиживал после работы. В рабочее время он не появлялся там из принципа, но на этот раз случай был особый. Так или иначе, Леонард шел туда по служебному делу. Возможно, напрямую не связанному с расследованием, но оттого не менее важному. Поэтому, быстро миновав парк Джорджа Бранвелла Эванса, Корелл прошмыгнул в здание библиотеки и поднялся по петляющей лестнице.

Он успокоился, погрузившись в гулкую тишину, наполненную суховатым запахом бумаги, пыли и еще – едва уловимо – чего-то сладкого. Это здание обволакивало его специфической атмосферой, одновременно повседневной и возвышенной. Здесь Корелл чувствовал себя дома и в то же время робел и трепетал, как в храме. Книги, книги… В них были истоки всех его мечтаний и фантазий.

Леонард медленно подошел к столу, за которым сидела молодая дама по имени Эллен, и попросил ее принести медицинскую энциклопедию.

– Но… вы ведь не больны, сэр? – испуганно осведомилась она.

– Нет, нет, – поспешил успокоить даму Корелл.

И, несколько смущенный, направился к своему месту возле окна.