Онлайн чтение книги Смерть в день рождения False Scent
Глава 4. Катастрофа

1

Неоспоримая разница между высокой трагедией и мелодрамой заключается в том, что последняя намного естественнее. В минуты душевного волнения даже людям театра, привыкшим быть живее самой жизни, свойственно выражать чувства не неожиданными и яркими фразами, а избитыми штампами.

После появления на сцене Флоренс многие из публики воскликнули: «Господи, что случилось?» Берти Сарасен пронзительно закричал: «Что с Мэри?», а какой-то властный, типично британский голос, владелец которого так и остался неизвестным, произнес: «Спокойствие. Не паникуйте», будто Флоренс звала не врача, а пожарного.

Единственным человеком, не обратившим ни на что внимания, был доктор Харкнесс, который рассказывал Монти Маршанту какую-то бесконечную пьяную историю и чей голос так и продолжал гудеть в дальнем углу столовой самым неподобающим образом. Флоренс протянула Чарльзу Темплетону дрожащую руку:

— Ради всего святого, сэр, — с трудом проговорила она. — Ради всего святого, скорее!

— …А этот парень и говорит другому… — повествовал доктор Харкнесс.

— Бога ради, — проговорил Чарльз, — что случилось? Неужели?..

— Беда, сэр. Идите скорее.

Оттолкнув Флоренс, Чарльз выбежал из комнаты и бросился вверх по лестнице.

— Доктора! — повторяла Флоренс. — Господи, где доктор?

Маршанту наконец удалось привлечь внимание Харкнесса.

— Вам надо идти, — сказал он. — Наверх, к Мэри.

— Что? Маленькая неприятность? — отсутствующе спросил доктор Харкнесс.

— Что-то стряслось с Мэри.

— Соберитесь, — добавил Тимон Гантри, — Харкнесс. Вас ждет больной.

Хотя забытая улыбка еще блуждала по лицу Харкнесса, но в нем мелькнула тень осознания происходящего.

— Больной? Где? Это Чарльз?

— Нет, Мэри. Она наверху.

— Господи помилуй! — произнес доктор Харкнесс. — Хорошо! Сейчас иду.

Он поднялся, слегка покачиваясь, но не тронулся с места.

— Плохо? — спросил Уорэндер Флоренс.

Та, прижав к губам руку, закивала, как китайский болванчик. Уорэндер набрал из ведерка для бутылок горсть льда и неожиданно засунул его за шиворот Харкнессу.

— Придите в себя, — сказал он.

Доктор Харкнесс, громко выругавшись, протестующе повернулся к полковнику, но потерял равновесие и тяжело растянулся на полу. Флоренс завизжала.

— Все в порядке, — проговорил, не поднимаясь, доктор. — Просто споткнулся. Чепуха какая-то!

Уорэндер и Гантри поставили его на ноги.

— Да, все в порядке, — сердито повторил он. — Дайте мне, пожалуйста, воды.

Гантри нацедил немного из ведерка со льдом. Доктор Харкнесс шумно проглотил воду и передернулся:

— Ну и гадость! — произнес он. — Где больная?

С площадки лестницы слышался неузнаваемый, голос Чарльза:

— Харкнесс! Харкнесс!

— Идет! — крикнул в ответ Уорэндер и вывел тяжело дышавшего доктора из комнаты. Ломая руки и безумно озираясь на стоявших в полном молчании гостей, Флоренс последовала за ними.

— Может, еще потребуется лед, — проговорил Гантри и, взяв ведерко, направился вверх по лестнице.

Собравшиеся остались стоять в неизвестности.

В комнате Мэри Беллами были открыты все окна. Вечерний ветерок шевелил занавески и колыхал ряды тюльпанов. Доктор Харкнесс стоял на коленях перед морем пены из красного шифона, откуда, как жерди, торчали две ноги в туфлях на высоких каблуках и две обнаженные руки, стиснутые пальцы которых сверкали от бриллиантов. Бриллианты усеивали неподвижную грудь и блестели в прядях растрепанных волос. Одна оборка красного шифона прикрывала лицо, и это было к лучшему.

Доктор Харкнесс снял пиджак. Его мокрая от растаявшего льда рубашка прилипла к спине. Он прижал ухо к скоплению бриллиантов на красном шифоне. Потом выпрямился, приподняв закрывающую лицо оборку, пристально всмотрелся, снова закрыл лицо и встал на ноги.

— Боюсь, ничем нельзя помочь, — произнес он.

— Но надо же что-то делать. Неужели вы не понимаете? Надо! Попытайтесь. Что-нибудь. Бога ради, попытайтесь! — умолял Чарльз.

Своей четкой походкой, по-военному расправив плечи, к Харкнессу подошел Уорэндер и минуту смотрел на лежащее перед ним тело.

— Скверно, — проговорил он. — Придется это выдержать, так?

Чарльз сел на кровать и потер веснушчатой рукой подбородок.

— Я просто не в силах поверить, что такое могло случиться, — заговорил он. — Это у меня перед глазами! Это случилось! А я не могу поверить.

Флоренс громко разрыдалась. Доктор Харкнесс повернулся к ней:

— Вы Флоренс, да? Так будьте умницей, возьмите себя в руки! Вы застали ее в таком состоянии?

Флоренс кивнула и, рыдая, добавила что-то неразборчивое.

— А она была… — Харкнесс взглянул на Чарльза. — В сознании?

— Не узнала меня. Не говорила, — ответила Флоренс и опять разрыдалась.

— Окна были раскрыты?

Флоренс покачала головой.

— Вы раскрыли их?

Она опять качнула головой:

— Я не сообразила. Я была так напугана… Я не подумала…

— Я открыл окна, — сказал Чарльз.

— Перво-наперво, что надо было сделать, — пробормотал Уорэндер.

Гантри, который, с тех пор как вошел, неподвижно стоял у двери, присоединился к остальным.

— Но в чем дело? — спросил он. — Что же случилось?

— Совершенно ясно, — нетвердо ответил Уорэндер. — Она пользовалась здесь этой проклятой штукой. Я же только сегодня утром говорил, что это опасно.

— Какой штукой?

Уорэндер наклонился. Аэрозольный баллон с пестицидом лежал на полу рядом с судорожно стиснутой правой рукой. Из него вытекала струйкой темная жидкость, оставляя на ковре пятна.

— Этот, — ответил Уорэндер.

— Лучше не трогайте его, — резко сказал доктор Харкнесс.

— А что?

— Лучше оставить его там, где он лежит, — доктор взглянул на Гантри. — Это какой-то из этих проклятых инсектицидов. Для растений. Вся жестянка с надписями о мерах предосторожности.

— Я говорил ей, — повторил Уорэндер. — Посмотрите сюда.

— Я же сказал, не трогайте его.

Уорэндер выпрямился. Кровь прилила к его лицу.

— Простите, — произнес он, а потом добавил. — А почему нельзя?

— Уж слишком вы решительно действуете руками. Я весь до черта промок и замерз.

— Вы были пьяны. А это лучший способ. Из опыта знаю.

Оба обиженно смотрели друг на друга. Потом доктор Харкнесс взглянул на Чарльза, который, согнувшись вдвое, сидел на кровати и держался за грудь. Подойдя к нему, доктор спросил:

— Вам плохо?

