Онлайн чтение книги Французская рапсодия
Голубые слова

У него созрел план. Он надеялся, что, осуществив его, то есть разыскав бывших участников группы, он излечится от смутного чувства сожаления и тоски. Неправильно, что ему одному стало известно о приглашении на переговоры в «Полидор», тем более что у него не сохранилось ни одной записи. Ален с трудом поднялся и поплелся в кабинет, к своему столу, по пути чуть не налетел на кушетку для осмотра пациентов, наконец кое-как уселся в кресло и включил компьютер. Сделать артистическую карьеру им не удалось, это верно, но далеко не все музыканты группы «Голограммы» прозябали в неизвестности. Легче всех было найти Себастьена Вогана, чей клуб французского бильярда располагался буквально в двух шагах, но Алену меньше всего на свете хотелось о чем бы то ни было его просить. Робкий толстяк, виртуозно игравший на бас-гитаре, к своим пятидесяти трем превратился в отъявленного мерзавца и политикана крайне правого направления. Здоровенный бритый наголо качок, Воган теперь ходил в неизменной черной майке и кожаной куртке, научился молоть языком, требовал, чтобы к нему обращались только по фамилии, и возглавлял ячейку под названием БЗС – «Белая западная сила». На протяжении последних лет он без конца мелькал в интернете и неоднократно привлекался к ответственности за разжигание расовой ненависти, драки с полицией и представителями власти и даже за оскорбления в адрес журналистов. Этот призрак прошлого несколько раз возникал в жизни Алена с более или менее продолжительными интервалами и в самых разных местах. Шесть лет назад они случайно встретились в ресторане; до этого сталкивались то в гипермаркете «Касторама», то на праздничной ярмарке в саду Тюильри, то перед багажной лентой в аэропорту Орли. Он никогда не ходил один; его всегда окружала стайка коротко стриженных молодых парней с квадратной челюстью. При встрече с Аленом Воган каждый раз бурно выражал радость, Ален каждый раз давал ему слово, что как-нибудь обязательно сходит с ним выпить, и каждый раз увиливал от исполнения обещания, но Воган не таил на него зла. Тем не менее Ален отдавал себе отчет в том, что специально идти к Вогану у него нет ни малейшего желания.

На экране появились разноцветные буквы Google , и Ален вбил в строку поиска «Стэн Лепель». Бывший ударник, сменивший имя «Станислас» на «Стэн», пользовался растущей популярностью в мире современного искусства. О нем заговорили лет двадцать назад, когда он устроил в центре Парижа, на колоннах Бюрена, перформанс из тридцати тысяч карандашей и точилок. В течение недели он сидел там день и ночь и точил карандаши, превращая их в груду стружек, которые собирали его ассистенты; затем эти стружки, рассыпанные по картону и помещенные под стекло в красивые рамки, продавал его галерист. Ален хотел по-свойски навестить Лепеля в ходе перформанса, но его не пустили за ограждение – художник запретил кому-либо его отвлекать. Зато Ален приобрел одно из его произведений, которое сегодня украшало спальню его дачного дома в Нуармутье. Гугл выдал кучу ссылок; первой Ален открыл статью в Википедии и прочитал биографию Стэна Лепеля; в статье также перечислялись гигантские инсталляции (игральная кость, ключ, лампочка), которые тот сооружал прямо посреди городских или деревенских пейзажей, бросая дерзкий вызов обществу. Затем Ален направился на сайт художника и рассмотрел официальное фото Лепеля: коротко стриженные волосы, нахмуренные брови. Этот снимок уже попадался ему на страницах журналов наподобие «Современного искусства». На сайте висел список наград, довольно длинный, которых Лепель был удостоен во многих странах мира. Наверху страницы имелась кнопка «Контакты»; щелкнув на нее, Ален обнаружил адрес электронной почты известной художественной галереи на авеню Матиньон и переписал его к себе в блокнот.

