Онлайн чтение книги Падшие Fallen
Глава 1. Совершенно чужие

Люс влетела в холл школы «Меч и Крест», освещенный лампами дневного света, на десять минут позже, чем следовало. Краснолицый бритоголовый накачанный воспитатель, зажав планшет под могучим бицепсом, уже вовсю вещал. Это означало, что она опоздала.

– Запомните три «К» – койки, камеры, колеса! – рявкнул воспитатель, обращаясь к трем ученикам, стоявшим спиной к Люс. – Не забывайте о главном, и никто не пострадает!

Она поспешно подошла к ним и встала сзади, одновременно пытаясь сообразить, правильно ли заполнила гигантскую стопку бумаг, мужчина или женщина этот воспитатель, поможет ли ей кто-нибудь тащить дальше огромную спортивную сумку и не избавятся ли родители от ее любимого «плимута фьюри», как только вернутся домой. Они все лето грозились его продать, а теперь у них появился весомый аргумент, с которым Люс вряд ли могла поспорить: в новой школе ученикам запрещено иметь машину. В ее новой исправительной школе.

Она все еще пыталась привыкнуть к этому.

– Не могли бы вы, э-э-э… Не могли бы вы повторить, что это за «колеса»?

– Вы только посмотрите, кого к нам ветром занесло, – громко объявил воспитатель и продолжил, медленно и отчетливо выговаривая слова: – Колеса . Если ты из тех, кому требуются таблетки, чтобы оставаться под кайфом или в своем уме, дышать и тому подобное, – добро пожаловать в лазарет.

« Это женщина », – решила Люс, внимательно разглядывая воспитателя. Ни один мужчина не смог бы произнести это так слащаво и язвительно.

– Ясно, – кивнула она, а ее желудок подскочил к горлу.

Она уже много лет не принимала никаких лекарств. Однако после летнего происшествия доктор Сэнфорд, врач в Хопкинтоне, а именно по его рекомендации родители отправили ее в школу-интернат в Нью-Гэмпшире, всерьез задумался, не стоит ли снова начать лечение таблетками. Люс удалось убедить его, что с ней все в порядке, но все равно пришлось целый месяц ходить к нему на сеансы психоанализа, чтобы впредь обходиться без этих ужасных нейролептиков.

Вот почему она появилась в старшем классе школы «Меч и Крест» спустя целый месяц после начала учебного года. Быть новенькой и так непросто, а Люс изнывала от беспокойства из-за того, что придется вливаться в класс, где все уже успели перезнакомиться и привыкнуть к новому месту. Но, судя по всему, она на сегодня не единственный новичок.

Девушка покосилась на учеников, стоявших рядом с ней. В прежней школе во время обзорной экскурсии по территории она познакомилась с Келли, своей будущей лучшей подругой. Остальные были знакомы друг с другом чуть не с пеленок. А им хватило и того, что они оказались единственными, кому не светило получить крупное наследство. Более того, вскоре выяснилось, что Келли и Люс страстно увлекаются старыми фильмами, особенно с участием Альберта Финни. В первый же раз, собравшись посмотреть «Двое в пути», они обнаружили, что ни одна из них не способна приготовить попкорн так, чтобы не сработала пожарная сигнализация. С тех пор они стали неразлучны. Правда, пока все-таки не пришлось разлучиться.

Сейчас рядом с Люс стояли два юноши и девушка, с которой все было ясно с первого взгляда – хорошенькая блондинка, словно с рекламного ролика косметики, с бледно-розовыми ухоженными ноготками в тон пластиковому ободку для волос.

– Я Габби, – растягивая слова, сообщила она, сверкнув широкой улыбкой, исчезнувшей с ее лица так же быстро, как она и появилась. Раньше, чем Люс успела назвать свое имя.

Такое поведение больше напоминало южную версию девочек из Довера, чем то, что она ожидала встретить в «Мече и Кресте». Люс не знала, успокаивает ее это или нет, и не могла вообразить, как такая девушка, как Габби, умудрилась оказаться в исправительной школе.

Справа от Люс стоял паренек с короткими каштановыми волосами, карими глазами и россыпью редких веснушек на носу. То, как он избегал даже ее взгляда, упорно теребя заусенец на большом пальце, создавало впечатление, будто он, подобно ей самой, до сих пор ошеломлен и смущен тем, что оказался здесь.

Зато второй, тот, что слева, даже несколько излишне соответствовал представлению Люс об этом месте. Высокий и худощавый, с диджейской сумкой на плече, взъерошенными черными волосами, большими, глубоко посаженными зелеными глазами и полными губами естественного розового цвета, за который большинство девушек пошли бы на убийство. На светлой коже у основания шеи едва ли не пылала черная татуировка в форме лучистого солнца, восходящего из-за ворота черной же футболки.

В отличие от остальных двоих, он, обернувшись и встретившись с ней взглядом, не отвел глаза. Рот был твердо сжат до прямой черточки, зато глаза оставались теплыми и живыми. Он уставился на нее, стоя неподвижно, будто статуя, отчего Люс словно примерзла к месту, глубоко вздохнув. Этот взгляд показался ей напряженным, притягательным и, что уж греха таить, слегка обезоруживающим.

Шумно прочистив горло, воспитательница прервала затянувшееся молчание.

Люс залилась румянцем и притворилась, что всецело поглощена внезапно зачесавшейся головой.

– Те из вас, кто уже вошел в курс дела, могут быть свободны, только пусть выгрузят все лишнее, – сообщила она, кивнув на большую картонную коробку под табличкой, на которой крупными черными буквами значилось: «Запрещенные предметы». – А говоря « свободны », Тодд, – она положила ладонь на плечо веснушчатого паренька так, что тот подпрыгнул, – я имею в виду то, что по правилам школы вы обязаны встретиться с предписанными провожатыми из числа учащихся. А ты, – она указала на Люс, – выгрузишь все лишнее и останешься здесь.