Тимон Гантри положил руку на плечо Чарльза:

— Давайте я отведу вас к вам в комнату, старина. Это рядом, да?

— Да, — ответил доктор Харкнесс. — Но не сейчас. Подождите минуту. Сначала другое, — он повернулся к Флоренс. — Вы знаете, где мистер Темплетон держит свои таблетки? Принесите их, пожалуйста. И захватите аспирин. Побыстрее только.

Флоренс отправилась в гардеробную. Доктор присел на кровати рядом с Чарльзом и взял его запястье.

— Спокойнее! — произнес он и, посмотрев на Гантри, попросил немного бренди.

— Я знаю, где взять, — сказал Уорэндер и вышел.

— А как быть с толпой внизу? — спросил Гантри.

— Подождут, — ответил доктор, все еще держа запястье Чарльза. Потом он отпустил его руку, положил ее на колено и прикрыл сверху своей. — Через минуту мы уведем вас отсюда. Предоставьте все заботы другим. Скверная штука.

— Я не могу… — начал Чарльз, дыша прерывисто и со всхлипами. — Я не могу…

— Не старайтесь сейчас разобраться. Пока не надо. А вот и Флоренс. Хорошо. Теперь одну таблетку.

Он дал Чарльзу лекарство. Возвратился Уорэндер с бренди.

— Это поможет, — сказал Харкнесс.

Все в молчании ждали.

— Мне лучше, — наконец проговорил Чарльз.

— Прекрасно. Теперь мы вас с двух сторон поддержим. Спокойнее. Только ложитесь, Чарльз, ладно?

Чарльз кивнул. Потом, заметив, что к нему подходит Уорэндер, произнес очень твердо «нет» и повернулся к Гантри.

— Мне лучше, — повторил он, и Гантри, бережно поддерживая его, увел в другую комнату.

Уорэндер несколько секунд стоял в нерешительности, а затем, вздернув подбородок, отправился за ними.

— Дайте ему грелку, — сказал Харкнесс Флоренс.

Когда она ушла, он проглотил три таблетки аспирина, взял трубку стоящего у кровати телефона и набрал номер.

— Говорит доктор Фрэнк Харкнесс. Я звоню из дома мистера Чарльза Темплетона. Пардонез-плейс, два. Несчастный случай со смертельным исходом. Какой-то инсектицид. Миссис Темплетон. Да. Прием — человек пятьдесят. Хорошо. Я жду.

Когда он вешал трубку, вошел Гантри. Взглянув на Харкнесса, он внезапно остановился и спросил:

— Что еще?

— Я позвонил в полицию.

— Полицию?

— В подобных случаях необходимо сообщить в полицию.

— Можно подумать…

— Можно подумать что угодно, — проворчал доктор Харкнесс, отворачивая на кровати край изящного покрывала и одеяла. — Я не хочу звать слуг, а эта женщина уже на грани истерики. Пожалуй, простыня подойдет.

Вытащив простыню, он скомкал ее и протянул Гантри:

— Прикройте-ка ее, старина, ладно?

У Гантри вокруг рта пошли белые пятна.

— Не нравится мне это дело, — сказал он. — Я столько раз ставил такие сцены в спектаклях, но никогда не встречал в жизни. — Потом добавил с неожиданным ожесточением: — Накрывайте ее сами.

— Ладно, ладно, — вздохнул Харкнесс. Пройдя по комнате, он принялся накрывать тело. Ветерок, дувший в распахнутые окна, шевелил простыню и казалось, что материя поднимается от движения того, что под нею скрыто.

— Окна можно уже и затворить, — проговорил доктор. — Приведите в порядок хотя бы кровать, — попросил он Гантри.

Тот, как мог, сделал это.

— Так, хорошо, — произнес Харкнесс, надевая пиджак. — Эта дверь запирается? Да. Пошли.

Когда они выходили, Гантри сказал:

— Уорэндер не понадобился. Чарльз, кажется, не желал его присутствия, поэтому солдафон удалился со сцены с застывшей спиной и каменным выражением лица. Не знаю, куда он ушел, но в своем роде это замечательный тип. Страшная посредственность, но тип удивительный. Хотя, надо сказать, он расстроился.

— Ничего. Пойдет ему на пользу. Если я не схвачу воспаление легких, то это будет отнюдь не его заслуга. Ох, голова моя! — доктор Харкнесс на секунду закрыл глаза.

— Вы были пьяны.

— Не настолько.

На площадке стояла Старая Нинн. Редкие красные пятна резко выделялись на побледневшем лице. Она направилась к доктору Харкнессу.

— Что она с собой сделала? — спросила Нинн.

К доктору Харкнессу снова вернулась его профессиональная манера разговаривать.

— Надо сохранять спокойствие и благоразумие, няня, — склонившись к ней, произнес он и кратко рассказал, что произошло.

Старуха, не отрывая от него глаз, выслушала, а потом спросила:

— А где мистер Темплетон?

Доктор Харкнесс показал на спальню Чарльза.

— Кто с ним?

— Флоренс понесла ему грелку.

— Эта! — Нинн заковыляла к двери и, уверенно распахнув ее, вошла в комнату.

— Удивительный характер, — пробормотал Гантри.

— Просто замечательный.

Они направились к лестнице. В это время из темноты в глубине коридора показалась чья-то фигура, но они не обратили на это внимания. В коридоре была Флоренс.

— А теперь, — проговорил доктор Харкнесс, спускаясь, — полагаю, надо выйти к толпе.

— Избавиться от них? — спросил Гантри.

— Еще нет. Они должны подождать. Приказ полиции.

— Но…

— Так положено, формальности.

— Во всяком случае, нужно дать пинка репортерам, — предложил Гантри.

— Вот досадно. Я совершенно забыл о них.

— Предоставьте это дело мне.

Представители прессы собрались в холле. Когда Харкнесс и Гантри спустились, сверкнула вспышка, и какой-то молодой человек, видимо только что прибывший, бодро начал:

— Мистер Тимон Гантри? Не могли бы вы…

Глядя на него с высоты своего огромного роста, Гантри заявил:

— Я скажу только одно. И это будет единственное, что вы от меня услышите. Мисс Мэри Беллами внезапно сделалось плохо и несколько минут тому назад она скончалась.

— Доктор э-э-э? Не могли бы вы?..

— Причина в настоящий момент неизвестна. Она потеряла сознание и так и не пришла в себя.

— А мистер Темплетон?..

— Нет, — вместе ответили Гантри и Харкнесс, потом Гантри добавил: — Это все, джентльмены. До свидания.

Из глубины холла показался Грейсфилд и, открыв входную дверь, произнес:

— Спасибо, джентльмены. Будьте любезны удалиться.

Репортеры медлили. На площади показалась машина. Она остановилась возле дома. Из нее вышел высокий плотный человек в котелке и опрятном пальто и вошел в дом.

— Инспектор Фокс, — представился он.

2

Говорили, что приезд мистера Фокса в любое место, где случались неприятности, можно было сравнить с действием огромного и почти бесшумного пылесоса.