В ответ на запрос «Фредерик Лежен» высыпалась целая куча ссылок – людей с такими именем и фамилией оказалось изрядное число. Ален прошерстил их все, но нужного ему Фредерика Лежена среди них не нашел. В начале 2000-х Фредерик прислал ему буклет отеля, который недавно открыл в Таиланде. Наверное, он рассылал их по всем адресам, сохранившимся в его записных книжках, – на всякий случай. Именно так Алену стало известно, что бывший клавишник группы «Голограммы» решил начать жизнь с нуля в Таиланде. В последний раз он вспоминал о нем, когда случилось то страшное цунами. Уцелел ли отель Фредерика или чудовищная волна, накрывшая побережье, унесла его вместе с владельцем и другими несчастными в море? Из чистого любопытства Ален на протяжении некоторого времени регулярно проверял в интернете, на месте ли «райский уголок в краю улыбок» (так было написано в буклете), но, судя по всему, отель не пострадал. Ален ввел в поисковик имя и фамилию бывшего товарища и добавил ключевые слова «Таиланд», «райский уголок» и Resort . Маневр удался: отель Bao Thai Resort по-прежнему существовал и все так же претендовал на звание «райского уголка в краю улыбок».

Когда он вбил в строку поиска «Беранжера Леруа», на экране монитора снова появилось множество профилей, но ни один не подходил под описание сегодняшней Беранжеры. Ален довольно быстро закрыл страницу. Он понимал, что Беранжеру ему не найти. Ее родители владели в Бургундии небольшим отелем, но названия его он не помнил; сам он ни разу там не бывал – там не бывал никто из группы, кроме ЖБМ. Кроме того, Беранжера наверняка замужем, а женщины, выходя замуж, меняют фамилию и исчезают из телефонного справочника. Искать через Гугл ЖБМ Ален не стал и пытаться, заранее зная, что ничего не найдет, – да и вообще смешно было надеяться, что ЖБМ поможет ему в этом расследовании.

Часом позже Ален уже отправил по письму на три адреса, выписанных в блокнот: Лежену в Таиланд, Лепелю на имя галериста и Пьеру Мазару на адрес антикварного магазина «Былые времена» на Левом берегу, также выуженный в интернете. Именно этот человек, влюбленный в историю вообще и в историю искусства в частности, сочинил когда-то «We are such stuff as dreams are made of» ; не исключено, что он сохранил кассету с записью песни и согласится дать ему ее перезаписать. В качестве благодарности Ален купит у него в магазине какую-нибудь безделицу. Например, ступку – свою, из белого мрамора, доставшуюся в наследство от отца, он разбил, а пациентам обычно нравится видеть в кабинете врача простые и строгие старинные вещицы, это внушает им доверие к профессиональной компетенции хозяина кабинета. Надежда разделить свалившийся на него тяжкий груз открывшейся правды хоть с кем-нибудь принесла Алену облегчение, даже боль в спине немного утихла.

Перед тем как выключить компьютер, Ален вбил в поисковик слова «new wave» . Гугл предложил 134 с лишним миллиона ответов. Если верить Википедии, new wave (дословно «новая волна», получившая свое название по аналогии с новой волной французского кино 1950-х) – это «музыкальное направление, объединяющее группы, по преимуществу английские и американские, исполнителей поп-рока, появившиеся после взрывного роста популярности панк-рока, и включающее в себя такие жанры, как электронная и экспериментальная музыка, диско и поп». В статье также перечислялись поджанры new wave : синти-поп, новая романтика и cold wave , то есть холодная волна.