Ученики собрались вокруг коробки. Люс озадаченно наблюдала, как они выворачивают карманы.

Габби вытащила трехдюймовый швейцарский армейский нож. Розовый.

Зеленоглазый нехотя выложил баллончик с краской и нож для разрезания бумаги.

Даже у злополучного Тодда нашлись несколько книжечек картонных спичек и небольшая емкость с горючей жидкостью.

Люс чувствовала себя неловко оттого, что не припрятала что-нибудь запретное, однако изумленно задохнулась, увидев, как ребята, порывшись в карманах, швыряют в коробку сотовые телефоны.

Подавшись вперед, чтобы ближе рассмотреть табличку «Запрещенные предметы», она убедилась, что мобильники, пейджеры и прочие двусторонние радиоустройства правилами не допускаются. Ей и так уже не позволили оставить машину! Люс вспотевшей ладонью сжала в кармане сотовый – единственную связь с внешним миром. Когда воспитательница увидела выражение ее лица, она схлопотала несколько торопливых пощечин.

– Не падай при мне в обморок, детка, я недостаточно зарабатываю, чтобы еще и приводить кого-то в чувство. Кроме того, тебе полагается один телефонный звонок в неделю из главного вестибюля.

Один звонок в неделю? Но…

Она бросила прощальный взгляд на свой сотовый и заметила два новых сообщения. Казалось невозможным, что они станут последними. Первое прислала Келли.

«Перезвони немедленно! Буду ждать у телефона всю ночь, так что готовься хитрить. И помни мантру, что я тебе прописала. Ты выживешь! Кстати, хотя и не ручаюсь, но я думаю, что все уже совершенно забыли о…»

Келли, как обычно, распиналась так долго, что мобильник оборвал сообщение на четвертой строке. Люс даже ощутила нечто похожее на облегчение. Не хотелось читать, как в прежней школе все забыли о том, что с ней случилось, и о том, что она сотворила в том месте даже с самой землей.

Она вздохнула и принялась читать следующую эсэмэску. От мамы, которая лишь недавно научилась отправлять текстовые сообщения и наверняка ничего не знает насчет звонков раз в неделю, иначе никогда бы не оставила здесь дочь. Ведь правда?

«Малыш, мы думаем о тебе. Веди себя хорошо, ешь больше белка. Поговорим, когда сможем. Любим тебя, мама и папа».

Люс вздохнула и подумала, что родители не могли не знать. А как еще объяснить их унылые лица, когда она утром помахала им, стоя у школьных ворот, сжимая в руке спортивную сумку? За завтраком она еще пыталась шутить о том, как наконец избавится от жуткого новоанглийского акцента, который подцепила в Довере, но мама с папой даже не улыбнулись. Она-то думала, что они все еще сердятся. Они никогда не повышали голос, и Люс твердо знала: если когда-нибудь совершит действительно серьезный промах, они будут говорить с ней так же спокойно. Теперь она поняла, почему родители так странно вели себя сегодня утром. Просто сокрушались о том, что лишены любой связи с дочерью.

– Мы тут ждем кое-кого, – пропела воспитательница. – Ума не приложу, кто бы это мог быть.

Внимание Люс резко вернулось к коробке для запрещенных предметов, уже переполненной контрабандой. Некоторые предметы она даже не смогла опознать. Она кожей ощущала на себе пристальный взгляд темноволосого парня. А подняв глаза, отметила, что на нее смотрят все . Ясно, ее очередь. Она зажмурилась и медленно разжала пальцы. Телефон выскользнул из ладони и, уныло клацнув, упал на вершину кучи разнообразных предметов. Этот звук символизировал абсолютное одиночество.

Тодд и Габби направились к двери, даже не взглянув на Люс, а второй юноша повернулся к воспитательнице.

– Я могу показать ей тут все, – вызвался он, кивая на Люс.

– Это не предусмотрено нашим уговором, – воспитательница ответила быстро, будто ждала этих слов. – Ты вновь новичок. И это означает, что на тебя опять распространяются ограничения для новичков. Ты вернулся на старт. А если тебе не нравится, стоило, наверное, подумать, прежде чем нарушать условия досрочного освобождения.

Юноша бесстрастно замер. Тем временем воспитательница потащила Люс, напрягшуюся на словах «досрочное освобождение», к стене.

– Шевелись, – торопила она. – Койки!

И ткнула пальцем в окно, выходящее на запад, указывая на стоящее вдалеке здание из бетонных блоков. Люс увидела Габби и Тодда, бредущих к нему, и еще одного парня, нарочито замедлявшего шаг, будто нагнать их значилось последним пунктом в его списке дел.

Спальный корпус оказался огромным прямоугольным зданием, мощной серой глыбой. Глядя на тяжелые двойные двери, трудно было представить, что за ними существует какая-то жизнь. Посреди газона высилась большая каменная стела, на которой была выбита надпись «Общежитие “Паулина”». Собственно, Люс читала об этом на сайте школы. В подернутом дымкой утреннем свете здание выглядело еще уродливее, чем на унылой черно-белой фотографии.

Даже отсюда виднелась черная плесень, затянувшая весь фасад. Окна были перегорожены рядами толстых стальных прутьев. А это что?! Люс сощурилась. Колючая проволока поверх ограды вокруг здания?

Воспитательница заглянула в документы на планшете, перелистывая дело Люс.

– Комната номер шестьдесят три. Вещи пока брось в моем кабинете к остальным. Вечером разберешь.