Наведение порядка началось сразу: джентльмены из прессы были аккуратно выдворены на площадь, откуда долгое время они упорно не уходили. Гости — а некоторые из них уже готовились удрать — оказались тщательно размещенными в гостиной. Слуги тихо ожидали в холле. Мистер Фокс и доктор Харкнесс отправились наверх. У входных дверей в холле появился и встал на страже констебль.

— Я запер дверь, — сообщил доктор Харкнесс и, с видом школьника, рассчитывающего заслужить одобрение, протянул ключ.

— Очень похвально, доктор, — успокаивающе произнес Фокс.

— Все осталось на своих местах. Можете судить сами.

— Совершенно верно. Очень печальный случай.

Фокс положил свой котелок на кровать и, встав на колени, отвернул простыню.

— Какие сильные духи, — сказал он. Вытащив очки, он водрузил их на нос и принялся разглядывать обезображенное лицо.

— Вы сами видите, — проговорил доктор Харкнесс. — На ней везде следы этого вещества.

— Совершенно верно, — повторил Фокс. — Очень обильные.

Не дотрагиваясь, он внимательно осмотрел баллончик с пестицидом. Потом поднялся и прошелся по комнате. Для человека средних лет у него были очень блестящие глаза.

— Если это удобно, сэр, — сказал он, — я бы хотел поговорить с мистером Темплетоном.

— Он страшно потрясен. У него плохое сердце. Я заставил его лечь.

— Может, вам лучше его предупредить, доктор? Будьте так добры, скажите ему, что я не задержу его надолго. Ему не надо беспокоиться: я приду к нему в комнату. Кстати, где она?

— Соседняя дверь.

— Чудесно. И очень удобно. Я дам вам минутку, чтобы предупредить, а потом войду. Спасибо, доктор.

Доктор Харкнесс настороженно взглянул на инспектора. Тот спрятал в футляр очки, а затем повернулся и выглянул из окна.

— Красивая площадь, — заметил Фокс.

Доктор Харкнесс вышел. Фокс осторожно запер дверь и подошел к телефону. Набрав номер, он назвал добавочный.

— Мистер Аллейн? — спросил он. — Говорит Фокс. Относительно этого случая на Пардонез-плейс. Есть тут одна-две детали…

3

Кончив разговаривать с инспектором Фоксом, старший инспектор полиции Аллейн покорно принялся действовать. Он позвонил жене и привычно сообщил, что не приедет к обеду; вызвал сержантов сыскной полиции Бэйли и Томпсона с их снаряжением, связался с полицейским хирургом, забрал свой чемоданчик с принадлежностями для криминального расследования и, насвистывая, направился к машине.

— Одна театральная дива, — объявил он своим подчиненным, — так вошла в образ то ли бытового, то ли садового паразита, что от всей души обработала себя ядом. Вот в этом и была ее ошибка! Мисс Мэри Беллами. Комическая актриса пикантно-шаловливого плана и отнюдь не начинающая. В общем, по авторитетному мнению мистера Фокса, кто-то ее прикончил.

К тому времени, когда они приехали на Пардонез-плейс, процесс наведения порядка, начатый мистером Фоксом, значительно продвинулся. Инспектору предоставили списки с именами и адресами гостей. Изучив их, он вежливо отпустил тех, кто не покидал, по его выражению, места расположения приглашенных, и вежливо задержал тех, кто выходил, цитируя мистера Фокса, до момента несчастного случая. Ими оказались Тимон Гантри, Рози Кавендиш и Берти Сарасен, которые и были помешены в будуар мисс Беллами на первом этаже. Услышав, что полковник Уорэндер — родственник, мистер Фокс предложил ему присоединиться к Чарльзу Темплетону.,который спустился в свой кабинет. Хотя и без всякого желания, Уорэндер подчинился властям. Доктор Харкнесс, попросив принести себе чего-нибудь тонизирующего, угрюмо расположился в кресле в оранжерее. Флоренс, которую уже допросили, и Старая Нинн, с которой наскоро побеседовали, удалились в свою гостиную на верхнем этаже. Грейсфилд, горничные и нанятые слуги заканчивали уборку.

Под простыней на полу запертой спальни лежало начинающее застывать тело мисс Беллами…

Когда Аллейн подходил к входной двери, среди фоторепортеров началось оживление. Один из них крикнул:

— Нам не подфартит, шеф?

— Все в свое время, — ответил он.

— Вам многое уже известно, мистер Аллейн?

— До черта, — ответил Аллейн и позвонил.

Ему открыл Фокс.

— Извините, что пришлось побеспокоить, сэр.

— Ничего не поделаешь. Что здесь произошло?

Фокс описал ему все в нескольких коротких фразах.

— Хорошо, — проговорил Аллейн. — Пойдем взглянем?

Они вошли в комнату мисс Беллами. Аллейн опустился на колени возле тела.

— Она что, купалась в духах? — удивился он.

— Очень сильный запах, правда?

— Отвратительный. Вся комната просто провоняла. Так, — добавил он, отгибая простыню.

— Не очень приятное зрелище, — заметил Фокс.

— Не очень, — Аллейн помолчал немного, затем продолжил. — Я видел ее неделю назад. Было последнее представление пьесы Ричарда Дейкерса, той, что так долго не сходила со сцены. Это не бог весть какая комедия, но ей удалось наполнить ее только ей свойственным задором. И вот теперь — такой конец, — он нагнулся поближе. — Не могло случиться так, что брызги отнесло ветром ей в лицо? Впрочем, вам ведь сообщили, что окна были закрыты?

— Да, так.

— И на лице, и на груди очень много пятен.

— Верно. А могло быть так? — предположил Фокс. — Она нажала головку, баллон не сработал и она повернула его к себе?

— И он сработал? Думаю, не исключено. Но она бы сразу перестала нажимать, а вы посмотрите на нее. Вот мелкие брызги, как будто она держала баллон на расстоянии вытянутой руки и не очень сильно нажимала. А поверх — большие пятна и целые потоки этого вещества, как если бы она поднесла баллон прямо к лицу и поливала как одержимая.

— Иногда и такое делают.

— Делают. Но в качестве исходной теории мне это не нравится. Никто не прикасался к баллону? После того, как это случилось?

— Говорят, что нет, — ответил Фокс.

— Бэйли, конечно, придется поработать с ним на предмет отпечатков. Черт бы побрал эти духи. Из-за них никаких других запахов не разобрать.

Аллейн согнулся и приблизил лицо к баллону с ядом.

— Знаю я этот состав, — сказал он. — Страшно концентрированный. По-моему, его нельзя пускать в свободную продажу, даже со всеми предосторожностями на этикетке. Он сделан на основе, кажется, гексаэтилтетрафосфата.

— Скажите пожалуйста, — пробормотал Фокс.

— Чрезвычайно стойкий яд. Действует при соприкосновении.

Опустив простыню, Аллейн поднялся и осмотрел ряды горшков с растениями в нише окна.

— Вот для чего был припасен пестицид. На них вредители: трипс и красный паучок, — он задумчиво смотрел на Фокса. — Что же она делала, дружище Фокс? Поднялась сюда в разгар приема в собственном доме, наряженная в свое лучшее красное газовое платье и обвешанная бриллиантами, и начала опрыскивать азалии?