Не больно-то информативно, подумал Ален, которому нью-вейв и колд-вейв представлялись тончайшим сплавом, породившим этот восхитительный холодный звук, одновременно техничный и роскошный. Раньше, в эпоху «Битлз», «Стоунз» или «Лед Цеппелин», было довольно легко распознать голос каждого инструмента, а студийные записи мало чем отличались от концертов вживую. Меньше чем за десять лет благодаря таким пионерам, как «Крафтверк», работа над звуком и техникой микширования шагнула далеко вперед, чтобы достичь расцвета в творчестве Eurythmics . Начало восьмидесятых прошло под знаком английской поэзии, исполняемой под сложнейшие мелодии. По мнению Алена, ранним предвестником «новой волны» была одна песня – холодная, чистая, наделенная собственной магией. Ледяной кристалл продолжительностью три минуты сорок пять секунд. У себя в группе они могли спорить о чем угодно, но по этому пункту никаких разногласий между ними не возникало – все признавали, что песня гениальная. Для Алена это была не просто гениальная песня, это была Песня с большой буквы. Все шедевры западной поэзии от Ронсара до Бодлера в сравнении с ней представлялись черновиками, неуклюжими попытками нащупать суть. К этому идеалу, каждый в свое время, приблизились Элюар, Андре Бретон и Аполлинер – приблизились, но так его и не достигли. Наконец в благословенном 1974 году певец и композитор Даниэль Бевилакуа, более известный как Кристоф, с помощью молодого поэта Жан-Мишеля Жарра сумел описать чувство влюбленности и полную, сродни столбняку, невозможность рассказать о нем любимой женщине. Они написали «Голубые слова».

Ален открыл для себя эту песню в тот единственный период существования – от пятнадцати до двадцати лет, – когда человек действительно способен любить. В этот краткий промежуток, который больше никогда не повторится, и дух, и тело готовы к восприятию любви; в дальнейшем жизнь найдет чем занять ваш мозг и ваше бытие: подготовка к защите диплома, тревога о будущем, поиск работы, стажировка, зарплата, деньги, справки и так далее и тому подобное; беда в том, что этот период начинается слишком рано, в том возрасте, когда никто, кроме редких вундеркиндов, не в состоянии им воспользоваться.

Ален прекрасно помнил себя юношей – он в родительской квартире, у себя в комнате, которая впоследствии станет комнатой его сына. Он лежит на кровати и слушает трагично-пронзительный голос Кристофа, рассказывающий потрясающую историю про девушку, выходящую из здания мэрии, и парня, мечтающего с ней заговорить. Гипнотическая музыка и отдающийся эхом, словно он декламировал в романской церкви, голос певца погружали Алена в опьянение сродни наркотическому, только во много раз сильнее. «Голубые слова» будили какую-то часть его мозга, затрагивали в нем какую-то сверхчувствительную зону, отчего на глазах у него выступали слезы. Второй куплет, в котором были такие слова:

приводили его в состояние, близкое к обмороку. Он видел себя на пустынной платформе Лионского вокзала жарким летним вечером. Он выходит из вагона с тяжелой сумкой. Беранжера медленно идет ему навстречу и наконец бросается ему в объятия. Он чувствовал тепло ее тела, мягкость ее затылка, аромат ее духов. Он находил ее губы и, ошалевший от счастья новой встречи после разлуки, впивался в них жадным поцелуем. Этот эпизод, достойный кадров из фильма Дэвида Лина, фильма, продюсером, режиссером и единственным зрителем которого был сам Ален, не оставлял места сомнениям: Беранжера была его девушкой. Отдавшись во власть пронзительной музыке и собственных фантазий, он уже не мог сдержаться и к концу песни начинал всхлипывать. С ним творилось что-то волшебное. Никогда раньше он не испытывал такой боли – и больше никогда не испытает ее в будущем. Ему было девятнадцать лет, и Беранжера не была его девушкой. У нее был другой парень, немного старше их всех, уже прилично зарабатывавший. Кстати, именно он оплатил шикарную студию, в которой они записали свои четыре песни, и он же нанял двух звукорежиссеров. В свои двадцать три года он уже крепко стоял на ногах. Он приходился родным братом парню, сочинявшему стихи для их песен. У него был немного печальный взгляд и кошачья улыбка, и уже в то время его чаще всего называли инициалами – ЖБМ.