Люс подтащила красную спортивную сумку к трем ничем не примечательным черным чемоданам. Машинально потянулась за мобильником, куда обычно записывала все, что нужно запомнить. Но когда рука нашарила лишь пустоту в кармане, она вздохнула и доверила номер комнаты собственной памяти.

Она по-прежнему не понимала, почему нельзя просто остаться с родителями. От их дома в Тандерболте до «Меча и Креста» меньше получаса езды. Как было бы прекрасно вернуться в Саванну, где, как любила говорить мама, даже ветер дует лениво. Медленный, спокойный ритм Джорджии подходит ей куда лучше, чем суета Новой Англии.

Школа «Меч и Крест» совсем не похожа на Саванну. Безжизненное, бесцветное место, куда ее отправили по решению суда. На днях она подслушала, как папа говорил по телефону с директором, кивая, словно рассеянный профессор: «Да-да, возможно, лучше всего будет, если за ней смогут постоянно присматривать. Нет-нет, мы вовсе не хотим вмешиваться в вашу работу».

Отец явно не понял, в каких условиях будут «присматривать» за его дочерью. Школа «Меч и Крест» больше всего походила на тюрьму строгого режима.

– А что вы говорили насчет камер? – спросила Люс воспитательницу, торопясь покончить с обзорной экскурсией.

– Камеры. – Та указала на небольшое устройство с мигающим красным огоньком, свисающее с потолка.

До сих пор Люс их не замечала, но стоило воспитательнице показать, как поняла, что камеры здесь повсюду.

– Видеонаблюдение?

– Именно так, – со снисходительным одобрением кивнула воспитательница. – Мы разместили их на виду, чтобы вы о них не забывали. Мы следим за вами везде и всюду. А потому лучше не делать глупостей. Если это, конечно, в ваших силах.

С каждым разом, когда кто-нибудь заговаривал с ней словно с полнейшей психопаткой, Люс все больше и больше укреплялась во мнении, что так оно и есть.

Все лето ее терзали воспоминания. И во сне, и в редкие минуты, когда родители оставляли ее одну. В той хижине явно что-то произошло, и все, включая Люс, хотели только одного: выяснить, что именно. Полиция, судья, социальный работник – все пытались вытрясти из нее правду, но Люс знала не больше, чем они.

В тот вечер они с Тревором, шутя и подначивая друг друга, спустились к пляжным домикам у озера, подальше от остальной компании. Она попыталась объяснить, что это одна из лучших ночей в ее жизни, пока та не превратилась в самую худшую.

Сколько раз Люс снова и снова мысленно возвращалась в ту ночь, слышала смех Тревора, ощущала прикосновение его рук и пыталась убедить себя, что ни в чем не виновата.

А теперь каждое правило и предписание в «Мече и Кресте» словно утверждало, будто она действительно представляет угрозу для других и нуждается в надзоре.

На ее плечо легла крепкая ладонь. Воспитательница.

– Слушай, если тебя это утешит, ты тут далеко не худший случай.

Первый человеческий поступок. Люс не сомневалась, что он, по идее, должен ее приободрить. Но ее отправили сюда из-за парня, погибшего при невыясненных, подозрительных обстоятельствах. А ведь она с ума по нему сходила. И тем не менее, поди ж ты, она «далеко не худший случай». Люс задумалась, с чем же еще им приходится иметь дело в «Мече и Кресте».

– Ладно, с ознакомлением покончено, – заключила воспитательница. – Дальше давай сама. Вот карта, если тебе понадобится еще что-нибудь найти.

И вручила девушке ксерокопию грубого, нарисованного от руки плана, при этом глянув на часы.

– У тебя еще час до первого занятия, а моя мыльная опера начинается в пять, так что, – она махнула рукой в сторону Люс, – исчезни. И не забудь, – она последний раз показала на устройства под потолком, – камеры следят за тобой.

Прежде чем Люс успела ответить, объявилась тощая темноволосая девчонка и погрозила ей длинным пальцем.

– О-о-ой, – поддразнила та голосом, каким обычно рассказывают страшилки, пританцовывая вокруг Люс. – Камеры следят за тобо-ой.

– Убирайся отсюда, Арриана, пока я не устроила тебе лоботомию, – одернула воспитательница, хотя по краткой, но искренней улыбке стало понятно, что она по-своему привязана к безумной девице.

Столь же ясно, что Арриана не отвечала взаимностью. Продемонстрировав в ответ непристойный жест, она уставилась на Люс, явно намереваясь зацепить и ее.

– А вот этим, – воспитательница яростно черкнула что-то у себя в бумагах, – ты заработала себе поручение. Покажешь тут все маленькой мисс Солнышко.

Она кивнула на Люс, которая в черных ботинках, черных джинсах и черном свитере выглядела отнюдь не солнечно. В разделе «Форма одежды» интернет-страничка «Меча и Креста» жизнерадостно сообщала о том, что, пока учащиеся отличаются хорошим поведением, они могут одеваться, как им вздумается, лишь с двумя небольшими оговорками: стиль должен быть сдержанным, а цвет – черным. Те еще вольности.

Водолазка, которую утром мама заставила Люс надеть, была немного ей велика и не красила фигуру. К тому же главное ее украшение – густые черные волосы, ниспадавшие до самой талии, теперь были почти полностью обрезаны. Пожар в хижине подпалил ей прическу, оставив проплешины, и после долгой поездки в гробовом молчании домой из Довера мама усадила Люс в ванну, достала папину электробритву и, не произнеся ни слова, обрила ей голову. За лето волосы слегка отросли – как раз настолько, чтобы некогда великолепные локоны теперь спадали нескладными завитками чуть ниже ушей.