— Вот и я думаю, что странно, — сказал Фокс.

— Очень сомнительно.

Аллейн подошел к туалетному столу. Средний ящик был выдвинут. Среди плотных рядов баночек и коробочек стояла раскрытая пудреница. На столе лежал кусок ваты, испачканный пудрой, а рядом — тюбик губной помады с неплотно завинченной крышкой. Возле них валялся уже увядший букетик пармских фиалок.

— Она подмазывала лицо, — показал на все это Аллейн. — Вы говорите, у нее имелась личная горничная? Та, которая ее обнаружила?

— Флоренс.

— Хорошо. Так вот. Флоренс наверняка убрала бы все это, если бы хозяйка подкрашивалась раньше. И сделала бы что-нибудь с этими фиалками. Они-то тут при чем? Итак, эта бедняга приходит сюда, поправляет свой макияж и, судя по запаху, обильно обрызгивает себя духами, — он понюхал пульверизатор. — Эти самые. Заполнен на четверть и воняет жутко. А вот и бутылка, откуда их наливали. Пустая. «Великолепие». Дорогая фирма. Им бы больше подошло название «Отвращение». Как женщины могут пользоваться такой мерзостью? Это выше моего понимания.

— Я тоже не могу себе представить, — согласился мистер Фокс. — Это загадка.

Аллейн посмотрел на него:

— Если принять первое приходящее в голову объяснение, то она полила свои азалии гексаэтилтетрафосфатом, а потом, направив аэрозоль себе в лицо, прикончила и себя. Вы верите этому?

— Так, как вы это представили, — нет.

— И я нет. Бэйли и Томпсон внизу, а доктор Кертис скоро подъедет. Приведите их сюда. Пусть здесь все обработают. Скажите Томпсону, чтобы сделал детальные снимки тела. А Бэйли надо снять отпечатки и обследовать баллон, туалетный стол и все, на чем могут быть следы, скрытые или какие другие. Мы ведь не знаем, что ищем.

Он заглянул в открытую дверь ванной.

— Даже здесь воняет этими духами. А что это на полу? Разбитая картина, — он взглянул на нее поближе. — Чудесная вещь. Полагаю, мадам Вестрис. На краю раковины — свежий скол. Кто-то наступал на осколки на полу. Может, она эту прелестную картину уронила? Но почему в ванной? Мыла стекло? Или что? Не будем это трогать, — отворив дверцу шкафчика, он пробормотал. — Таблетки. От бессонницы. Одну перед сном, запивай водой! Мази! Лосьоны! А вот какая-то дрянь, похожая на зеленую глину. Для маски: «Нанести лопаточкой и держать десять минут. Во время процедуры не двигать губами и мускулами лица». А вот и лопаточка со свежими отпечатками. Без сомнения, отпечатки Флоренс. В корзине с грязным бельем полотенце с зеленоватыми пятнами. Перед приемом она прошла полную обработку. Возле раковины флакон с нюхательными солями. Наверное, она пользовалась ими раньше, днем. Почему? А флакон тоже очень дорогой, весь в узорах. Ладно, Фокс, удалимся. Я хочу встретиться с ее мужем.

— Он все еще в кабинете с полковником Уорэндером, своим родственником. После происшествия у мистера Темплетона был сердечный приступ. Доктор говорил, что они у него часто бывают. Полковник Уорэндер и мистер Гантри отвели его в его комнату, потом полковник вышел и спустился вниз. Когда я сюда прибыл, мистер Темплетон все еще лежал. Я предложил полковнику свести его вниз, в кабинет. Им эти передвижения совсем не были по вкусу, но я хотел освободиться от них. Очень затрудняет работу, когда рядом с трупом кто-нибудь находится.

Аллейн прошел в комнату Чарльза, оставив дверь открытой.

— Ну, совсем другая обстановка, — услышал Фокс. — Сугубо мужская. Очень просто. Очень красиво. А кто давал ему грелку?

— Флоренс. Доктор велел старой няньке явиться позднее, чтобы ухаживать за ним. Все говорят, что эта старая командирша не отказывается от рюмочки портвейна.

— Это дом чертовски богатого мужчины, — заметил Аллейн. — И полагаю, не менее богатой женщины.

— Он, кажется, большой человек в Сити, да?

— Да. Чарльз Гейвен Темплетон. Два года назад он удачно провернул дело с компанией «Истланд транспорт». Среди конкурентов у него репутация безжалостного дельца.

Слуги вроде бы его любят. Повариха говорила, что все его желания должны исполняться неукоснительно. Одна оплошность — и выгонит. Но его любят. Очень тяжело переживает происшедшее. Выглядит скверно, но с ним легко разговаривать. С полковником куда сложнее.

— Никто из них не показался вам похожим на отравителей женщин?

— Нисколько, — заверил его Фокс.

— Говорят, это сразу не различишь.

— Это правда. Так говорят.

Они вышли. Фокс запер дверь.

— Хотя к чему это? — вздохнул он. — На этаже все ключи взаимозаменяемы. Как обычно. Впрочем, — добавил он, просияв, — позволю себе вытащить и все остальные.

— Ох, уволят вас когда-нибудь. Ну пошли.

Они начали спускаться вниз.

— Оставшиеся гости, — говорил Фокс, — во второй комнате справа. Это те, которые были с покойной до времени ее ухода из оранжереи. И только эти люди покидали место расположения всех приглашенных перед началом речей. А кстати, сэр, до того момента, когда начались речи, здесь находился фотограф, а кинооператоры со своими камерами заняли весь первый пролет. Кроме того, рядом с внутренней лестницей было устроено что-то вроде бара. Я говорил с барменом. Он утверждает, что пока он там был, никто, кроме няни и Флоренс, наверх не поднимался. Это гостиная покойной или, как они ее называют, — будуар. Кабинет — первый направо.

— Где лекарь?

— В теплице. Мучается с похмелья. Поднять его?

— Пожалуйста.

Они расстались. Аллейн, постучав в дверь будуара, вошел. Рози сидела в кресле с журналом в руках, Тимон Гантри только что кончил разговаривать по телефону, а Берти, недовольный и раскрасневшийся, читал какую-то пьесу. Увидев Аллейна, оба мужчины поднялись, а Рози, смутившись, отложила журналы. Представившись, Аллейн сказал:

— Я зашел только извиниться за то, что вынужден просить вас ждать.

— Это чертовски неудобно, — проговорил Гантри. — Приходится отдавать распоряжения по телефону.

— Надеюсь, у вас сегодня нет спектакля?

— Нет. Но я репетирую новую пьесу. Премьера через три недели. Тут уж надо приспосабливаться.

— Да, действительно надо, — согласился Аллейн и вышел.

— Какой шикарный мужчина, — равнодушно заметил Берти и вернулся к своей пьесе.

В кабинете, где находились Уорэндер и Чарльз, царило молчание. Аллейн подумал, что оно не походило на молчание родственников, которых соединило общее горе. Напротив, казалось, что было молчание враждебно настроенных друг к другу людей. Аллейн мог бы поклясться, что его приход вызвал скорее чувство облегчения, чем раздражения. Он отметил, что кабинет, как и спальня Чарльза, был обставлен взыскательным и требующим во всем совершенства человеком с чувством меры, вкусом и большими деньгами. Казалось, обстановка лучшим образом соответствовала сдержанности двоюродных братьев. Аллейн подумал, что, возможно, они просидели здесь все время, не сказав друг другу ни слова. На изящном столике, который разделял их, стоял нетронутый графин и два чистых бокала.

Чарльз сделал движение, чтобы подняться. Но Аллейн удержал его:

— Пожалуйста, сидите.

Чарльз тяжело опустился в кресло. Уорэндер встал. Глаза у него покраснели, лицо было покрыто пятнами.

— Паршивое дело, сэр, — сказал он. — Так?

— Да, очень, — согласился Аллейн, посмотрев на Чарльза, и обратился к нему: — Простите, сэр, но мы пока не можем избавить вас от всех этих формальностей.

— Садитесь, пожалуйста, — с видимым усилием проговорил Чарльз. — Вы — Аллейн? Я, разумеется, знаю вас по имени.

Уорэндер подвинул стул.

— Что-нибудь выпьете? — спросил Чарльз.

— Большое спасибо, нет. Я постараюсь вас долго не мучить. Но есть вопросы, которые необходимо обсудить. Будет дознание и, увы, вскрытие. Кроме того, мы обязаны проверить все, насколько это возможно. Цепь событий, предшествующих несчастному случаю. Я понимаю, что это причиняет вам боль и приношу извинения.

Рука Чарльза поднялась, а потом бессильно упала.

— Мне лучше испариться? — предложил Уорэндер.

— Нет, — ответил Аллейн. — Я хотел бы, чтобы вы остались.

Пристально глядя на Аллейна, Уорэндер постучал себя в грудь против сердца и едва заметно показал головой в сторону Чарльза. Аллейн кивнул.

— Если не возражаете, — обратился он к Чарльзу, — я попрошу полковника Уорэндера рассказать, что предшествовало тому моменту, когда ваша жена покинула гостей и прошла к себе наверх. Если, сэр, вы захотите поправить его, добавить что-то от себя или задать вопрос, вы, конечно, сможете это сделать.

— Хорошо. Хотя, видит бог, теперь ничего уже нельзя изменить.

Уорэндер выпрямился, тронул свои гвардейские усы и начал старательно и подробно описывать события. Он сказал, что был рядом с Мэри Беллами с того момента, как она, кончив встречать гостей, отошла от двери и, останавливаясь поговорить то с одним, то с другим (полковник назвал несколько имен), направилась к оранжерее. В конце концов она присоединилась к небольшой группе, расположившейся в оранжерее.

Аллейн делал записи. В этом месте полковник, глядя прямо перед собой, замолчал. Чарльз сидел, не шевелясь.

— И что? — спросил Аллейн.

— Она была там, пока не принесли именинный торт, — ответил Уорэндер.

— Находившиеся в оранжерее гости никуда не выходили?

— Я выходил, — вмешался Чарльз. — Я вышел… поговорить с двумя гостями… они должны были рано уйти.

— Да? А вы обратно вернулись?

— Я велел Грейсфилду, нашему дворецкому, принести торт, — устало ответил Чарльз. — Я оставался в комнатах, пока его не принесли.

— Так. А потом? — спросил Аллейн.

— Потом внесли торт, — продолжал рассказ Уорэндер. — Они с Маршантом вышли. Маршант — это продюсер Мэри: «Маршант и K°». Он произнес поздравительную речь.

— А остальные тоже вышли из оранжереи?

— Да.

— Вместе с мисс Беллами?

— Нет, — сказал Уорэндер.

— После нее?

— Нет. До нее. Некоторые. Хотя, кажется, все, кроме Маршанта.

— А вы, сэр? Что вы делали?

— Я вышел раньше.

— Вы остались в комнатах?

— Нет, я вышел в холл на минуту, — сказал полковник и замолчал.

Аллейн ждал.

— Попрощаться, — добавил Уорэндер. — С двумя гостями, которые уходили.

— Ах да. Кто они?

— Некто по имени Браун и его племянница.

— А попрощавшись, вернулись?

— Да.

— В оранжерею?

— Нет. В столовую. В это время произносили речи.

— Когда вы вошли, речь только началась?

— Кончилась. Мэри отвечала, — уточнил Уорэндер, глядя по-прежнему прямо перед собой.

— В самом деле? В таком случае, вы оставались в холле довольно долго?

— Дольше, — ответил он, — чем намеревался. Не думал, что церемония уже началась.

— А вы не помните, кто еще там был? Кто ушел из оранжереи раньше мисс Беллами?

— Мисс Кавендиш и Сарасен. И Тимон Гантри, режиссер. Ваш помощник уже обо всем расспрашивал и попросил их остаться.

— Если не возражаете, я бы хотел уяснить все это для себя. Кто-нибудь еще? Например, те двое гостей, которые ушли раньше? Они тоже были в оранжерее?

— Да.

— И ушли?..

— Первыми, — очень громко произнес Уорэндер.

— Итак, вы застали их в холле. Что они там делали, сэр?

— Разговаривали. Прощались. Не знаю точно.

— А вы не помните, с кем они разговаривали?

— Ума не приложу, — начал Чарльз, — почему почти незнакомые люди, которые к тому же ушли до того, как все случилось, интересуют вас.

— Не знаю, может, — быстро ответил Аллейн, — это звучит неубедительно, но мне кажется, что эти двое и послужили причиной, которая определила поведение других.

Он обратил внимание, что его замечание почему-то встревожило Уорэндера. Во всяком случае, тот глянул на Аллейна так, будто инспектор произнес что-то оскорбительное, но при этом попал в точку.

— Видите ли, — продолжал Аллейн, — для того чтобы констатировать несчастный случай, надо провести расследование по всей форме, выяснить передвижения всех, кто окружал мисс Беллами вплоть до момента трагедии.

— А-а-а, — бесстрастно протянул Уорэндер.

— Но Мэри… но моя жена была там. Все еще там! Сияющая! Там, ее все видели… не могу себе представить… — Чарльз откинулся на спинку кресла. — Не важно, — пробормотал он, — продолжайте.

Уорэндер проговорил:

— Браун и его племянница, думаю, говорили с Сарасеном и мисс Кавендиш. Когда я вошел в холл… Они говорили… Прощались с Гантри.

— Понятно. И больше никого не было в холле при этом прощании?

Наступило долгое молчание. Вид у Уорэндера был такой, будто кто-то изо всех сил ударил его сзади по голове. Широко раскрыв глаза, он повернулся к Чарльзу, который наклонился вперед, вцепившись в ручки кресла.

— Господи! — проговорил Уорэндер. — Где он? Что с ним? Где Ричард?

4

За долгое время работы Аллейн научился отличать в поведении людей реакции непроизвольные от наигранных. Может быть, в этом отношении ему было легче, чем многим его коллегам, потому что он от природы был наделен инстинктом, которому всячески старался не доверять. И все-таки инстинкт почти никогда его не обманывал. Сейчас Аллейн подумал, что Чарльз Темплетон был совершенно явно удивлен собственной забывчивостью. А вот определить, что было основой поведения полковника Уорэндера, было значительно сложнее. Аллейн уже заметил, что Уорэндер обладал той труднопреодолимой сдержанностью, которая позволяла ему не скрывать ничего, кроме самого существенного.