Арриана смерила ее взглядом, постукивая пальцем по бледным губам.

– Превосходно, – заключила она, шагнув вперед, чтобы взять Люс под руку. – Я как раз подумывала, что мне пригодился бы новый раб.

Дверь в вестибюль распахнулась настежь, вошел высокий зеленоглазый парень.

– Здесь, – обратился он к Люс, покачав головой, – не боятся обысков с раздеванием догола. Так что, если ты припрятала что-нибудь «лишнее», – он вскинул бровь и высыпал в коробку полную горсть неопознанных предметов, – лучше избавь себя от хлопот.

Арриана чуть слышно рассмеялась. Парень вскинулся и, заметив ее присутствие, открыл рот, но тут же закрыл, словно не был уверен, как начать.

– Арриана, – ровным тоном произнес он.

– Кэм, – отозвалась она.

– Ты его знаешь? – шепотом спросила Люс, гадая, бывают ли в исправительных школах компании того же рода, что и в подготовительных вроде доверской.

– И не напоминай, – отмахнулась Арриана, вытаскивая Люс за дверь, в тусклое сырое утро.

Задний фасад главного здания выходил на разбитую дорожку, огибающую грязное футбольное поле. Трава на нем разрослась так, что оно больше походило на заброшенный земельный участок, но выцветшее табло и деревянные трибуны напоминали о его изначальном предназначении.

За полем стояли четыре строгих здания: слева общежитие из шлакоблоков, справа огромная старая уродливая церковь, а между ними два здоровенных строения, в которых Люс угадала учебные корпуса.

Вот и все. Весь мир сузился до жалкого зрелища, открывшегося ее глазам.

Арриана незамедлительно свернула с дорожки и потащила Люс в поле, на верхнюю скамейку мокрых деревянных трибун.

Соответствующее сооружение в Довере буквально кричало «будущие спортсмены из “Лиги плюща”»[1]Объединение восьми старейших привилегированных учебных заведений на северо-востоке США, включающее Гарвард и Йель. Здесь и далее прим. переводчика. , поэтому Люс всегда избегала там задерживаться. Но это пустое поле с проржавевшими погнутыми воротами свидетельствовало о другом. О чем именно, разгадать оказалось далеко не так просто. Три грифа-индейки кружили в вышине, унылый ветер качал голые ветви дубов. Люс зарылась подбородком в ворот водолазки.

– Ита-ак, – протянула Арриана. – Теперь ты познакомилась с Рэнди.

– Я думала, его зовут Кэм.

– Не о нем речь. Я имела в виду того. – Она резко мотнула головой в сторону кабинета, где осталась воспитательница, уткнувшаяся в телевизор. – Ты-то как думаешь – мужчина или женщина?

– Э, женщина? – осторожно предположила Люс. – Это что, проверка?

Арриана ухмыльнулась.

– Первая из многих. Ты прошла. По крайней мере, я так думаю. Пол большинства здешних преподавателей – предмет постоянных споров. Не беспокойся, ты скоро привыкнешь.

Люс решила, что Арриана шутит, впрочем, шутит классно. Но все это так отличалось от Довера. В прежней школе напомаженные будущие сенаторы в зеленых галстучках буквально просачивались сквозь коридоры, храня высокомерное молчание, и казалось, все кругом просто усыпано деньгами.

Обычно ученики доверской школы кидали на Люс косые взгляды, словно предупреждая: «Не вздумай испачкать наши белые стены отпечатками своих пальцев». Она попыталась представить там Арриану, бездельничающую на трибунах, громко отпускающую грубые шутки. Попробовала угадать, что могла бы подумать о ней Келли. В Довере не было никого ей подобного.

– Ладно, выкладывай, – Арриана плюхнулась на верхнюю скамейку, жестом предлагая Люс присоединиться. – Что ты такого натворила, почему загремела сюда?

Тон ее был шутливым, но Люс все-таки села. Нелепо, но она почти надеялась, что хотя бы в первый школьный день прошлое не успеет подкрасться и лишить ее относительного спокойствия. Разумеется, здесь все тоже захотят знать .

Кровь стучала в висках. Как и всякий раз, когда Люс мысленно пыталась вернуться в ту ночь. Она так и не избавилась от чувства вины из-за случившегося с Тревором, изо всех сил пыталась не увязнуть в тенях воспоминаний о происшедшем. Нечто темное и неописуемое, о чем она никогда и никому не сможет рассказать.

Ни за что.

Тогда она как раз начала рассказывать Тревору о странном эффекте присутствия, который ощущала той ночью, об извивающихся тенях, нависших у них над головами и грозивших омрачить чудесный вечер. Разумеется, теперь уже слишком поздно. Тревора больше нет, его тело обожжено до неузнаваемости. А Люс? Виновна?

Никто не знал о темных очертаниях, иногда являвшихся ей во мраке. Впрочем, они возникали постоянно. Появлялись и исчезали настолько давно, что Люс уже не могла бы припомнить, когда увидела их впервые. Но точно помнила, когда впервые осознала, что тени приходят не ко всем.

Только к ней.

Когда Люс исполнилось семь лет, ее семья отдыхала на острове Хилтон-Хед, и родители взяли ее покататься на лодке. Солнце клонилось к закату, тени начали клубиться над водой, и она обратилась к отцу.

– А что ты делаешь, когда они приходят, папа? И почему не боишься чудовищ?

«Чудовищ не бывает», – заверили родители, но Люс продолжала утверждать, что рядом с ними находится нечто темное и дрожащее. Это закончилось визитами к семейному окулисту, покупкой очков, проверками слуха, когда она имела неосторожность описать сиплый свистящий шум, который порой производили тени, а затем и к бесконечными сеансами у психотерапевта. И, наконец, прописанными нейролептиками.