Но сейчас именно Уорэндер объяснил свою неожиданную реакцию:

— Простите, — сказал он. — Только что вспомнил. Удивительно, как мы забыли. Мы говорим о Ричарде Дейкерсе.

— Драматурге?

— Именно. Он — возможно, вы об этом не знаете, — он был… — Уорэндер промычал что-то неразборчивое и уставился на носки своих ботинок. — Он… подопечный моего кузена… четы Темплетонов.

Первый раз как Аллейн вошел в комнату, Чарльз Темплетон бросил быстрый взгляд на Уорэндера.

— Он знает о катастрофе? — спросил Аллейн.

— Нет, — ответил Уорэндер. — Не знает. Будет удар.

Аллейн начал расспрашивать о Ричарде Дейкерсе и понял, что его собеседники не хотят о нем говорить. Когда они видели его последний раз? Чарльз вспомнил, что в оранжерее. Уорэндер под нажимом признал, что Ричард был в холле, когда уходили Браун и его племянница. Странно, подумал Аллейн, приближалась кульминация приема, а не менее пяти гостей, причем наиболее близкие друзья мисс Беллами, покинули ее, чтобы попрощаться с людьми, которых ее муж назвал полузнакомыми. Аллейн осторожно высказал недоумение.

Уорэндер посмотрел на Чарльза, а потом сказал:

— Дело в том, что они — друзья Ричарда Дейкерса. Так сказать, его гости. Естественно, что он захотел их проводить.

— А проводив, он вернулся, чтобы послушать речи и присутствовать на церемонии разрезания торта?

— Я… э-э-э. Не совсем, — пробормотал Уорэндер.

— Нет?

— Нет. Не хочу разбалтывать чужие тайны, но там, видимо, роман. Он… э-э-э… он вышел… они живут в соседнем доме.

— Неужели, — воскликнул Аллейн, — это Октавиус Браун из «Пегаса»?

— Собственно говоря, да, — удивленно подтвердил Уорэндер.

— И мистер Дейкерс ушел с ними?

— За ними.

— Вы полагаете, он намеревался их догнать?

— Да, — без всякого выражения подтвердил Уорэндер.

— А может, он до сих пор с ними?

Уорэндер промолчал.

— И из-за них он пропустил главное событие вечера?

Уорэндер разразился потоком непонятных обрывочных фраз.

— Если он еще там, — обратился к Аллейну Чарльз, — ему следует сообщить.

— Я пойду, — проговорил Уорэндер и двинулся к двери.

— Подождите, пожалуйста, минутку, — попросил Аллейн.

— Почему?

— Давайте сначала узнаем, там ли он. Зачем зря ходить? Можно я отсюда позвоню?

Прежде чем они смогли ответить, он подошел к телефону и стал искать в книге номер.

— Я прекрасно знаю Октавиуса, — учтиво продолжал Аллейн. — Славный человек, правда?

Уорэндер возмущенно посмотрел на него:

— Если мальчик там, я бы хотел сообщить ему обо всем сам.

— Разумеется, — охотно согласился Аллейн. — Ага, вот номер.

Он набрал номер, и они услышали в трубке голос.

— Алло, — проговорил Аллейн. — Мистер Ричард Дейкерс случайно не у вас?

— Нет, — ответил голос. — К сожалению, он уже ушел.

— Правда? А давно?

Что-то неразборчиво ответили.

— Понятно. Большое спасибо. Извините за беспокойство.

Аллейн повесил трубку.

— Он был там очень недолго, — объяснил он. — И ушел оттуда еще до того, как произошло несчастье. Они решили, что он направился прямо сюда.

Глядя на Уорэндера и Темплетона, он подумал, что они оба старательно избегают смотреть друг на друга и на него самого. И тогда он небрежно заметил:

— А вам не кажется это странным. Естественно было бы ожидать, что он обязательно захочет присутствовать во время поздравительных речей?

Очевидно, каждый из братьев ждал, что ответит другой.

Наконец Уорэндер отрывисто заметил:

— Повздорил с девушкой?

— Думаете, что так?

— Я думаю, — сердито заявил Уорэндер, — что какая бы ни была причина, она не имеет ничего общего с этим… с трагедией. Господи! С какой стати!

— Уверяю, — проговорил Аллейн, — я ни в коем случае не побеспокоил бы вас без необходимости.

— Это как посмотреть.

— Да, как посмотреть, и, возможно, я ошибаюсь.

Аллейн видел, что Уорэндера вот-вот прорвет и что сдерживает его лишь присутствие Чарльза Темплетона.

— Может, лучше удостовериться, — предложил Аллейн, — что мистер Дейкерс действительно не возвращался. Ведь гостей было много. Разве он не мог вернуться незаметно, а потом уйти по какой-то совершенно понятной причине. Слуги могли заметить. Не могли бы мы…

Уорэндер ухватился за это предложение.

— Конечно. Пойдемте, — сказал он и, поколебавшись, повернулся к Чарльзу. — Ты не против?

С какой-то особой горячностью Чарльз ответил:

— Делай что хочешь. Если он вернулся, я не хочу его видеть… Я… — он приложил к глазам дрожащую руку. — Простите, — обратился он к Аллейну. — Для меня это слишком.

— Мы вас оставим, — ответил Аллейн. — Не хотите, чтобы пришел доктор Харкнесс?

— Нет, нет, нет. Оставьте меня одного. И все.

— Конечно.

Они вышли. В холле никого не было, кроме констебля, который безучастно стоял в углу.

— Извините меня, — проговорил Аллейн и направился к констеблю.

— Кто-нибудь приходил? — вполголоса спросил он.

— Нет, сэр.

— Впускайте всех, кроме репортеров. Но обратно никого не выпускайте. Спрашивайте имена и говорите, что произошло что-то вроде несчастного случая и производится обычная проверка.

— Хорошо, сэр.

Аллейн вернулся к Уорэндеру.

— Никто не приходил, — сказал он. — Где мы можем поговорить?

Уорэндер посмотрел на него:

— Не здесь, — пробормотал он и повел Аллейна в пустую гостиную, где уже был наведен порядок, но стоял аромат, как в цветочном магазине, от гирлянд Берти Сарасена и слабый запах табака и спиртного. Двери в столовую и дальше в оранжерею были открыты. В оранжерее под наблюдением инспектора Фокса в шезлонге крепко спал доктор Харкнесс. Увидев их, Фокс вышел и закрыл за собой стеклянную дверь.

— Он отключился, но поднять можно, — сказал он. — Я решил оставить его в покое, пока не понадобится.

Уорэндер повернулся к Аллейну.

— Послушайте, — спросил он. — В чем дело? Вы что, стараетесь доказать, что во всем этом какой-то, — он поколебался, — подвох?

— Мы не можем относиться к несчастным случаям, как к чему-то обычному.

— Почему? Все ясно как день.