Однако все эти ухищрения так и не прогнали тени.

В возрасте четырнадцати лет Люс отказалась принимать лекарства. Именно тогда для нее нашли доктора Сэнфорда и доверскую школу. Они полетели в Нью-Гэмпшир, и отец поднялся на машине по длинной извилистой подъездной дорожке к особняку на вершине холма, именующемуся Тенистые Ложбины. Родители посадили Люс перед мужчиной в белом халате и спросили, по-прежнему ли ее посещают «видения». Ладони родителей взмокли от пота, когда они сжали ее руки, брови нахмурились от опасения, что с дочерью что-то не в порядке. Очень и очень не в порядке.

Никто не подсказал, что, если она не ответит доктору Сэнфорду так, как им всем хочется, ей светит любоваться на Тенистые Ложбины гораздо дольше. Люс солгала, притворилась нормальной, и ей позволили поступить в доверскую подготовительную школу и навещать психотерапевта лишь дважды в месяц.

Ей разрешили больше не принимать отвратительные таблетки, едва она начала притворяться, будто больше не видит тени. Однако она по-прежнему оставалась невластной над тем, когда они появлялись вновь. Ей был известен лишь мысленный список мест, куда они приходили к ней в прошлом: густые леса, темные воды, – и она стала избегать их любой ценой. Она знала только, что при их появлении ее обычно одолевает озноб. Мерзкое, ни на что не похожее ощущение.

Люс уселась верхом на одну из скамеек и сжала виски пальцами. Если она хочет пережить сегодняшний день, придется затолкать свое прошлое на задворки подсознания. Невыносимо даже самой копаться в воспоминаниях о той ночи, поэтому она ни при каких обстоятельствах не смогла бы озвучить ужасные подробности чудной, безумной незнакомке.

Люс воззрилась на Арриану. Та разлеглась на трибуне, щеголяя огромными солнцезащитными очками, закрывающими большую часть лица. С уверенностью утверждать невозможно, но, похоже, она, в свою очередь, уставилась на Люс, поскольку секунду спустя вскочила со скамейки и ухмыльнулась.

– Обрежь мне волосы, как у тебя. Люс задохнулась от удивления.

– Что? Да у тебя прекрасные волосы.

Она не преувеличивала. У Аррианы были длинные густые локоны, которых столь отчаянно не хватало ей самой. Ее буйные черные кудри сверкали на солнце красноватым блеском. Люс заправляла волосы за уши, хотя их длины только и хватало на то, чтобы постоянно выбиваться и падать вперед.

– Прекрасные-шмекрасные, – буркнула Арриана. – А зато у тебя сексапильные, дерзкие. И я хочу такие же.

– О, м-м, ладно, – согласилась Люс.

Это был комплимент? Она недоумевала, чувствовать ли себя польщенной или обеспокоенной, ведь Арриана намекнула, что может получить желаемое, даже если оно принадлежит кому-то другому.

– А где мы возьмем…

– Алле-гоп!

Арриана запустила руку в сумку и достала швейцарский армейский нож розового цвета, который Габби бросила в коробку с запрещенными предметами.

– Ну как? – спросила она, заметив реакцию Люс. – Я всегда даю возможность моим шаловливым ручкам порезвиться в дни прибытия новеньких. Только мысль об этом помогает выдерживать самое гнусное время в здешнем концентрационном… э-э-э… летнем лагере.

– Вы все лето проводите здесь? – Люс вздрогнула.

– Ха! Вопрос, достойный настоящего новичка. Ты, должно быть, еще и на весенние каникулы рассчитываешь. Мы не покидаем эту дыру. Никогда. А теперь режь.

– А как насчет камер? – Люс с ножом в руке оглядывалась по сторонам.

Они могли оказаться и где-нибудь снаружи. Арриана помотала головой.

– Я отказываюсь вести себя как пай-девочка. Ты можешь это сделать или нет?

Люс кивнула.

– И не вздумай заявлять мне, что никогда прежде не стригла волосы.

Она отобрала нож, вытащила из него ножницы и протянула обратно.

– Больше ни слова, пока не сообщишь, как классно я выгляжу.

В родительской ванной мать Люс стянула остатки ее длинных волос в небрежный хвост и обрезала его целиком, несмотря на то, что девушка верила в существование иного, более разумного, способа стрижки волос, но, поскольку всю жизнь этого избегала, отрезанным хвостом познания исчерпывались. Она собрала в ладони локоны Аррианы, стянула их резинкой, которую носила на запястье, решительно взялась за крохотные ножницы и принялась за дело.

Хвост упал к ногам, Арриана вскрикнула, обернулась, подхватила остриженные волосы и вскинула руки к солнцу. Сердце Люс сжалось. Она все еще горевала по собственным волосам и всем прочим потерям, которые те символизировали. Но Арриана лишь скупо улыбнулась и пропустила хвостик сквозь пальцы.

– Потрясающе, – заключила она. – Продолжай.

– Арриана, – прошептала Люс, не успев остановиться. – Твоя шея. Она вся…

– В шрамах? Можешь свободно говорить об этом.

Кожа на шее девушки, от места за левым ухом и до самой ключицы, была неровной, пятнистой и блестящей. Люс тут же вспомнился Тревор – те пугающие картинки. Даже собственные родители избегали ее после того, как их увидели. И сейчас ей непросто было смотреть на Арриану.

Та схватила ее руку и прижала к поврежденной коже, которая оказалась одновременно горячей и холодной, гладкой и грубой.

– Я не боюсь, – подбадривала Арриана. – А ты?