— Наша работа в том и состоит, — терпеливо объяснил Аллейн, — чтобы собрать всю ценную информацию и представить коронеру. В настоящее время мы не делаем никаких заключений. Не волнуйтесь, сэр, — продолжал он, видя, что лицо полковника сохраняет упрямое выражение, — я уверен, что вы, как человек военный, поймете нас. Это обычная процедура. Ну а кроме того, если быть до конца откровенным, слишком много самоубийств, а также убийств выглядят как несчастный случай.

— Оба ваши предположения возмутительны.

— Будем надеяться, что скоро мы это докажем.

— Но ради всего святого, неужели вас что-то заставляет предположить, что… — он замолчал и махнул рукой.

— Предположить что?

— Что это может быть одно из двух? Самоубийство или… убийство?

— О да, — ответил Аллейн. — Конечно.

— Что?! Где доказательства?

— Боюсь, что я не вправе раскрывать подробности.

— Какого черта не вправе?

— Господи, спаси и помилуй! — воскликнул Аллейн. — Подумайте же! Предположим, совершено убийство — насколько я понимаю, вы тоже могли это сделать. Уж не ждете же вы, что мы преподнесем вам такой подарок и расскажем, как идет расследование? Ведь из всего этого впоследствии на вас могут завести уголовное дело.

— По-моему, вы сошли с ума, — серьезно заявил полковник Уорэндер.

— Сошел или еще нет, но работу свою я продолжать должен. Инспектор Фокс и я хотели поговорить с теми несчастными, которых мы там собрали. Хотите вернуться к мистеру Темплетону?

— Ни в коем случае! — горячо воскликнул полковник и ужасно сконфузился.

— А почему же нет? — сдержанно спросил Аллейн. — Вы поссорились?

— Нет!

— Ну что ж, боюсь, вам придется или вернуться к нему, или оставаться со мной.

— Я… Вот черт, я лучше буду с вами.

— Хорошо. Тогда пошли.

Казалось, что Берти, Рози и Тимон Гантри так и не сдвинулись с места с тех пор, как Аллейн заглядывал к ним. Берти, похожий на разнаряженного ребенка, спал в кресле. Рози плакала. А Гантри теперь читал книгу, взятую у Берти. Он отложил ее и поднялся.

— Прошу прощения за беспокойство, — произнес Гантри, — но позволю себе поинтересоваться, какого дьявола нас поместили сюда и держат так томительно долго.

Тон, которым была произнесена эта тирада, был известен в театре под названием «устрашающий». Гантри стоял перед Аллейном. Оба были почти одного роста.

Берти открыл глаза.

— Кажется, эта комната, — слабо пожаловался он, — наполнена одними разгневанными великанами.

— Вы были здесь помещены, — отвечал Аллейн с некоторой долей суровости, — потому что умер человек. Умер, к вашему сведению, при необъяснимых обстоятельствах. Я не знаю, сколько вам тут придется быть. Если вы голодны, мы распорядимся, чтобы вам сюда прислали поесть. Если здесь душно, можете выйти погулять в сад. Если хотите поболтать, можете воспользоваться телефоном, туалет — в глубине холла, последняя дверь направо.

Наступило оценивающее молчание.

— И самое ужасное в том, Тимми, ангел мой, — проговорил Берти, — что ты не можешь сказать ему по своей милой привычке, что состав исполнителей подобран неправильно и что все свободны, но если он когда-нибудь понадобится в будущем, ты дашь ему знать.

Рози не отрываясь смотрела на Аллейна.

— Вот уж не думала, — пробормотала она, — что увижу такое.

Не рождался на свет еще диктатор, чье поражение не принесло хотя бы каплю удовольствия даже самым преданным его приверженцам. В реакции Берти и Рози как раз и чувствовалось сдержанное ликование. Но тут Гантри взглянул на них так, как обычно смотрел на проштрафившихся актеров, и их лица сразу же сделались равнодушными. Втянув по обыкновению в себя воздух, он произнес:

— Что ж, пусть так. Приходится повиноваться. Конечно, хотелось бы услышать обо всем этом чуть подробнее, но, видимо, разъяснения не входят в программу тех таинств, к которым привыкли в Скотленд-Ярде.

— Преступление, — сказал стоящий в дверях Уорэндер. — Вот что это значит. Они подозревают преступление.

— Господи! — воскликнули разом Рози и Берти. Оба смертельно побледнели и принялись что-то наперебой говорить.

Фокс вытащил из кармана записную книжку.

Аллейн поднял руку, и все замолчали.

— Ничего подобного это не значит, — сердито проговорил он. — Положение точно такое, как я попытался вам обрисовать. В этом деле есть несоответствия, которые пока нельзя объяснить. Это может оказаться несчастным случаем, убийством или самоубийством. Пока я знаю не лучше вашего. А теперь, если не возражаете, попытаемся выяснить несколько, возможно совсем несущественных, деталей.

К своему удивлению, он встретил неожиданную поддержку.

— Это все волнения и напряжение. Не обращайте внимания. Какие детали? — спросил Тимон Гантри.

Аллейн терпеливо начал объяснять:

— Прежде всего поймите, что я не предполагаю и не подразумеваю ни у кого из вас преступных намерений. Я хотел выяснить передвижения всех лиц, которые общались с мисс Беллами последние десять-пятнадцать минут ее жизни. Уверен, что вы все до тошноты наслышаны о полицейских формальностях. Как раз с такими формальностями вам и пришлось сегодня столкнуться. Я установил, что все вы были с мисс Беллами в оранжерее. Я знаю, что каждый из вас до кульминационного момента вечера выходил в холл, как сказал мне полковник Уорэндер, попрощаться с двумя малознакомыми вам людьми, которые, по причине, мне до сих пор не известной, уходили с приема до начала поздравлений. Среди этих людей был мистер Ричард Дейкерс, воспитанник мисс Беллами. Мистер Дейкерс вышел из дома следом за этими двумя гостями. Причина его ухода могла быть сугубо личной и для меня совершенно не интересной. Но на этот счет я должен рассеять всяческие сомнения. А теперь ответьте, пожалуйста, знает ли кто-нибудь, почему ушли эти двое гостей и почему ушел мистер Дейкерс?

— Разумеется, — быстро сказал Гантри. — Ему нравится Анелида Ли. Без сомнения, он хотел побыть подольше в ее обществе.

— Вы так думаете? Хорошо! — сказал Аллейн и быстро добавил. — Сойдемся пока на этом. Будем считать, что нет ничего необычного в том, что Октавиус Браун и его племянница сбегают с приема. И нет ничего естественнее, когда воспитанник мисс Беллами поворачивается к ней спиной и следует за ними? Ну что? Так будем считать?

— Боже мой, боже мой, боже мой, — дрожащим голосом произнес Берти. — Как вы все это представляете!

— Я слышала, как дядя напоминал племяннице, что им надо пораньше уйти, — проговорила Рози.

— И он сказал почему?

— Нет.

— Кто-нибудь из вас встречался с ними раньше?

Молчание.

— Никто? Почему же вы решили, что нужно выйти за ними в холл и попрощаться?

Рози и Берти украдкой взглянули друг на друга, а Уорэндер прочистил горло. Гантри, казалось, решился.

— Обычно я за стенами театра не обсуждаю такие вещи, — сказал он, — но в данных обстоятельствах считаю, что лучше вам все рассказать. Я решил попробовать мисс Ли на заглавную роль в… — он поколебался, — в новой пьесе.

— В самом деле? Ей удивительно повезло, — заметил Аллейн. — А что это за пьеса?

— Ух ты! — непроизвольно выдохнул Берти.

— Называется «Бережливость в раю».

— А чья?

— Какое это имеет значение? — отрывисто произнес Уорэндер.

— Я не знаю, — пробормотал Аллейн. — Может, и никакого. Давайте выясним.

В разговор смело вступила Рози:

— Не думаю, чтобы это имело значение. Мы все об этом слышали.

— Правда? — спросил Аллейн. — А где же? На приеме?

Рози покраснела.

— Да. Там об этом вскользь упоминалось.

— Упоминалось. Только упоминалось, — поспешно добавил Берти.

— И вы так и не узнали имени автора, да?

— Это новая пьеса Дикки Дейкерса, так, Тимми? — ответила Рози.

— Да, дорогая, — согласился Гантри, с трудом удерживаясь, как показалось Аллейну, чтобы не закатить глаза. — В холле я как раз сказал мисс Ли, что хочу прослушать ее в этой роли.

— Хорошо. А не объясняет ли это, — спросил Аллейн, — почему Дейкерс так хотел поговорить с мисс Ли?

Все лихорадочно согласились.

— Странно, — продолжал Аллейн, — почему же это объяснение не пришло никому из вас в голову?

Берти мелодично рассмеялся:

— Какие мы глупые! Подумайте только!

— А может, и вы все помчались в холл, чтобы поздравить мисс Ли?

— Именно! — обрадовался Берти, широко тараща глаза. — Именно поэтому! К тому же, — добавил он, — мне нужно было в туалет. Я забыл совсем. Вот, в действительности, почему я вышел в холл. Все остальное — просто совпадение.

— Хорошо, — заметил Аллейн. — Раз уж вы с таким трудом вспоминаете причины, по которым оказались в холле, полагаю, я и сам их для вас состряпаю.

Рози Кавендиш протестующе подняла руки.

— Да? — спросил Аллейн. — Что вы хотите сказать?

— Ничего. В самом деле. Просто вы заставляете людей чувствовать себя непорядочными.

— Разве? Сожалею об этом.

— Послушайте, — продолжала она. — Мы все потрясены и в ужасе от того, что произошло с Мэри. Она была нашим другом, близким другом. Не надо, Тимми, дай мне договорить. С ней было очень трудно, у нее был скверный характер, она была придирчива. Случалось, она говорила и делала вещи, которые теперь мы бы хотели забыть. Но важно помнить, что так или иначе, все мы ее любили. Ее невозможно было не любить. Впрочем, может это только я так думаю.

— Вы стараетесь дать мне понять, что защищаете ее память? — мягко спросил Аллейн.

— Можете считать, что так, — ответила Рози.

— Чепуха, дорогая, — нетерпеливо перебил ее Гантри. — В этом не было никакой необходимости.

Аллейн решил копнуть глубже.

— После того как вы попрощались и двое гостей ушли, что вы все делали? Вы, мисс Кавендиш?

— Господи! Что же я делала? А, знаю. Я хотела подняться наверх, но лестница была заставлена кинокамерами, поэтому я вернулась к гостям.

— А вы, мистер Сарасен?

— Пошел в уборную. На первом этаже. Последняя, как вы правильно заметили, дверь направо. Выпорхнул оттуда свеженький как огурчик и отправился слушать речи.

— Мистер Гантри?

— Я вернулся в гостиную, прослушал речи, а потом помогал Темплетону расчищать место для… — он поколебался немного, — для заключительного акта демонстрации подарков.

— Полковник Уорэндер?

Уорэндер уставился в точку на стене за спиной Аллейна.

— Вернулся, — сказал он.

— Куда?

— К гостям.

— А-а-а… — начал Берти.

— Пожалуйста, мистер Сарасен.

— Нет-нет, ничего, — поспешно проговорил Берти. — Не обращайте внимания.

Аллейн оглядел всех собравшихся.

— Скажите, — обратился он к ним, — ведь до сего времени Ричард Дейкерс писал пьесы исключительно для мисс Беллами, так? Легкие комедии? «Бережливость в раю» — пьеса того же жанра? Думается, что нет.

По их напряженному молчанию он понял, что попал в точку. Достаточно было взглянуть на лицо Рози, чтобы убедиться, что он прав.

Полковник Уорэндер с опозданием попытался объяснить:

— С какой стати ему всю жизнь делать одно и то же?

— Конечно, — согласился Гантри.

— А мисс Беллами разделяла эти взгляды?

— Я все же не понимаю… — начал Уорэндер, но Берти Сарасен гневно перебил его:

— И я никак не могу понять, просто в толк не возьму, почему мы должны выкручиваться, суетиться и что-то придумывать. Честное слово! Это, конечно, очень благородно говорить только хорошее о бедной Мэри, говорить, как мы безумно друг друга любили и скрывать проблемы Дикки, но рано или поздно Аллейн все выяснит. Мы же будем выглядеть весьма странно, а это мне не по душе. Извини меня, Тимми, но я сейчас выдам секрет, выпущу из мешка всех котов и во всеуслышание заявлю, что черта с два Мэри разделяла эти взгляды. Она жуткий скандал устроила в оранжерее и оскорбила девочку. Дикки ушел оттуда просто в ярости. И почему нельзя этого сказать? Даже, предположим, кто-то сделал нечто ужасное с Мэри, это же был не Дикки, потому что он бросился вон из дома, когда живая и здоровая Мэри еще продолжала свой тарарам, а потом разрезала торт. Теперь вот еще что. Я не понимаю, почему полковник Уорэндер хитрит и тянет резину, но заявляю, он не сразу вернулся к гостям. Он выходил. Через парадную дверь. Я видел его на обратном пути из туалета. Вот и все!

Берти поднялся и встал, с вызовом глядя на всех.

— Ну что ж, — произнес Гантри, махнув рукой.

— Я на стороне Берти, — заявила Рози.

Но побагровевший полковник угрожающе двинулся к Берти.

— Не трогайте меня, — сердито закричал тот.

— Гаденыш, — прошипел Уорэндер, хватая его за руку.

Берти вдруг хихикнул.

— И она меня так обозвала, — сообщил он.

— Прекратите нагло ухмыляться! — продолжал сквозь зубы полковник. — И попридержите свой проклятый язык, сэр, или, черт возьми, я устрою так, что вы замолчите.

Он схватил Берти левой рукой и отвел правую в сторону. Аллейн уже двинулся к ним, когда за дверью раздался голос:

— Может, кто-нибудь окажет мне такую любезность и сообщит, что происходит в этом доме?

Уорэндер опустил руку и Берти выскользнул, Гантри коротко выругался, а Рози подавила готовый вырваться крик. Аллейн обернулся. На пороге стоял бледный и растерянный молодой человек.

— Слава богу! — воскликнул Берти. — Дикки!