– Нет. – Люс очень хотелось, чтобы новая знакомая убрала руку, чтобы она смогла убрать свою.

В животе все перевернулось, когда она задумалась, какова на ощупь была бы кожа Тревора.

– Люс, ты боишься того, кто ты есть на самом деле?

– Нет.

Должно быть, заметно, что она солгала. Люс зажмурилась. Все, чего она хотела от «Меча и Креста» – шанса начать все сначала, чтобы люди не смотрели на нее так, как сейчас Арриана. Этим утром в воротах школы, когда отец прошептал ей на ухо семейный девиз Прайсов: «Прайсы не сдаются», это казалось возможным, но Люс уже чувствовала себя загнанной в угол и выставленной напоказ. Она отдернула руку.

– Откуда они взялись? – Она опустила глаза – Помнишь, я не стала на тебя давить, когда ты промолчала насчет того, почему сюда попала? – Арриана подняла брови.

Люс кивнула. Арриана показала на ножницы.

– Подправь сзади, ладно? Сделай так, чтобы я выглядела действительно хорошенькой. В общем, как ты.

Даже с точно такой же прической она бы смотрелась лишь как крайне недокормленная версия Люс. Пока девушка пыталась подровнять свою первую в жизни стрижку, Арриана углубилась в подробности жизни в «Мече и Кресте» и указала на здание цвета пожелтевших зубов, второе справа от общежития.

– Вон тот тюремный корпус называется «Августин». Там по средам вечером проводятся все наши так называемые общественные мероприятия. И все занятия.

Выглядело оно так, словно его спроектировал тот же садист, что построил «Паулину». Гнетуще прямоугольное, похожее на крепость, защищенное колючей проволокой и зарешеченными окнами. Неестественного вида серая дымка покрывала стены, словно мох, не позволяя разглядеть, есть ли там кто-нибудь.

– Предупреждаю честно, занятия там ты возненавидишь. Или ты не человек.

– Почему? Что в них такого ужасного? Возможно, Арриана просто не любит школу.

С черным лаком для ногтей, черной подводкой для глаз и черной сумочкой, в которую едва влезает швейцарский нож, она не походила на книжного червя.

– Занятия здесь бездушные. Хуже того, и тебя лишают души. Я бы сказала, что здесь сохранились примерно три души из восемидесяти. По крайней мере, еще никому не обещанных…

Прозвучало не слишком обнадеживающе, но Люс зацепила другая часть услышанного.

– Погоди, в этой школе всего восемьдесят ребят? Летом, перед тем как отправиться в Довер, она изучила объемистое руководство для будущих учащихся и постаралась запомнить все, что там написано. Но сведения о «Мече и Кресте» удивили и шокировали ее, дав понять, что она явилась в исправительную школу совершенно неподготовленной.

Арриана кивнула, и Люс случайно отстригла ей прядь волос, которую собиралась оставить. Ой. Остается надеяться, что та не заметит, ну, или в крайнем случае сочтет это дерзким.

– Восемь классов по десятку ребят. Довольно скоро ты познакомишься с тараканами каждого. И наоборот.

– Думаю, ты права. – Люс прикусила губу. Арриана шутила, а Люс задавалась вопросом, стала бы новая знакомая вот так сидеть с хладнокровной усмешкой, если бы знала подробности ее истории. Чем дольше удастся скрывать свое прошлое, тем лучше.

– И предпочтешь держаться подальше от тяжелых случаев.

– Тяжелых случаев?

– Ребят со следящими устройствами в браслетах. Примерно треть учеников.

– И это те, с кем…

– Тебе не захочется иметь дела. Уж поверь мне.

– Ну а что они такого сделали?

Как бы ни хотелось сохранить в тайне собственную историю, ей не нравилось, что Арриана обращается с ней словно с наивной дурочкой. Что бы ни натворили ребята, это не хуже того, что, по общему мнению, совершила она. Или нет? В конце концов, она почти ничего не знает об этих людях и этом месте. Возможности всколыхнули в желудке волну холодного серого страха.

– Ну, сама понимаешь, – протянула Арриана. – Содействовали терактам и сами их готовили. Разрубили на части родителей и зажарили на вертеле.

Она подмигнула Люс.

– Заткнись.

– Я серьезно. На этих психов распространяются куда более жесткие ограничения, чем на остальных. Мы зовем их «кандальными».

Люс фыркнула над драматическим тоном новой знакомой.

– Твоя стрижка закончена, – сообщила она, пальцами расчесав волосы Аррианы, чтобы слегка их распушить.

Смотрелись они действительно классно.

– Чудно, – откликнулась та, оборачиваясь.

И она взъерошила руками новую прическу. Рукава ее черного свитера задрались, и Люс мельком заметила черный браслет, усеянный рядами серебряных заклепок, и еще один на другом запястье, несколько более техногенный. Арриана проследила за ее взглядом и ехидно вскинула брови.

– Я же сказала, полнейшие чертовы психи. Она ухмыльнулась.

– Ну же, идем, проведу тебе остаток экскурсии.

Большого выбора не было. Люс спустилась с трибун вслед за своим гидом, пригнувшись, когда один из грифов пронесся угрожающе низко. Ее спутница, не обратив внимания, указала на заросшую лишайником церковь, крайнее справа школьное здание.

– Вон там вы можете увидеть наш передовой гимнастический зал. – Она пародировала гнусавый тон экскурсовода. – Да-да, на непривычный взгляд он выглядит как церковь. Раньше он ею и был. Мы здесь вроде как угодили в ад подержанной архитектуры. Несколько лет тому назад тут объявился некий помешанный на гимнастике психиатр, разглагольствуя о подростках, чрезмерно напичканных лекарствами и разрушающих общество. Он пожертвовал чертову уйму денег, чтобы они превратили церковь в спортзал. И теперь сильные мира сего полагают, будто мы можем «работать над нашими фрустрациями более естественным и плодотворным образом».

Люс застонала. Она всегда терпеть не могла физкультуру.

– Как я понимаю, тренер Дианте – воплощение зла.

Люс припустила рысцой, чтобы нагнать Арриану, и они осмотрели остаток школьного двора. В Довере он поддерживался в отличном состоянии, ухоженный и усаженный на одинаковом расстоянии друг от друга аккуратно подстриженными деревьями. В «Мече и Кресте» создавалось впечатление, будто двор плюхнули посреди болота да так и оставили. Ветви плакучих ив свисали до земли, стены заросли кудзу[2]Лианообразное растение семейства бобовых; на юге США использовалось для предотвращения эрозии почв; в настоящее время – широко распространенный сорняк., через каждые три шага хлюпало под ногами.

И дело не только в том, как выглядело это место. Каждый влажный вдох Люс завязал в легких. Вдохнув лишь единожды в «Мече и Кресте», она ощущала себя так, будто тонула в зыбучем песке.

– Архитекторы явно зашли в глухой тупик, пытаясь обновить стиль древних зданий военного училища. В итоге мы получили наполовину тюрьму, наполовину средневековую камеру пыток. И никакого садовника. – Арриана стряхивала липкую грязь со своих армейских ботинок. – Вот мерзость. О, смотри, вон там кладбище.

Люс бросила взгляд в дальний левый угол двора за спальным корпусом. Над этим клочком земли, отгороженным стеной, клубился еще более густой туман. С трех сторон его обрамляла густая дубовая роща. Заглянуть на кладбище не удалось бы, правда, до нее доносились запахи гнили и стрекот цикад в деревьях. На миг даже показалось, будто она уловила мелькнувшие там тени. Люс моргнула, и видение рассеялось.

– Это кладбище?

– Ну да. Когда-то, еще во времена гражданской войны, здесь располагалось военное училище. В общем, здесь они хоронили своих покойников. Жуткое дело. И боже, – добавила Арриана, подражая южному выговору, – оно воняет до чертиков.

Затем она подмигнула Люс.

– Мы частенько там околачиваемся.

Люс взглянула на Арриану, чтобы убедиться, что она не шутит. Та лишь пожала плечами.

– Ну ладно, это было всего лишь однажды. И то после действительно грандиозной заварушки.

Вот это слово Люс узнала.

– Ага! – рассмеялась Арриана. – Я только что видела, как там зажегся свет. Значит, кое-кто все-таки дома. Что ж, Люс, милая, может, ты и бывала на интернатских вечеринках, но никогда не видала, как сносит крышу у ребят из исправительной школы.

– А в чем разница? – Люс попыталась обойти стороной тот факт, что она и в Довере ни разу не бывала на большой вечеринке.

– Сама увидишь, – посулила Арриана, чуть помолчала и обернулась к ней. – Заглянешь вечерком посидеть с нами, хорошо?

К удивлению Люс, девушка вдруг взяла ее за руку.

– Обещаешь?

– Мне показалось или ты посоветовала держаться подальше от тяжелых случаев?

– Правило номер два – не слушай меня! – покачав головой, Арриана рассмеялась. – Я достоверно безумна!

Она снова ускорила шаг. Люс потащилась за ней.

– Погоди, а каково правило номер один?

– Выше нос!

* * *

Они завернули за угол учебного корпуса, и Арриана резко остановилась.

– Держись круто, – велела она.

– Круто.

Казалось, остальные ученики сбились в кучки вокруг придушенных сорняками деревьев близ «Августина». Они выглядели не особенно счастливыми оттого, что болтались снаружи, однако никто пока не собирался заходить внутрь.

В Довере немного внимания уделяли форме одежды, поэтому Люс не привыкла к единообразию. Однако, пусть даже каждый из здешних ребят носил те же черные джинсы, водолазку и свитер, существенные различия оставались.

Кучки татуированных девиц стояли кружком, скрещенные на груди руки, до самых локтей унизанные тонкими кольцами браслетов. Черные банданы на головах напомнили Люс некогда виденный ею фильм о девушках из байкерской банды. Она взяла его в прокате, решив, что чисто женская банда байкеров – это круто. Теперь она встретилась взглядом с одной из девиц на том конце газона. Косой прищур кошачьих глаз с темной подводкой заставил ее поспешно отвернуться в другую сторону.

Парень с девушкой, держащиеся за руки, блестками вышили на спинах своих свитеров черепа со скрещенными костями. Через каждые несколько секунд один из них притягивал другого ближе, чтобы чмокнуть в висок, мочку уха или веко. Когда они обнялись, Люс разглядела на запястьях у обоих поблескивающие браслеты следящих устройств. Выглядели они слегка грубоватыми, зато было заметно, насколько сильно они любят друг друга. Всякий раз, заметив, как вспыхивают колечки пирсинга в их языках, Люс вздыхала, даже грудь сжимало от одиночества.

Позади влюбленных, у самой стены, стояла группка светловолосых парней. Каждый из них, несмотря на жару, натянул свитер. И у каждого под ним была строгая белоснежная рубашка с жестко накрахмаленным воротничком. Черные брюки краешком касались носков начищенных ботинок. Из всех собравшихся во дворе учеников они показались Люс больше других похожими на доверцев. Но, вглядевшись пристальнее, она быстро отделила их от парней, которых знала прежде. От парней вроде Тревора.

Стоя кучкой, ребята демонстрировали особый род жесткости. Это читалось в их взглядах. Трудно объяснить, но Люс внезапно поразило осознание того, что каждый в этой школе, совсем как она, имеет прошлое. У каждого тайны, которыми никто не захотел бы поделиться. Но она не смогла понять, ощутила ли себя от этого более или менее одинокой.

Арриана обратила внимание на то, как Люс смотрит на остальных ребят.

– Все мы, как умеем, пытаемся продержаться день, – заметила она, пожав плечами. – Но на случай, если ты не заметила, как низко кружат стервятники, это место изрядно пованивает смертью.

Она уселась на скамейку под плачущей ивой и похлопала рядом с собой, приглашая к ней присоединиться.

Люс смахнула горку сырой, подгнивающей листвы, но, не успев сесть, заметила еще одно нарушение правил в форме одежды.

Весьма привлекательное нарушение.

Ярко-алый шарф, обмотанный вокруг его шеи. На улице было отнюдь не холодно, однако поверх свитера он накинул черную кожаную косуху. Возможно, дело в том, что шарф оказался единственным пятном цвета во дворе, но Люс ни на что, кроме него, не обращала внимания. По сути, в сравнении с ним все остальное настолько померкло, что на какой-то долгий миг девушка даже забыла, где находится.

Она не могла оторвать глаз от его насыщенно-золотистых волос и удачно сочетающегося с ними загара. Высокие скулы, темные очки, скрывающие глаза, мягкие очертания губ. Во всех виденных ею фильмах и прочитанных книгах объект любовного увлечения выглядел превосходно до безумия, за исключением единственного изъяна. Надколотый зуб, очаровательный вихор, родинка на левой щеке. Она знала, почему. Если герой абсолютно безупречен, он рискует оказаться недостижимым. Но, достижима или нет, Люс всегда питала слабость к совершенной красоте, подобной той, которая была присуща этому юноше.

Он прислонился к стене, свободно сложив на груди руки. На долю секунды перед глазами Люс мелькнул образ ее самой в объятиях этих рук. Она тряхнула головой, но видение оказалось таким стойким и ясным, что она едва не бросилась к нему.

Нет. Это безумие. Верно? Люс прекрасно понимала, что даже для школы, набитой психами, это стремление ненормально. Она с ним даже не знакома.

Он беседовал с пареньком с дредами и улыбкой во все свои тридцать два зуба. Оба искренне и заразительно хохотали, так, что Люс охватила странная зависть. Она попыталась припомнить, давно ли смеялась сама, смеялась по-настоящему, как они.

– Это Дэниел Григори, – пояснила Арриана, наклоняясь к ней, будто читая ее мысли. – Вижу, он привлек чье-то внимание.

– И это еще слабо сказано, – согласилась Люс и смутилась, поняв, как выглядит в глазах Аррианы.

– Тоже верно. Ну, если тебе по вкусу подобного рода штуки.

– А что тут может быть не по вкусу? – Люс отчаялась удерживать слова, рвущиеся с языка.

– Вон тот его приятель Роланд, – Арриана кивнула в сторону паренька с дредами. – Он крут. Из тех парней, что умеют добывать вещи, сечешь?

«Не вполне», – подумала Люс, прикусив губу.

– Какого рода вещи?

Арриана пожала плечами, отпиливая стянутым швейцарским ножом обтрепавшуюся прядь ниток из прорехи в черных джинсах.

– Просто вещи. Из разряда «спроси и получишь».

– А что насчет Дэниела? Какая у него история?

– О, да, она не сдается. – Арриана рассмеялась и прочистила горло. – Никто точно не знает. Он крепко держится за свой образ загадочной особы. Вполне может оказаться обычным засранцем из исправительной школы.

– Мне случалось встречать засранцев, – отозвалась Люс, хотя тут же пожалела о том, что не может забрать свои слова назад.

После того, что случилось с Тревором – что бы с ним ни случилось, – не следует торопиться с суждениями о других. К тому же в тех редких случаях, когда она хоть мельком упоминала ту ночь, ее вновь обступали черные тени, как если бы она опять очутилась у озера.

Она снова взглянула на Дэниела. Тот снял очки, убрал их в карман куртки и повернулся в ее сторону.

Их взгляды встретились. Люс увидела, как округлились, а затем быстро сощурились его глаза. Похоже на удивление. Но нет, не только оно. Когда Дэниел посмотрел ей в лицо, у нее перехватило дыхание. Она откуда-то его знала.

Хотя нет, не может быть. Она бы запомнила встречу с кем-то похожим. Ни за что не забыла бы чувство полного потрясения, как сейчас.

Люс осознала, что они все еще смотрят друг другу в глаза, когда Дэниел быстро улыбнулся ей. Волна тепла окатила ее, пришлось схватиться за скамейку, чтобы удержать равновесие. Ее губы невольно растянулись в ответной улыбке, но он вдруг поднял руку.

И показал ей средний палец.

Люс задохнулась и опустила взгляд.

– Что? – Арриана явно не заметила сцены, только что развернувшейся перед ней. – Впрочем, неважно. Времени нет. Я чую звонок.

И звонок прозвенел, словно по ее указке. Учащиеся медленно потащились в здание. Арриана тянула Люс за руку, многословно распространяясь о том, где и когда они снова встретятся. Но Люс никак не могла отойти от того, как с ней обошелся совершенно чужой человек. Мимолетное бредовое видение, связанное с Дэниелом, растаяло, и теперь ей хотелось лишь одного: узнать, что не так с этим парнем.

Перед тем как нырнуть в класс на свое первое занятие, она решилась оглянуться. Его лицо не отражало никаких чувств, однако он, несомненно, смотрел ей вслед.